ил  хозяина
и стал моим первым "костылем",  позволяющим  добираться  туда,  где  можно
получить высшее наслаждение. Я не сразу осознал, что Your Magestic  Музыка
стала неотъемлемой частью моего  мироздания,  самой  лучшей  подружкой,  а
когда понял, было уже "поздно". Спекся, что  называется.  Музыка  была  со
мной всегда и везде, вечная и нетленная, лишь магнитофон сменял магнитофон
(по мере развития научно-технического прогресса), хотя старые я никогда не
выбрасывал и не продавал, даже та, первая "Яуза", пусть и в  дохлом  виде,
но оставалась в пределах среды моего  обитания.  Добавлялись,  конечно,  и
другие     технические     "костыли",     типа      радиоприемников      и
электропроигрывателей. Сам я, как ни  странно,  даже  не  пытался  учиться
играть на каком-нибудь  инструменте,  почему-то  (видимо,  подсознательно)
зная, что ТВОРИТЬ мне суждено в другой области. "Чукча"  должен  быть  или
читатель, или писатель. Что касается Музыки,  то  я  решил  оставаться  ее
"читателем"... Хотя, конечно, иногда и во мне  начинали  рождаться  звуки,
которых я нигде ни у кого не слышал, и вероятно, они  были  моей  попыткой
сотворить Музыку. А может, мне просто  не  повезло,  вовремя  не  попал  в
компанию, где все бренчали  на  гитарах.  Мое  поколение  вообще  какое-то
странное, "промежуточное", как я выразился однажды.  Наши  старшие  братья
еще застали ЖИВУЮ "The Beatles" и росли под звуки  хард-рока,  правдами  и
неправдами проникающие из-за Забора, наши младшие братья (у кого они были)
потом фанатели на ABBA и всяческом диско, а мы, ровесники которых там,  по
ту сторону Железного, в эти годы формировались на  панк-роке,  остались  в
"подвешенном" состоянии, панк вовремя до нас так и не добрался,  и  потому
мы получили каждый то, что ближе к нему оказалось. Кто, подобно мне,  PINK
FLOYD, DEEP PURPLE, URIAN HEEP и МАШИНУ ВРЕМЕНИ с ВОСКРЕСЕНЬЕМ  и  позднее
КИНО, кто  Бетховена  (Людвига  Ван),  Моцарта  и  Баха,  кто  Новикова  с
Токаревым, кто Кобзона, Пугачеву и Лещенко (Леву, вечного лауреата  Премии
Ленинского Комсомола) и прочую совковую эстраду, кто  BONEY  M,  а  кто  и
русские (украинские, казахские, молдавские - продолжить по вкусу) народные
песни и мотивы. Наряду с проверенными временем,  гениально-универсальными,
понятными в любом времени, вызывающими сходные эмоции у немецких  бюргеров
ХVIII века и советских  инженеров  второй  половины  ХХ-го,  действительно
КЛАССИЧЕСКИМИ творениями - каждое поколение формируется своей  музыкой  (и
формирует свою музыку!), и эта взаимосвязь, по моим наблюдениям, отнюдь не
случайна и "не просто так" возникает.  Музыка  отражает  дух  времени,  на
каждом конкретном  этапе  движения  мира.  Музыка,  единственный  язык  из
доступных людям, не требующий перевода. ЯЗЫК ДУШИ Человечества.  Одинаково
понятный всем, независимо от расовых, национальных или  видовых  (в  более
консервативном и неверном  варианте:  половых)  различий.  Первый  Великий
Утешитель и Великий Соединитель (если кино - Второй). Не панацея, нет,  но
по моим наблюдениям, если  бы  ко  всему  прочему  дерьму  в  мире  еще  и
отсутствовала Музыка, то осталось бы только в том самом дерьме утопиться.
     Часто музыка, звучащая для тебя - вообще единственный источник  света
и бессмертия во мраке жизни, которая -  всего  лишь  дорога  к  смерти,  и
дорога, отнюдь не относящаяся к высшему разряду, хайвэев или автобанов.
     Я жалею только о  том,  что  вынужден  был  в  основном  пользоваться
костылями, живую музыку в моей среде обитания не часто доводилось слышать.
Так уж сложилось. И потому слова: магнитофоны, наушники, бобины,  кассеты,
диски, - лично для меня синонимы слов: ложка, кровать, кастрюля,  подушка,
обувь, одежда и так далее. Цивилизация мира, в котором я родился, породила
эти предметы, без которых, в принципе, можно  и  обойтись,  но  уже  давно
подавляющее большинство не обходится.
     Живая музыка - наслаждение неизмеримо более острое, конечно. Если это
Музыка, конечно. Сиюминутную "попсу", ничего общего с Вечностью,  дыханием
которой являются эти _з_в_у_к_и_, дарованные человекам Их  Богами,  слушай
хоть сидя в гитаре, один черт. Нет плохой или хорошей музыки (и неважно, к
какому  стилю  или  форме  она  относится!),  есть   либо   Музыка,   либо
подделывающаяся под нее "попса".
     Но мне выбрать  не  приходилось,  и  поэтому  мои  костыли  постоянно
"двигались". Я даже писал  исключительно  под  музыку,  тем  паче,  что  в
основном по ночам, и чтобы не тревожить "спящих ночью, бодрствующих днем",
привык существовать  с  наушниками  на  голове.  Я  научился  пользоваться
музыкой как инструментом, незаменимым подспорьем в увязывании тысяч  слов,
создавая необходимое мне настроение, по собственной воле определяя,  каким
будет мой НАСТРОЙ, а значит,  ЧТО  я  сделаю.  Чтобы  творить,  необходимо
вдохновение, и я изобрел, как его вызывать по  собственному  желанию.  Как
язык   души,   а   значит,   свойств   ее,   чувств,   Музыка   проникает,
"договорившись", в самые "андеграундные" уровни сознания, и  имеет  доступ
непосредственно в ту "каморку", в которой живет Главное  Отличие  Человека
от прочих живых существ.
     Со временем, уже находясь немалой частью своей души ЗДЕСЬ, за стеной,
но еще не умея вытащить сюда тело и разум целиком, я ненавидел себя за то,
что вынужден просыпаться  или  выходить  из  транса,  созданного  музыкой,
звучащей в наушниках. Я не умел игнорировать призыв  родного  мира,  но  я
быстро учился, разум мой оказался способным учеником,  да  и  материальная
ипостась не подкачала, как позднее выяснилось, в силу своих патологических
изменений,  в  силу  "мутаций",  привнесенных  болезнью,  отбросив  всякие
костыли, сумела выйти за стену...
     Музыка сыграла (во, каламбур!) для меня, уже homo voyajer'а, примерно
ту  роль,  выполнила  ту  важнейшую  функцию,  какую  играет  и  выполняет
программное обеспечение  во  всех  операциях  или  действиях,  выполняемых
компьютером и его сервисными устройствами. Без музыки, я уверен, человеком
путешествующим не станешь, короче говоря, как ни один  копм  без  программ
даже два с двумя не сложит. КУДА ты  придешь,  зависит  от  того,  как  ты
настроился. Может, есть другие способы, но мне они не известны.
     Когда я впервые понял это, то бродил неприкаянный  по  городу,  моему
родному городу, проклятому и ненавидимому, но поющему в  моей  крови,  это
был мой город, а я был частью его, и он не хотел меня отпускать, но я  уже
чувствовал, что другому, гораздо  более  величественному,  Городу  суждено
стать МОИМ, впустить меня в себя и воззвать ко мне о помощи... Я бродил по
родному городу, и всеми порами тела чувствовал, что  романтика  -  реально
существующая вещь, особое состояние  души,  ничего  общего  не  имеющее  с
ежедневной мышиной возней. И Музыке, наряду  с  другими  элементами  моего
МЕТОДА  ПЕРЕХОДА,  Музыке,  Созидающей  Настрой,  единственной  "женщине",
которая никогда мне не изменит, пока Я это "Я", благодарен я  был  за  это
состояние..."



                      50. УЖЕ НЕ ОДИН (СНОВА ВТРОЕМ)

     ...рот ему залепили какой-то клейкой прозрачной... бумагой,  что  ли.
Или тканью?.. губами, стянутыми этой мерзостью, он не мог даже шевельнуть.
Носом дышалось трудно, и он старался сберечь силы,  не  рыпался.  Руки  за
спиной,  закованные  какими-то  тонкими  металлическими  браслетами,  были
притянуты к подобным же браслетам, сковавшим щиколотки, и сцеплены с ними.
В такой позе, колесом выгнутый назад,  он  и  лежал,  бессильный  что-либо
предпринять. В эту минуту он, не колеблясь, продал бы душу дьяволу  только
за то, чтобы тот подсказал способ освободиться, исчезнуть, не  умирать  от
стыда и позора, от бессильной ярости... Девка в странных штанах  и  вообще
странно одетая, со странным оружьем в  руках,  оказалась  не  одна  такая.
Полдюжины их было, все как на подбор, высоченные, с него ростом,  худющие,
с длинными до полнейшей некрасивости ногами, и после того, как та, первая,
передала ему привет, неведомо как возникшие сзади остальные схватили  его,
наподдали по макитре чем-то тяжелым. Когда очнулся,  уже  лежал  скованным
колесом.  Зато  увидел  их  всех,  в  подробностях,  перед  тем,  как  они
повырубали электричество. В  жизни  бы  не  подумал,  что  женщины,  да  и
мужчины, могут так одеваться... Срам-то какой... Та,  которую  он  условно
называл первой, явно командовала, да и возрастом вроде постарше остальных,
хотя возраст их определить он затруднился. Повыключав  электричество,  они
собрались в гостиной, где он лежал,  и  стали  о  чем-то  переговариваться
тихими голосами,  часто  замолкая.  Но  ему  почему-то  мстилось,  что  их
разговор продолжается, только настолько тихо, что он не слышит.  Язык,  на
котором они переговаривались, он не знал,  хотя  некоторые  слова  звучали
совсем как английские... А некоторые, с  удивлением  распознал  он,  очень
даже напоминают москальскую мову, и  один  раз  он  четко  расслышал:  "Аж
гэть". Чего они все ждут? кто они такие? неужели Катруся через ТАКИХ могла
передать весточку? он не знал. Самым обидным было то, что его повязали как
малого хлопчика, без звука, в один момент. Бить ЖЕНЩИН ему бы и  в  голову
не пришло, могли бы и поговорить сначала, претензии  предъявить,  в  конце
концов, если имеются какие...
     Но теперь, полежав, он  уже  не  был  уверен,  что  отказался  бы  от
удовольствия побить ЭТИХ женщин.
     Одна из  них  тихонечко  воскликнула  нечто  вроде:  "Аташьен!..",  и
воцарилась абсолютная тишина.  Пауза.  Что-то  мелькнуло,  заслонив  более
светлый прямоугольник окна, обдало - фухх! - веянием воздуха - мимо быстро
проскочила одна  из  странных,  нереальных  женщин.  Кажется,  к  двери  в
соседнюю комнату, библиотеку...
     Напряженный слух его, скованного и беспомощного, пытался уловить хоть
что-то, но ничего практически, кроме  собственного  тяжелого  сопения,  не
улавливал... и вдруг - бумх! - что-то достаточно тяжелое мягко, но ощутимо
упало на пол в библиотеке. И - сразу же - мимо - фухх, фухх, фухх,  -  три
веяния, почти слившихся в одно - и чуть погодя еще одно, фухх - как  бы  в
другую сторону, к двери в библиотеку... Он лежал, как можно шире распахнув
веки, пытаясь хоть что-то уловить,  но  улавливал  только  разные  оттенки
черноты; слух - разные "оттенки" шороха, сопение  и  гулкое  "бум-бум-бум"
собственного сердца...
     БУМ!!! БУМ!!! БУМ!!!
     Но это уже было не сердце, точно. Удары, причем сильные,  раз  он  их
услышал, ведь раздались  они  за  окном,  и  снова  тишина...  "Ну  бисовы
дивкы!!! - в ярости закричал он им мысленно, - ну я до вас доберусь,  если
доля меня раскует!!!"
     ...фу-у-уххх!
     ...сильное веяние воздуха - мимо - и  тут  же,  рядом  совсем,  удар:
ЧВАК!!! - и мягкое - бумх! - об пол, сразу же твердое - стук! - об пол же,
и - уже из библиотеки, короткий глухой вскрик: "Умм!..", - и тут же звуки,
характер которых его ухо вообще отказалось идентифицировать,  нечто  вроде
сухого треска, смешанного с чпоканьем, которое можно издавать губами, если
нечего делать, и с хлопками ладони  по  "надутому"  животу...  И  снова  -
ТИШИНА.
     - ...Здоровэнькы булы, - разродилась  тишина  неожиданным  "дитятей",
голосом из темноты, на ридний мови. У Пита глаза полезли на лоб,  если  бы
мог, он бы вскрикнул от изумления. - Як ся маетэ? Закрый очи,  братыку,  я
зараз свитло увимкну.
     Пит  послушно  закрыл  глаза.   Сквозь   веки   ощутил   включившееся
электричество. Чьи-то пальцы  тут  же  осторожно  притронулись  к  вонючей
клейкой ткани, залепившей  рот.  Поддергивая  за  краешки,  по  чуть-чуть,
принялись отлеплять ее. Питу было ужасно больно, но никогда в жизни никого
он не благодарил за причиняемую боль так страстно, как эти  пальцы  в  эту
минуту!.. Когда рот освободился, Пит выдохнул смрадный воздух, застывший в
глотке: - ФФФУУУХХХ!!! - замычал, мотая головой,  и  закашлялся.  Пока  он
корчился, сотрясаясь в спазмах, неведомые руки,  приложившиеся  к  голосу,
умудрились освободить его от кандалов, и  корчи  приобрели  гораздо  более
широкий  размах.  Разрядившись,  организм  Пита   замер   в   изнеможении,
обессиленный, и Пит приоткрыл глаза, одновременно со ртом. В  глаза  вошло
то, что Пит увидел, а изо рта его вышло то, что он давно  и  горячо  желал
высказать по поводу.
     Давно он не ругался на ридний мови,  но  душа  горела,  требуя  своей
части разрядки, ну от, проснувшийся в Пите Пэтро и выдал полный вперед!..
     - Добрэ я-як! - восхитилось то, что Пит увидел. Оно было  облачено  в
еще более странные, вообще ни на что не похожие, одеяния и  увешано  вовсе
уж запредельными штукенциями. - Ну не, просто-такы добрячэ! Йим николы  нэ
зрозумиты, аж гэть!!
     - А ты хто такэ?! - с живейшим интересом спросил Пэтро.
     "Оно" сняло с головы черный казан,  и  обнаружилась  под  ним  голова
хлопца, с виду чуть помоложе  его  самого,  небритая  и  всклокоченная,  и
уставилась эта голова на Пита во все очи, а ртом произнесла: - Я свий, шо,
нэ чуеш?
     - Та чую ж, - ответил Пэтро и с трудом, но встал. Растер запястья.  -
А воны хто? - глянул на одну из бисовых дивок, лежащую в этой комнате. Это
ее приложили со звуком "чвак".
     - А воны... - начал было говорить хлопец, но в этот момент  в  проеме
двери библиотеки  появился  второй  хлопец,  разодетый  примерно  как  его
небритый товарищ, но гораздо меньших размеров, ростом футов пять  с  парой
дюймов. Второй хлопец держал в одной руке конструкцию, в которой  Пэтро  с
трудом, но признал пулемет, а другой рукой держался за  подбородок.  Этому
второму хлопцу  было  явно  худо...  Он  отнял  руку  от  лица,  осторожно
пошевелил челюстью, зашипел и снова схватился за подбородок.
     - ...таки соби дивчатка, - невозмутимо продолжал говорить земляк  (?)
на ридний мови, - навижени тилькы... - и он  перешел  на  американский:  -
Познакомься, Вилли, это еще один наш брат, четвертый. В  нашей  команде...
полку прибыло. Во, каламбур.
     Невысокий хлопец помахал Питу рукой, но не издал  ни  звука.  Челюсть
болела, видать, не на шутку. Пит ошалело  замотал  головой.  -  Пострывай,
пострывай-но, хлопче, яка така... - начал было говорить он на ридний мови,
но непроизвольно также перешел на американскую, на которой говорил с таким
же, кстати,  акцентом,  как  и  небритый,  непривычно  для  туземного  уха
коверкая некоторые звуки, но в  целом  вполне  вразумительно  и  бегло,  -
...команда? О щем это ты? Шчетвертый?.. Это ты обо мне-е?! Не-е, я... - от
волнения он снова перешел на украинский, - ...сам по соби. Дякую дужэ,  що
вызволыв, пишлы вып'емо, алэ ни у яку...
     - Выпить - это ты отлично придумал, - перебил высоченный хлопец, - но
говори, пожалуйста, по-американски, Вилли  еще  не  выучил  украинский.  И
прежде чем ты продолжишь свой манифест настоящего  мужчины,  уверенного  в
собственных силах, лучше выслушай. Я буду говорить,  и  попутно  приберусь
тут немножко... кстати, -  он  повернулся  к  своему  потирающему  челюсть
спутнику, - ...видишь,  Вилли,  вместо  того,  чтобы  меня  стукнуть,  как
договаривались, чтоб я не забыл нажать на спусковой крючок, ты сам получил
по башке.
     - Не по  башке,  а  по  морде...  -  неразборчиво  пробурчал  тот.  -
Ничего... ты справился, не забыл... счет увеличил...
     - Номер два, номер три, - сказал высокий слова, для Пита  загадочные.
- Дурное дело нехитрое.  Главное  начать,  а  там  пошло-поехало...  -  он
почему-то тяжело вздохнул, взял девку, лежащую на полу, за руки и уволок в
библиотеку. Вернулся, молча быстро прошел мимо и исчез в холле.  Появился,
неся на плечах еще два тела, по  одному  на  каждое  плечо.  И  тоже  -  в
библиотеку. Он их там что, на зиму заготавливает? пришло  вдруг  в  голову
Пита дикое сравнение. Когда высокий  хлопец  нес  из  холла  в  библиотеку
третье бездыханное женское тело, Пит уже стоял, потирая поясницу и морщась
от ноющей боли. Невысокий хлопец, наблюдая все это дело, молчал-молчал,  а
потом вдруг высказался: - Смерть нонкам.
     - Вот-вот, - кивнул шагнувший из библиотеки высокий, земляк (!), -  и
все-таки, если бы у меня выбор оставался, если бы они так близко в  дверям
не оказались, я бы этих двух не мочил.
     - Тебе дай волю, ты бы с ними целовался... -  пробурчал  невысокий  и
уселся на ломберный столик, пулемет свой диковинный примостив на  коленях.
- Ничего, если что, я тебе по башке врежу, чтоб не...
     - Сим победиши. - Коротко и загадочно выразился высокий на уж  совсем
неведомой мове.
     - Чего-чего? - сбитый с толку на полуслове, спросил Уилли.
     - Это не по-американски, - сказал высокий по-американски.
     - Опять ругаешься?! Ну ты и...
     - Ладно, ладно, брэк! - перебил высокий. Посмотрел на Пита Перешел на
ридну. - Та дэ ж в тэбэ напойи, братэ? Давай  знайомытыся,  до  рэчи.  Звы
мэнэ Сирко... собачэ им'я, алэ сымволычно...
     ...и они выпили по пять капель "Курвуазье". За знакомство. И  еще  по
пять, за ридну нэньку, будьмо!.. Невысокий Уилли проучаствовал  и  спросил
насчет  пива,  и  Пит  с  удовольствием  предоставил   на   дегустацию   -
собственного производства, марки  "NEP  LIGHT",  гэй!..  Уилли  опробовал,
вытаращил  очи,  смачно  выругался  и  попросил  -  еще!!!  Высокий  Сирко
высказался в том духе, что оно и понятно, настоящее ж, наше, пЫво, а не то
пи-иво, что квартальным мужикам  пить  приходится...  Тут  Пит  совершенно
запутался. Он уже устал мотать головой.  Словно  почувствовав  это,  Сирко
завершил вводную часть и отправил хлопчика Уилли на варту. Уилли  ушел,  и
спустя минуту Пит вдруг услышал отдаленные  звуки,  напоминающие  те,  что
слыхал в темноте, помесь чпоканья, ударов по "надутому"  животу  и  сухого
треска. Сирко дернулся, резко повернулся  на  эти  звуки,  напрягся...  но
расслабился, отвернулся. - А ля гер ком а ля гер,  -  сказал,  и  Пит  его
ПОНЯЛ.
     И самое удивительное, что понял ВСЕ, что рассказал  Сирко  дальше.  И
поверил от первого до последнего словечка. Почему это произошло, он  и  не
пытался сейчас разбираться. Потом, как-нибудь...  может,  пятидесятилетний
коньяк повлиял, может, подкупила "ридна мова"  Сирка,  а  может,  то,  что
выглядели эти странные, увешанные  несусветным  оружьем  и  разодетые  как
огородные  пугала  неожиданные  гости  почему-то  донельзя  РЕАЛЬНО,   без
малейшего намека на возможное рассеяние в воздухе, как  порождения  бреда,
созданные воспаленным от боли воображением. Эта грязь на их видавших  виды
многих и разных дорог сапогах, этот ядреный запах пота,  эти  непривычные,
но грозно поблескивающие  в  электрическом  свете  воинские  припасы,  эта
детская радость хлопчика Вилли от хорошего пыва, эта неподдельная мука, на
дольку  секунды  промелькнувшая  в  глазах  Сирка,  услышавшего  звуки  из
библиотеки... ВСЕ ЭТО придумать можно, но напрочь - НЕ НУЖНО!  Однако  все
это не придуманное, верил очам и вухам своим Пит, это -  настоящее,  и  не
сплю я. На кой ляд такое придумывать, такое и в страшном сне не приснится,
это ж каким извергом надо быть, шоб придумать!..
     Завершил свою хмурую повесть земляк словами на ридний  мови:  -  Отак
воно, братэ. Тоби я всэ розповив як на сповиди,  хоч  и  стысло.  Ты  мени
потрибэн, зрозумив, так? И дивчаток свойих ты тилькы там знайдэшь, якщо...
знайдэшь... - он секунду помолчал и закончил почему-то на  чужой  мове:  -
Только не подумай, черт побери, шо я ждал,  пока  тебя  припечет  со  всех
сторон, чтоб жизнь неопровержимые аргументы за  меня  выдвинула!  Бог  Мой
видит, знал бы, что сегодня за ней придут, появился бы вчера... Я их  уже,
стерв... патлатых, как говорит наш брат  Билл,  каждую  секунду  жду,  все
перемешалось... - он обреченно махнул рукой, понуро склонил голову долу...
и вдруг вскинулся, напрягся. Пит непроизвольно  тоже  подобрался.  Ледяное
дыхание  смертельной  опасности  коснулось  его  лоба.  Хмель  моментально
улетучился. Вот ЭТО приду