Сергей СТУЛЬНИК

                               АЗ ПОБЕДИШИ
                                   или
                       МЕЖДУ ЗЕМЛЕЙ И НЕБОМ - ВОЙНА!



                                   Посвящается Владимиру Васильеву,
                                   самому романтическому женоненавистнику,
                                   когда-либо виденному мною в жизни




                                  "...мир - это то, что мы из него делаем.
                               Какие мы, таков и он..."
                                             Слова, сказанные одной из
                                             героинь вестерна "Сельверадо"



                     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БАГДАД-НА-ПОДЗЕМКЕ

                                                "Падая, нападай!.."
                                                          (принцип дзю-до)


                           1. ВИЛЛИ-НЕУДАЧНИК

     ...в окно,  проломив  защитный  плостиковый  экран,  влетела  газовая
граната, насаженная на сигнальную ракету. Отвратительно зашипев,  премилая
парочка совершила посадку  на  столе;  ракета,  напоследок  плюнув  огнем,
издохла, а граната с оглушительным треском лопнула.
     Вилли Квайл протер запотевшие было стеклышки противогаза и,  злорадно
ухмыляясь,  щелкнул  клавишей.  Включился   мощный   вентилятор,   намедни
установленный  парнями  из  дома  напротив.   За   соответствующую   мзду,
естественно. До сих пор, чтобы  проветрить  помещение,  Вилли  приходилось
открывать окно и снимать защитный экран. Обычно вторая граната себя  долго
ждать не заставляла...
     Нонки уразумели, что  технику  не  проведешь,  только  после  восьмой
гранаты; экран пробили лишь две из  них,  остальные  срикошетили  вниз,  в
пропасть улицы. Вилли смел веничком осколки и отправил их туда, откуда они
появились, еще представляя собою единое целое - за окно; и подумал: "Вечно
мне не везет. Пива и то не дают попить спокойно..."
     Нонки имели гнусную привычку палить из дальнобойных  гранатометов  по
окнам,  снабжая  заряды  сигнальными  ракетами  впридачу  -   для   пущего
устрашения. Почему-то окнам Вилли везло чаще  всего...  Наверное,  там,  у
нонок, к нему кто-нибудь определенно неравнодушен. Везет же мне на ноночью
любовь, подумал Вилли в который раз. "Вот бы изловить  да  потолковать  по
душам, побеседовать за жизнь, м-да-а... На предмет страстной любви к  моим
окнам..."
     Вилли достал из холодильника последнюю банку пива и поставил на стол.
Стащил противогаз и с плотоядной ухмылочкой, потирая руками,  вознамерился
приступить к священному ритуалу поглощения драгоценного напитка... Но  тут
в окно вломилась воющая  металлическая  дрянь  неизвестного  назначения  и
шлепнулась прямехонько на банку. Пиво брызнуло во все стороны.  Настроение
Вилли мгновенно превратилось из радужного в  яростное.  Это  уже  слишком!
Длинно и смачно выразившись по  адресу  нонок,  всех  сразу,  Вилли  Квайл
ухватил мерзко  смердящую  дрянь  и  вышвырнул  вон.  Расплющенная  банка,
олицетворив   собою   памятник   благим   намерениям,   траурным    блином
распласталась на столе, в лужице остатков божественного  напитка.  "Квайлу
вечно не везет!", -  резюмировал  Вилли  и  судорожным  движением  смахнул
остатки банки со стола в угол  комнаты.  Не  прекращая  время  от  времени
выражаться по известному адресу, Вилли принялся экипироваться  для  выхода
наружу. В поисках пива...
     Священная  ярость  переполняла  Вилли  до  самой  макушки,  прикрытой
шлемом, когда он вышел в  общий  коридор  двадцать  седьмого  этажа.  Мимо
осторожными шажками крался  Одноглазый  Дэнни.  Вилли  критическим  взором
окинул его экипировку и шепотом заметил: - Кольт смазал, не забыл?..
     - Не забыл... - таким же свистящим шепотом ответил тот.
     Они оба  отлично  помнили  инцидент,  произошедший  с  ныне  покойным
Губошлепом Эдди с восьмого этажа, забывшим смазать свой кольт. Не уберегла
Эдди даже его общеизвестная среди своих, потрясающая по скорости  реакция.
В  дольку  секунды  выхваченный,  кольт  дал  осечку,  коей  не  замедлила
воспользоваться подло проникшая в улочки Квартала нонка.
     - На Сорок Второй опять пытались прорваться толпой, -  сообщил  Вилли
Одноглазому Дэнни свежую информацию, поступившую только-только из Штабного
небоскреба по телефаксу.
     - Зна... - начал было отвечать Дэнни, но  тут  Вилли  засек  движение
слева и прыгнул за угол, увлекая Одноглазого за собой. В  том  месте,  где
они  только   что   стояли,   разговаривая,   возник   маленький   кратер,
образовавшийся от взрыва тактической пластиковой бомбочки,  но  они  этого
кратера, конечно, уже не видели, они уже далеко были...
     - Весьма сожалею, - выразил Дэнни соболезнование на бегу. - Слышал, у
тебя в кадрах опять сокращение...
     - Да-а-а... - вздохнул Вилли, махая  руками  -  производя  ритуальные
жесты гнева и отчаяния, а также отмщения. - Только вчера вот послал нового
лазутчика, и вот - на тебе... вот...  Предыдущий  продержался  одиннадцать
суток... Теперь, наверное, и не найду парня-добровольца нигде... вот такие
дела...
     - Нет, ну каковы садюги! - посочувствовал Одноглазый... Им  под  ноги
выкатился черный шар.  -  Атас!!!  -  взвыл  Дэнни  и  высоко  подпрыгнул,
хватаясь за плафон освещения. Вилли едва поспел  проделать  то  же  самое,
прилепившись  к  соседнему   плафону;   шар   был   осколочной   гранатой,
рассчитанной на поражение всего живого в радиусе пяти ярдов и не выше двух
ярдов от почвы - за счет чего достигалась наивысшая плотность осколочности
по горизонтали. Гранату эту изобрели на прошлой неделе наши люди,  подумал
Вилли, болтаясь под плафоном,  поджав  ноги,  но  лазутчик  нонок  похитил
секрет, и гляди ж ты, уже применяют против нас, даже полевых испытаний  не
провели, твари, если бы провели, я знал бы, а эти стервы  уже  вооружились
такими гранатами, значит...
     Вилли страшно взвыл и ощерился. Дэнни спрыгнул с потолка, и  довольно
замурлыкал что-то из репертуара популярного некогда музыкального  квартета
"Здравствуй, Сволочь!".
     Да и мы тоже не лыком шиты, подумал Вилли, также спрыгивая вниз.  Без
информаторов нам крышка, это да-а. Кабы  не  стало  известно,  что  секрет
гранаты похищен, и что возможно применение нового образца против  нас  же,
то реакция на появление этого черного шарика могла вовремя  не  сработать.
Только вот телекинетика у нас ни одного нет - это беда. Эх,  добраться  бы
до  той  сучки  или  сучек,  что  швыряют  к  нам  в   Квартал   подарочки
смертоносные, уж я бы с  ней  потолковал  по  душам...  -  Вилли  отряхнул
ладони, мимоходом подумал, что присоску на левой надо бы  починить,  слабо
держит; снял с плеча Дэнни прилипший кусок штукатурки. - Хорошая штука эти
новые перчатки с присосками, - сказал Одноглазый.  -  Еще  бы!  -  ответил
Вилли. - Ну пока! - и помчался к лифту. "Даже  Квайлу  иногда  везет!",  -
согрела теплая мысль. - Удачи! - донесся вслед голос Дэнни.  Только  бы  в
лифте  какой-нибудь  подарочек  не  материализовался  ненароком,  привычно
подумал  Вилли.  Из  кабины-то  -  куда  денешься...   Как   это   папашка
говаривал?.. Ага! "Куда ты денешься с подводной лодки, сынок", вот как.
     ...Вилли не помнил точно, сколько лет прошло с тех пор, как он пришел
в Квартал Спасения. Где-то около восьми-девяти. В  то  самое  лето,  когда
нонки изловили папашу и забрали с собой, когда мамка  отправилась  на  его
поиски и не вернулась: видать примкнула к  нонкам,  а  может,  поплатилась
жизнью за то, что не примкнула; а старший братишка Фредди приполз  раненый
после стычки в районе Старых Складов, и помер той же ночью.
     Вилли похоронил брата, поплакал немножко,  и  засобирался  в  дорогу.
Папашка сказывал, что где-то на севере, а может быть, на западе, а может и
на юге ("Люди болтали, я сам-то не хаживал,  не  бывал,  но  Мослатый  Дик
хаживал, да не дошел, однако  здалека  видал...")  есть  квартал,  который
нонки покамест не захватили, и живут в том квартале хорошие мужики,  чешут
нонок, в хвост и в гриву чешут тварей, гвоздят этих нелюдей мерзких  почем
зря, несмотря на то, что обложили их там  стервы  грудастые  капитально  -
почти что не пройти не проехать...
     Вилли боязно  было  отправляться  в  дальнюю  дорогу,  но  ничего  не
попишешь,  пришлось.  Набил  мешок  провизией,  которую  приволок  раненый
Фредди, проверил снаряжение,  смазал  хорошенько  братов  пулемет  и  свой
штуцер свежим маслом, обвешался подсумками и  лентами,  закинул  за  плечи
мешок и был таков. Прошли те времена, когда в  Городе  могли  выжить  даже
одиночки. Теперь подобные соло  обречены  -  в  течении  нескольких  суток
попадутся в лапы тварей.
     Первые три дня  Вилли  фартило.  Шел  ночами,  а  на  день  отыскивал
укромные местечки, дремал, коротал время, и никто его не нашел. На  исходе
четвертой  ночи,  подыскивая  убежище  в  дряхлых  переходах   заброшенной
подземки, на какой-то станции, где не пахло крысами, иначе б  Вилли  ни  в
жисть не сунулся под землю, наткнулся она на патруль гонок. Только и успел
подумать: "Нарвался, блин!!!". Их было штук пять, а Вилли тогда от роду не
исполнилось еще и четырнадцати годов...  Да  и  -  на  скудной  синтетпище
особым силачом не заделаешься, как ни старайся и как бы ни хотелось.
     Повязали, словом, они Вилли как  сопляка  последнего;  а  стыдно.  Не
успел он совершить ничего героического,  аж  ничегошеньки  не  успел,  для
того, чтобы вырваться и дать деру!.. Жирные  попались,  ка-ак  навалились,
обволокли, не двинешься. Едва не задохся под ними, тварями вонючими.
     Несли его долго. Потом в кар посадили,  это  уже  на  поверхности,  и
повезли; одна из патрульных все щипала Вилли за щеку,  больно  так,  сука,
щипала, и все в одно и то  же  место,  и  ржала  во  всю  глотку,  сверкая
отличными зубами, таких Вилли никогда ни у кого и не видывал до сих пор, у
всех существ, с которыми он сталкивался в  жизни  своей  до  того,  как  в
ноночьи лапы угодить,  зубы  были  гнилые,  а  то  и  вовсе  их  не  было,
зубов-то... Вилли сначала молчал, терпел, а потом укусил ее за руку, когда
она потянулась, чтобы в очередной раз ущипнуть его щеку,  и  выразил  свое
мнение по поводу ее ноночьей нелюдской сущности.  Нонка  дискутировать  не
пожелала, въехала Вилли прикладом по черепушке, и  Вилли,  понятное  дело,
надолго отключился. Когда оклемался, уже приехали. Вилли кинули  в  кабину
лифта как мешок с тряпьем, и повезли наверх. Лифт, зар-раза,  скрипел  как
буйный сумасшедший зубами в припадке гнева, и у Вилли от этого скрипа,  от
этой тряски, аж у самого зубы разнылись. Он сплюнул  под  ноги  той  самой
нонки, которая его щипала, и еще раз высказал ей все, что думает о ней.  О
сущности, и конечно, о происхождении, ну и, само собой,  о  нечеловечности
ее природы. Нонка без лишних слов влепила ему  затрещину  в  ответ,  такую
зверскую затрещину, что Вилли приложился лбом об стенку кабины, но мерзкой
твари показалось, видно, мало,  и  она  пребольно  звезданула  пленника  в
копчик металлическим наколенником.  Адский  удар.  Вилли  его  никогда  не
забудет... Определенно, у него с этой нонкой с  самого  начала,  с  первых
минут знакомства, установились взаимные неравнодушные отношения.
     Вилли полежал на загаженном, заплеванном полу кабины лифта,  подумал,
рассматривая эту небезынтересную информацию с разных  сторон,  решил,  что
ноночья страсть - не самая великая драгоценность  в  мире,  и  когда  лифт
наконец остановился  на  верхотуре,  а  Вилли  принялись  выволакивать  из
кабины, пленник,  недолго  думая,  движимый  и  побуждаемый  исключительно
страстным  желанием  выразить  еще  раз  свои  чувства   к   ней,   боднул
наклонившуюся нонку в морду. Лбом врезал - прямо в рожу ей, в нос - как  в
центр мишени!..
     Кровища из расквашенного носа брызнула струей  отменной,  и  заляпала
все, что только можно  было  заляпать.  После  этого  Вилли  только  успел
почувствовать, что выражение горячей  симпатии,  испытываемой  им  к  этой
нонке, удалось на славу; больше Вилли ничего не успел почувствовать...  На
него обрушилась ответная реакция - нонка, падла, в  долгу  не  осталась!..
Короче говоря, кабы не прочие нонки, его поклонница пришибла бы, затоптала
горячо любимого пленника не сходя с места, а  так  -  он  отделался  малой
кровью: всего лишь пара сломанных ребер, которые потом  долго,  года  три,
беспокоили тупой болью, да проломленная  черепушка.  К  счастью,  мозговой
травмы не было, а кость срослась, вроде без  последствий,  иначе  б  нонки
давно его пристукнули, уже здесь, в Квартале, за те годы, что минули...
     Вилли не прикончили еще тогда же, у лифта,  главным  образом  потому,
что он был нужен им. Покамест  его  не  проверили,  он,  предположительно,
являлся ценным материалом.



                          2. ЗА ЖЕЛЕЗНЫМ ЗАБОРОМ

     ...когда Марина получила направление на работу в  этот  южный  город,
она пребывала в трансе -  состоянии  полнейшего  равнодушия  к  тому,  как
сложится ее  собственная  дальнейшая  судьба.  Уже  миновали  дни  и  ночи
истерических преследований ненаглядного  Стасика,  с  тупой  убежденностью
обозленного самца пытавшегося восстановить былые интимные отношения, в чем
у него был свой интерес... Уже миновали многонедельные безоглядные загулы,
оргии и просто тупые пьянки-"посиделки", с помощью  которых  она  пыталась
забыться, но не сумела; позади остались государственные экзамены и выпуск,
горьким осадком отложившиеся в душе... Последний курс, безумный  роман  со
Стасиком, наплевательское отношение к диплому свели  на  нет  все  усилия,
закрыли дорогу в аспирантуру; закрыли дверь в храм Большой Науки, отрезали
путь в обиталище больших ученых, а ведь Марину прочили в светила  чуть  ли
не с первых дней первого курса... Она утратила все, к чему стремилась, что
имела  уже,   но   самой,   как   выяснилось,   страшной,   невосполнимой,
несправедливой  утратой,  конечно,  была  для  нее  смерть  ее  ребеночка,
крошечного ее сыночка, прожившего всего три часа на этом свете и  ушедшего
в небытие для всех, кроме самой Марины, успевшей побыть матерью всего  три
часа. Стасик показал  свое  истинное  гнусное  мурло,  когда  узнал  о  ее
беременности; однако позднее и она показала ему, что прошлое не вернуть, и
казнить за это он может лишь себя, но ни в коем случае не  ее.  Это  когда
"ненаглядный" пришел к Марине, проведав  о  смерти  ребенка,  и  попытался
войти в реку  второй  раз,  пытаясь  обезопасить  свое  будущее...  Марина
никогда не думала, что сумеет оказаться настолько жестокой  и  мстительной
по отношению к существу, которое любила и ради которого была готова на все
- кроме отказа от ребенка. Никогда не  думала,  не  гадала,  что  будет  с
садистским наслаждением мстить мужчине, которому  подарила  девичью  честь
свою (О, как он смеялся, когда утром после их первой ночи  она  употребила
это старомодное выраженьице!..) и жизнь без которого не мыслила  себе  еще
так недавно, казалось бы... Но  сумела.  Смогла.  Мать  оказалась  сильнее
любовницы в ней. Да, она, Марина,  не  будет  работать  там,  где  мечтала
работать едва ли не с детства, не будет заниматься тем, к чему душа  лежит
более всего на свете; и у нее, Марины, не  будет  ребенка,  больше  вообще
никогда не будет детей после неудачного и несвоевременного кесарева...  Но
этот лощеный столичный подонок Стасик тоже не скоро будет тем, кем  хотел,
куда его с рождения готовили и прочили  высокосидящие  предки,  и  никакая
родня ему не поможет;  по  крайней  мере  на  несколько  лет,  пока  будет
забываться скандал, блестящая карьера его затормозится, и то результат.  А
там, глядишь... Всякое  может  случиться...  Время  лечит.  Но  оно  же  и
калечит...
     Она знала, что неплохие отметки на "госах" ей поставили исключительно
из жалости - в качестве убогого памятника ее былой отличной успеваемости и
бурной  общественной  активности.  Диплом  же,  по-сути,  за  нее  сделали
девчонки и Мишка Захарченко, окончивший на  год  раньше  и  поступивший  в
аспирантуру без  проблем.  Подобно  тому,  как  теоретически  должна  была
поступить и она, если бы...
     На следующий день после  окончательного  распределения  он  пришел  к
Марине и предложил руку и сердце. Сказал, что  если  она  захочет,  то  он
поедет с ней куда угодно, бросит Институт и Тему, а если она  не  захочет,
то  можно  будет  сделать  так,  чтобы  и  она  не  ехала:   "...отдохнешь
год-другой, Мариш, забудешься, работать пока не обязательно,  я  сам  Тему
нашу потяну, а потом подключишься, а там, глядишь, в тебя поверят снова, и
в Институт вернут...  Будешь  мне  давать  инструктаж,  я  опыты  проведу,
результаты  принесу...  а  может,  в  лабу  тайком   будешь   проходить...
покамест..." Ответом ему был истерический  хохот,  перемежаемый  вскриками
"Тайком!!!", и Миша ушел, более ни звука не произнеся. Марина  знала,  что
э_т_о_т_ серьезный, не бабник, не кобель,  и  все  такое  прочее.  Будущее
светило и двигатель современной науки, и пр. и пр.,  но  перспектива  быть
"женой академика" ее не прельщала аж ничуть, она слишком  долго  верила  в
то, что сама рано или поздно будет "академиком".
     А сердце ее превратилось в застывшую ледяную глыбку,  внутри  которой
не оставалось места ни единому мужчине на  свете  этом.  В  Любовь  Марина
больше не верила и знала, что не осмелится поверить никогда. (Ее,  некогда
избравшую основополагающим жизненным принципом: "Никто  меня  на  понт  не
возьмет!", обманом взяли именно "на понт"...). А заниматься в постели (или
на ковре, на траве, в подъезде, в салоне  автомобиля,  один  раз  даже  на
крыше тридцатиэтажки угораздило - особой разницы  нет...)  гимнастическими
упражнениями с одним либо не одним (какая разница...) мужским телом вместо
тренажера - Марина более не намеревалась. Сколько можно... Все равно - без
толку. А просто так - зачем?.. Просто так можно  докатиться  до  такого...
Как тогда, когда пришла в себя  в  логове  тех  мрачных  уродов-бомжей,  и
обнаружила, что не мужской у нее внутри орган в эту  минуту  находится,  а
очень даже собачий... Развлекались, чтоб их...
     Умная ты, говорила ей Светка еще на первом курсе. Умная как  академик
баба - это страшно, говорила Светка на втором. Для  мужиков,  уточняла  на
третьем. На четвертом - молчала. Пыталась  предотвратить,  даже  сама  под
Стаса легла; но не вышло. Потом,  когда  Марина  остервенело,  напропалую,
шлялась, уничтожая остатки былой репутации  "красотки-недотроги",  пытаясь
отыскать  среди  мужских  тел  _ч_е_л_о_в_е_к_а_,  Светка   только   матом
ругалась. На последнем курсе сказала: "Ум для бабы - хужее СПИДа...  Слава
Богу, я дура. Зато жить мне - просто. И в капкан я - не влечу".
     ...Марина собралась и поехала. Не прощаясь ни с кем,  просто  исчезла
утром. Светки в комнате не было, где-то с кем-то трахалась, несомненно,  в
одной из комнат общаги - сколько в здании комнат, никто толком не  считал,
но  то,  что  в  доброй  половине  сексом  (нормальным  и  не)  занимались
постоянно, сомнению не подвергалось никем.  А  Вика  крепко  дрыхла  после
ночной, последней в их еще студенческой жизни,  всеобщей  пьянки.  Дипломы
обмыли и замыли, Большой Квас позади, а впереди  -  у  каждого  свой  путь
отныне, и разбегутся дорожки в разные стороны... Кто  куда,  а  я  на  юг,
подумала Марина, выходя из комнаты и закрывая дверь. Эту дверь больше пяти
лет приходилось открывать и закрывать каждый день неоднократно. Сейчас - в
последний раз...
     В другие комнаты Марина тем  более  (если  даже  не  разбудила  Вику,
вместе с которой не один пенис, как говорится, разделила...) не заглянула.
Со  Светкой  перекинуться  на  прощание  парой  слов  -  неплохо,  но   не
принципиально. Хотя, конечно, если бы  в  этот  момент  в  комнате  дрыхла
Светка, Марина бы ее таки разбудила... Со Светкой не только пенисы в