ашину занесло...
   - Где Кардан?
   - Связали и унесли.
   - В какую сторону?
   - По дороге. К мосту.
   Хинский вдруг рванулся внутрь кабины.
   - Товарищ майор, записка!
   В углу на сиденье белел обрывок бумаги.
   Комаров схватил ее, осветил фонарем. На бумажке было  написано  печатными
буквами: "Смерть предателю! Так будет со всеми изменниками!"
   Подписи не было.
   Комаров помолчал, глядя на записку, погладил подбородок и произнес:
   - Очень глупо... Для дурачков писано...
   Частой барабанной дробью дождь бил по крыше кузова
   - Сможете довести машину до заставы? - спросил  Комаров  Паншина,  выходя
под ливень.
   - Вполне, товарищ майор. Я уже оправился.
   - Отлично! Товарищ старшина, отдайте ему  Джима.  Собака  бесполезна  при
такой погоде. Где электроциклы?
   - Здесь, товарищ майор, - ответил старшина. - Андреев привел.
   - По машинам!  -  скомандовал  Комаров.  -  Скажите  начальнику  заставы,
товарищ Паншин, чтобы дедушку Павла не трогал,  но  глаз  чтобы  с  него  не
спускал. Особенно когда дедушка бреется на солнцепеке. Молод еще,  глуп,  не
сеял круп... Ну, счастливо!
   Раскаты грома заглушили последние слова  Комарова.  Молния  на  мгновение
осветила залитую водою дорогу.
   Электроциклы полным ходом понеслись сквозь ливень.
   - До поста далеко? - спросил сквозь  свист  ветра  Комаров,  доставая  из
футляра, висевшего на груди, инфракрасный ночной бинокль5.
   - Сейчас будет, - ответил старшина.
   Он сунул два пальца в рот, тихо свистнул и сбавил ход машины.
   У края дороги возникла тень. Электроцикл остановился.  Тень  приблизилась
вплотную. Обозначилась фигура бойца в плаще, с винтовкой.
   - По дороге проходили? - спросил Комаров.
   - Четверо. Пробежали к мосту. У двоих длинный тюк на плечах.
   - Хорошо, - сказал Комаров. - Вперед!
   Он поднял к глазам ночной бинокль, долго  всматривался  в  темноту  вдоль
дороги.
   - Ничего не видно, - сказал он.
   Через километр из засады вышел боец и доложил тоже:
   - Пробежали четверо. С тюком на плечах. К мосту.
   Но бинокль все еще ничего не мог уловить.
   За мостом дорога раздваивалась. Из густых придорожных кустов при  вспышке
молнии появился боец в струях стекающей по плащу воды и доложил:
   - Только что пробежали пятеро. Сели  в  ожидавшую  машину  с  потушенными
огнями. Ушли по правой дороге. Уловил слова: "Георгий Николаевич, садитесь к
шоферу".
   - Какая машина? - спросил Комаров.
   - Цвета не различил. По форме кузова - тульская, "ТЭМ-146".
   Электроциклы были пущены на полную мощность.
   Дождь утихал. Гроза уходила. Ветер забивал дыхание. Дорога  вырвалась  из
леса, и сразу посветлело.
   - Сколько еще постов впереди, товарищ  старшина?  -  спросил  Комаров  не
отнимая бинокля от глаз. - Кажется, пять?
   - Пять, товарищ майор.
   - Дорога на станцию?
   - На станцию. Другая - в районный центр - осталась слева.
   - Ближайший поезд на станции?
   - В четыре пятьдесят восемь. На Киев.
   - Отлично... Вот и машина! - тихо воскликнул Комаров.
   Вдали, в серой мгле, начало сгущаться смутное темное  пятно,  уносившееся
вперед. Еще через несколько минут пятно стало принимать более четкие  формы.
Блеснули металлические части. В бинокль уже  ясно  стал  виден  приземистый,
удлиненный кузов преследуемой машины.
   Комаров почти лежал грудью на бортике  коляски,  пристально,  до  боли  в
глазах, всматриваясь в силуэт машины сквозь сереющую темноту.
   - Так, - сказал он наконец, выпрямляясь и опуская бинокль.  -  Правильно.
"ТЭМ-146". Как фамилия бойца на разветвлении дорог, товарищ старшина?
   - Красавин, товарищ майор.
   - Заметьте себе: доложите начальнику заставы  о  его  внимательности  при
исполнении службы.
   - Слушаю, товарищ майор.
   Комаров достал из кармана  аппарат  микрорадио,  ощупью  отвернул  нижнюю
крышку его  плоского  футляра  -  микрофон,  вытянул  вверх  провод-антенну,
приложил слуховую трубку к уху и перевел на диске кнопку избирателя на новую
позицию.
   -  Районная  шестьдесят  четыре?..   "Индеец"...   Кто   у   микрофона?..
Присоедините  диктофон...  Говорит  Комаров...  Старший  инспектор  Главного
управления...  Двести  восемьдесят  шесть...  Передайте  срочно  на  станцию
Вишневск. К станции идет электромобиль - тульский "ТЭМ-146". Пассажиров пять
или шесть. Внимание на коренастом мужчине, широкое, смуглое, скуластое лицо,
черные волосы, свисающие на лоб, черные густые  усы,  тонкий  горбатый  нос.
Следить и за остальными. За "ТЭМ-146" следую я на двух  электроциклах  вашей
погранзаставы. Номера: два нуля девяносто шесть и два нуля  девяносто  семь.
Встретить меня на станции с информацией. Все.
   Навстречу, сверкая матовыми огнями, неслась огромная  грузовая  машина  с
горою  мешков,  тюков,  ящиков.  Мелькнул  туманный,   расплывчатый   силуэт
какого-то здания у дороги, за  ним  другого,  третьего.  Начинало  светлеть.
Наступало утро.
   Вдали  показалась  группа  строений.  Одновременно   донесся   отдаленный
протяжный звук сирены.
   - Экспресс Одесса - Киев, - заметил старшина.
   - Поспеем ли? - с тревогой спросил Комаров.
   - Поспеем. Это сигнал перед поворотом  пути  за  тридцать  километров  до
станции. Поезд еще должен нас обогнать, вон там - справа.
   Встречные машины и люди стали попадаться  все  чаще.  Пришлось  замедлить
скорость. Несколько раз "ТЭМ-146" исчезал из виду, потом вновь  показывался,
когда электроцикл набирал скорость.
   Справа на  прояснившемся  горизонте  появилась  стремительно  скользившая
темная лента. Она шла наперерез электроциклам и "ТЭМ-146".
   Станция была уже совсем близко. Но и движение по  шоссе  становилось  все
гуще. В бинокль Комаров уловил, как электромобиль  ворвался  на  станционную
улицу, продолжавшую  шоссе,  ловко  лавируя  между  встречными  машинами,  и
скрылся среди них.
   - Увеличьте скорость, - произнес Комаров и оглянулся.
   Машина Хинского, держась в двухстах метрах,  мчалась  сзади.  Хинский,  в
штатском платье, как и Комаров, сидел рядом с бойцом-водителем, тоже  одетым
в штатское. Встречный ветер трепал его черные волосы, и Комарову показалось,
что на смуглом худощавом лице молодого лейтенанта сверкнули зубы  в  широкой
улыбке. Губы Комарова чуть тронулись в ответной теплой улыбке.  Он  вспомнил
радость своего юного помощника, когда тот  узнал,  что  майор  берет  его  с
собой. Лейтенант впервые участвовал в такой крупной охоте...
   Электропоезд стоял у перрона. На выходном семафоре вспыхнул зеленый цвет.
"ТЭМ-146" медленно отходил от станционного подъезда.
   Электроциклы не успели еще остановиться, как Комаров и Хинский  спрыгнули
на ходу. Они бросились вверх по  широкой  каменной  лестнице  в  станционное
здание.
   На верхней ступени стоял человек. Он шагнул им навстречу.
   Комаров пробежал мимо него, шепнув одно слово:
   "Индеец".
   Человек быстро пошел за майором, говоря вполголоса:
   - Третий вагон, пятое купе... Вдвоем... четверо остались...
   - Следите за ними! - отрывисто  бросил  Комаров,  выбегая  из  здания  на
перрон.
   Мимо  перрона,  набирая  скорость,   мелькали   лакированные   вагоны   с
закрывающимися на ходу створками выходных дверей. Поезд  был  скоростной,  с
обтекаемыми формами, без промежутков между вагонами, со скрытыми ступеньками
и поручнями.
   Когда Комаров подбежал к краю перрона, последний вагон поравнялся с  ним.
Комаров бросил на него взгляд, полный отчаяния. Потом вдруг пригнулся, одним
прыжком влетел в еще полураскрытую дверь вагона и уперся в нее плечом.
   В следующее мгновение на него обрушился, едва не сбив с  ног,  Хинский  и
обхватил его за плечи. Неся на себе  Хинского,  Комаров  сделал  шаг  внутрь
вагона, отпустил дверь, и она неслышно захлопнулась за ними.
   Поезд уже летел по простору полей, мягко покачиваясь и глухо погромыхивая
на стыках рельсов.

   ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   ПОД НАБЛЮДЕНИЕМ

   - ...И я вам определенно говорю, что если бы не  ранняя  смерть,  Красков
дал бы неподражаемые вещи! Одна его "Девочка с цветами" чего  стоит!  А  "На
физкультурной  площадке"?  Сколько  в  этих  полотнах  изящества,   тонкости
рисунка! Я не боюсь сказать, что это были лишь первые шаги гения.
   - Ну... уж и гения! Вы преувеличиваете, Лев  Маркович,  -  тихо  возразил
Комаров, поправляя в ухе наконечник гибкой трубки; второй конец ее он плотно
прижимал к отверстию трубы  из  установки  для  кондиционирования  воздуха6,
пытаясь уловить все звуки, раздававшиеся  из  разных  купе.  Это  не  мешало
Комарову поддерживать с Хинским разговор об искусстве.
   Когда разговор касался вопросов  искусства,  особенно  живописи,  Хинский
терял спокойствие и выдержку, которым он так старательно учился у Комарова.
   - Уверяю вас, Дмитрий Александрович, это был художник огромной  силы.  Вы
просто недостаточно знаете его работы! - горячо доказывал Хинский.
   Комаров вдруг предостерегающе  поднял  руку,  наклонил  голову  к  стенке
вагона и прислушался.
   Вагон, чуть покачиваясь, стремительно  несся  вперед.  Моторы  под  полом
монотонно жужжали, колеса глухо и дробно  постукивали.  За  плотно  закрытым
окном, в  сумерках  засыпающего  дня,  свиваясь  в  вихри,  уносилась  назад
придорожная пыль.
   Хинский, подавшись вперед, вытянул шею, тоже стал прислушиваться.
   Наконец Комаров поднял разочарованное лицо. Он поправил наконечник трубки
в ухе, плотнее прижал другой ее конец к отверстию  трубы  из  установки  для
кондиционирования воздуха и сказал:
   - О чем-то разговаривают... Так тихо, что ничего не удалось  понять...  В
каком-то дальнем купе очень громко  говорят,  забивают...  Разобрал  только:
"Николаев" да "аэродром".
   Хинский задумался.  Он  взял  со  столика  вечернюю  поездную  газету  и,
расположившись поудобнее в кресле, начал читать.
   Сумерки сгущались.
   - В Вознесенске  будем  в  ноль  тридцать?  -  не  то  спрашивая,  не  то
утверждая, сказал Комаров.
   - Да, Дмитрий Александрович.
   - Так... Значит, на меридиане  Николаева  в  одиннадцать  часов  тридцать
минут...
   Хинский потянулся к выключателю, тихо спросил:
   - Свет не помешает?
   В темноте угла, куда забился Комаров,  он  уловил  смутное  движение  его
головы.
   Свет залил купе. Комаров с опущенными глазами неподвижно сидел у стены.
   Молчание  длилось  долго.  Жужжали  моторы;  колеса   что-то   быстро   и
неразборчиво бормотали под полом.
   Наконец Комаров вздохнул и поднял глаза.
   - Что нового в газете? - тихо спросил он.
   - Программа зимнего сезона в Большом театре... Новая  опера  Харламова...
Открытие профессора Курдюмова...  Новый  способ  переливания  крови...  О!..
Минутку... минутку...
   Хинский быстро пробежал несколько строчек.
   - Внезапно умер Вишняков... Помните? Дело об искажении  георадиограмм  на
арктическом строительстве...  Вот:  "В  доме  предварительной  изоляции  при
загадочных обстоятельствах...", говорится в сообщении.
   - У Комарова заблестели глаза.
   - Подробностей нет? - спросил он.
   - Нет... Вот только, что Вишнякова накануне осматривал врач и что он  был
совершенно здоров.
   - Странно, - задумчиво произнес Комаров. - Внезапные смерти стали  у  нас
редкими. Что бы там могло случиться?
   После короткого молчания Хинский сказал:
   -  С  линии  Владивосток  -  Иокогама  -  Сан-Франциско  сняты  океанские
электроходы "Карелия", "Днепр" и "Щорс", а с  линии  Ленинград  -  Лондон  -
Нью-Йорк - электроходы "Десна", "Полтава" и "Дон".  Все  переданы  ВАРу  для
ускорения его морских перевозок...
   - Да, там какие-то затруднения с перевозками, - заметил  Комаров.  -  Еще
перед отъездом из Москвы я слышал об этом. Какая-то  путаница,  неразбериха.
При таком огромном, мощном флоте, какой имеется в их  распоряжении...  Можно
подумать, что Катулин разучился вести большие дела...
   Хинский перебил его:
   - Большое дело... Это не то слово! Великое! Грандиозное! Я уж и не  знаю,
какой эпитет здесь подыскать... Второй год идет строительство, четвертый год
оно волнует весь Советский Союз, весь мир, а я все не могу свыкнуться с ним,
хладнокровно говорить о нем.  Подумать  только  -  переделать  Арктику!  Дух
захватывает при одной мысли об этом! Нет, Лавров положительно  гений!  И  ни
разу мне не удалось побывать там...
   - Все это верно, - медленно сказал Комаров, погруженный в свои  мысли.  -
Боюсь только, не исполнится ли ваше желание раньше,  чем  вы  думаете...  не
назревает ли и там для нас работа...
   - Вы думаете? - живо спросил Хинский. - Почему?
   - Слишком большие страсти разгорелись вокруг этого строительства. Слишком
много мировых враждебных сил оно привело в движение.
   Комаров помолчал и снова тихо заговорил:
   - Мне не нравится это дело Вишнякова... И его странная  смерть...  И  вся
эта путаница в делах строительства. Это не похоже на Катулина.
   На большом матовом  экране  над  дверью  вспыхнула  зеленая  надпись:  "В
вагон-ресторане ужин с 21 часа до 24 часов. Меню..." Следовал длинный список
блюд, закусок и напитков.
   Надпись  продержалась  на  экране  минуть  пять,  погасла,  на  ее  месте
вспыхнула новая: "В концертном вагон-зале с 22  часов  телевизо-тонпередача:
"Отелло" Шекспира со сцены Ленинградского Большого драматического театра.  В
ролях: Отелло - Беркутов, Дездемоны - Королева, Яго - Сикорский".
   Комаров показал головой на дверь.
   - Проследите, держите связь... - тихо сказал он.
   Хинский отложил газету,  встал,  осмотрел  себя  в  зеркале  и,  поправив
галстук, вышел из купе.
   В узком коридоре двое людей оживленно разговаривали, третий стоял у  окна
и  смотрел  в  темноту  на  двигавшиеся  по  полю  яркие   огни.   Очевидно,
электрокомбайны     спешно     заканчивали     уборку     второго     урожая
пшеницы-скороспелки.
   Хинский тоже стал у окна перед дверью соседнего купе.
   Вскоре дверь отодвинулась, вышел широкоплечий, невысокого  роста  человек
со светлыми, зачесанными назад волосами, с длинным  бритым  лицом  и  быстро
закрыл купе за собой. Но за это  короткое  мгновение  Хинский,  оглянувшись,
успел заметить в купе человека с черными усами. Он лежал на диване  и  читал
газету. Пассажир, вышедший в коридор,  быстро,  но  незаметно  осмотрелся  и
спокойно направился к выходу из вагона.
   Прильнув к окну и прикрыв рукой глаза  от  бокового  света  из  коридора,
Хинский, казалось, целиком ушел в наблюдение за ночной жизнью на поле.
   Спустя минуту он последовал за неизвестным.
   На герметически закрытых переходных  площадках  сильно  покачивало,  стук
колес и гул моторов звучали ясней. Хинский  быстро  прошел  два  вагона,  не
выпуская из виду  широкой  спины  незнакомца,  одетого  в  светло-коричневый
костюм.
   Вагон-ресторан был ярко освещен, пестрел  букетами  цветов  на  столиках,
сверкал белизной скатертей, стеклом и  металлом  столовых  приборов.  Сквозь
хрустально чистое стекло внутренней  входной  двери  среди  нарядно  одетых,
оживленных людей Хинский увидел незнакомца, уже усаживающегося за столик.
   Вдоль наружных стен вагона, над столиками, тянулась четырехугольная труба
из черной лакированной пластмассы. Над каждым столиком в стенку  трубы  была
вделана дощечка с разноцветными кнопками и цифрами против них.
   Незнакомец посмотрел меню, повернулся к дощечке и нажал несколько кнопок.
Потом взял газету, откинулся на спинку кресла и начал читать.
   Убедившись, что незнакомец  основательно  уселся,  Хинский  оглянулся.  В
узком коридорчике, где он стоял, справа была  дверь  с  надписью:  "Туалет".
Хинский быстро вошел в это купе и запер  дверь  за  собой.  Вынув  карманный
радиотелефон, он раскрыл его, настроил  аппарат  на  волну  Комарова.  Через
минуту послышался тихий ответный гудок.
   Хинский почти шепотом произнес над микрофоном: - "Индеец" и "Лев"...  Да,
это я... Основной остался, спутник в вагоне-ресторане... Да... Понимаю... До
конца? Хорошо... Но вряд ли... Они разойдутся... Слушаю...
   Хинский спрятал аппарат  в  карман  и,  выйдя  из  кабины,  направился  в
ресторан. Здесь он незаметно прошел к столику в дальнем углу.
   В этот момент в трубе над столиком незнакомца раздался  тихий  звонок,  в
ней раскрылась  незаметная  до  того  дверца.  В  отверстии  показались  две
конвейерные ленты:  одна,  верхняя,  с  использованной  посудой,  непрерывно
двигалась; другая, с горкой хлеба на тарелке,  была  неподвижна.  Незнакомец
снял  тарелку,  лента  продвинулась  по  трубе  немного   дальше   и   опять
остановилась: показалась стопка из нескольких тарелок, набор  ложек,  вилок,
ножей, соусники. Затем на продвигавшейся постепенно ленте показались один за
другим крытые судки с блюдами. Незнакомец снял их и  принялся  за  ужин.  Он
был, очевидно, голоден, если судить по количеству заказанных блюд и  по  той
поспешности, с которой он начал есть.
   "Еще бы! С утра не ел...", - сочувственно подумал Хинский.
   Хинский был тоже голоден и заказал себе скромный ужин.
   Стрелка на больших настенных  часах  приближалась  уже  к  двадцати  трем
часам. Хинский, покончив с ужином, поставил использованную посуду на верхнюю
ленту конвейера и принялся за фрукты. Наконец незнакомец  встал  и,  постояв
минуту, словно в нерешительности, направился в концертный  вагон-зал.  Через
некоторое время вошел туда и Хинский.
   В зале было темно, на ярко освещенном  большом  экране  демонстрировалась
сцена  ленинградского  театра.  Отелло  разговаривал  с   Яго,   волновался,
негодовал, уже отравленный ядом подозрений. Зрители с напряженным  вниманием
следили за великолепной игрой Беркутова и Сикорского.
   Уже кончался третий акт, когда Хинский обратил внимание на то, что  поезд
замедляет движение.
   "Подъем, что ли?" - подумал Хинский, но сейчас же отбросил эту мысль: для
экспресса, шедшего со скоростью в сто пятьдесят километров в час,  подъемов,
замедлявших эту скорость, не существовало. Однако поезд шел все тише. В  зал
доносились частые приглушенные звуки сирены.
   "Шестьдесят... сорок километров в час...", - с нарастающим  беспокойством
определял Хинский скорость, прислушиваясь к стуку колес.
   Он оглянулся и шепотом спросил соседа:
   - В чем дело, товарищ? Не знаете ли, почему поезд замедляет движение?
   - Третий день ремонт пути... - вежливо  ответил  тот,  не  сводя  глаз  с
экрана.
   В этот момент мимо окон с обеих сторон  вагона  медленно  проплыли  назад
несколько красных предостерегающих огней.
   Хинский успокоился и, убедившись, что незнакомец на  месте,  обратился  к
экрану.  Минут  через  пять  поезд  начал  вновь  набирать  ход  и,   словно
наверстывая потерянное время, с ускоренной быстротой понесся во тьме.
   В начале  первого,  за  полчаса  до  Вознесенска,  экран  потух,  в  зале
загорелся свет, и зрители начали расходиться.
   Не теряя из виду незнакомца, Хинский быстро прошел за ним в  свой  вагон.
Когда человек скрылся в купе, молодой лейтенант отодвинул свою дверь и глухо
вскрикнул.
   Купе было пусто, Комаров исчез.
   В открытое, вопреки всем правилам, окно со свистом врывался ветер, трепля
оконные занавески и внося с собой клубы пыли, подхваченный с дороги мусор  и
песок. Полотенца, салфетка и  вазочка  с  цветами  валялись  на  полу.  Пыль
облаком стояла в воздухе, свет электрической лампы  едва  пробивался  сквозь
нее; трудно было дышать.
   Машинально закрыв за собой дверь, Хинский некоторое время  стоял  посреди
купе, растерянно оглядываясь и силясь что-нибудь понять. Наконец он медленно
подошел к окну, поднял его и повернул рычажок герметизации. Потом он  пустил
вытяжной  вентилятор,   усилив   подачу   чистого   воздуха   из   установки
кондиционирования. Мозг лихорадочно  работал,  густые  черные  брови  совсем
сошлись на переносице.
   "Что случилось?  Куда  он  девался?  Может  быть,  просто  вышел,  сейчас
вернется? Но окно!.."
   Он внимательно осмотрел только  что  повернутый  на  раме  окна  рычажок.
Нет... он действует исправно. Окно было кем-то опущено. Но это категорически
во