будем,  а?..
Жалко его, конечно, однако он меня видел...
     - Чего его жалеть? - удивился Вилли. - Нонки нас когда жалели?
     - Ты прав. Не то слово... Ну  что  ж,  свидетелей,  советуют  бывалые
люди, лучше убрать, дабы потом они не убрали тебя  самого...  Когда-то  же
надо начинать, в конце концов. С нонками жить, по ноночьи выть. Эх,  ма...
Кстати, брат, знаешь, о чем этот урод думал, пока топал сюда, меня вязать?
     Вилли вопросительно посмотрел на Грэя.
     - Он настолько красочно и сосредоточенно, со смаком, так что  даже  я
издалека  уловил,  представлял  себе,   какими   способами   будет   иметь
извращенный секс со скрученным, закованным в наручники типом,  у  которого
ему приказали взять браслет. Он потому и  звено  свое  не  брал,  чтоб  не
делиться. Знаешь, я всякие способы знаю, но кое-что, им воображенное, даже
мне неизвестно было. Талантливый, е-мое...
     - Ну, кот... - засопел Вилли, поворачиваясь к выпердку.
     - А... я... а... - не нашелся что сказать раб нонок.
     - Покедова, мужик, - Грэй  отодвигающим  жестом  отстранил  Вилли,  -
заметь, комплимент тебе  какой  напоследок  делаю,  котик.  Хотя  ты  его,
извини, не заслужил. - И Торопыга неторопливо поднял винчестер.
     - Не на-а-адо!!! - заорал  выпердок,  выпучивая  глаза,  выгибаясь  и
трясясь как эпилептик в припадке. - Аа-а-а-а-а-а!!!!!!...
     Его дикий вопль прервало громкое "бу-бух" обреза.
     - Накрой его чем-нибудь, - тихо сказал Грэй. - И не зажигай  фонарик,
ради бога моего... Хрен с тем, что уже тьма настала кромешная.  Посидим  в
темноте. Покурим, помолчим. С почином поздравить не забудь, Неудачник.
     - Ты что, Грэй?! - Вилли редко когда и чему в  жизни  так  изумлялся;
никогда даже, быть может, ТАК. Так, что даже назвал  напарника  по  имени,
чего не делал, соблюдая мужиковы  традиции,  никогда.  Так  сильно  он  не
изумился даже когда впервые с компьютером поговорил.  -  Это  что,  первый
вражий труп на твоем счету?!!



                         37. БАНАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ,
                      каких в этом мире не счесть

     - Бра-а-ат,  курить  е-есть?  -  растягивая  слова,  спросил  Михаила
какой-то прохожий паренек.
     ..."Полвосьмого уже,  она  заждалась",  -  с  тайной  надеждой  думал
Михаил, торопясь возвратиться в квартиру  Марины.  Торопился  он  с  двумя
пакетами, набитыми продуктами, в руках.  Марина  такие  когда-то  называла
"плОстиковыми", и сколько  он  ни  убеждал  ее,  что,  во-первых,  они  не
пластиковые совершенно, а во-вторых, плАстик надо говорить, а не  плОстик,
она только улыбалась и продолжала говорить по-своему.  Ну,  нравилось  ей,
чтобы это слово так звучало, и все тут.
     Михаил улыбнулся и сам, вспомнив эту милую  деталь.  И  подумал:  "По
крайней мере, хочется верить, что ждет...".
     В  этом  городе  неплохо  обстоят  дела  с   обеспечением   населения
продовольствием! - удивился  он,  пробежавшись  по  магазинам.  И  очереди
небольшие... Фортуна улыбнулась, подкинув подарок: в винном отделе  имелся
неплохой рислинг! "Определенно, это добрый знак, - подумал Михаил, покупая
крымский массандровский "Алькадар", - буду надеяться, что судьба  и  далее
проявит свою благосклонность..."
     Маришка  такая  злая,  думал   он,   торопясь   возвратиться,   такая
несчастная, у нее же глаза кричат, вопят о том, как ей плохо  одной  жить,
как душит ее одиночество... Глаза у нее как у  больной  собаки,  грустные,
выразительные. А носик с виду горячий, опять же - как у больной  собаки...
Это, наверное, после слез... Плачет в подушку, по  ночам,  да...  Еще  бы.
Самое страшное ощущение - когда плачешь в подушку, сознавая, что никому ты
в этом мире не нужна... не нужен... Боже, как я ее понимаю!..
     Он вспомнил, как впервые ее увидел. Сколько лет-то минуло, господи?..
Семь с половиной, да. Строгая такая, серьезная, отчужденная, словно не  от
мира сего. Даже в убогом детдомовском платьице она не выглядела  дурочкой,
а ля "я у мамы скотница", Королевой смотрелась, на голову возвышалась  над
окружающими. И глаза... Глаза как у шахматиста в  цейтноте:  внимательные,
подмечающие  каждый  штришок  бытия,  каждое  движение,  целеустремленные,
сосредоточенные. Взгляд человека, отлично сознающего свое предназначение и
свои возможности, идущего к своей цели, рассчитывая  каждый  шаг.  Никаких
шуров-муров  на  первых  курсах,  никаких  охотничьих  рейдов,  с  умыслом
заполучить столичную прописку. Впрочем, уже к концу второго семестра  было
ясно, что ей подобные амурные варианты ни  к  чему:  аспирантура  для  нее
готовилась уже тогда. Талант, говорили. Дар божий!.. И  глаза...  какие  у
нее глаза были... "Кажется, я полюбил ее, как только увидел  ее  глаза.  С
первой  встречи.  Осознал  разумом  гораздо  позднее,   когда   уже   было
поздно...". Первые курсы -  самое  счастливое  время...  Кроме  Светки,  с
которой в одной общаговской комнате обитала, она допускала  "внеслужебные"
отношения лишь с ним, Михаилом. Вначале оказались объединены общей  темой,
совпадением научных интересов, заветной мечтой, угнездившейся в сердцах  и
умах с детства. У него - с тех пор, как заболела мама,  у  нее  -  с  того
черного дня, когда погибли родители... Бились  над  темой  несколько  лет,
позднее - он в одиночку  копья  ломал,  и  кажется,  наконец-то  появилась
надежда, сейчас, именно  сейчас...  "Ты  нужна  мне  сейчас  как  никогда,
Мариш... И не только мне. Теме нашей... Конечно, если ты скажешь -  брось,
я брошу. Ради тебя - все, что хочешь. Но как  было  бы  великолепно...  не
бросать тему, а снова, как раньше, вдвоем работать, ну и, конечно...".  Но
об этом он боялся даже мечтать,  опасался  сглазить.  Официальный  предлог
приезда: приглашение Института вернуться,  он  добивался  его  целый  год,
только он один знает, каких унижений ему это стоило, и ему таки  поверили,
поверили, что ее можно реабилитировать... Первые курсы - самое  счастливое
время. На втором - сблизила общая работа. Стали встречаться помимо лекций,
семинаров, лабораторий. Прикоснуться к ней боялся, не то  что  поцеловать.
Тем более она как-то, в разговоре по-душам, призналась,  что  отдаст  свою
девичью честь только МУЖУ, если сумела сохранить ее в детдомовском аду, то
так просто не расстанется... Постепенно Михаил все лучше узнавал ее,  и  с
удивлением обнаружил, что у Марины, поди ж  ты,  имеются  в  жизни,  кроме
науки, другие пристрастия.  Автомобили  любила  самозабвенно,  к  примеру.
Говорила, что машина для нее, - как человек.  (Иногда  добавляла,  правда,
что тяга к автомобилям для женщины не  очень  естественна,  но  с  улыбкой
объясняла, что  это,  видимо,  влияние  окружающей  среды,  мира,  который
построили и властвуют в нем  -  мужчины,  которые  во  всяких  технических
железяках души не чают!). Если за  машиной  хорошенько  смотреть,  вовремя
ремонтировать, техосматривать, с умом на  ней  ездить,  любить  ее:  тогда
автомобиль ответит взаимностью, послужит хозяину столько, что диву дашься.
Так и человек, говорила. Загоняет  себя.  Отравляет  страхом,  ненавистью.
Губит всяческими противоестественными привычками. Любить  надо,  говорила.
Когда каждый полюбит ближнего и дальнего  как  себя  самого,  то  исчезнут
болезни, войны, смерть даже, наверное, хотя не могла объяснить, необходимо
ли бессмертие, не погубит ли оно главное: осознание  того,  как  прекрасна
жизнь! Искала вместе с ним корень страха и ненависти. В мозгу искали.  Она
верно сказала. У человека все в мозгу. Душа  -  тоже.  И  чувства.  Там  и
пытались  нашарить.  И  вот  он,  кажется,  разыскал  заветный   ключик...
Клерикалы скажут, конечно:  "Кощунство!".  "Но,  сдается  мне,  -  подумал
Михаил, - я таки нашел ее, Душу. Не  в  пятках,  а  в  мозгу,  как  Марина
предсказала. И даст Бог, то, что я разыскал, не будет применено  как  мост
для переправы в естество человека всех мерзостей,  всех  извращений,  всей
грязи,  накопившейся  за  долгие  тысячелетия  развития  вида.  Это  самое
страшное, если я дам возможность использовать отысканный клад во  зло,  во
имя разрушения, а не во благо... Не позволю!!!".
     ...Окстись, Миша!  -  просыпался  обычно  внутренний  голос,  который
Марина когда-то назвала "средством самозащиты разума от души",  просыпался
извечный оппонент и принимался шептать свои наитрезвейшие доводы, стремясь
охладить разгулявшуюся душу и свойства ее, чувства, - ушатом ледяной воды:
так  называемой  "реальной"  оценкой  действительности.   В   этом   мире,
справедливо утверждал внутренний голос, того, что хотелось бы нам, нет. Но
мы верим, что в силах его изменить?.. ХА. Ха. Ха. Ха. И еще раз -  ха.  Ты
нашел Душу, говоришь? Ну и что? А  думал  ты  о  том,  что  в  самой  душе
изначально намешано не только добро, но и зла предостаточно? не  все  ведь
зло - атрибут разума. Иначе не  было  бы  всех  мерзостей,  которые  вы  с
Мариной огульно звали "приобретениями разума". Разве  бы  допустила  Душа,
будь она такой добренькой, как ты сейчас пытаешься вообразить?..  То-то  и
оно. И смотри теперь, кумекай. Это "орлянка", Миша.  Бросишь  монетку,  на
аверсе:  Бог,  на  реверсе:   Дьявол.   Дьявол   ведь,   разобравшись   по
справедливости и признавшись честно, - тоже Бог... Только со знаком минус.
Черный... "Слушай, Внутренний! - отвечал Михаил, - а не может ли случиться
так, что монетка станет на  ребро?  Кроме  черного  и  белого,  должно  же
существовать серое, как компромисс, как  переходная  стадия,  как  золотая
середина, а?!". Глупости, говорил в ответ Голос. Никогда монетка на  ребро
не  падала,  и  впредь  не  упадет.   Нарушение   законов,   установленных
Матерью-Природой для детей своих, в таком случае произойдет.  А  тех,  кто
законы нарушает, знаешь, в какие заведения отправляют? Ага, в  эти  самые.
Смотри, накажет тебя прародительница, отправит твой разум, твою душу, твое
тело,  все  вместе,  в  черные  глубины  хаоса,  в  пропасть  ирреальности
сумасшествия, лишит... Чего  лишит,  в  подобных  "разговорах"  Внутренний
затруднялся сказать. Слова,  определения,  термина,  означающего  сущность
отличия человека от всего прочего, в природе существующего и живущего,  ею
порожденного, Михаил не знал и не придумал. Поэтому и называл ДУШОЙ то,  к
чему стремился, что искал и что нашел, даст  Бог,  во  благо  Человечеству
(тьфу, тьфу, тьфу через левое плечо три раза, и  скрещенными  пальцами  по
дереву постучать!..), то, что  делает  человека  именно  человеком,  а  не
скопищем молекул разных химических элементов.
     - ...Все оказалось немножечко не  так,  Мариш,  -  сказал  он,  когда
понял, что нащупал кончик ниточки, зацепился краешками пальцев  за  первую
ступеньку веревочной лестницы, болтающейся, как скаженная, под вертолетом,
в котором - Цель, и в который - надо взобраться. - Хотя, в общем и  целом,
направление ты указала верное...
     "Фантастику читать  необходимо  было,  Мариш.  Я  понял  это  слишком
поздно, поэтому и блуждал в потемках, вслепую тыкаясь  в  запертые  двери,
покамест один умный человек не подсказал, что одна, две головы, даже самые
умные, даже самые гениальные, - это хорошо, а тысячи, десятки тысяч голов:
гораздо  лучше!..  На  определенном  этапе  развития  вида  Хомо  Сапиенс,
одолеваемый размышлениями о собственной сущности, начал догадываться,  где
искать,  и  выразилась  его  догадка  в  форме  гипотез  и  предположений,
облеченных в литературную форму; не мы с тобой одни искали, понимаешь... И
обобщить, сконцентрировать догадки тысяч, вылущить зерно истины:  вот  чем
заниматься   было   необходимо.   Твои   мысли   о    неисчерпаемости    и
неограниченности запаса возможностей человека, изначально заложенных в его
естестве, -  не  только  твои  мысли,  Маришка,  хотя  ты  и  породила  их
самостоятельно, я ведь знаю, ты ничего подобного в жизни не читала, только
высоколобые трактаты, весьма далекие от беллетристики.  Они  всплывали  из
глубин подсознания у многих и до тебя, до меня, у многих до этих многих...
И волновая, "биополярная", как ты говорила, природа Души: провидение  твое
верно, но ты  забыла,  что  человек  -  существо,  из  тех  же  химических
элементов слепленное, что и Природа, породившая его, и  подвержен  законам
Химии не в меньшей степени, чем твоего бога по имени Физика... А  химия  -
это тело. Материальная  ипостась.  Метаболизм,  обмен  веществ  не  стоило
сбрасывать со счетов, а ты сбросила, и меня сбила с толку. Плоть - могучий
фактор, а плоть, Мариш, - это _х_и_м_и_я_. У древних  были  свои  боги,  у
нас, поставивших во главу угла Бытия Ее Величество Науку, - свои.  Пантеон
целый, а мы с тобой, любимая, служить пытались одному лишь. И копошились в
лоне Церкви его несколько лет... Не знаю, как ты ныне, а я, спасибо умному
человеку,  подсказавшему  путь,  взглянул  на  проблему  гораздо  шире.  И
результат, мною на данном этапе полученный,  если  пользоваться  несколько
непривычной терминологией - ну чистый тебе  SCIENCE  FICTION!..  Мне  и  в
голову не могло прийти, что будет так. Но -  так.  Правда,  умный  человек
сказал, что чистой наукой и не пахнет, скорее уж  SCIENCE  FANTASY...  Ну,
может,  он  и  прав.  Ему  виднее,  он  хорошо  разбирается  в   тонкостях
терминологии, а я не очень. И вообще, он, безо всяких костылей, которые мы
с тобой столько лет тщимся изобрести, сумел встать на ноги. Судьба у  него
такой,  говорит.  Но  мне,  тебе,  другим,  -  необходимы  костыли,  чтобы
научиться ходить. Подняться из грязи, в которой копошимся, встать на ноги,
и зашагать по дороге,  не  ковылять  по  обочине,  натыкаясь  на  пикники,
устроенные залетными компаниями, без костылей по дороге топающими. А  там,
глядишь,  и  подпорки  себя  изживут,  и  мы  свободно  зашагаем,  костыли
отбросив, себя исчерпавшие... Если не обратим костыль в дубину.  Костылем,
знаешь, черепушку во как эффективно проломить  при  желании  можно.  И  об
этом, кстати, настойчиво предупреждают люди, раньше нас с тобой до многого
додумавшиеся, но в отличие от нас с тобой, пытавшихся воплотить свою  идею
в науке, и в отличие от Умного Человека, воплотившего ее (хоть и не сразу,
но со временем) в практическом применении, вынужденные всего  лишь  писать
книги...".
     -  ...Куда  он  делся,  -  растерянно  промолвил   Михаил,   стоя   у
телефона-автомата, подле лестницы, ведущей вниз, в туалеты. -  Ну  ничего,
позжее звякну, даст бог, застану...
     Он бросился к этому телефону, как только очутился внутри здания, даже
багаж не стал сразу получать. Звонил перед вылетом из  дому,  но  сплошные
сбои автоматической АТээС связаться не дали, а  заказывать  не  оставалось
времени. "Накануне вечером надо было звонить! Или  ночью!  -  укорил  себя
Михаил. - Болван этакий, забыл  друга!..  Уж  извини,  все  мысли  Маришка
заполонила...".
     Наверстывая упущенное, торчал у лестницы, ведущей в  туалет.  Длинные
гудки пронзительным укором сверлили ухо.  Опоздал,  черт  подери,  подумал
Михаил. Повесил трубку за то, что не дала связи, и побрел  вниз,  отливать
отходы процесса обмена веществ.
     Звонил через каждые пять  минут,  бродя  по  аэровокзалу  в  ожидании
автобуса, уже получив багаж. Даже записал номер, который, в общем-то, знал
наизусть, для верности на бумажку, аккуратно подписав, чей,  и  держал  ее
перед глазами, когда  крутил  диски.  В  последнее  время,  чувствуя,  что
становится рассеянным из-за  громадности  обрушившихся  проблем,  взял  за
правило делать всякие  подстраховочные  шаги.  Особенно  после  того,  как
понял, что всяких злобных самовлюбленных "стасиков"  гораздо  больше,  чем
людей, и даже сходил на всякий случай к нотариусу... Звонил в  городе,  не
пропуская ни единой  будки  таксофона,  как  ловелас  ни  единой  юбки  не
пропускает мимо, не ляпнув  ей  хоть  парочки  слов.  Правда,  телефоны  в
будках, как и женщины,  бывают  трех  категорий:  красивые,  некрасивые  и
старые, то есть работающие исправно, работающие  со  сбоями  и  вообще  не
работающие... Как бы там ни было, телефоны всех категорий  взаимностью  не
отвечали, и масса повешенных  трубок  отмечала  путь  Михаила  к  двери  с
надписью "ГОРСПРАВКА". Путь оказался длинным, ломаным, киосков справочных,
в Москве торчащих где надо и не надо, в упор не  виднелось,  а  инструкции
остановленного  и  спрошенного   на   предмет   местонахождения   искомого
учреждения  пожилого  гражданина  сугубо  интеллигентной  наружности,   на
поверку оказались чисто кретиническими, сусанинскими  даже,  будто  дедуля
наметанным бдительным глазом ветерана эМГэБэ  узрел  в  Михаиле  связника,
идущего на явку резидента,  и  с  дубовым  коварством  истинного  патриота
отправил агента империалистических  спецслужб  прямым  ходом  к  проходной
родного  министерства.  Потому  что  когда  Михаил,  в   точности   следуя
вышеупомянутым инструкциям, пришел, куда было  сказано,  то  с  изумлением
обнаружил, что уперся лбом в... Областное Управление  КаГэБэ.  "Ого-го,  -
подумал он, - или я бестолочь последняя, или дядя только-только из желтого
дома на каникулы отпущен".
     Продолжая  изломанный,   как   судьба   Родины,   путь   к   заветной
"горсправочной", он вышел на  широкую  улицу,  пешеходную,  вроде  Арбата,
следуя инструкциям  молодого  бородача  богемной  наружности,  к  которому
решился обратиться - для разности  масштабов,  вероятно.  Бородач  коротко
махнул рукой: "Иди прямо, до Советской, потом направо поверни,  смотри  по
левую руку...". Пешеходная улица и оказалась Советской. Повернул  направо,
и,  верно,  по  левую  сторону  улицы,  не  доходя  и  двух  кварталов,  с
облегчением углядел дверь с заветной надписью, ведущую  внутрь  массивного
дома эпохи сталинской солидно-помпезной архитектуры. "Наш человек!",  -  с
благодарностью подумал о бородаче.
     Гипотеза подтвердилась практикой. Написал на бланке  данные,  уплатил
пятиалтынный, и спустя десять  минут  получил  координаты  местожительства
любимой женщины. Спросил миловидную "горсправщицу", как добираться,  и  по
Советской вскоре дошел к проспекту, именованному в честь самого  главного,
пятибуквенного,  вождя  революции.  Троллейбус,  посоветованный  девушкой,
проигнорировал, четверть часа поголосовал, что твой  депутат  ВээС  времен
шестибуквенных (первого и второго) и семибуквенного вождей, и  в  конечном
итоге загрузился в салон коричневого "москвича", "тезки"  с  шашечками  на
боках.  (Если  бы  ему  пришлось  ехать   на   улицу,   названную   именем
восьмибуквенного вождя, вот была бы хохма! но этим именем  улицы  пока  не
называли, а может, никогда и не назовут...  А  то  получился  бы  сплошной
"революционный путь".) Включенное радио ловило в эфире  и  через  динамики
извергало в салон жесткий ритмичный дэнс-мьюзик,  и  настроение  несколько
поднялось. ("А твоя догадка, друг, что музыка - как программа, - верна!  -
подумал в этой связи. -  Каждая  песня  -  как  дискета.  Не  то  слово.")
Расплатившись с "шефом", метнулся  к  ближайшему  таксофону,  оказавшемуся
"красивым", и еще раз получил в ухо длинными гудками.  Казнил  за  саботаж
еще одну трубку и пошел к Марине...
     ...последний раз попытался дозвониться,  когда  с  пакетами,  полными
закуски и рислинга, торопился вернуться в квартиру отшельницы  с  глазами,
как у смертельно больной собаки. У нее всегда были самые выразительные  на
свете глаза, но страдание умирающей от боли ненужности и одиночества Души,
изливающееся во взгляде их сейчас, превзошло все мрачные прогнозы  Михаила
во сто, в тысячу крат...
     И  последний  раз  проклятые  длинные  гудки  растерзали   барабанную
перепонку, вздули чувство  вины  перед  другом  из  маленького  воздушного
шарика до размеров аэростата.
     Но Маришка заждалась! -  подумал  Михаил,  приговаривая  к  повешению
очередную телефонную трубку. Надо торопиться. "Боже, как я  соскучился  по
ней... Черт побери всех Стасиков в этом мире! Но должны же во мне  найтись
силы, чтобы вытащить ее из ямы одиночества, куда