свое
время делились...
     Отпуск Марине проводить было негде. В детдом  съездить  абсолютно  не
влекло, а больше вроде и некуда. И она решилась  отправляться  прямиком  в
город назначения и по-возможности скорее приступить  к  работе.  В  работе
видела единственное спасение - утонуть с головой, закопаться  в  бездонную
ямищу серых будней, постараться не вспоминать прошлое,  разогнать  поганой
метлой стаю черных птиц  памяти;  а  о  будущем  не  думать.  Жить  только
сегодняшним. "НО ФЬЮЧЕР!!!". В будущем  уже  ничего  светлого  ожидать  не
приходилось. Так что оставалось одно - всеми силами постараться застыть на
зыбкой грани прошедшего и грядущего, балансировать в сегодняшнем, не падая
с кромки нынешнего ни в одну, ни в другую сторону...
     Однако Марина весьма сомневалась, что прошлое  оставит  ее  в  покое.
Черные птицы - они как тараканы, неистребимы. Как их ни травишь, они  рано
или поздно выползают, гады.  И  еще  черные  птицы  памяти  -  как  мафия.
Бессмертны и крылья у них длиннее чем у птеродактилей...
     Как добираться в южный город,  где  ей  предстояло  провести  остаток
своей жизни - так она решила, - Марине говорили, но она не  запомнила.  Да
это и не было так уж важно. В ноющей душе  не  было  места  ничему,  кроме
неугасшей тоски по сыну и равнодушия ко всем живущим на этом свете  людям,
включая себя саму... Пожалуй, _н_а_ч_и_н_а_я_  с  _с_е_б_я,  -  так  будет
точнее, подумала Марина. Я бы хотела  себя  ненавидеть,  но  не  умею.  Не
удостоилась. Других - попробую. А к себе  -  буду  равнодушна.  Заслужила.
Тварь озабоченная.
     Но голова, в которой еще сохранилась кроха  былого  здравого  смысла,
осознавала, что скрыться  подальше  в  провинции  -  хорошо.  Хорошо  это.
Единственный, можно сказать, приемлемый  выход.  Когда-то,  давно,  Марина
прочла у одного мыслителя: "Когда человек  в  своей  жизни  добирается  до
точки, после которой ему некуда идти, и начинает  понимать,  что  попал  в
ловушку, самую большую ловушку, величиной с  жизнь,  -  тогда  у  человека
остаются три выхода  из  одиночной  камеры,  причем  третий,  аварийный  -
покончить с собой, но сей гуманный акт никогда не поздно совершить, посему
остается: либо уйти в монастырь (Бога нет. Даже если он есть, то мы ему не
нужны. Но все же вера в то, что Он где-то может иметь  место,  по  крайней
мере, снимает ответственность лично с тебя.); либо сменить среду обитания.
И этот путь наилучший, пусть и  наитруднейший.  Ведь,  взглянув  с  другой
стороны, начинаешь  понимать:  человек  теоретически  способен  выбраться,
освободиться  из  любой  тюрьмы,  и  лишь  из  одной  глубочайшей  темницы
выбраться невозможно - из собственного "Я" сбежать никак не получится..."
     Некогда эти мысли крепко засели в памяти Марины, а теперь всплыли  на
поверхность сознания, закрутились по орбите вокруг  осевой  иглы  тоски  и
горя, воткнутой в  мозг,  в  ту  его  часть,  которая  ведает  восприятием
окружающего мира. Вероятно, Марина даже заболела психически, но  никто  не
определил бы, кроме нее  самой,  так  ли  это  в  действительности,  а  ей
определять и ставить диагнозы было ни к чему. "Нервная депрессия в  стадии
скрытого реактивного психоза!", - такой диагноз давала  Светка  приятелям,
забегающим  к  девчонкам  поутру,  выпросить  "чего-нибудь,   зайки,   что
горит!..", и добавляла, что приходить к ним в комнату за "этим" может лишь
явно выраженный параноик. "Порядочные женщины на свои не пьют", - изрекала
Светка   философскую   мысль,   констатируя,   что   мироздание   устроено
справедливо. И добавляла, подумав: "А ва-аще, какие мы женщины. Женщины  в
метро не ездят и раньше полудня не встают. Вот у _н_и_х_ - женщины, да.  А
мы...".  И  заводила  старую,  заезженную,  как  вокзальная  пришмандовка,
"пластинку", брюзжа о том, что "вот у них -  да!",  а  "у  нас"  -  сплошь
н_е_т_...
     Марина вдруг спохватилась,  подловив  себя  на  несколько  удивленной
мысли, удержала ее за кончик и вытащила на свет: "Почему я  вспоминаю  обо
всем этом?..". Светка, общага, Институт, все это - принадлежит прошлому, а
воспоминания о прошлом - запретная  тема  в  моем  мыслительном  процессе.
Л_ю_б_ы_е_.  Даже воспоминания о хорошем. Иначе - не  пойдет!  Ох  уж  эти
черные птицы, эта тараканья неистребимая мафия...
     Скрутить себя стальными канатами  воли,  зажать  в  капканы  отказов,
опутать  паутиной  запретов,  сдавить  тисками   ненависти,   отгородиться
барьерами отвращения,  спеленуться  сетями  отчуждения.  Дисциплина  мысли
прежде всего. Как раньше. Как два, три года назад.  Пять,  восемь,  десять
лет назад. Ведь могла же! Умела направлять помыслы, волю,  способности  на
поставленную цель. Верно определять координаты и точно  совмещать  крестик
прицела... Воспитывала в себе _э_т_о_ с детства, со второго класса. Как  в
детдом попала...  И  воспитала.  Иначе  осталась  бы  затурканной  жвачной
животиной  еще  там.  Безмозглой  куклой,  подставляющейся  всякому,   кто
сильнее, чтобы выжить и не голодать...
     Правда...  не  послужило  ли  это  целенаправленное   самоограничение
п_р_о_л_о_г_о_м_  к тому, что сорвалась с катушек в конце концов, полетела
в пропасть, загубила свою мечту и себя самое?.. Эта мысль пришла к  Марине
в гости впервые, и поздновато - у нее уже не было склонности месить  глину
предпосылок и лепить из нее фигурки выводов.
     ...Марина поехала не на тот вокзал.  Думала,  с  этого,  оказалось  -
вовсе нет. Когда  добралась  до  нужного,  день  приближался  к  половине.
Курский кишел людьми. Марину моментально затошнило. Старательно глядя себе
под ноги и поменьше  озираясь,  отыскала  кассу.  Поезд,  необходимый  ей,
отправлялся вечером. И  хорошо  еще,  что  очередь  небольшая  -  повезло.
Промучившись всего час, купила голубой клочок бумаги -  повезло  еще  раз,
невероятно: эСВэ!!! Всего один попутчик или попутчица - и то хлеб. Просила
продать  ей  второй  билет  в  это  же  купе,  чтобы  ехать  в   блаженном
одиночестве, однако опоздала, второй билет был продан.
     Скорый  с  забавным  названием  "Южный  Буг"  едва  дождалась.  Съела
полдюжины порций мороженого, выпила несколько бутылок  лимонада,  исходила
окрестности вокзала вдоль и впоперек, изжарившись  на  солнце.  Когда  уже
чуть ли не каждая встречная собака  начала  с  нею  здороваться,  отыскала
внутри заведения, на нижнем  уровне,  под  землей,  свободное  местечко  и
позволила отдохнуть ногам.
     За полчаса до отхода извлекла из камеры-автомата  сумку,  набрав  код
"М888". Такое сочетание цифр, говорят, не рекомендуется кодировать, но  "В
гробу я вас всех вижу!", сказала она,  когда  прятала  в  камеру  сумку  и
кодировала фашистскими цифрами автомат...
     С попутчиком подфартило, дальше некуда. Кобель еще тот в одном купе с
нею волею судьбы оказался. Глаз положил, как  только  увидел,  как  только
вошла. Потом неоднократно и форсированно пытался уложить горизонтально  ее
саму, покамест не приструнила жестоко. "Яйца оторву", -  сказала,  и  была
полна  решимости  выполнить  обещанное.   Детдомовская   школа   выживания
сослужила хорошую службу. Не впервые.
     То ли самец  испугался,  то  ли  не  до  конечного  пункта  ехал,  но
освободил купе задолго до  прибытия.  Марина  было  подумала,  что  полоса
везения продолжается, целый перегон  кайфовала  в  одиночестве,  но  после
следующей минутной остановки в купе неожиданно скользнул новый "персонаж".
Оказавшийся шикарно "прикинутой" дамочкой тридцати с немалым хвостом  лет,
но явно тщательно следящей за фигурой  и  физией.  Марина  хотела  уже  со
скандалом вытурить незваную попутчицу, подобранную, по  всей  вероятности,
проводницей на полустанке  за  соответствующую  мзду,  но  в  этот  момент
появилась проводница собственной  персоной,  и  выяснилось,  что  у  мадам
вполне законный билет - кобель и вправду изначально ехал не до  конечного.
Потому и форсировал, подумала Марина в  этой  связи.  И  мысленно  махнула
рукой на происходящее - полоса  везения,  видимо,  завершилась.  Эта  хоть
приставать не будет, подумала Марина, и отрывать ей особо нечего...
     Не тут-то было!..
     Судьба продолжала преподносить сюрпризы. Марина даже  сама  не  сразу
сообразила, как это  получилось,  но  -  получилось.  Быть  может,  Марина
внутренне была к этому подготовлена. Быть может, попутчица попалась весьма
поднаторевшая в подобных "операциях". То,  что  произошло  между  ними,  в
заумных  наукообразных  брошюрках  зовется   "спонтанным   гомосексуальным
контактом", а в народе: "Языки встали". Скользнувшая в купе женщина, имени
которой Марина так и не узнала, кстати, впрочем, как и  она  ее,  "запала"
мгновенно, и обольстила только что отшившую  кобеля  девушку  классически,
видимо, была тонким психологом, интуитивно почуяла - добыча верная, жертва
отдастся без сопротивления.
     Марина долго потом  вспоминала  удовольствие,  доставленное  ей  этой
случайной попутчицей. Быть может, этот эпизод  послужил  некоей  отправной
точкой  для  событий,  случившихся  позднее...  Ей  и   раньше   случалось
испытывать "однополые" ласки, но ни одна из ее прошлых подружек  не  была,
вероятно,  настоящей  лесбиянкой  -  _к_а_к_и_е  _о_щ_у_щ_е_н_и_я_   может
испытать женщина, удовлетворяемая знающей, "что бабе надобно", партнершей,
никакими словами не передашь... Куда там волосатым самцам с их  неуклюжими
телодвижениями и извечным, "к стенке отвернутым", эгоизмом: кончил и  хоть
трава не расти!..
     Но все хорошее так мимолетно... Партнерша исчезла  так  же  внезапно,
как и появилась. Марина  проснулась  -  ее  уже  не  было.  Вообще,  нечто
мистическое было в появлении этой женщины, думала потом она...
     ...села в троллейбус, выйдя из вагона  и  не  задерживаясь  проскочив
железнодорожный вокзал южного города, в котором, как решила, вознамерилась
провести остаток жизни. Троллейбус, набитый спешащими  по  своим  делишкам
пассажирами, натужно завывал, трясся  как  эпилептик:  и  Марину  пронзило
тошнотворное  ощущение,  напрочь  изгнавшее  остатки   блаженной   истомы,
оставленной на прощание случайной попутчицей, - вот  так  и  она,  Марина,
вскоре,  каждый  будний  день,  оскалясь  и  пробиваясь   локтями,   будет
втискиваться в переполненный  троллейбус  (трамвай,  автобус,  электричку,
метро... ах да!  Метро  в  здешних  степях  роскошь  немыслимая,  чуть  не
позабыла!), трястись до места работы,  выбираться  на  "своей"  остановке,
наступая на ноги, получая удары локтями, плечами, в ответ раздавая их...
     Марина  выскочила  на  следующей  остановке  и  бросилась  прочь   от
троллейбуса. Вбежала в какой-то двор, пустынный на удивление и неубранный,
затравленный сгрудившимися со всех сторон девятиэтажками, и скорчилась  за
мусорными бачками... Почему ее  вытошнило  в  буквальном  смысле,  она  не
понимала еще. Но, скорее всего,  заболела  я,  изможденно  откинувшись  на
стенку бачка, подумала Марина.  Заболела  дичайшей,  невероятной,  но  все
более распространяющейся в мире этом  болезнью,  насколько  я  понимаю,  и
болезнь эта порождена животным вида Хомо Сапиенс.  Название  болезни  этой
примерно  такое:  "Аллергия  на   людей"...   Не   путать   с   вульгарным
человеконенавистничеством. Допрыгался  венец  природы.  Сам  себя  на  дух
переносить не способен. Всех братьев меньших переплюнул. На то и  старшой,
видимо, чтоб всех - перещеголять...
     Вытираясь  платком,  Марина  выбралась  из-за   бачка,   как   сумела
почистилась, постояла в нерешительности, и побрела к  одиноко  разлегшейся
посреди двора длинной скамье: посидеть. Ноги стали вялыми и  непослушными,
руки  дрожали,  а  губы  непроизвольно  кривились  в  гадливую  ухмылочку.
Дотащившись до  скамейки,  Марина  рухнула  на  нее,  испытав  неописуемое
никакими членораздельными словами ощущение облегчения;  уронила  сумку  на
бурый  асфальт  и  рассеянным  взглядом  окинула  не  внушающие  оптимизма
замкнутые "просторы" двора.
     Думала уж, что ее слабость за мусорными бачками не сподобилась  зреть
ни единая живая душа, как вдруг взгляд ее споткнулся.  Сфокусировала  его,
заставила глаза выполнять свои природные обязанности,  а  не  "растекаться
мыстью". Несколько в стороне от бачков, у стены дома, полускрытый  кустами
чахлого палисадничка, стоял мужчинка. Молодой.  И  -  внезапно  голый.  Не
атлет. Довольно-таки тощ. Но высок. Белесый такой, физиономия худющая,  аж
щеки впали. Стоит - смотрит. Таращится - можно сказать. Телескоп хренов...
Неожиданно  для  себя  самой  Марина  не  на  шутку  обозлилась:  -   Чего
выставился, долговязый?! Убери гляделища, тошнит от вас!!! - и  даже  фигу
ему скрутила для вящей убедительности. Ярость затопила  изнуренный  тоскою
мозг и  выплеснулась  фонтанирующей  ненавистью,  вспухла  гнойным  чирьем
отвращения к этому тощему блондинчику, выпершемуся во двор в одних  трусах
неведомо за каким бесом, зарядку делать вечернюю, что ли...
     "А  может,  он  маньяк  местный?"  -  подумала.  Надо  познакомиться.
Глядишь, на пару будем ужас на окрестности наводить.
     "Я должна отгородиться  от  _н_и_х_  непробиваемым,  глухим  забором,
частоколом стальных двутавровых балок равнодушия, я  не  должна  думать  и
решать, люди они или  человек  я",  -  подумала  она  четко,  выползая  на
полусогнутых  со  двора,  в  просвет  между   девятиэтажками,   несказанно
благодарная тощему уроду за то, что своим появлением катализировал процесс
свирепого отчуждения, шедший в  ее  душе.  Реакция  произошла.  Субстанция
разделена на составляющие, и граница между ними видна  даже  невооруженным
глазом, как между осадком и легкими фракциями...
     "Иначе я начну их убивать. Сколько успею, хотя бы одного..."



                               3. НОВИЧОК

     - Вилли, погоди-ка!..
     Это еще кто, подумал Вилли  Квайл,  ощупывая  настороженным  взглядом
приближающегося парня. Лицо незнакомое, одет странно; самое  поразительное
- _б_е_з_ оружия!.. Откуда он свалился, этот толстяк  безумный,  таскается
по улицам без "пушки" и в ус не дует. - Стой, где стоишь! -  велел  Вилли,
поглаживая ладонью рукоять кольта. - Ты кто такой? Чего надо?
     - Поговорить с тобой хочу, - ответствовал "толстяк". - Не  нервничай.
Я безоружен, как видишь.
     Говорил он с непривычным акцентом, коверкая  некоторые  звуки,  но  в
целом вполне вразумительно. Вилли  прищурился,  прикинул  на  глазок  рост
незнакомца: получилось больше шести футов; здоровенный тип,  массивный,  в
рукопашной с таким сцепляться - удовольствие ниже среднего.
     - Это твое личное горе, - сказал Вилли. - Чего тебе?
     - Я уже сказал, чего. Пойдем-ка, выпьем по баночке. Я угощаю.
     Нахальный тип,  все-таки.  Вилли  немного  подумал  и  кивнул,  давая
согласие.
     Пропустив незнакомца вперед, чтобы не подставлять спину -  береженого
бог бережет! - Вилли через несколько секунд снял руку с  кольта:  по  пути
встретился Шон-Громобой, спросил незнакомца: - Эй, новенький, ты уже встал
на учет?
     - Встал, - ответил тот. - Сказали, через час получать снаряжение.
     - Ага, - кивнул Шон. - И как тебя  угораздило  в  Квартал  безоружным
допереться?
     - Да так, вот, - пожал плечами незнакомец. - Хорошо хоть, добрался. А
что, не надо было?
     - А ну-ка  покажь  регистрационную  карточку,  -  вдруг  сказал  Шон.
Новичок показал. - Ты не обижайся, - сказал Шон примирительно, -  порядок,
знаешь. Вилли, присмотри за ним, - обратился Шон к Неудачнику.  -  Не  дай
бог нонки наскочат, пропадет новичок ни за грош, а жаль, парень мощный.  Я
видел, как он приехал, сам его в офис отвел...
     - Присмотрю, - проворчал Вилли. - Вали, Громобой. Пошли, длинный,  за
углом выпьем.
     За углом новенький спросил: - Ты Вилли-Неудачник, я не обознался?
     - Он самый, - буркнул Вилли. - А ты  что  за  овощ,  на  кой  я  тебе
сдался?
     - Нужен, - коротко информировал новичок. - Глотку  промокнем,  скажу.
Меня... Грэем кличут, кстати.
     - Грэй-Торопыга, - сказал Вилли.
     - Почему?
     - Так драпал от нонок, что оружие растерял.
     - Да? - новичок нахмурился. - Ну ладно. Торопыга так Торопыга.
     - Не дуйся, - ухмыльнулся Вилли. - Я уж  сколько  годов  везунчик,  а
мужики все едино Неудачником кличут.
     - Я не дуюсь... Сюда?
     - Сюда, - Вилли толкнул дверь и  первым  ввалился  в  зал.  -  Четыре
банки! - крикнул еще от двери Очкарику Барри. - И пару селедок на закусон!
     -  Нету  селедок,  -  ответил  Барри  мрачно.   -   Нонки   транспорт
раскурочили.
     - Ну и ствол им в задницу! - проговорил Вилли,  машинально  производя
ритуальный жест гнева: рубанув по сгибу локтя  левой  руки  ребром  ладони
правой, Вилли согнул левую руку и сжал пальцы этой руки в кулак.  -  Пятый
транспорт кряду разбомбили, стервы патлатые! Можно подумать, они только за
счет наших поставок живут, а без нас, несчастные, с  голоду  передохнут...
может, исчезнуть нам, и они тоже исчезнут? - пошутил он. - Ух, доберусь  я
до главной нонки...



                         4. ЧИАНУК-БЫСТРОНОГИЙ

     ...подранок уходил в сторону озера, оставляя за собой  след:  цепочку
кровавых пятен, - и Чианук не спешил.  Зверь  уже  никуда  не  денется,  а
Чианук устал,  Чианук  целый  день  выслеживал  его,  лазая  по  скалам  и
продираясь сквозь нехоженые заросли;  Чианук  ослабел,  давно  не  ел,  но
теперь, когда олень уходил со стрелой в шее, спешить больше не надо. Скоро
подранок упадет, и тогда Чианук его преспокойно добьет, без лишних  затрат
сил, которых и без того осталось очень мало. Чианук не упрекал себя за то,
что не убил оленя сразу; главное сделал - достал, подранил, а то, что рука
дрогнула и глаза подвели - не беда. "Я выпью кровь оленя и съем его  мясо,
- подумал Чианук, - я заберу его силу и снова буду сильный".
     Он ощущал, что, невзирая  на  истощение,  в  ногах  его  даже  сейчас
оставалось достаточно силы, чтобы настичь подранка быстро,  но  Чианук  не
делал этого. Что-то неуловимое, смутное, очень  тревожащее  было  в  лесу.
Чувствовалось присутствие еще  кого-то,  таинственного,  опасного.  Ноздри
опытного охотника уловили незнакомый запах. Раньше Чианук  такого  никогда
не чуял. Поэтому приходилось решать: спешить добивать дичь или погодить, в
ожидании развития событий - неведомая опасность  гораздо  хуже  известной,
понятной опасности. Как бы ни была та страшна сама по себе.
     Скользя беззвучно в зарослях, охотник приближался к озеру, следуя  за
добычей, по кровавой цепочке,  и  вдруг  замер.  Оцепенел,  прислушиваясь.
Где-то совсем близко треснула сухая ветка: и  незнакомый  запах  ударил  в
ноздри, сильно ударил - опасность приблизилась настолько, что  вот-вот,  и
Чианук будет вынужден с нею столкнуться лицом к  лицу,  если  у  нее  есть
лицо...
     Чианук сжал в левой руке нож, выхваченный  из  мешочка  на  поясе,  и
настороженно  вгляделся  в  чащу.  Приближающаяся  опасность   больше   не
заботилась о том, чтобы  передвигаться  скрытно:  треск  веток  раздавался
почти непрерывно, шелестели кусты, запах  все  усиливался...  Охотник  уже
забыл о подранке, мелькнула мысль, а не попытаться ли, нырнув в  подлесок,
уползти  невидимой  змеей  подальше,  прочь  от   неведомого,   смердящего
опасностью запаха... Но Чианук остался на месте, не сдвинулся ни  на  шаг.
Воину племени ошинн не пристало трусливым зайцем убегать в кусты, страшась
опасности, пусть даже и неведомой. Воины племени ошинн никогда не  убегали
от врага, чтобы спасти свои шкуры.
     А  я  воин-ошинн,  подумал  Чианук,  и  пускай  я  _п_о_с_л_е_д_н_и_й
в_о_и_н_  племени, но я ошинн, и останусь верным сыном племени  до  конца.
До смерти. Духам предков за меня стыдно не будет.
     И  самое  важное:  быть  может,  этот  запах  -  предвестник   врага,
уничтожившего мое племя, подумал последний воин-ошинн.
     Когда Чианук вернулся с охоты столько дней назад,  сколько  два  раза
пальцев  на  руках  и  ногах,  он  застал  смерть  и  ужас