е
прошло и десяти минут, а у нее время расписано...
     Ушибленный  зад  ныл,  но  слабость,   как   ни   странно,
постепенно     отпускала.     Наверняка    сказывалось    дикое
перенапряжение. Он все ускорял шаги,  сердце  скрипело,  однако
работало  достаточно  бодро.  Подходя  к дому, который так и не
стал его домом, а теперь чужой, услышал как неподалеку  проехал
микроавтобус.  Из  открытого  окна  на  третьем этаже какого-то
любителя ретро неслось "Каким ты был...".
     Открывая дверь парадного, услышал знакомый скрип  пружины.
Все  точно  так,  как  скрипела  и  раньше.  Слух восстановился
полностью! В неприглядном парадном все  также  как  солдаты  на
плацу  выстроились одинаковые коричневые ящики для почты. На их
ящике номер написан зеленой краской...  Зеленой!  Он  различает
зеленый цвет?
     Вдавил   кнопку,   загорелся  розовый  огонек.  Вверху  на
горизонтальном    табло    побежали    оранжевые    квадратики,
останавливаясь   через   равные   промежутки.   За  коричневыми
створками  опустилось  темное,   створки   дрогнули,   бесшумно
разошлись,  открывая  ярко  освещенную  теплым солнечным светом
кабину.
     Он шагнул,  привычно  вдавил  четырнадцатую  кнопку.  Лифт
бодро  понесся вверх, Кирилл настороженно прислушивался к тому,
что происходило в его теле, организме.
     Лифт остановился,  дверь  распахнулась,  и  он  шагнул  на
лестничную  площадку.  Дверь  с номером "55". Он поднес палец к
кнопке звонка, прислушиваясь к себе... Он снова слышал,  видел,
обонял, мыслил с прежней силой, яркостью, интенсивностью!
     -- Черт   бы  побрал,--  прошептал  он  вслух.  На  часах,
циферблата которых он не видел последние  три  дня,  оставалось
еще  четверть  часа  до  момента,  как  она  уйдет.-- Черт тебя
побери...
     Рефлекс экспериментатора, может быть,  неуместный  в  этот
момент,  развернул  его  к  лифту.  Слышно было как кабинка уже
уходит по чьему-то вызову вниз, и он на  всякий  случай  держал
палец  на  кнопке,  чтобы никто не опередил с новым вызовом. Он
готов  был  предположить,  что   лифт   не   придет,   придется
подниматься  по  лестнице,  но техника от нервного истощения не
страдала, на причуды психики плевала, и он все  же  увидел  как
распахиваются двери лифта.
     Опускались  с  той  же  скоростью,  Кирилл  читал "Правила
пользования лифтом", и вдруг ощутил, что свет в кабине меркнет.
Одновременно он перестал  улавливать  звук  мотора,  а  крупные
буквы расплылись, стали двоиться...
     Из лифта он вышел наощупь. Он уже с трудом отличал свет от
тьмы,  едва  нашел выход. Яркий солнечный день показался лунной
ночью, но пока спускался  с  крыльца,  ушла  и  луна...  Сердце
работало с трудом, словно он вдруг стал весить с полтонны.
     Он  ощупью  нащупал  лавочку, что стояла на прежнем месте,
сел, принялся инстинктивно мять  левую  сторону  груди.  Против
фактов  переть  трудно...  Без  этой  подлой, лживой женщины он
почему-то начинает слепнуть,  глохнуть,  на  него  наваливается
физическая слабость... Неужели за годы совместной жизни он стал
так  от  нее  зависеть?  Подлую  же штуку выбросила его нервная
система! Преподлейшую...
     Докурив сигарету,  он  все  так  же,  наощупь  двинулся  к
подъезду. Его подхватили осторожные руки, помогли войти в лифт.
Вероятно, что-то говорили, спрашивали, но он не слышал голосов.
     В  лифте он снова обрел способность видеть. Когда вышел на
лестничную площадку,  снова  мир  играл  всеми  красками,  шаги
приобрели  упругость. Долго держал палец на звонке. Дверь никто
не открывал. Змея улизнула,  мелькнула  мысль,  или  не  желает
открывать?
     Он  отчетливо  слышал,  как  по ту сторону двери заливался
звонок, вполне исправен, так что  колотить  ногами  бесполезно.
Все  больше  злясь, сжимал в карманах кулаки, и пальцы нащупали
затейливые фигурки брелков. Значит, он забыл ей вернуть ключи?
     Свирепея, он сунул в замочную скважину,  с  лязгом  открыл
дверь,  в  прихожей  громко  потопал, будто сбивал снег с ног в
разгаре  мая.  Змея  могла  специально  привести  какого-нибудь
хахаля  подруги, но он будет холоден и тверд и на провокацию не
поддастся. Забрать книгу, швырнуть ключ -- и  адью!  А  нервное
истощение   пройдет!   Если   понял   причину  расстройств,  то
перебороть сумеет...
     Он рванул дверь в комнату. Фрося сидела в дальнем углу  на
диване. Зареванная, с распухшими губами, жалко шмыгала носом --
тоже  красным  и  распухшим,  ресницы  потекли, и размазавшаяся
краска придавала лицу удивленный вид. Слез  было  столько,  что
вся  сидела мокрая, словно мышь, едва вылезшая из большой лужи,
даже подушка рядом лежала сырая.
     Она  выглядела  глубоко   несчастной,   Кирилл   даже   не
представлял, что можно быть такой несчастной.
     -- Могла  бы открыть! -- сказал он грубо, с трудом зажимая
рванувшую за  сердце  жалость.--  Кстати,  вот  ключ!..  Можешь
передать... новому.
     Он швырнул всю связку. Ключи громко звякнули о поверхность
стола.  Ее  лицо  не  изменилось, она все так же сотрясалась от
рыданий, и потрясенный Кирилл  как  при  ослепительной  вспышке
молнии  понял,  что...  эта самая злобная на свете фурия, самая
независимая и самостоятельная женщина, на самом деле давно  уже
смотрит  на мир т о л ь к о е г о г л а з а м и, и потому после
болезненного разрыва не видит вовсе!..
     Кляня себя во все корки, он осторожно опустился рядом и  с
нежностью,   какой  никогда  за  собой  не  знал,  обнял  этого
несчастного испуганного ребенка, который не может без него.
     Как и он без него.

     УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА

     Агент  К-70  вошел  в  кабинет,  вытянулся.  Сзади   мягко
захлопнулись двери. Агент вскинул подбородок, прижатые к бедрам
пальцы  подрагивали.  К  руководителю отдела убийств и диверсий
его вызвали впервые.
     При одном взгляде на шефа, круглоголового, с бычьей  шеей,
жуткими  шрамами на лице, которые стянули кожу так, что никогда
не улыбался, сразу становилось ясно, что шеф тяжело протопал по
всем ступенькам служебной лестницы, начиная с самых низов,  еще
с   тех   времен,  когда  убийства  и  диверсии  осуществлялись
традиционными донаучными методами.
     -- Агент К-70,-- четко сказал начальник отдела,  и  агенту
показалось,  что  в  кабинете  лязгнули огромные ножницы.-- Вам
поручается ответственнейшее задание. По данным нашей  разведки,
на  вражеской территории в секторе А-12 появился гений, который
может в будущем причинить нам  немало  хлопот.  Пусть  даже  не
будет  работать в военной области, но любой гений в стане врага
-- угроза нам. Вам поручается найти его и ликвидировать.
     От холодных жестких слов и ледяного тона словно бы  застыл
воздух во всем бункере.
     Агент  вытянулся  с  таким  рвением,  что кости хрустнули,
рявкнул:
     -- Слушаюсь!
     Он щелкнул магнитными подковами, но шеф заговорил снова, и
агент с удивлением услышал  незнакомые,  почти  сентиментальные
нотки:
     -- Вы  едете  в прекрасный город... Там было мое последнее
дело, потом засел здесь. В тех местах жил  талантливейший  поэт
Крестьянинов.  Не  слыхали?  То-то...  Вон  его  фото  в черной
рамочке. Еще молодой, но  о  нем  уже  заговорили!  Он  мог  бы
сделать  многое,  очень  многое...  К  счастью  для  нас, в его
местной организации еще не понимали, что сильный писатель стоит
ряда оборонных заводов, а его  продукция,  так  сказать,  равна
продукции  целой страны. А если гений экстра-класса, то и вовсе
неоценим...  Словом,  я  ликвидировал  его  четко,  красиво   и
надежно.
     Агент вытянулся снова:
     -- Доверие оправдаю! Какая у него охрана?
     Начальник поколебался, ответил:
     -- Видимо,  он  все  еще  не охраняется. Во всяком случае,
вчера еще, если верить разведке,  был  без  охраны.  Мы  должны
убрать  его  раньше,  чем противники пронюхают, что у них одним
гением стало больше.
     Агент разочарованно вздохнул. Начальник отдела словно  нож
всадил взглядом, предупредил жестко:
     -- Не  расслабляйтесь!  Пока  прибудете,  измениться может
многое. И пусть у вас не будет  сомнений!  Убивайте,  убивайте!
Ликвидация  противника  -- не убийство, а необходимый компонент
войны.
     Агент К-70 отдал честь и,  четко  печатая  шаг,  вышел  из
кабинета.  В  коридоре  его  уже ждали два инструктора по видам
вооружения.

     Борис возвращался поздно. Луна часто  пряталась  за  тучи,
становилось   совсем   темно.   Город   спал,   фонари  светили
вполнакала. Окна домов были темными, и он шагал как  в  ущелье,
слыша только сухой стук своих шагов.
     Умные  ребята  собрались  у  Шашнырева,  умные  и знающие.
Сперва пасовал перед именитыми соперниками: звезда  на  звезде!
-- но  азарт  увлек  в гущу, вскоре же ощутил, что не уступает,
часто проникает глубже, нередко видит шире,  во  взаимосвязи  с
другими явлениями...
     Задумавшись,  пересек  улицу  и  вступил  в скверик. После
дождя дорожки  раскисли,  зато  срежет  угол  и  дома  окажется
быстрее...
     -- Эй, парниша!
     Он  вздрогнул,  очнулся.  Дорогу  загородили четыре темные
фигуры. Все на голову выше и чуть  ли  не  вдвое  шире.  Фонарь
светил в лицо, и Борис видел только угольные силуэты, массивные
как чугунные тумбы.
     Один,  низколобый  и  широченный, с тяжелыми вывернутыми в
стороны ручищами надвинулся, оскалил во тьме зубы, блестящие  и
острые:
     -- Понимаешь. Сигареты кончились...
     -- Я не к-к-курю,-- пролепетал Борис.
     Ноги  подкосило острое чувство беспомощности. И с одним не
справится, а тут четверо. Двое уже заходят за спину,  чтобы  не
убежал.  А  если  бы  сигареты нашлись? Ответили бы, что не тот
сорт.
     -- Ах, не куришь? -- протянул передний.
     К Борису приблизилось огромное как  вырубленное  из  камня
лицо с тяжелыми надбровными дугами и огромной челюстью.
     -- Ах, ты еще сопельки жуешь... Ах, ты еще сосешь...
     Остальные  грубо  захохотали.  Верзила  почти  нежно  взял
Бориса за рубашку, притянул к себе ближе. Перед носом у  Бориса
появилось    волосатое   бревно   руки,   по   глазам   ударили
ядовито-синие буквы: "Нет в жизни счастья".
     Он тоскливо ждал ударов, боли, от страха  в  животе  стало
холодно,  но  четверка, окружив его плотнее, млела от восторга,
наслаждалась беспомощностью жертвы, его дергали за нос, щелкали
по ушам и  губам,  щипали,  похохатывали,  предлагали  то  одну
забаву,  то другую, а щелчки и дерганье становились все грубее,
гоготали все громче, входили в раж, и он уже  знал,  что  будут
бить  свирепо,  сокрушая  ребра  и кости, разобьют ногами лицо,
искалечат, а то и забьют совсем...
     -- А ну отпустите парня!
     Голос был негромким.  Мучители  остановились,  опешив.  Из
соседней  аллейки вышел невысокий парнишка. Такого же возраста,
что и Борис, сложением даже мельче.
     -- Алеха,-- пролепетал тот, что взялся за Бориса первым,--
что за гнида, а?
     -- Не знаю,-- ответил Алеха тупо, не сумев выдавить ничего
остроумного или хотя бы похабного.
     -- Так придуши ее! -- взревел вожак возмущенно.
     Алеха, исправляя оплошность, ринулся на смельчака.  Р-раз!
Страшный  удар  остановил  Алеху буквально на лету. Второй удар
сокрушил,  хрустнули  кости...  Алеха  рухнул  без  звука,   на
асфальте плеснуло, словно упал тюлень.
     Трое  оцепенели,  и  парнишка  налетел  на них сам. Кулаки
работали как стальные поршни. Трое по разу только взмыкнули,  и
вот  уже  все  на  асфальте... Еще дальше головой в кусты лежал
Алеха.
     -- Вот  так-то,--  сказал  парнишка   удовлетворенно.   Он
отряхнул  ладони,  и  Борису  послушался  сухой  треск,  словно
сталкивались дощечки.-- За что они?
     -- Хулиганы,-- прошептал Борис. Губы тряслись, и сам  весь
дрожал и дергался.-- Им не надо повода... Сами найдут.
     -- Так    надо   уметь   защищаться,--   сказал   парнишка
презрительно.-- Эх, ты!.. И не дрался, а нос тебе расквасили!
     Борис стер  кровь  с  губ,  зажал  ноздри.  Когда  закинул
голову, прямо перед ним заколыхалось темное звездное небо. Душа
еще   трепетала   от  сладкого  ужаса.  Звероподобные  гиганты,
казавшиеся  несокрушимыми,  лежали  поверженные.  Один  пытался
подняться, но руки разъезжались, и он брякался мордой в лужу на
асфальте.
     -- Пошли,-- сказал парнишка,-- умоешься.
     Когда  вышли из переулка на улицу, Борис при свете фонарей
хотел рассмотреть избавителя, но тот вдруг  изменился  в  лице,
сильно  толкнул.  Борис  отлетел  в сторону, еле удержавшись на
ногах, тут же на высокой  ноте  совсем  рядом  на  миг  страшно
вскрикнули  тормоза,  ударило  смрадом  бензина  и мазута, мимо
пронеслась как снаряд тяжелая гора из металла, толстого  стекла
и  резины.  Виляя по шоссе, МАЗ резко повернул за угол, едва не
выскочив на тротуар.
     -- Сволочь,-- сказал спутник Бориса свирепо.
     Борис в страхе смотрел на то место, где пронесся грузовик.
Земля с трудом  выпрямлялась  после  пронесшегося  многотонного
чудовища.
     -- Спасибо,--  прошептал  он.  Губы  запрыгали снова.-- Ты
меня прямо из-под колес...
     -- А ты не мечтай на улице! Ладно-ладно, не раскисай.
     -- Сегодня получка,-- объяснил Борис  растерянно.--  Район
не  самый  благополучный, как видишь... Пьяные бродят, лихач за
рулем...
     -- Хорошо,  если  только  лихач,--  пробормотал   странный
парнишка   угрюмо.--   Тут   каратэ  не  спасет...  Меня  зовут
Анатолием. Я с турбинного, живу в общаге.
     -- Я аспирант кафедры математики. Сененко Борис.
     -- Эх ты, аспирант Боря... Вон колонка! Пойдем, обмоешься,
ты в крови.

     Кирпич сухо треснул, половинки  провалились,  бухнулись  в
траву, ярко-красные как окровавленная плоть. Борис, еще не веря
глазам, повернул занемевшую ладонь ребром вверх. Твердая желтая
кожа,  твердая  как рог, как копыто, а в ней красные бусинки...
Не кровь, это врезались или прилипли крупинки обоженной глины.
     Второй кирпич поспешно лег на подставку вслед  за  первым.
Резкий  взмах...  Обе  половинки  с силой ударились в землю. Из
разлома взвилось как дымок красное облачко мельчайшей пыли.
     Борис с усилием разогнул спину. Между  лопатками  прополз,
плотно  прижимаясь  ядовитым  брюхом к горячей коже, неприятный
холодок, застывшие мышцы ныли.
     От дома донеслось бодрое:
     -- Удается?
     Борис промолчал. Первый успех, как ни странно, не окрылил,
на новые свершения не подтолкнул.
     -- Удается? -- спросил Анатолий  снова.  Он  выпрыгнул  из
окна, пошел к Борису.
     -- Да.
     -- А почему такой мрачный?
     -- Не  знаю.  Слишком  уж все... Да и получится ли из меня
каратэка?
     -- Получится!  --  воскликнул  Анатолий.--  Ты  талантище!
Месяц всего тренировался, а уже кирпичи колешь. Теперь и черепа
сможешь   рубить  так  же  запросто.  Осталось  только  освоить
несколько приемчиков, и ты непобедим!
     Борис задумчиво потрогал загрубевшие ладони.
     -- Заманчиво,-- сказал он неуверенно.-- Вот только было бы
в сутках часов сорок, а то на математику ничего не остается! За
месяц так и не выбрался... Каратэ берет тебя с потрохами.
     Анатолий задумался, ответил со вздохом:
     -- Да,  спорт  требует   человека   целиком,   а   желание
реабилитироваться  может  завести  далеко... Но ты от каратэ не
отрекайся полностью, пробуй совместить с математикой. Ведь надо
быть в первую очередь не  математиком,  а  человеком,  то  есть
полноценным  мужчиной,  чтобы мог постоять за себя и за других!
Обидно, что эта мразь, у которых всего одна извилина, да  и  то
прямая  --  между  ягодицами,  берут  над  нами  верх хотя бы с
помощью кулаков! Лично я, например, этот вопрос решил.
     Борис с уважением смерил взглядом его суховатую фигурку:
     -- Да. Тебе легче.
     -- Не  скажи,--  засмеялся  Анатолий.--  Слушай,  а   если
встряхнуться  малость?  К тренировкам вернешься, когда появится
желание. А сейчас едем!
     Людей на улице было мало, шла двадцатая серия "Приключений
майора Чеховского". Когда вошли в метро, Анатолий  огляделся  и
вдруг оттащил Бориса от края перрона.
     -- Не  стой  так близко,-- шепнул он сердито.-- Время пик,
еще столкнут ненароком на  рельсы!  Ты  ж  такой  рассеянный...
Никогда близко к краю не становись.
     Поезд   доставил   их   к  конечной  остановке,  эскалатор
подхватил  и  вынес  на  поверхность.  Борис  поежился,  втянул
голову,  спасаясь  от  холодного ветра. На выходе из подземелья
услышали жалобное:
     -- Молодые люди, купите лотерейки! Завтра тираж!
     На них умоляюще смотрела хорошенькая молоденькая  девушка.
Губы  ее полиловели, она зябко куталась в легонькую кофточку, а
из-за ее спины наползала, прогибая небо, угольно-черная туча.
     Анатолий удивился:
     -- Вы нам?
     -- Вам,-- ответил девушка, ее  губы  еле  шевелились.--  А
что?
     -- Неужели,--  сказал  Анатолий  оскорбленно,-- я похож на
человека, который покупает лотерейные билеты?
     Сверхтренированный, всегда  знающий  что  делать,  он,  по
мнению  Бориса,  конечно  же,  не был покупателем лотереек. Сам
вырвет  все,  что  захочет,  со  дна  морского  достанет,  если
возжелает...
     -- А  вот  я,-- сказал Борис неожиданно даже для себя,-- в
коленках слабоват, потому рискну. Девушка, мне билетик.
     -- Ты что? -- изумился Анатолий.--  Не  позорься!  Слабаки
покупают!  Ничтожества,  которые  сами  ничего  не могут, вот и
надеются на  слепой  случай.  Держи  карман,  отвалят  крупными
купюрами!
     -- Девушка,-- сказал Борис,-- Я передумал, мне десяток.
     Девчонка   торопливо   отсчитала  ему  билетики,  схватила
деньги, пока гонористый парень не  передумал.  Анатолий  развел
руками.   Борис  принялся  зачеркивать,  и  Анатолий  сказал  с
язвинкой:
     -- Тогда уж рисуй до конца, зачеркивай одинаковые!
     Борис бросил карточки в ящик  с  надписью  "Спортлото",  а
Анатолий  заговорил  увлеченно,  словно бы и не было только что
нелепой микростычки из-за лотереек:
     -- Все-таки йоги добились многого! Знаю одного,  живет  на
городских  харчах, а выглядит на сорок лет моложе! Семьдесят, а
дают тридцать! Поездил везде, все повидал, все перепробовал, во
всем поразвлекся...  А  вот  на  что  мы  будем  годны  в  свои
семьдесят?
     -- Как же в городе сумел... Свежий воздух надо, питание, а
тут все на ходу! Часто всухомятку.
     -- В   том-то   и   дело,--   воскликнул  Анатолий,  сразу
загораясь.-- Оказывается, еще как можно!
     Дверь  им  открыла   хорошенькая   девушка,   миниатюрная,
загорелая,  блестящеглазая. С любопытством взглянула на Бориса,
раздвинула  губы,  блеснув  жемчужными  зубками,  но  глаза  ее
смотрели вопросительно.
     -- Леночка,--  сказал  Анатолий,--  это  мой друг Боря. Он
восходящая звезда в математике, но человек застенчивый,  потому
всецело отдается под твое покровительство.
     Глаза  у  Лены  были крупные, живые, но за ними угадывался
мозг, пытливый и сильный. Борису она понравилась.
     -- Милости просим,-- сказала  она  щебечуще.--  Ох,  Толя,
зачем  столько  вина?  Ребята  принесли больше, чем достаточно.
Заходите, располагайтесь.
     В большой комнате у низкого столика сидели в вольных позах
двое мужчин в глубоких креслах. Как определил про  себя  Борис,
богемного  вида.  Один лысоватый, с русой неопрятной бородой, в
блузе, с выпирающим животиком, второй  утопал  в  иссиня-черных
лохмах,  что  блестящими  водопадами струились на плечи, спину.
Глаза у него сверкали как уголья,  черные  брови  нависали  как
грозовые тучи.
     Между  ними  на столике высились три бутылки вина, две уже
наполовину  пустые.  Лохматый   сосал   трубку   и   благодушно
посматривал  на  диван, где спортивного вида парень целовался с
девушкой.
     Лена, оставив прибывших,  охнула  и  упорхнула  на  кухню.
Анатолий  коротко представил Бориса мужчинам, имена которых тот
тут же забыл, усадил за другой стол, налил фужер вина:
     -- Давай! Надо развязаться, а то как в цепях. Нельзя мозги
перенапрягать только в одном направлении. Зато после встрясочки
зара