земке, по кускам крысам на жратву
разорваться, чем остаться у нонок и превратиться в выпердка.
     Вилли  боролся  с  болью  изо  всех  силенок.  Боль  раздирала  череп
безжалостно, комок расплывался горячими щупальцами, сжал  голову:  вот-вот
лопнет!.. И в конце концов Вилли капитулировал, и вновь провалился во мрак
беспамятства, из которого выползал в эту комнату с мягкой постелью...
     - Развяжи его! -  первые  слова,  услышанные  им,  когда  очнулся  по
возвращении в комнату, на постель.  -  Накачай  стимулятором,  мне  квелый
комок боли не нужен! - вторые слова, услышанные пленником. -  Чтобы  готов
был через полчаса! - третьи.
     Голос был властный и жесткий. Чувствовалось, что  его  обладательница
привыкла командовать, а не подчиняться.
     Ого, подумал Вилли. Уже тащать в лабораторию?.. Прыткие, однако.
     - Симпатичный мальчик, - бормотала нонка. Не та, что  резким  голосом
бросала  приказы.  Вероятно,  та,  которой  приказывали.  Вилли  чуть-чуть
приподнял веки и сквозь бахрому ресниц смутно разглядел нонку, возящуюся с
узлами у изножия постели. Рослая блондинка,  патлатая  причем,  продолжала
бормотать что-то себе под нос, неразборчиво. За окном сиял солнечный свет.
"Хоть ЕГО они  у  нас  не  украли!",  -  неожиданно  подумал  Вилли.  Ночь
миновала. Ноночьего комбеза на патлатой твари  не  было,  только  узенькие
черные шорты и непременный кожаный пояс. Растянувшийся  в  прыжке  кошачий
силуэт, выгравированный на серебристой пряжке ремня, Вилли разглядел, чуть
шире приоткрыв глаза. Нонка, стерва, уловила движение век...
     - Оклемался,  малыш?  -  довольно  ласково  осведомилась.  -  Сейчас,
погоди, я тебя распутаю и немножко подкормлю...
     ОНА БЕЗОРУЖНА!! вспыхнула отчаянная надежда, ударила  волной  горячей
крови в голову. Ну же, развязывай скорее, тварь патлатая, с тобой одной  я
живо управлюсь!..
     - Только ты не кидайся на меня с кулаками, ладно? - будто прочла  она
захватнические мысли пленника. Он скривился, словно проглотил гнилой кусок
мяса. Разочарование остро заточенным лезвием полоснуло сердце. - Толку  не
будет, а больно будет сильно, гарантирую!..
     ТЕЛЕПАТКА!! едва не заскрежетал зубами от ярости пленник. О них Вилли
слыхал. Лопоухий Боб раз говорил: "Наскочила из-за угла,  я  ее  хвать  за
горло, а она шмыг вбок, и поминай как звали, будто почуяла, что я за горло
хватану, а не пулю в глаз всажу... Я за ней, она  спиной  к  стенке,  и  в
стойку, а я ж все боеприпасы расстрелял, выбору нет - клинками  да  голыми
руками ее мочить... А она, тварь, чует  будто,  блокирует  выпады...  Едва
выскочил тогда, парни, Лысый  Мик  с  Братом  Джо  случились,  пристрелили
сучку, я не последний рукопашный боец, вы знаете,  но  она,  стерва,  меня
одолела бы..."
     Нонка ухмыльнулась; и вдруг резко наклонилась над постелью, приблизив
физиономию чуть ли  не  вплотную  к  лицу  Вилли.  Обдала  незнакомым,  но
приятным до странности ароматом. Это изо рта у ней смердит, думал пленник,
крепко-накрепко зажмуриваясь, чтобы не видеть огромных глазищ  ненавистной
твари, синих, как новые джинсы, и таких же ослепительно  сияющих,  сулящих
удобство и защиту от холода обладателю... тепло, вкусную  еду,  безопасный
сон, ласку и нежность, обволакивающие мягкими волнами, гладящие по  груди,
и ниже, ниже... "ПОШЛА ПРОЧЬ, дерьма кусок!!!", - в отчаянии  взвыл  Вилли
мысленно, закрыл глаза и в воображении  как  бы  оттолкнул  нонку,  обеими
руками ударив в морду. Обволакивающее теплом  и  лаской  ощущение  тут  же
улетучилось. Но от ее дыхания брони  не  существовало,  чего-то  подобного
векам в носу, и оно, горячее и ароматное, раскаленными толчками жгло  щеки
пленника; вышибало ознобную испарину на его лоб. Если она меня поцелует, в
паническом  ужасе  подумал  Вилли,  постараюсь  укусить   мощно,   вопьюсь
намертво, чтоб губу оторвать!..
     Он приподнял веки, чтобы встретить вражину с открытыми глазами...
     Синие глазища нонки уже потускнели. Она почувствовала. Или  услышала.
Или узнала. Как это там у них, телепаток чертовых, зовется?..
     Пышущее жаром, ядовитым испарением обдающее, ее дыхание отдалилось, и
Вилли почувствовал облегчение, будто на  голову  ему  падала  змея  и  уже
приблизила жало к глазам, но  вот,  к  счастью,  удалось  гадину  ползучую
смахнуть с макушки...
     ЛУЧШЕ ЗМЕЯ, ЧЕМ НОНКА, убежденно подумал Вилли.
     Нонка весело захихикала.
     - Ты мне нравишься, звереныш, - промурлыкала. - Я  попросила  тебя  у
госпожи, но она отдаст лишь после  проверки,  к  сожалению...  Ты  злой  и
грязный щенок, но ты мне нравишься, малыш... И ты  узнаешь  еще...  сияние
моих глаз...
     Вилли взбеленился. Дальше терпеть все эти гнусности он был уже  не  в
состоянии - ни физиологически, ни морально. Желая от жизни лишь  одного  -
смерти как избавления, - он распахнул глаза, выдернул ступни из ослабевших
пут и успел неуклюже вскочить, пронзаемый жуткой болью, едва не  рухнувший
навзничь, вопящий: - А пулю тебе в глаз, вражина проклятая!!!  Вилли,  сын
Квайла и брат Фредди-Нонкоруба, скорее подохнет,  чем  ляжет  на  нонку!!!
жаль, клинка нет, я бы тебя разделал, как брат учил!.. Но я тебя, тварь, и
голыми руками...
     Отпрянувшая было патлатая  тварь  привалилась  к  стенке  у  двери  и
заливисто  заржала.  Ладони  уперла  в  бока,  морду  запрокинула,  сиськи
трясутся, кожа на животе пульсирует... В КАДЫК ВЦЕПЛЮСЬ!!! Злобное желание
пронзило пленника, но не  навылет:  застряло  в  мозгу,  заклинило  прочие
помыслы. ЗУБАМИ ЗАГР-РЫЗУ... От нестерпимой боли шатаясь, как флагшток  на
ветру, с примотанными к туловищу руками, Вилли потащился в обход  кровати,
чтобы  впиться  зубами  в  шею  нонки,  во-он  в  ту  пульсирующую  жилку,
вздувшуюся под кожей... Он уже  ничего  не  соображал.  Страстное  желание
ощутить во рту вкус ноночьей крови, если у нее есть  кровь!  растерзать  в
мельчайшие кусочки всю эту  тварь,  от  пяток  до  патл  и  синих  глазищ,
затопило потоком  бешенства  голову,  и  без  того  распираемую,  звенящую
неистовой болью, от беспощадных болевых пинков, наносимых свежей раной...
     Но четырнадцатилетнему пленнику не  суждено  было  ощутить  на  зубах
упругое сопротивление прокусываемой  ноночьей  плоти.  Это  сладострастное
ощущение Вилли в тот  раз  не  испытал;  но  силу  удара  патлатой  стервы
почувствовал в полный рост, заполучил в  полнейшем  объеме  поставок,  как
говаривал папашка в свое  время:  нонка,  не  прекращая  весело  хохотать,
молниеносно выбросила  вперед  ногу  и  засадил  носком  сапога  Вилли  по
лодыжке. Знала, куда  вцелить:  кости  не  перешибла,  но  боль  причинила
адскую. Как гарантировала. Даже на  минуту  исчезли  болевые  эпицентры  в
голове и груди - так зверски засандалила, сволочь... Подрубленный, пленник
опрокинулся на постель, и не провалился в болевой обморок,  не  рухнул  во
мрак беспамятства лишь потому, что упал на мягкое, а ударила чертовка не в
голову и не в грудину, а по неискалеченной ноге.
     -  Су-у-у-у-ука...  -   мучительно   простонал   Вилли,   корчась   в
развороченной  постели.  -  Загр-р-р-р-рызу-у-у-у-у...  -   он   запнулся,
задохнувшись от толчка головной  боли,  и  зашипел  из  последних  сил:  -
Шш-ш-ш-ш-шлюха гряз-зная... - так тоже в свое время величал нонок папаша.
     - Темпераментный малыш, - мечтательно  промолвила  нонка.  -  Весь  в
родителя, видно... Вот бы госпожа его мне подарила...
     Тошнота, и без того  неустанно  и  чудовищно  терзавшая  внутренности
пленника, при этих ноночьих словах едва не одолела его.  Тошнотворный  ком
победоносно и неудержимо полез на волю,  но  -  блевать  при  нонке  Вилли
посчитал ниже своего  мужского  достоинства,  и  невероятным,  просто-таки
вселенским усилием воли сдержал спазматический позыв кишок.  Как  ему  это
удалось, Вилли до  смерти  не  узнает.  И  тут  же,  вприкуску,  судорожно
засигналил гибнущий от переполнения мочевой пузырь.
     "НА ГОЛОВУ ЕЙ я б налил с громаднейшим удовольствием!!"  -  думал  со
злобным упоением пленник, сотрясаемый корчами.
     - Малыш, не помирай! - умилилась нонка.  -  Сейчас  я  тебе  горшочек
подам...
     - В рот себе засунь свой горшочек! - прохрипел изнемогающий  пленник.
- В пасть себе, сука!! Лопну лучше, вам не достанусь...
     В эту секунду с  грохотом  растворилась  дверь,  атакованная  чьим-то
тяжелым  сапогом,  и  в  комнату,  где  помирал  от   боли,   унижения   и
невозможности облегчиться четырнадцатилетний пленник, созерцаемый патлатой
тюремщицей, ворвалась  еще  одна  нонка,  в  которой  Вилли,  несмотря  на
тускнеющее  сознание,  мигом  признал  рыжеволосую  стерву   из   патруля,
захватившего его в подземке, ту самую, с которой у него возникла  безумная
обоюдная страсть с первых минут знакомства. По милости которой он торчит в
этой комнате...
     - Ага-а-а! - по такому торжественному поводу  нашел  пленник  остатки
сил, чтобы приветствовать пассию. - И ты явилась, кошка драная... Ну  иди,
иди ко мне, обнять не сумею, но в морду плюнуть во как способен!.. - и  он
харкнул в нее. Неожиданно для  самого  себя  обильно  и  мощно,  настоящую
слюнную гранату метнул, но, к  несчастью,  промазал.  Градусов  на  десять
всего причем. Оскорбленный до глубины души собственной  неловкостью,  чуть
не зарыдал. Сил для второго плевка не оставалось.
     -  Гаденыш.  -  Брезгливо  высказалась  патрульная  нонка,  увешанная
оружием и затянутая в боевой черный ноночий комбинезон. -  Пес  шелудивый.
Это его, что ли, госпожа требует?..
     Нос  у  нее  был  залеплен  пластырем,   довольно   большим   куском,
прикрывающим собственно нос, переносицу и участок лба.
     - Его, Дайян,  его,  -  ответила  блондинистая  телепатка  в  шортах,
поглаживая себя по груди. Вилли с отвращением заметил, как ногти  патлатой
блондинки почесывают левый сосок, коричневый и  расплывшийся,  и  как  это
бывшее  плоским  пятно  набухает,  формируется  в   шарик,   выпячивается,
увеличиваясь в размерах прямо  на  глазах.  -  Я  хотела  себе  взять,  но
госпожа... - Вспухший на левой груди шарик, терзаемый  кончиками  пальцев,
эта гнусная ноночья выпуклость, способна была привести человека  в  ярость
одним видом своим, а  зрелище  механического  возбуждения,  которое  Вилли
привелось наблюдать, вогнало его в состояние полнейшей прострации - ярость
переполнила пленника и он чуть было не лишился  сознания.  Обессиленный  и
лишенный возможности без промедления вступить в драку, Вилли  распластался
на постели как дохлая крыса, припечатанная прикладом винтовки к бетону.
     - Если он госпоже не подойдет, - зловеще пообещала патрульная  Дайан,
- ух и натешусь же... По кусочкам его накромсаю...  -  она  пощупала  свой
распухший нос, залепленный пластырем.
     - Я просила госпожу мне подарить, если ей не понадобится! -  обиженно
надулась блондинка.
     - Ну ладно, побалуешься, - великодушно посулила зловредная  Дайан.  -
Но все равно он потом - мой. Надо же, в кои-то  веки  вышла  в  патрульный
маршрут поразмяться, по старой  памяти  порыскать,  от  кабинетной  рутины
отдохнуть, а тут этот!..
     - Договорились, сестричка!  -  блондинка  прижалась  на  мгновение  к
патрульной, или кто она там, и лизнула ту в щеку. Патрульная лапнула ее за
обнаженную грудь и покрутила  двумя  пальцами  вставший  сосок.  Блондинка
охнула и отступила.
     Пока Вилли со смешанным чувством омерзения  и  гадливого  любопытства
наблюдал  за  нонками,  тошнота,  выворачивающая  кишки  наизнанку,  опять
полезла на волю. И Вилли сам себя надоумил,  рывком  перекатился  на  бок,
свесил  голову  с  постели,  над  полом,  исторгая  протаранившую  плотину
сдерживания блевоту. Невмоготу человеку за  нонками  глядеть  без  рвотных
последствий.
     Содрогаясь  и  захлебываясь,  пленник  булькал  и  сопел,  выдавливая
последние порции гнусной слизи, как  вдруг  услыхал  за  спиной  противное
хихиканье и почувствовал, как по его голому заду  запрыгали  прикосновения
чего-то твердого и царапающего. Словно  впивался  коготь  какой-то  птицы,
скачущей по ягодицам.
     Попрыгав, этот коготь замер, вонзился сильнее, и  пленник  догадался:
"Это ствол автомата!". Ствол пробороздил правую ягодицу и скользнул  между
полушариями... раздвинул, вжался...
     -  Пошла  прочь,  мразь!!  -  выдавил   Вилли,   в   панике   пытаясь
перевернуться на спину. Блевотина потекла на подбородок, и Вилли  крикнул,
брызгая слизью во все стороны: - Убери пушку, тварь патлатая!!!
     Рыжая,   продолжая   подхихикивать,   уткнула   безжалостный    ствол
перевернувшемуся  на  спину  пленнику  в  пах,  нещадно  прищемив  мужское
достоинство.
     - Только не спусти! -  испугалась  блондинка,  хватая  патрульную  за
руку. - Только не спусти курок!! Госпожа!..
     - Успею, - рыжая отняла ствол и забросила автомат  за  спину.  -  Ну,
разматывай щенка давай поживей, сестра...
     - Еще стимулятор ввести надо... - забормотала блондинка, выуживая  из
карманчика шортов крохотный инъектор. - Госпожа велела... и новые  повязки
наложить... круто ты его в лифте...
     - Работай, Кэри, работай, - велела Дайан и  одним  размашистым  шагом
отступила в угол. Помолчав, вдруг пожала плечами, зазвенела  амуницией:  -
Ошалел  гаденыш!  бредит.  -  И  проворчала  что-то  тихо,   неразборчиво,
поглаживая равномерную щетину накоротко остриженных волос.
     Вилли хотел брыкнуть блондинку в рожу пятками, но тут же передумал. -
Славный мальчик, славный, - хваля его,  забормотала  она,  наклоняясь  над
пленником и всаживая ему в бедро металлическое жало инъекторной иглы. - Не
стоит драться с девочкой, все равно не побьешь...
     Ее груди, два тугих больших шара, нависли над лицом Вилли, когда  она
принялась разбинтовывать его голову, и он, подумывая о том,  что  откусить
ей сосок, эту отвратительную выпуклость, было бы весьма благородно  с  его
стороны, закрыл глаза и постарался ни о чем не думать, памятуя о том,  что
блондинка отпрянет и отскочит раньше, чем он поспеет вонзить зубы.
     - ...умный мальчик, ну зачем откусывать,  -  вдруг  зашептала  ему  в
самое ухо нонка, обжигая своим ароматным до омерзения дыханием, - можно же
так  нежненько,  легонечко  покусать,  полизать  можно  язычком,   губками
погладить...
     "ЗАКРОЙ РОТ, ПАТЛАТАЯ!!!", - мысленно взвыл Вилли. ЗАТКНИСЬ, не то  я
вырвусь и расколочу свой череп окончательно, расколю об стенку!..
     Она до странности покорно заткнулась. Видать,  всерьез  уповала,  что
Вилли "не подойдет" неведомой госпоже и тогда обязательно  поступит  в  ее
личное владение... "ЖИ - ВЫМ НЕ ДАМ - СЯ, -  мрачно  и  отчетливо  подумал
Вилли, подразумевая, что нонка услышит и поймет. - А  МОЕГО  БРАТА  ФРЕДДИ
ПРОЗВАЛИ НОНКОРУБОМ, ПОТОМУ ЧТО ОН НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ  БИЛ  НОНОК.  ОН  ИХ
ПРОСТО УБИВАЛ. ГОЛОВЫ ОТРУБЫВАЛ.".
     - Ух, какой ты темпераментный,  котик!  -  сказала  нонка  весело.  -
Поглядим, поглядим, что госпожа скажет...
     Вилли стиснул зубы, чтоб не завыть от боли, и постарался выключиться,
но не сумел. Само собой разумеется, вообще не думать, будучи  в  сознании,
Вилли не наловчился, как ни тужился: и  по  этой  причине  с  наслаждением
выплескивал и метал нонке  в  мозги  все  потоки  ядов  и  хранилища  бомб
сквернословия, которые имел в арсенале памяти. Даже те, смысла которых  не
понимал, но которые использовали брат и особенно папаша, живший  в  Городе
еще _д_о_ нонок. Если не врал. Вилли слабо верил, что когда-то такое могло
быть.
     ...руки ему сковали наручниками за спиной, на ноги накрутили цепь.  И
Вилли семенил  мелкими  шажками,  подталкиваемый  в  затылок  непреклонным
стволом автомата патрульной  Дайаны.  Только  сейчас  Вилли  осознал,  что
разгуливает голышом посреди снующей по коридору  оравы  нонок;  не  считая
бинтов, намотанных на голове и  верхней  половине  туловища,  пленник  был
раздет до нитки, даже паршивых тапочек на ноги не обули, раздраженно думал
он, обдирая подошвы, шаркая по усеянному  всевозможным  мусором  бетонному
полу. Коридор был длинный, и нонка зловредная протолкала пленника в  самый
его конец, сквозь строй дверей, тянущихся по обеим сторонам. Затем пихнула
налево, в новый предлинный коридор. По бокам этого туннеля ряды дверей  не
тянулись,  стены   сплошь   из   стекла   оказались   сработаны,   стекла,
перемежаемого опорными железобетонными  столбами,  и  Вилли  подумал,  что
теперь  его  ведут  по  чему-то,  весьма  напоминающему  галерею.  Переход
откуда-то куда-то. Нонка пихала его  стволом  по  оси  коридора,  и  Вилли
принялся ненавязчиво смещаться левее, чтоб  мельком  глянуть  вниз,  через
окно. Дайан злобно пнула его по заднице носком сапога и гаркнула: -  Топай
по центру, гаденыш собачий!!
     Эге, подумал Вилли. Что-то любопытное внизу есть, ежели не  позволяет
обозреть...
     - От кошки драной и слышу, - прохрипел в ответ,  чтобы  не  оставлять
последнее слово за нонкой. - Ствол тебе в дырку!..



                          23. КАН-КУДАЛБ-ШАМАН

     - Я посылал тебя за _ч_е_м_? - гневно вопросил Кан-Кудалб ученика.  -
Ты принес мне ни на что не годную шкурку. Пойди и принести изволь  то,  за
чем я тебя посылал.
     Ученик жалобно посмотрел на Кан-Кудалба.
     Но учитель был неумолим.
     - Если ты не научишься отличать то, что нужно, от того, что ни на что
не годно, толку не будет. Я тебя прогоню. А теперь иди.
     Ученик понуро убрел. Кан-Кудалб улыбнулся.
     - Хороший ученик, - сказал, - но туповатый. Впрочем, я сам был  такой
вначале.
     Кан-Кудалб подцепил двумя  пальцами  принесенную  учеником  шкурку  и
брезгливо отбросил  в  огонь.  Вспышка  озарила  внутренность  пещеры,  на
мгновение вышвырнула тьму прочь, даже из дальних углов и закоулков.
     - Никуда не годная шкурка, - прокомментировал Кан-Кудалб. -  В  такой
разве сунешься в пламя?
     Он обмакнул кончик пальца в месиво, которое, негромко урча и  булькая
пузырями, бурлило в  небольшом  горшке;  облизал  палец  и  удовлетворенно
почмокал губами.
     Отменное зелье, подумал он. Хоть сейчас пропитывай наконечники...
     Если бы кто-нибудь из сородичей Кан-Кудалба случайно подсмотрел,  как
шаман пробует на язык смертельный  яд,  применяемый  на  практике  лишь  с
одной-единственной целью, вполне определенной и функциональной, а  именно:
для сокращения численности врагов, - такой счастливчик не  сходя  с  места
вывихнул бы челюсть, отвесив оную: не имело бы границ  изумление,  которое
он испытал бы  при  виде  того,  как  Кан-Кудалб  запросто  лижет  отраву,
малюсенькой капельки  коей  вполне  достаточно  для  отправки  к  праотцам
здорового крепкого воина. Духи любят, обожают шамана, это  всем  известно,
но не до такой же степени!..
     Но Кан-Кудалбу показалось мало, и он позволил себе добавку: зачерпнув
горстью, хлебнул. Кипящая отрава не обожгла его кожу,  и  не  отправила  к
праотцам его самого. Потому-то Кан-Кудалб и был шаман,  однако.  Духи  его
любили. Он один знал, до какой степени.
     Все сородичи неукоснительно  считались  с  мнением  шамана.  Человек,
любимый духами - очень полезный человек.
     Напившись  отравы,  Кан-Кудалб  закусил  сушеными  червями,  вкусными
такими,  хрустящими  на  зубах,  отлично  провяленными  на   солнышке,   и
неторопливо поднялся на ноги. Убрел в глубину пещеры, долго  там  возился,
перекладывая с места на место какие-то предметы; вернулся к очагу,  сжимая
в правой руке  нож  устрашающих  размеров,  с  широченным  таким  лезвием,
остро-остро наточенный. Осмотрев лезвие, приблизив его к огню очага, чтобы
лучше видеть, Кан-Кудалб хмыкнул  довольно  так,  и  сунул  нож  в  огонь.
Подержал; вытащил. Делая надрез на левом предплечье,  бормотал  витиеватые
заклинания неразборчиво, бегущим шепотком: духи любили Кан-Кудалба,  и  он
пользовался  их  благорасположением  без  стеснения,  однако   знал,   что
подстраховаться  никогда  не  мешает.  Осторожность  прежде  всего,   учил
когда-то мальчика Кудалба наставник, пос