ываю глаза и вижу  задок
такой же телеги, а впереди еще несколько. Через полминуты вся  очередь  со
скрипом продвигается вперед и снова останавливается - что-то делают с ними
там, впереди, Снова опускаю голову и решаю ждать своей  участи,  но  ждать
как-то очень неудобно - под ребро зажигалка впивается. Еле-еле достаю ее -
счетчик три заряда показывает, а на боку таракан раздавленный,  вот  и  я,
наверное, таким скоро буду. Вот интересно, что бы этот насекомый  на  моем
месте делал, а? Не знаю почему, но размышления о таракане приводят меня  в
более-менее боевое настроение, и вместо моральных приготовлений  к  гибели
просто начинаются деятельные приготовления  к  гибели  с  музыкой.  Первым
делом режу прилипшую куртку и остаюсь в лифчике из остатков рубахи. Теперь
надо как-то узнать, что творится впереди: я поднимаюсь как только можно  и
высовываю  часть  головы  вперед.  Толчок  причалившего  сзади  очередного
транспорта заставляет пройтись затылком по шершавым доскам, это неприятно,
но зато я  разглядел,  что  корыта  эти  опрокидываются  в  "по-бокам",  а
порожняя смоловозка  откатывается  к  каменной  стене,  которая  закрывает
остальной кругозор. Опрокидывает корыта кто-то вручную, и я этому  кому-то
не завидую. Ага, вот передняя тара опорожнена, теперь моя очередь! Свет  -
одно корыто опрокинуто, я вскакиваю и мельком замечаю обалделого гнома, он
стоит на узенькой доске поперек длинной глубокой ямы с тем же  злосчастным
мазутом. Прыгаю вниз, ногами на работягу, он в яму не падает, а ухитряется
зацепиться за ее край, а вот  я  наоборот,  чуть  совсем  туда  не  ухнул.
Обратно на телегу, ногой переворачиваю оставшееся  корыто  -  второй  гном
отшатывается и отпускает длинный рычаг  -  вся  череда  телег  со  скрипом
трогается и начинает катиться дальше, в сторону стены, к одному из четырех
арочных входов в ней, а ниже туда и каналец с мазутом уходит. Из  крайнего
сбоку хода появляется печального вида старичок, заросший  седыми  космами,
на нем красный плащ с черными разводами. Старичок удивленно зрит на  меня,
на едущие телеги,  по-молодому  вытаскивает  меч  и  кидается  на  меня  в
компании двух белых урхов, вынырнувших из хода следом.  Одному  из  них  я
всаживаю в лицо плевок из зажигалки,  а  другой  бежит  ко  мне,  чуть  не
затоптав  печального  старичка,  тот  урха  обгоняет  и  сложным  маневром
занимает позицию между мной и каналом.  Урх  с  кривым  мечом  прыгает,  я
кидаюсь  в  ноги  и  успеваю-таки  дернуть  его   за   сапог,   эта   туша
переворачивается, сбивает с ног старика, и вместе они  летят  в  канал,  и
туда же я посылаю предпоследнюю порцию горючей  смеси.  Из  канала  встает
стена огня, как будто не мазут там был, а керосин какой, огонь  охватывает
череду  телег,  а  я  бегу  в  старичков  ход.  Коридор  мрачен  и  темен,
естественно, никакой роскоши вроде световых камней, изредка  чашкообразные
светильники, забранные решетками.  Влево  и  вправо  уходят  раздвоения  и
растроения, я ныряю в них  не  задумываясь,  и  наконец  оказываюсь  перед
дверью  в  виде  железной  плиты  с  могучим,   но   примитивным   замком.
Бодро-весело  рукояткой  ножа  выбиваю  пружину,  переворачиваю  ее  вверх
ногами, ставлю обратно и со стопором делаю  то  же  самое.  Теперь,  чтобы
дверь запереть, нужно сделать все наоборот по сравнению с тем, как раньше,
а открытый замок выглядит как запертый - и  ручка  вниз,  и  засов  сбоку.
Завершив эту работу, я тяну дверь на себя, продираюсь в щель, обратно  все
закрываю, а потом оглядываюсь. Комната, вырубленная в скале, два окошечка,
коптящие плошки на крюках,  две  штуки.  В  стене  четыре  кольца,  к  ним
прикованы цепи. Короткие черно-ржавые змейки  заканчиваются  кандалами,  а
кандалы плотно облегают оба запястья и обе щиколотки изможденного эльфа  с
полуживым взглядом. Воззрившись на меня, он пытается что-то сказать, но то
ли  от  удивления,  то  ли  от   слабости   выходит   полухрип-полушипение
непотребное. Оглядываюсь внимательней - увы,  кувшина  воды,  оставленного
заботливым тюремщиком не наблюдается, как и вообще ничего, голо. Поэтому я
узника просто тормошу, дергаю за нос и улыбаюсь радостно - мол, все путем,
а что не путем, так то подправим.  Это  имеет  действие  -  глазки  ожили,
спинка выпрямилась  -  молодец,  приятно  посмотреть!  Он  снова  пытается
заговорить и со второй попытки интересуется, кто я такой.
     - Уртазым-могуз, знаешь это слово? - кивок головой. - Ну  вот,  попал
сюда случайно, от своих оторван, так что надеяться особо не на что,  разве
на то, что  прилетит  друг-волшебник  в  голубом  вертолете.  Да  и  то  -
волшебников в округе явный перебор, и Друг среди них уже имеется. Ну, а ты
здесь какими судьбами?
     Эльф, естественно, мои речи понимает малость не полностью, и пока  он
собирается с мыслями, я отхожу к двери - и правильно делаю.  Со  скрежетом
открывается волчок, которого я и не заметил, и приходится падать  на  пол,
чтобы оказаться в мертвой зоне. За дверью голоса:
     - Да нет его здесь, не мог же он изнутри засов запереть. Этот  парень
такого не умеет, его короткое счастье. Был бы он сейчас уже и  смирным,  и
послушным, а теперь побегает еще.
     - И мы побегаем, так-растак, да еще баба эта. Может, напутали, а? Вот
с друзьями его проще было. И с чего это... -  волчок  закрыт,  и  разговор
дальше не слышен. Я оборачиваюсь  к  эльфу,  и  он  начинает  говорить  на
западном эйфеле, который я знаю неплохо:
     - Я умею строить корабли, которые не возвращаются, умею и  люблю,  до
сих пор эта любовь в душе у меня, хотя я, наверное, должен проклясть  свое
умение. Но я очень много кораблей отправил на Благословенную Землю, многие
об этом знали, и он тоже узнал. Меня тайно схватили и  привезли  сюда.  Но
ему не нужны корабли, и не к Благословенной Земле он тянет руки. Нет,  ему
нужна только дорога, спираль которой  уходит  в  ночь,  которая  завернута
троекратно, и по ней можно уйти с земли в  холод  и  темноту,  а  можно  и
призвать мрак и ужас на землю. Я никогда не хотел  делать  такого,  но  он
сильней меня, он почти каждую ночь, сковав волю мою и еще десятка  сильных
и смелых душ, употребляет их жизненную силу на свое дело. И я,  я  в  этом
помогаю ему, не помня себя от боли и стыда. Я не могу убить себя, и  я  не
могу сопротивляться. Вот и сейчас он держит спиральный мост, но  слабый  и
тонкий, и я могу отдохнуть - он знает, что и рабам, особенно ценным, нужен
отдых. То, что сейчас - тонкая ниточка, а через  час  или  два  она  снова
станет открытой трубой, бесконечно длинной,  которой  он  будет  шарить  в
неведомых глубинах неба. Но это будет через час, а пока я почти  свободен,
эти цепи - ничто по сравнению с тем, что меня скоро ждет.
     Узник замолкает, а я подхожу к окну. Оно выходит как раз  к  круглому
озеру, над которым - изумительной синевы  небо,  на  нем  звезды  образуют
отчетливый рисунок выгнутого бредня. Черная,  ничего  не  отражающая  вода
удивительно быстро и спокойно вращается, заметно поднимаясь  к  краям.  Из
центра вращения вверх, в небо, уходит еле-еле  заметная  светящаяся  нить,
закрученная   в   пологую   спираль,   узкую   вначале   и   все   сильнее
разворачивающуюся кверху. Эльф, кажется, бредит, бормочет  себе  под  нос:
"Корабли уходят дальше, и не различимы глазом, но я вижу - уходят по своей
дороге в небо, покидая Средиземье, я  их  делал  с  наслаждением..."  -  и
дальше, в том же роде, Я его некоторое время слушаю, а потом пробуждаю  от
транса:
     - Послушай, я тут подумал  и  решил,  что  еще  одной  "живой  душой"
придворной становиться не стоит. Как твоего  мучителя  различит,  если  он
сюда зайдет?
     - Он может быть кем угодно, может быть многими, а может быть и  никем
совсем. А скоро он станет этим вот озером, и  тогда  он  сможет  видеть  и
ощущать, что на конце трубы, которую я ему сделаю.  Я  не  думаю,  что  ты
сможешь избежать участи, которую сам сейчас назвал. А сейчас... помоги мне
сейчас умереть, у тебя ведь есть нож, и такой, от которого мне  не  стыдно
принять избавление!
     Неохота мне тебя, дорогуша,  ножиком  пырять,  лишний  грех  на  душу
принимая - это я так думаю, а сам говорю:
     - У меня тебе кое-что получше есть. Наконечник стрелы отравленной,  я
тебе его сейчас дам, а ты в руке держи. Как  надумаешь  кончать  -  просто
сожми покрепче, чтобы царапнул, и все. Никто не спасет, хоть маг из  магов
будет.  Берешь?  -  эльф  кивает.  Я  развязываю  многочисленные   узелки,
добираюсь до кармана и вытряхиваю  из  него  чехольчик  с  наконечником  и
звездочку впридачу. Эльф тихонько стонет, я  оборачиваюсь  узнать,  в  чем
дело, а он неожиданно чистым, звонким голосом, какой эльфу  от  природы  и
положен, говорит:
     -  Оставь  наконечник  на  потом.  Оказывается,  ты  носишь  с  собой
сокровище, о котором не могли мечтать самые великие этого мира!  Один  его
вид придал мне силы, дай сюда быстрее!
     Я отдаю восьмиконечную брошку, и корабел  длинными  тонкими  пальцами
одной  руки  что-то  делает,  будто  нить  плетет  -  цепочка  на   глазах
удлиняется, а потом оба обрывка соединяются в длинный  сверкающий  шнурок.
Эльф делает движение надеть, но кандалы не пускают. Я кидаюсь  помочь,  но
он останавливает:
     - Нет! Этот знак древней силы должен быть надет лишь своими руками. Я
боюсь тебя просить, но может, ты его возьмешь? Но ты же... никто и никогда
не знал вас, и я не знаю, что будет с тобой, можешь и  умереть,  и  с  ума
сойти, и в полутень превратиться!
     - М-да? - колеблюсь я, а потом усмехаюсь по-русски: - Семь бед - один
ответ. Хуже не будет, - и надеваю цепочку на шею, а звездочка  оказывается
точно над сердцем. Ничего странного не происходит, я хочу  возмутиться:  в
чем, мол, дело, но не успеваю.  Будто  огромный  глаз  заглядывает  сквозь
стену в темницу. Эльф вздрагивает и обвисает на цепях.  Глаз  вперяется  в
меня, я не вижу конкретно ни зрачка, ни там ресниц - я вижу именно взгляд,
а остальное так, декорация. Видимо, мне тоже полагается потерять  сознание
и всякую самостоятельность,  но  этого  не  происходит.  Я  не  хочу  быть
замеченным и остаюсь вне внимания Друга - без сомнения,  это  он.  Значит,
работает цепочечка?! Черная вода в озере убыстряет свой бег, и уже  вместо
сиреневой   нитки   в   небо   уходит   толстый   канат,   он   непрерывно
разворачивается, а из черной воронки растут все новые и новые витки. И тут
я вспоминаю - это труба, открытая в оба конца, в оба!!!
     Я выхожу из тени, в  которой  стоял,  и  тот,  кто  смотрит,  наконец
замечает меня, я чувствую его страх и недоумение. Собравшись  с  силой,  я
представляю себе Друга в виде одного-единственного комка воли, безо всяких
других воплощений и образов, и он мне подчиняется, я чувствую и вижу,  как
к этому комку темными струйками стекается то, что он оставил на эту ночь в
других телах.  Этот  темный  клубок  пульсирует  и  бьется,  и  я  мельком
вспоминаю, как то же самое  день  назад  творилось  с  и-ка.  Держать  его
страшно трудно, но я ощущаю неизвестно откуда поддержку, и поэтому Друг до
сих пор не выскользнул. Я приказываю эльфу-корабелу  очнуться  и  заняться
любимым делом, отдав ему все, что накоплено в окрестных скалах, всю силу и
мощь, которую Друг  вытянул  из  живых,  попавших  в  его  власть.  Темный
грязно-коричневый клубок бьется и пульсирует все сильнее, но я уже  подвел
его к началу спирали, а сама труба раскачивается, как под  ураганом.  Эльф
сводит все усилия в  один  пучок,  и  темный  ком  размазывается  по  всей
бесконечной длине дороги, на мгновения  собираясь  в  себя  все  дальше  и
дальше, пока даже я не перестаю его различать. И последнее: я нагибаюсь  и
поднимаю с пола наконечник стрелы - четырехлучевую звезду,  если  смотреть
спереди - и посылаю его в самое начало  сиреневой  трубы,  в  самый  центр
водоворота, и черная жидкость твердеет волной от середины  к  краю.  Когда
останавливается  последнее  движение,  я  отрываю   от   озера   глаза   и
оглядываюсь. Стены кратера как на лифте опускаются  вниз,  а  вернее,  вся
вдавленность  поднимается,  расправляя  морщины.  Я  вижу,  как   сходятся
подземные разломы, как вода из поглощенных озер вновь бьет вверх. Скальные
стены потрескались, но не обвалились, и я вижу в одной  из  камер  Пахана,
который ничего не понимая вылупился в окно. А дальше -  в  горах  -  лежат
полуистлевшие трупы тех, кто только что был грозным бесстрастным войском и
среди них мечется обиженный таким неожиданным крушением карьеры Паханенок.
Около горной заставы в пограничье залег  Чисимет,  ждущий  момента,  чтобы
проникнуть в Токрикан, меня выручать.  Куранах  обещает  посоветоваться  с
Другом очередному сероклейменнику,  а  Ларбо-младший  совсем  недалеко  от
города орет на поляне, уговаривая ватагу идти давить монарха,  он  толкает
речь в одном конце сборища, а его жена в другом, но в один голос и  одними
словами с мужем. Андреи-летчики тихо и тоскливо матерятся, сидя  в  бочках
на палубе парусника,  идущего  к  Пресному  Морю.  Олонгар  по  очередному
наущению Багдарина договаривается о перемирии с Гиминасом, а тот не  верит
ни единому слову.  Еще  дальше  -  Кун-Манье  спит  с  какой-то  по  счету
супругой, а Ларбо-старший  бьется  над  очередной  дохловатой  помесью.  В
Приозерске Великий Маршал спит и видит  сон  по  мотивам  какой-то  земной
ленты, но с местным колоритом, и там же Серчо, он не спит и составляет акт
амортизации бытового оборудования.
     А рядом со мной стоит Анлен, лицо у нее усталое и  счастливое.  Потом
она нежно снимает с меня звезду и отдает ее эльфу - а где же его кандалы и
цепи? Весь мир вокруг потихоньку бледнеет  и  исчезает,  и  я  снова  вижу
только стены и железную дверь. Анлен берет меня за руку  и  по  неожиданно
короткой лестнице выводит на  воздух  -  маленькая  площадка  среди  самых
обыкновенных скал.
     - Ну вот, - говорит она, - и  пригодился  Восточный  Подарок,  звезда
эльфов помогла высвободить наконец то, что было когда-то предназначено для
борьбы с одним злом, а победило другое. Смотри, уже утро!
     На востоке горит ослепительная полоска,  и  она  освещает  нормальные
человеческие горы. О  том,  что  здесь  творилось,  напоминает  лишь  овал
темного стекла у подножья скалы. А еще - все  тело  болит,  каждый  мускул
устал и истерзан, как будто я камни ворочал, честное слово. Я  прислоняюсь
к стене и, глядя на показавшийся над изломанным горизонтом краешек солнца,
подвожу итог:
     - Ну что ж, неплохо, в общем, получилось. Но  все  же...  В  гробе  я
видел такие развлечения!




                     ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. В КРУГУ ДРУЗЕЙ...


     В гробе я видал такие развлечения - опять подняли раньше  срока.  Кто
поднял - поди разберись теперь, да и незачем это в общем-то, не скандал же
поднимать. На часах - без двадцати прибытие, так что снова засыпать  толку
нету, а посему выправляю кресло и как следует протираю глаза - умыться  бы
надо. Вопреки ожиданиям никто к иллюминаторам не липнет, а  все  поголовно
столпились впереди и смотрят  на  экран,  по  которому  бегают  и  прыгают
неизменные Том и Джерри.
     Пока то да се, кино кончается, и когда возвращаюсь, бравые ребята уже
чинно сидят каждый на своем месте. Моя  дорога  теперь  уже  в  кабину,  и
приходится как сквозь строй пройти  -  взглядов  да  подмигиваний.  Ладно,
стерпим. Я б тоже на такого поглазел, если бы столько всего слыхал, да еще
так перевранного да приукрашенного. Обрываю дверцей эти любопытствования и
подбираюсь к боковому пульту. Оператор сообщает:
     - Пять минут и мы на месте! - сам вижу, без подсказки. - Нас там  уже
встречают, погода хорошая, даром что осень.
     Ему явно хочется поговорить со свежим человеком, с  пилотом  наверное
уже все темы обсосаны по восемь раз.
     - Да, - говорю, - осень здесь обычно не балует. Я  так  понимаю,  что
под штиль мы и на берег вылезем?
     - А как же. Зачем же зря время тратить на перевалку,  тем  более  там
выход просто прекрасный, одно слово, старая работа.
     - Ну давайте, я пошел.
     Пилот,  так  слова  и  не  сказавший,  кивает  головой,  и  аудиенция
закончена. В салоне объявляю: "Сейчас  наш  полет  будет  закончен.  Прошу
проверить снаряжение и ручной груз." Зашевелилось воинство.  Затягиваются,
застегиваются, тянут из боковых отсеков свои мешки и  заплечные  винтовки.
Ну а я, как неподвластный, занимаю место у окошка и принимаюсь следить  за
внешним миром. Теперь ясно, почему никто в окна не  смотрел.  Мы  все  еще
идем  на  экране,  и  за  стеклом  только  и  видно,  что  сливающиеся   в
сплошняковую серую муть волны и пена на них. Правда,  на  горизонте  видна
полоска земли, но вот и она уплывает из глаз - мы разворачиваемся носом  к
ней. Тон гула  винтов  меняется,  становится  выше  и  натужней,  что  ли.
Скашиваю глаза назад - широкое, опущенное обратной чайкой  крыло  медленно
сжимается, а затем изящным жестом выгибается вверх -  и  вот  уже  "чайка"
настоящая.
     Вода начинает уходить вниз, и вскоре уже  можно  различить  отдельные
валы - и первые, и девятые.  Мелькает  белая  полоска  прибоя,  и  самолет
начинает  маневрировать,  выходя  на  прямую  снижения.  Скорость  ощутимо
падает, и теперь земля уже  просто  ползет  под  нами,  даром  что  высота
невелика. Темные пятна  сосняков  и  ельников,  грязно-коричневые  полоски
озимых, желто-серые травы. Пыльная ниточка дороги, небольшая  деревушка  с
таким  густым  пучком  дымных  веревок,  что  кажется  -  горит,  а  потом
светло-коричневые скалы - ага, это уже близко. Скалы обрываются в залив, и
машина проваливается вниз до тех пор, пока не бухается в воду, подняв тучу
брызг. Волнение и вправду несильное, но  все  же  неприятное,  и  наверное
пилот немало нервов потратил, чтобы без повторов выйти к нужному месту  на
берегу. Мой отряд уже у двери стоит, не терпится, видать, и  когда  колеса
касаются земли, удар чуть не валит всех на пол.  Винты  снова  взревывают,
вытаскивая тушу самолета из воды, а потом облегченно  стихают  и  дверь  с
тихим сипением отъезжает в сторону. Меня пропускают первым - ну спасибо! -
первым начинаю  мокнуть  под  дождем.  Наш  транспорт  стоит  на  широкой,
выложенной плитняком дороге, одним концом полого уходящей в море, а другим
через сотню метров упирающейся в довольно странное строение - две  высоких
каменных стены и балки для крыши. А  дальше  вдоль  берега  еще  несколько
таких дорог и зданий, но размером поменьше, на  те  подъемчики  мы  бы  не
влезли. Около плит на песке стоит телега с прицепом, вроде той, что в свое
время нас на бербазе была. Возле нее средних лет мужчина в самом что ни на
есть прозаическом плаще с капюшоном, а в телеге за рулем сидит еще один  -
вообще лица не разобрать. Стоящий делает широкую улыбку:
     - Ну как добрались?
     - Да ничего, неплохо. Мы с собой  тут  кое-что  притащили,  вы  лучше
подгоните телегу к правому люку, у нас все там.
     Водитель трогает с места в обход, за ним цепочкой и мой народ.
     Контраст   со    встречающими    плащами    разительный:    пятнистая
серо-зеленоватая маскировка, кармашки, вздутия там,  где  проложена  витая
кольчуга, шлемы с пелеринами - орлы, хоть сейчас в  огонь  и  драку,  хотя
лучше бы обойтись без нее. Встречающий  представляется:  "Леший,  помощник
старшего поста, историк."
     Жму руку:
     - Алек, командир спецотряда, водитель.
     Леший скептически усмехается - слыхал  он  про  меня  все,  наверное,
кроме того, что я и вправду танк водил.
     - Не веришь, - говорю, - сам телегу поведу.
     Леший никак не решит, как себя вести, надо бы его расшевелить,  а  то
мало удовольствия жить этакой заезжей шишкой.
     - Слушай, - обвожу рукой берег, - эти сараи каменные,  полоса  эта  -
дело рук эльфов? А я слыхал, что они и сами здесь еще живут?
     Леший собирается с мыслями и поясняет:
     - Это не та Гавань, та немного северней, километров тридцать. Там да,
еще живу