нома, то Чисимета, то Анлен, а потом,  наплясавшись
в пламени, он перетаскивает его кусочек на запор  моей  клетки.  Деревяшка
быстро распадается угольками, я хватаю мешок, толкаю дверь  и  вылезаю,  а
следом и остальная братия.  Огневик  занят  той  же  работой  на  соседнем
запоре, и вскоре вся партия - сорок-пятьдесят ссыльных -  затаив  дыхание,
крадется к выходу из круга телег. Где-то в  середине  Анлен,  она  внятным
шепотом командует спящую стражу  не  трогать,  иначе  все  сонное  царство
взбодрится. На удивление, ее слушаются, и Чисимет ограничивается тем,  что
отбирает у гнома обруч-с-камнем свой меч и ножны. Я спрашиваю:
     - Куда мы сейчас?
     - В лес. Слушай, Алек, а если мы этого корявого убивать не будем, а с
собой прихватим, ничего не будет?
     - А что, можно. Донесем - так донесем, а не донесем - бросим.
     Чисимет подхватывает пару эльфов и, поскребывая бороденку, разъясняет
задачу. Они подходят к гному, подвязывают его к двум  трофейным  копьям  и
тащат следом за основной группой.
     Тишина, спокойствие, звезды светят. Гриня шагает рядом,  напевая  под
нос по-эльфийски: "Звезды - это самое красивое, что есть на свете. День  и
солнце - не так уж плохо, но с  прекрасной  ночью  не  сравнится  ничему".
Звезды - так звезды, мне не до них,  тем  более,  что  Анлен  передает  по
цепочке - караул через час проснется. Ну, что ж, шагу  прибавим,  а  языка
Чисимет для верности глушит рукояткой меча по макушке, сон - сном,  а  так
вернее.
     Проходит контрольный час, и наша толпа уже прямо-таки бежит.  Видимо,
караул не способен что-либо предпринимать без подло спертого начальства, и
даже признаков погони не удается заметить.
     До леса добрались - и продолжается  бег,  откуда  только  силы!  Даже
задастые бабы весело толкают землю назад - раз-два, раз-два! Между прочим,
и весь народ бежит в том же ритме,  а  ритм  задает  самолично  Анлен,  не
считает вслух, а просто все за ней движения даже  не  глядя  повторят.  Но
если все  мы  себя  чувствуем  сносно,  то  к  рассвету  Анлен  совершенно
выбивается из сил, и, наконец, стоп. Она прислоняется к  стволу  дерева  и
бормочет какие-то неясные слова - то ли бред, то ли заклинание.
     Сам собой организуется бивак, костерок горит, а на нем невесть откуда
взявшиеся грибы коптятся. Анлен уже на земле лежит, вся из  себя  дышит  -
ничего, думаю отойдет. У костра дележ грибов, и мне  достается  веточка  с
четырьмя штучками, без соли и воды идут мерзко, но хот что-то!
     Начальник караула молча дергается, но  в  результате  всех  потуг  он
только все ближе и ближе к костру придвигается, а в другую сторону  ползти
наконечник копья не позволяет. В другой раз я бы посмотрел на эту картинку
до конца, но сейчас не до развлечений. Чисимет вытаскивает кляп - как кран
открыли, полилась ругань похабная и беспомощная - Чисимет  просто  обратно
тряпку всунул - и все.
     Я говорю, стараясь делать голос повнушительней:
     - Отвечать будешь только на  вопросы.  Сам  захочешь  что  сказать  -
разрешения спросишь.
     Чисимет для наглядности легонько поддевает гнома  под  ребра  -  надо
сказать, не без удовольствия поддевает. Кляп снова вынут  -  на  этот  раз
подследственный прямо-таки паинька,  но  разговора  вновь  не  получается:
нагрянывает банда лесных, как из-под земли лезут ребята. Я так даже  и  не
заметил, как они  появились  сюда.  Кто  веревками  размахивает,  кто  лук
натягивает, а у нашей толпы реакция однозначная.
     - Братцы, да мы ж свои, беглые, - Взубногой орет. Несмотря  на  такое
заявление, лесные выстраиваются на поляне и предупреждают не двигаться,  а
связанного начальника кладут впереди.
     Стоим, ждем дальнейшего развития событий - ждать долго не приходится.
На  полянку  выходит,  судя  по  манерам  и  одеянию,  Робин  Гуд  местных
масштабов. Правда, на нем не зеленый кафтан, а стандартная серая рубаха  с
серым  же  штанами,  но  зато  лук  с  колчаном  украшены   разнообразными
финтифлюшками. Робин Гуд недоволен:
     - Сбили вы меня с плану, на дороге прямо уселись.  И  не  бросить,  и
тащить обратно не хочется. Ну, хоть ответьте, чем заняты  и  откуда  такие
взялись?
     Гном из пленных выходит вперед:
     - Очередная партия на южные болота шла,  ну,  и  разбежаться  сумели,
даже вон, трофей прихватили, - и он показывает на связанного соплеменника.
     - Трофей - это хорошо, конечно, но на фига он мне нужен? У нас  таких
трофеев - хоть штабелями складывай. Ладно. Разбивайтесь-ка вы по  народам,
идите, куда вон парнишка мой поведет, к стойбищу  выйдете,  а  там  дальше
сами определитесь.
     Какой-то эльф недоумевает:
     - А как же братство народов?
     - Ишь, чего вспомнил! У нас не так - у каждой расы  своя  ватага,  не
без помесу, конечно, но в основном. А братство - оно спокойствием да  умом
держится, атаманским умом, да и каждый  народец  тоже  в  драку  лезть  не
будет, если голову ему не дурить. Ну, кроме гоблинов, конечно,  но  их  мы
попридерживаем кое-когда.
     После этой речи наша партия расползается на  кучки  -  гномы,  эльфы,
краболовы и мы, грешные. Хаттлинг стоит в одиночестве, я ему рукой махаю -
давай, мол, к нам - он несмело подходит. Анлен на ходу философствует:
     - Конечно, каждый народ, если живет отдельно,  то  ему  покойней.  Но
если еще у каждого и правитель свой, а у каждого правителя цели всяческие,
то усобицы недалеко, как у нас хотя бы бывало.
     И дальше идут примеры из истории - я только и спрашиваю:
     - Да откуда ты это-то все знаешь?
     - Мама рассказывала, - и Анлен как-то быстро закругляет речь.
     Я у себя на заднем плане усмехаюсь - образованная  у  тебя  мама,  не
ожидал. Хаттлинг тоже сбоку идет, слушает, но молчит.
     Так за разговорами где-то к полудню, а может, и попозжей, подходим мы
к большому стану - поляна, а на ней два шатра  и  с  десяток  многоместных
шалашей  разместилось.  Шатры,  конечно,  не  самодельные:  краденые   или
трофейные - шитые из яркой красной материи и  отделаны  чем-то  блестящим,
наблюдения с воздуха здесь явно не опасаются.
     Бывшие заключенные расходятся по  соплеменникам,  ну,  и  мы  идем  к
шатру, где навстречу поднялся чернобородый  детина  ростом  малость  не  с
медведя. Против ожидаемого, голос у него не рыкающий, а напротив - обычный
и даже негромкий. Выспрашивает что да как - у меня уже мозоль на языке  от
постоянных автобиографических изливаний.
     Детина  нас   выслушивает   -   кроме   посольства,   меня   и   трех
сероклейменников есть еще лысый нарушитель закона о равенстве и  мордастый
парень, ночью со страху зарезавший прохожего орка,  невесть  что  на  него
подумав. Детина заявляет:
     - Пока большой атаман  не  пришел,  вы  думайте,  что  у  нас  делать
сможете. И этого сторожа своего поскорей отпускайте до  своего  табора,  а
там они сами разберутся.
     Анлен присаживается на бревнышки у кострища, а мы с Аром и  Чисиметом
беремся за  гнома.  Тот,  видимо,  продумал  линию  поведения  и  держится
спокойно, вопросов не ждет, говорит сам.
     Итак,  для  начала  -  наиболее  точное   объяснение   насчет   этого
пресловутого "Общего Дела". Под  этим  названием  скрывается  не  более-не
менее как возвращение предначальной эпохи с  поправками  на  существование
людей и прочих смертных. Друг, хоть и сам  могучий  маг,  но  сам  сделать
этого не может, но скоро должна прийти помощь - такая сила, какой давно не
было под луной и солнцем. На севере у Друга владения,  и  там  же  и  сила
явится, а пока подготовка идет.  Но  вот  незадача:  основные  контакты  с
Другом держат в руках эльфы во главе с Куранахом, и значит, при  свершении
Дела все будет ориентировано прежде всего на них.
     - Но это же несправедливо! - восклицает гном.  -  В  Союзе  Свободных
Народов все равны, а если говорить о том, кто сколько сделал, так кто, как
не гномы, добывают и куют металлы, ладят луки! Кто, как  не  мы,  в  самое
тяжелое время спасали само Дело! Кто, как не мы, наконец, оказались самыми
стойкими против Темных сил, и поэтому сейчас основная тяжесть борьбы с  их
лазутчиками лежит на гномах, и что же?  -  эх,  старался  говорить  гномик
спокойно, да все одно распалился. - И что же? За все нам  Куранах  обещает
только какое-то паршивое плоскогорье, в котором и жить-то невозможно, нету
там ничего! Ни руд, ни камней! А там, где  они  есть,  видите  ли,  спокон
веков стояли эльфийские леса, и горы там абсолютно ни к месту,  он  так  и
сказал, абсолютно! Но мы этого спокойно не ждем. Уже сейчас Друг  знает  о
несправедливости и  оказывает  нам  тайную  поддержку.  И  в  день,  когда
вернется преображающая сила, эти светлоголовые надменники будут  неприятно
удивлены... Вы хотите спросить, зачем я вам это все  рассказываю?  О,  это
очень просто. Уртазым-могузы - это не  тайна  для  нас,  известно  и  ваше
отношение к этой жизни на твердой земле. Да и просто, гномы и  люди  -  мы
прекрасно уживемся, ибо люди тоже знают толк в ремеслах и железе, не  что,
что эльфы, которые без песен и звезд жить не могут, а на тех,  кто  может,
глядят с высоких веток. Орки-уроды, отродье гоблинское, краболовы-выродки,
хаттлинги - землю грызут, норы роют, эти еще, щепкачи волосатые, им вообще
не больше века жизни осталось -  разве  это  те,  с  кем  можно  встретить
счастливые дни! А вы, уртазым-могузы, рождаетесь на  железных  островах  -
разве вам не приятней иметь дело с честными трудовыми гномами, чем с этими
бездельниками, вся заслуга которых в том, что "они первыми открыли глаза в
этом мире"!!
     Гном, наконец, спотыкается и долго кашляет,  подавившись  собственной
слюной. Я раскрываю было рот высказать  все,  что  думаю  по  поводу  этой
тирады, но Ар, не снизойдя до членораздельного пожатия, тыкает меня локтем
в бок, а сам говорит:
     - Что ж, мы послушали, и скорее всего, придем к согласию.  Сейчас  же
мы отпустим тебя до гномьей ватаги, но, пожалуйста, не  говори  там  таких
речей. Проболтается кто, а неизвестно, какие здесь порядки держатся.
     Гном кивает - мол, уразумел, - и я режу  ему  веревки,  он  ощупывает
затекшие ноги, несколько шатающихся шагов, а потом  оклемался  и  к  своим
идет. Идет и, небось, уже видит в мечтах, как люди с гномами рука об  руку
стройными рядами идут брать  Куранаха  за  глотку.  А  там  и  пресловутая
могучая сила появляется, и все вокруг в мире  становится  огромной  горой,
доверху набитой железом, алюминием, камнями и прочим. А эльфы манатки свои
свернули и отбыли к чертям собачьим восвояси, а оркам туда путь заказан, и
они где-нибудь на морском берегу режут в  тоске  друг  друга,  потому  что
больше и резать-то некого. Дурак ты, гном. Не будет ни  большой  горы,  ни
исчезающих в небе эльфийских кораблей. А будет просто  грандиозная  резня,
потому что не одни гномы чувствуют  себя  обиженными,  уж  больно  сладкий
кусок  кинул  Друг  Союзу  Свободных  Народов.  А  вот  Чисимет  о  другом
размышляет, бурчит вслух:
     - Ну и жизнь. На западе война, на востоке  урхи.  А  в  самой  стране
совсем худо: стоит показаться опасным кому - тем же гномам, борцам с тьмою
- и, пожалуйста, клетка к услугам, и никто разбираться не будет.
     Ар добавляет:
     - А вообще-то говоря, система неплохая. Любого жителя можно к ногтю в
нужный момент прижать. Но будь у нас так в Круглом, я бы,  пожалуй,  ночью
спокойно бы спать не мог.
     Ар мудрец и политик, только не в спокойном сне  к  власти  причастных
дело, а в спокойном сне тех, кто под этой властью живет,  не  по  незнанию
спокойном, а по действительной честности тех, кому эта власть доверена.
     В лесу трубит то ли рог писклявый, то ли флейта басистая, на  полянку
является толпа лесных, во главе  которой  вышагивает  невысокий  худощавый
мужчина  -  не  мужик,  а  именно  мужчина  с  дубиной  на  плече.   Рядом
Ларбо-младший топает, он тащит  на  плече  здорового  живого  поросенка  с
завязанным ртом, что  не  мешает  ему  -  поросенку  -  время  от  времени
разражаться серией визгоподобных звуков. Нас он пока не видит -  на  шатер
глядит. Подошел к строению, поросенка шмякнул оземь, а навстречу из  шатра
вылезает невысокенькая бабенка, черные волосы до  плеч,  а  одежда  сильно
смахивает на наряд эльфа-воина, да это  он  и  есть,  только  перешитый  и
бусами да висюльками украшенный. Они стоят ко мне  боком,  друг  на  друга
любуются, и мне с ними все ясно. Бедняга Ларбо, каково ему сейчас будет!
     Поворачивает он голову, ах, сюрприз, Алек навстречу идет.
     - Как, ты жив, и все живы?
     - Как видишь. А ты тут тоже, я вижу, - пауза, - жив.
     Ларбо краснеет и  пускается  в  объяснения.  Дескать,  Анлен  хорошая
девушка, и он ее бесконечно уважает, но тут такое дело, и вообще -  судьба
и так  далее.  Мне  это  слушать  надоело,  и  я  ему  выдаю  плоды  своих
умопостроений:
     - Да что ты заладил - Анлен, Анлен! Дома твоя  Анлен,  леденцы  варит
для надежи и опоры Кун-Манье Первого.
     У Ларбо глаза принимают квадратную форму, а общий вид выражает мысль:
"Рехнулся парень с горя, а ведь в советниках ходил!". Но я  не  свихнулся,
этому подтверждение хотя бы то, что сама Анлен, на Ларбо глядючи, четко  и
ясно говорит:
     - Да, Ларбо, Анлен дома, и варит  леденцы.  Я  хоть  и  звалась  этим
именем, отнюдь не та, за кем ты увивался в Круглом царстве.
     Ларбо вконец потерян, бормочет:
     - А кто же тогда, и зачем ты тогда... - а Анлен в ответ улыбается, да
не обычной своей улыбкою, бессильной да  бессмысленной,  а  четко  так,  с
осознанием собственной ценности.
     - Ну, кто я, тебе знать не положено, да сама говорить  не  хочу,  имя
называть. А  зачем  -  пожалуйста.  Просто  спокойной  жизни  подлунных  и
подсолнечных народов грозит очередная опасность. Грозит  отсюда,  из  этих
мест, и упускать время нельзя - горький  опыт  борьбы  с  Врагом  кое-чему
научил. А вот что и в какой форме угрожает - неясно и неизвестно. Мое дело
- узнать об этой силе как можно больше, а удастся, так и  помешать  ей.  Я
думала попасть сюда через Южное Прибрежье, но получилось все быстрее и  не
так, как думалось. Да и я оказалась не такой  уж  талантливой  шпионкой  -
вон, даже Алек меня разгадал, хоть я эту Анлен  играла  и  старательно,  и
устала от этой маски очень. А теперь моя дорога - на север. Очень странные
дела творятся здесь, и главная их пружина - некто, именуемый здесь Другом.
     Ларбо:
     - Эх, если б ты еще и Андрея с Брыком нашла!  Их  опять  захватили  в
одной из стычек Куранаховские воины, и теперь их  отправили  "к  Другу  на
очищение".
     Я сажусь на землю и долго думаю, а когда придумываю, то снова встаю:
     - Что ж, Анлен. Тебе не придется идти одной. Я не сыграл против Врага
- так может, помогу в работе против, как его - Друга?
     Чисимет вздыхает:
     - Ты уж, Алек, извини, зря я тебя втравил в это дело.
     Потом он вынимает меч и принимается тереть его пучком травы.




                               ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


     В гробе я видел такие развлечения! Опять не поспал как следует, да  и
не то, чтоб кто-то разбудил, нет, сам проснулся.  Еще  бы!  К  утру  холод
такой пробирает, что и тюлень о костре мечтать начнет, да  еще  и  сырость
эта! Во всей тюряге единственный  подземный  карцер,  и  мне  его  отдали.
Льстит, конечно, такое внимание-то, но ей-богу, обошелся бы  я  нормальной
камерой, как те, что сверху. Там благодать, стены, конечно, как и у меня -
бревна неотесанные, зато сухие, и на небо можно поглядеть в щелочку.  Я-то
вижу его два раза в день по пять минут, когда на пытку водят. И сейчас вот
- часа через полтора-два тоже самое будет. Мне бы  поспать  еще,  да  поди
засни тут. Придется так сидеть, зубами постукивая, конвоя ждать.  Ох,  как
все это нудно, как надоело - кто б знал, и кому б  пофигу  не  было!  Даже
пытка смешить перестала, а поначалу такой комедией казалась!  Ведь  правда
же, смешно - сижу я мордою туп да покорен, а вокруг хлопочет колдун  энтот
безымянный, он заклятия кладет да пот с лица утирает, а я про  себя  такие
блоки ставлю, каких он даже понять не способен. Трудяге все  кажется,  что
еще чуть-чуть, и будет пытуемый  безволен  и  сговорчив,  веревки  вей  да
узелки вяжи десятками, и каждый раз удивляется, что это чуть-чуть никак не
кончается, но опять же каждый  раз  оптимизма  не  теряет.  Когда  средний
здешний  начальник   ходом   дела   поинтересоваться   заходит,   старикан
перспективы ему рисует самые радужные, что меня раньше  тоже  веселило,  а
теперь опять же - неинтересно. Интересно другое  -  сколько  я  тут  смогу
продержаться? Желательно, конечно, подольше. Чисимет с Андреями  наверняка
уже знают, что случилось, а  вытащить  кого-нибудь  из  этой  тюрьмы  дело
вполне реальное. Тюрьма - это, конечно, слишком  сильно  сказано,  слишком
чести много. Деревянный барак с погребом моим, четыре тролля  охраны,  три
краболова конвоя, и забор вокруг - вот и все препятствия.  Первый  Младший
Здешний, который всем этим заведует, маячить здесь не  любитель,  даже  на
"пытку" мою заходит по своей инициативе раз в три-четыре дня,  ну  еще  со
Средним  когда.  Наверно,  с  гораздо  большим   удовольствием   сидит   в
какой-нибудь здешней пивной или таверне и своим  видом  пытается  наводить
страх на окружающих... Пока я так размышляю, в каземате становится  совсем
уж невмоготу просто так сидеть, и приходится заняться утренней гимнастикой
-  для  сугреву  и  общего  развития.  Только  перехожу  от  приседаний  к
отжиманиям - скрипит лестница, за дверью слышно хриплое дыхание дуэтом,  а
затем с глухим бряком сбрасывается засов - это за  мной.  Что-то  рановато
сегодня пришли, это мне не нравится,  что-то  будет  нестандартное.  Дверь
распахивается, и в камеру  наполовину  втискивается  тролль,  цепляется  к
обручу у меня на шее и ведет вон, а второй в это время держит факел,  стоя
за дверью. Жмурюсь, моргаю, а когда глаза привыкают, удивляюсь еще раз.  У
лестницы стоит Первый Младший Здешний, и на меня  глядит,  заботливо  так.
Ничего не понимаю, все не как всегда. Хорошего ждать мне нечего, и пока мы
поднимаемся по лестнице, я прикидываю, будут ли меня сейчас  препровождать
в другое место, или наоборот,  специалист  сам  по  вызову  сюда  приехал,
безымянному помочь. Верхний коридор - два ряда решеток, и за ними  поперек
стенки - словом, зверинец. Клетки хитрые - чтоб засов изнутри не сдвинуть,
он еще сбоку клинышком приперт - абсолютная надежность, и никаких  замков,
умно! В конце коридора движется кучка народу, поглядывают по  сторонам,  а
то и задерживаются около какой-нибудь клетки. Два орка - видимо, охрана  -
какой-то мрачный рыцарь в плаще с мехом,  на  ногах  сапоги  до  колен,  и
магообразный  старичок.  Старче  сухонький,  маленький,  но  с  объемистой
бородой серебристого цвета. Внешнего эффекта не  производит,  но,  похоже,
вокруг него все сейчас и вертится. Правда, непохоже, что это специально по
мою душу, это успокаивает. Старичок с обстановкой знакомится, ну что ж,  и
мне не грех. Сзади меня лестница в мой подвал, и дверь, по которой меня во
двор и дальше на "пытку" водят. Справа, рядом за решеткой - пустая камера,
в ней лежат обрезки досок, пара запыленных щитов, копье  без  наконечника,
тряпье какое-то - в общем, подсобка, она не заперта. В камере слева  жилец
есть, мрачный орк со шрамом вместо одной брови.  Он  пялится  на  меня  из
глубины, потом подходит к решетке и, изогнувшись, глядит в сторону гостей,
насколько позволяет решетка. Нехороший у  него  взгляд.  Дальше  разобрать
трудно, да и времени уже нет - старичок со свитою  вплотную  приближаются.
Первый Младший подталкивает меня вперед, и принимается излагать: так мол и
так, человек народа неясного,  пойман  и  доставлен  из  лесу  за  болотом
зеленым, и  так  далее,  всю  историю  болезни.  Старичок  слушает  весьма
внимательно, а потом просит показать, что за вещи при мне  были  взяты,  и
один из  троллей,  не  дожидаясь  приказа  Младшег