ночи вспыхивали молнии, погромыхивало.  Корабль  шел  ровно,  о
качке   не   было  и  речи:  на  столике  горделиво  возвышался
длинноногий бокал, доверху наполненный соком.
     Но  все  что-то  сопутствующее  таким  грозам  действовало
угнетающе. То ли пониженное давление плюс солнечная активность,
то  ли еще что-то. Все-таки человек -- часть природы и живет по
ее законам.. Любое возмущение на Солнце, противостояние  Марса,
даже   приливные   атмосферные   волны,  вызванные  гравитацией
планет-гигантов Юпитера и Сатурна,-- все это властно вторгается
в психику, вносит возмущение в симфонию человеческой души..
     В конце концов  Назар  полез  в  аптечку.  Там  отыскались
великолепные транквилизаторы: мощные, не кумулятивные, приятные
на  вкус.  Вообще-то  он  редко  прибегал  к лекарствам, но это
сейчас было оправдано трудностью плаванья  в  открытом  океане.
Вот  уже  восьмой  день не видят они ничего, кроме однообразной
морской глади.
     Проглотив пару таблеток, Назар подумал и добавил к ним еще
две: поправочный коэффициент на отвратительную погоду. По  телу
стала  растекаться  успокоительная  теплота,  кровь побежала по
жилам быстрее, приятно защипало в кончиках пальцев, а в голове,
напротив, стало легко и хорошо.
     Он решил лечь и потянулся к  шторе,  чтобы  задернуть  ее,
отгородиться  от  холодного  негостеприимного  мира...  В  этот
момент там, за иллюминатором, сверкнула яркая молния,  осветила
страшные  апокалиптические  тучи,  их  неправдоподобно  лиловые
рваные края и.. парусный  корабль,  который  несся  по  бурному
морю.
     Это  было  невероятно.  Однако  Назар  отчетливо  видел  в
двух-трех кабельтовых странный парусник, стремительно мчавшийся
параллельным курсом, лишь постепенно отставая... Его  накрывали
волны,  но он упрямо взлетал на следующий чудовищный вал, чтобы
снова  провалиться  в  бездну.  По  морю   неслась   каравелла,
настоящая  каравелла!  На  таких ходили Колумб и Васко да Гама.
Высокие надстройки на носу и корме,  три  мачты.  На  гроте  --
красивый  косой  парус,  на  бизани -- поменьше, тоже косой, на
фоке -- почти квадратный.
     В памяти мелькнул эпизод из детской  кинокартины:  залитая
ярким  солнцем,  в море выходит празднично расцвеченная флагами
каравелла. Гремит оркестр, ослепительно сияют медные  пушки,  а
над  кораблем  сверкают  белизной  крылья  парусов,  похожих на
утренние  облака.  У  борта  ласково  плещутся   синие   волны.
Каравелла,  выкрашенная  в  темно-коричневый  цвет, удивительно
гармонирует со всем миром и  легко  скользит  по  воде.  Именно
скользит:  не  вспарывает  ее, не бороздит, а несется неслышно,
словно над волнами летит огромная сказочная птица...
     На палубе улыбающиеся  моряки  машут  шейными  платками  и
треуголками.  Все как один загорелые, белозубые, с мускулистыми
руками. А на капитанском мостике,  небрежно  сбивая  тросточкой
клочья  белой  пены,  которую  туда  взметнул ветер, стоит тоже
загорелый, обветренный ветрами семи морей просоленный  капитан.
У  него красивое мужественное лицо. Из рукавов богатого камзола
выглядывают знаменитые брабантские кружева,  на  широком  белом
шелковом  поясе  висит  длинная  шпага с затейливым эфесом, над
которым  работали  лучшие  мастера  Милана,  а  ножны  украшены
драгоценными камнями...
     Вспышка    молнии   продолжалась   миг,   но   изображение
впечаталось   в   сетчатку    глаза    и    длилось,    поражая
неправдоподобностью:  неподвижные,  как  дюны  из грязно-серого
песка, застывшие волны и замерший в стремительном беге странный
парусник!
     Назар вскочил, заметался. Потом решился: сорвал  со  стены
спасательный  жилет,  без  которого  капитан  запретил  научным
работникам выходить на палубу, кое-как  напялил  и  выскочил  в
коридор,  который  плавно  изгибался  вдоль  борта. Пробежав по
нему, бросился наверх, миновал один пролет,  второй,  третий...
Мелькнула  мысль  воспользоваться лифтом, но осталось всего два
пролета -- и вот он выскочил на верхнюю палубу.
     Едва удержался под ударами шквального  ветра,  лицо  стало
мокрым  от  мельчайшей  водяной пыли. Гром грохотал так, словно
над самой головой рушились горы, в рваных, быстро бегущих тучах
мелькал красноватый отблеск молний.
     Назар подбежал  к  борту.  Волны  дыбились  далеко  внизу,
брызги  тоже  не  достигали  вознесенной на высоту пятиэтажного
дома палубы.
     В неверном блеске  молний  Назар  снова  увидел  старинный
парусный  корабль.  Теперь  он был уже далеко позади и отставал
все больше: даже при ураганном  ветре  не  парусам  тягаться  с
атомной турбиной!
     -- Каравелла...--     прошептал     Назар,--     настоящая
каравелла... И позвать никого не успею! Вот дурак,  фотоаппарат
не захватил...
     Стремясь   не   терять   парусник  из  виду,  он  побежал,
поскальзываясь на мокрой палубе, вдоль борта.  Мрак  постепенно
заволакивал  каравеллу,  она  становилась  все меньше и меньше,
молнии освещали только паруса, потом только  самый  большой  из
них...
     Назар  все  ускорял шаги.. Быстро выскочил на корму, чтобы
бросить прощальный взгляд на парусник, и в этот  момент  палуба
под ногами резко дернулась, ушла назад. Назар невольно, ускорив
бег,  чтобы  не упасть, налетел на фальшборт, больно ударился о
него грудью. На мгновение  перехватило  дыхание,  и  тут  он  в
страхе  понял, что силой инерции его перебросило через борт. Он
косо летел вниз в бешено бурлящие волны и еще в воздухе увидел,
что атомный корабль, уходя от бури, резко набрал скорость и как
бы поднялся выше.
     В этот миг Назар ударился о воду, ушел в  нее  с  головой,
ощутил  дикий  холод  и  боль  в ушибленной груди. Его крутило,
сжимало, рвало на части, потом  выбросило  на  поверхность.  Он
оказался  в  некоем  подобии  резиновой лодки, под головой была
упругая подушечка -- это  включилась  система  жизнеобеспечения
спасательного  жилета.  По  спине  разлилась  приятная теплота:
автоматически сработали  нагревательные  элементы.  Будь  здесь
даже Ледовитый океан, они сумеют поддержать нужную температуру,
а запаса энергии хватит на несколько лет.
     И все же Назар ощущал смертельный ужас. Он раскачивался на
волнах над бездной. Он слышал свой крик, барахтался, бил руками
по воде,  но  едва  доставал  ее  кончиками пальцев, потому что
спасательный жилет раздулся, приподнял его над  водой,  защищая
от волн.
     Дважды  он  ударился  лицом  о  трубочку,  что  вылезла из
жилета, пока не вспомнил, что там в отсеке разогревается  какао
и  что с момента удара о воду включилась аварийная радиостанция
жилета. Сейчас на корабле уже ревет сирена, на карте вспыхивают
лампы, автоматически выходят на цель пеленгаторы.
     Ветер и волны несли  его  в  ночь,  ледяной  мрак.  Вверху
страшно грохотало, в лицо свирепо били брызги.
     Вдруг  впереди вырос темный скошенный силуэт судна, вверху
угадывалась громада  паруса.  Мимо  стремительно  несся  легкий
корпус  каравеллы...  Той  самой, из-за которой он и оказался в
океане!
     Назар не успел что-либо сообразить, крикнуть,  как  сверху
прогремел  гулкий голос. Ему ответил второй, резкий и властный.
Кричали на незнакомом языке, Назар собирался закричать в ответ,
но в этот момент его дернуло, потащило,  он  ощутил,  что  тело
вдруг  потяжелело,  и  вот уже болтается в воздухе, свет молний
озаряет бешено мчащиеся под ним волны.
     У борта его подхватили.  Он  ударился  о  что-то  твердое,
тяжело  перевалился и упал. Спасательный жилет с шумом выпускал
воздух, перед глазами, едва не ободрав  лицо,  мелькнул  мокрый
пеньковый  канат  с  крюком  на конце, которым его подцепили за
стальные дуги жилета и вытащили.
     Назар попытался подняться на ноги, но палуба вдруг  встала
вертикально,   сверху  обрушилась  гора  ледяной  воды,  и  его
потащило по  деревянному  настилу  палубы.  Он  тщетно  пытался
ухватиться за что-нибудь. В какой-то момент ноги ощутили опору,
вода,  что  влекла  Назара,  с  шумом  устремилась  дальше.  Он
извернулся,  схватился  за  чугунную  тумбу,  к  которой   были
принайтованы  три  толстых, туго натянутых каната, и посерел от
ужаса. Назар был уже у противоположного борта,  и  рядом  через
прорубленные   в   нем   отверстия  обратно  в  море  водопадом
низвергалась вода.
     Палубу под ним бросало то вверх, то вниз, и встать  он  не
мог.  Ледяной  ветер  не  давал  поднять головы, и все же Назар
кое-как дотянулся до ближайшего каната и  поднялся,  уцепившись
за него обеими руками.
     Он находился у левого борта. Палуба ходила ходуном, голова
кружилась,  к  горлу  подступала  тошнота.  Особенно мучительно
было, когда корабль проваливался.
     Волны глухо били в борта,  оснастка  трещала,  под  ногами
гуляли  потоки  воды. Чуть посветлело; проглянула луна, заливая
все мертвенным фосфорическим сиянием, да и глаза чуть  привыкли
к  темноте, но рассмотреть что-либо было трудно: мелькали тени,
люди бегали, сипло и тяжело дыша,  таскали  канаты  и  железные
крюки,  убирали часть парусов, а над головой страшно свистело в
реях и недобро скрипели мачты.
     Шагах в пяти впереди маячила коренастая  фигура  человека,
который   стоял   за   штурвалом..  Огромный,  широкоплечий,  в
старинной морской одежде, он с трудом справлялся со  штурвалом,
который сопротивлялся, норовя вырваться из рук.
     Назар  трясся от холода. Пробовал сдерживаться, но крупная
дрожь сотрясала  все  тело.  Дрожали  руки,  которые  буквально
приросли к канату, стучали зубы.
     Канат  отпустить  он  решался,  чтобы  не унесло волной за
борт, и только тревожно смотрел  на  бегающих  людей,  которые,
свободно  лавируя в паутине туго натянутых канатов, карабкались
по вантам, ползали по реям.
     Команда работала, напрягая последние силы. Почти все  были
в лохмотьях, с бледными истощенными лицами.
     Из  тьмы,  пронизанной  ветром и брызгами, появились двое.
Оба были в старинных потертых камзолах, на локтях  зияли  дыры.
Широкие  морские  брюки  обветшали  до такой степени, что давно
потеряли свой  первоначальный  цвет,  а  внизу  истрепались  до
бахромы.
     Остановились  перед  Назаром.  Один  из  них сказал что-то
резко и повелительно.  Назар,  глядя  на  него  во  все  глаза,
виновато пожал плечами: не понимаю...
     Человек,  который  стоял перед ним, был очень стар, хотя и
сохранил крепость мускулатуры. Над голым черепом торчал  венчик
неопрятных   седых  волос,  лицо  казалось  худым,  жестким,  с
резкими, словно вырубленными чертами,  а  глаза,  голубые,  как
небо,   и  беспощадные,  как  блеск  обнаженной  сабли,  горели
неистовым, исступленным огнем.
     Второй тоже сказал что-то, вероятно,  повторил  вопрос  на
другом  языке.  Этот человек был исхудавшим еще в большей мере.
Лохмотья изношенной рубахи держались на  веревочках,  да  и  те
были в узелках разного цвета и толщины. А из-под этих лохмотьев
торчали,   едва   не   прорывая  тонкую  бледную  кожу,  острые
ключицы...  На  левом  боку  рубахи  зияла  дыра,  сквозь   нее
виднелись  ребра. Задав вопрос, он закашлялся, выплюнув сгусток
крови и обессилено схватился за канат.
     -- Не понимаю,-- ответил Назар, ощущая, как бешено  стучит
сердце.-- Не понимаю! Я русский, меня сбросило с корабля...
     Старший,  в  котором Назар угадывал капитана, снова сказал
что-то жестко и отчетливо, словно ударил железом о железо.
     С реи спрыгнул матрос. Это был высокий костлявый человек в
истрепанном камзоле, натянутом на голое, посиневшее  от  холода
тело.
     -- Шпрехен за дойч? -- спросил он.
     Назар покачал головой. Увы, немецким он не владел.
     -- Ду ю спик инглиш?
     Это  спрашивал  тот  же  матрос. Голос у него был хриплый,
простуженный и к концу фразы слабел,  словно  матроса  покидали
силы.
     -- Ноу,-- ответил Назар.
     Матрос сделал еще попытку:
     -- Парле ву франсе?
     Получив отрицательный ответ, оглянулся на капитана, развел
руками   и  скрылся.  Подошел  еще  один,  такой  же  худой,  в
лохмотьях, задал тот же вопрос на испанском,  итальянском,  еще
каких-то языках. Капитан уже начал проявлять нетерпение.
     Вдруг в стороне раздался голос:
     -- По-русски понимаешь?
     Назар  встрепенулся.  В двух шагах от него с усилием тянул
канат бородатый человек. На нем была  заплатанная  рубаха.  Без
ворота,  без  пуговиц,  зато  на  голой груди мотался на тонкой
цепочке нательный крестик.
     -- Понимаю,-- торопливо крикнул Назар.-- Я  русский!  Меня
сбросило за борт... А кто вы?
     -- Люди,   как  видишь,--  ответил  с  натугой  бородач  и
замолчал, изо всех сил подтягивая толстый конец.  Закрепив  его
за кольцо, вделанное в палубу, сказал медленно, глядя наверх на
паруса:
     -- Идем  к  новым  землям.  Капитан  у  нас вон тот... Ван
Страатен. Дай только обогнуть этот анафемский мыс и тогда...
     У Назара перехватило дыхание.  Значит,  он  на  знаменитом
Летучем  Голландце? Да, корабль стар, безнадежно стар. Скрипели
и раскачивались под ударами шторма потемневшие мачты, канаты то
провисали, то натягивались так резко, что каждую  минуту  могли
лопнуть.   Деревянная   палуба  и  борта  латаны-перелатаны,  в
кормовой надстройке зияют дыры...
     Ван Страатен  скользнул  взглядом  по  спасенному,  что-то
сказал  помощнику  и тяжело пошел к рулевому. Помощник кивнул и
быстро побежал вдоль  борта,  ловко  перебирая  руками  паутину
канатов.
     Назар,  борясь  с  подступающей от качки тошнотой, спросил
земляка, который невесть как очутился на призрачном корабле:
     -- А кто ты? Как попал сюда?
     Тот неопределенно пожал плечами. Он не смотрел на  Назара:
над  головой  дрожала  и  выгибалась  дугой рея, туго натянутые
канаты звенели. Парус гудел, оттуда летели брызги и смешивались
с клочьями пены и потоками воды, что гуляла по палубе.
     -- Попал,  как  все  попали,--  ответил  наконец   земляк.
Подпрыгнул, закрепил конец потуже и объяснил:
     -- Человек  я, а не скотина. Иван Васильевич отменил Юрьев
день, да с нами совет не держал... Подожгли мы с двумя бедовыми
смердами усадьбу, порешили боярина да  и  подались  на  вольные
земли...  По  дороге  встретились  с конными ратниками. Те двое
отбились -- порубили пятерых, а  мне  леший  дорогу  перебежал:
упала лошадь и придавила. Пока выбрался, тут и скрутили. Да все
одно  утек,  пробрался  в  чужие  земли..  Да  что долго баить!
Мытарился, но ни перед кем спину не гнул. А потом дознался, что
сыскали божий свет за морем-окияном, где нету еще ни  бояр,  ни
царей.  Нанялся  я  плотником,  набрали  команду...  Эх, нам бы
только сей мыс миновать!
     Он свирепо выругался, погрозил тучам кулаком. Суставы были
красные,  распухшие,  все  в  ссадинах  и  воспаленных   язвах.
Когда-то  это  был  красивый  человек, лицо и сейчас оставалось
сильным и мужественным,  но  беззубый  рот  западал,  а  желтую
нездоровую кожу исполосовали старческие морщины.
     "Вольные  земли,--  думал  Назар.  В  виски стучала кровь,
путала мысли.-- Ну да, тогда еще существовали такие места, куда
уходили  наиболее  вольнолюбивые  люди.   Не   будь   у   этого
непокоренного  человека шанса попасть на вольные земли Америки,
в России вспыхнули бы другие боярские усадьбы, одним восстанием
было бы больше..."
     -- Вам не обогнуть в  бурю  мыса  Горн!  --  сказал  Назар
тяжко.--  Сейчас  океаны бороздят лайнеры, и то им тяжело, хоть
там и радары, и пеленгаторы,  и  атомные  турбины...  А  вы  на
паруснике!
     И  тут  снова  прогремел  трубный глас капитана, буквально
пригвоздивший Назара к палубе. Плотник что-то ответил, указывая
на спасенного.
     Назар закричал, стараясь перекрыть рев бури:
     -- Возвращайтесь  в  порт!  Слышите?..  Древнее  проклятие
потеряло  силу, вы уже не обязаны снова и снова пытаться обойти
мыс Горн!
     -- Потеряло силу? --  переспросил  плотник  недоверчиво.--
Откель ты ведаешь?
     -- Вы ж видите, я разговариваю с вами! А я из мира обычных
людей!  Вы  соприкоснулись  с  обычным  миром, вы вошли в него.
Теперь живите по его законам!
     Корабль бросало немилосердно, у Назара мутилось в  голове,
но  он  продолжал через силу, крепко держась за канат и даже не
пытаясь увернуться от потоков воды:
     -- Мир прекрасен, поверьте! Вернетесь в порт, будете жить,
просто жить, а не страдать.
     Плотник сказал хмуро:
     -- Каждый глоток воды бережем. Половина команды слегла  от
голода, остальные тоже слягут...
     -- Возвращайтесь!  -- повторил Назар громко и радостно. Он
был  счастлив,  что   первым   принес   скитальцам   весть   об
освобождении  от страшной клятвы, из-за которой те скитаются по
морю.
     Плотник что-то  крикнул  капитану.  Ван  Страатен  казался
Назару   похожим  на  каменное  изваяние,  намертво  вросшее  в
деревянную надстройку корабля. Стоит, разглядывая  в  подзорную
трубу кромешную тьму, и нипочем ему буря, нипочем лишения...
     Ван Страатен ответил резко и категорично. Назар вздрогнул,
ощутив  по  тону отказ. Плотник несколько мгновений раздумывал,
опустив голову, потом сказал:
     -- Верно сказал... Что значит грамоте обучен...
     -- Что? Что он сказал?
     Цепляясь за выступы, канаты и  скобы,  Назар  пробрался  к
человеку за штурвалом, возле которого стоял неподвижный капитан
и все так же неотрывно смотрел в подзорную трубу.
     Плотник тоже подошел к ним.
     -- Почему не хотите вернуться? -- спросил Назар.
     Плотник  перевел.  Ван  Страатен смотрел в темень, которую
лишь изредка разрывали молнии, освещая бешено мчащиеся облака.
     -- Я дал слово,-- ответил он надменно,-- и я его сдержу.
     -- Но проклятье потеряло силу! --  закричал  Назар.--  Оно
над вами не властно!
     -- Какое  еще  проклятье? -- сказал Ван Страатен зло.-- Мы
сами поклялись обойти этот проклятый мыс!
     -- Но вы уже не бессмертные странники,--  заорал  Назар.--
Вы  --  люди!  Простые  смертные люди! Теперь вам осталось жить
недолго, как и всем  нам.  Корабль  вот-вот  рассыплется,  люди
болеют. Вы никогда не одолеете в этом корабле мыса Горн!
     -- Мы  никогда  не повернем вспять,-- ответил Ван Страатен
сухо и неприязненно.
     Он так и не отнял подзорную трубу  от  глаз.  Что  он  мог
увидеть там, где пасовали радары?
     Назар  чувствовал  отчаяние и злость. Что сказать еще, как
убедить? Идиотское  рыцарство,  ложное  понятие  чести  погубит
корабль  и  команду.  Измученные,  голодающие,  закостенелые  в
предрассудках -- что они знают о новом сверкающем мире?
     -- Вы погибнете! -- крикнул снова.
     -- Но имена останутся жить.
     А   плотник,   смягчая   резкость   капитана,    попытался
растолковать:
     -- Разумеешь,  и  так  слишком  много  таких, которые рады
отречься от слова правды, дай только повод... Нам надо  идти  в
шторм.  Если  не  повернем,  то может быть и там, на суше, хоть
кто-то не свернет, не отступит...
     -- Нет, теперь все это не имеет значения,-- твердо  сказал
Назар.
     -- Эх,  не  понимаешь...  Что  ж, может, теперь на земле в
правду другие понятия...
     -- Да, у человечества другие понятия!
     Плотник хмыкнул, неодобрительно покрутил головой.
     -- У человечества... А мы -- не человечество? Те, кто Русь
защищал, кто Киев строил -- эти рази  не  человечество?  В  нем
мертвых  больше,  чем  живых...  Помни  это,  паря!  И понимай.
Понимай!
     Назар ухватился за последнюю соломинку, за последний  шанс
вернуть легендарных скитальцев в порт:
     -- Сейчас  период  солнечной  активности!  Да-да,  большие
вспышки  на  Солнце.  Вы  все  крайне  истощены...  Вам   лучше
вернуться. В такое время вам плавать...
     -- Плевать,--  перебил  плотник.-- Небесные светила вертят
немощными и робкими. А у нас зори стоят там, где потребно нам!
     Он сказал это с таким бешеным напором, что Назар  невольно
взглянул  на  небо,  и  ему  показалось, что с детства знакомые
созвездия,   подчиняясь   чудовищной   воле   этих   грубых   и
невежественных людей, передвинулись и ст