Она нажала кнопку вызова:
     -- Вызываю  корабль,--  сказала  она торопливо.-- Наблюдаю
внезапную вспышку сайонтизма, Техника подавляет  все  остальные
стороны деятельности...
     -- Продолжайте наблюдение,-- сказал штурман.-- Странности,
Даша,  не  только  в  вашем  регионе.  На  соседнем материке --
наоборот,  взрыв  антисайонтизма!  Громят   машины,   поголовно
ударились в искусство. Наблюдайте, для общей картины фактов еще
недостаточно.
     Она  не  успела  отключиться,  как в наушниках щелкнуло, и
далекий голос крикнул с нотками отчаяния:
     -- Вызываю    корабль!     Наблюдается     внезапный     и
неконтролируемый   всплеск  антинауки,  контркультуртрегерства,
взрыв антифункцонализма...
     Она выключила связь, постояла на площади и пошла  обратно.
Голова  шла кругом, а от отчаяния и бессилия перехватило горло.
Конечно,  питекантропам  не  понять  людей  ХХ   века,   но   и
питекантропы,   возможно,   смогли  бы  определить,  что  такой
человек, скажем, болен или ранен... Или не могли бы?
     В скверике неподалеку от информария, где остался Максимов,
собралась группа звездников. Все внимательно  слушали  высокого
мужчину, что проворно вскочил на возвышение и заговорил быстро,
не давая себя остановить или прервать:
     -- Величайшая истина состоит в том, что перед лицом Ничто,
которое  делает  человеческую  жизнь  абсурдной, бессмысленной,
прорыв одного индивидуума к другому,  подлинное  общение  между
ними невозможно! Экстаз может объединить человека с другими, но
ведь   это  экстаз  разрушения,  мятежа,  рожденного  отчаянием
абсурдного человека...
     Вдруг рядом с Дашей,  словно  из  сгустка  черного  вихря,
вынырнул  капитан.  Он молниеносно выхватил бластер. Прежде чем
Даша успела схватить  за  руку,  блеснула  короткая  плазменная
вспышка.  Оратор пошатнулся, в груди его насквозь зияла дыра, в
которую свободно прошел бы кулак.
     Капитан толкнул Дашу, выводя из  ступора,  и  в  следующее
мгновение она уже неслась за ним, тщетно пытаясь вырвать руку.
     -- Зачем? -- крикнула она на бегу.
     -- Диверсант,-- ответил капитан зло.
     -- Какой же он диверсант...
     -- Самый  настоящий!  Прибавь ходу, как бы не погнались...
Лучше бы он бомбы метал, пусть даже атомные.
     Он   ворвался    в    информарий,    волоча    за    собой
полузадохнувшуюся от неистового бега девушку.
     -- Я больше не могу,-- всхлипнула она.
     -- Да?  --  сказал он.-- А вот Максимов на вызов что-то не
отвечает...
     Неведомая  сила  подхватила  Дашу  и  понесла   вверх   по
лестнице,  вышибла  ее  телом  невесомые  двери.  Капитан бежал
следом, улыбка его была горькой.
     Максимов сидел посреди зала прямо на полу,  сгорбившись  и
скрестив  ноги. Он даже не повел глазами в их сторону, и Даша с
ужасом увидела, что они пустые как у новорожденного или идиота.
Рот его был приоткрыт, из уголка текла слюна.
     -- Коля! -- вскрикнула Даша.
     Она  бросилась  ему  на  шею,  заглянула  в  лицо.  Голова
Максимова  болталась,  лицо  оставалось бессмысленным. Капитан,
все еще держа бластер наготове, с беспокойством оглянулся.
     -- Как бы не зацапали,-- сказал он с беспокойством.-- Надо
уходить.
     -- Что с Максимовым?
     -- Узнаем на корабле,-- бросил капитан коротко.
     Он швырнул Максимова на  плечо,  ринулся  к  выходу.  Даша
бежала сзади, придерживая свесившуюся голову Максимова.
     На   улице   они   вскочили   в  вездеход,  где  уже  ждал
обеспокоенный механик.
     -- Полный ход! -- яростно велел капитан.
     Он наглухо задраил люк,  и  машина  понеслась  к  кораблю.
Механик  едва  успевал  объезжать  звездников, что потеряли или
намеренно  отказались  от  защитных  силовых  полей  и   теперь
бесцельно  выходили,  иные  даже  ложились  на  проезжей части.
Попадались  руины,  дважды   дорогу   преграждали   разрушенные
механизмы, но капитан смотрел вперед, челюсти его были сжаты, и
вездеход на скорости проламывался сквозь преграды.
     Медики  встретили  их  у  трапа  корабля,  тут  же утащили
Максимова. Капитан сунул бластер в кобуру, лишь  когда  двойная
крышка люка закрылась, сам пересчитал землян.
     -- Всем   в   рубку!  --  он  взглянул  вслед  медиками  и
поправился.-- Нет, в медотсек.
     Максимова распластали на столе, хирург,  бегло  просмотрев
данные  диагноза,  тут же вкатил ему лошадиную дозу тонизатора.
По телу Максимова  прошла  судорога,  он  задышал  чаще,  глаза
подернулись  пленкой. Психолог взял другой шприц, всадил в вену
и  нажал  на  поршень.  Лицо  Максимова  оставалось   мертвенно
бледным, но губы чуть дрогнули, он прошептал:
     -- Философские     бомбы...     сенсуалистский     удар...
Остановите...
     Психолог поспешно взял другой шприц, но капитан остановил:
     -- Довольно. Что из него выжмешь?.. Сами разберемся.
     Даша взглянула в великом изумлении:
     -- Без него?
     Капитан люто сказал:
     -- Да, без него! Он и так сказал достаточно, даже если сам
еще не понял. Не ясно? Сверхцивилизации не  дерутся  дубинками,
будь  они деревянными или атомными -- для них разница невелика.
Дубинка -- оружие дикарей, но даже у нас удачным словом  ранишь
больше, чем камнем...
     Они стояли вдоль стен, выжидающе смотрели на него.
     -- С  техникой  у них в порядке,-- продолжал он.-- Ни одна
сторона не может рвануть  другую,  а  самой  уцелеть.  Остается
ударить  по самому человеку... Вот это победа, так победа! Ведь
цель войны -- покорить противника? Унизить его?  Доказать  свое
превосходство. Вот они и ударили...
     Механик кашлянул, прочистил горло и сказал:
     -- Другая сторона ответила тем же.
     -- Да.
     -- Так  как же идет война? -- спросил недоумевающе один из
ученых.  Капитан  узнал  одного  из  наиболее  заносчивых,   не
упускавших  случая  обвинить  его  в пришибеевщине.-- Должны же
быть обмены ударами... термоядерными и аннигиляционными!
     Капитан вскочил, он был бледен как смерть. От экрана падал
слабый свет, и капитан казался болезненно зеленым. Голос у него
странно изломался. Словно мышцы перехватило острой болью:
     -- Когда на Земле приручили коней, то  в  мечтах  на  Луну
летали  на крылатых конях... Александр Великий летал туда же на
орлах, а Жюль Верн отправил своих героев на  воздушном  шаре...
Ганс Пфааль Эдгара По добрался туда же уже на воздушном шаре...
А  когда  пришла пора ракет, то простаки решили, что это и есть
ключ  во  вселенной.  Мы  же  видим,  что  ракеты  остались   в
окололунном пространстве, до звезд добираемся только по силовым
полям  Вселенной... Не понятно? Они дерутся идеями! Находят или
создают какую-нибудь вредненькую  философскую  идею,  например,
антисайонтизм,  умело  принаряжают,  забрасывают в лагерь... не
cкажу, противника, это  грубо,  а  в  лагерь  людей,  избравших
другой   путь  развития  общества.  Тогда-то  пораженные  ею  и
начинают  крушить  собственную  технику,  собственные   ядерные
бомбы,  если  они  еще  есть... Эти в отместку наносят ответный
удар: запускают, скажем, через  спутник  в  рамках  культурного
обмена философскую систему, например, что весь мир -- иллюзия в
сознании единственно сущего объекта...
     -- Солипсизм,-- пораженно вскрикнула за его спиной Даша.
     -- Что? -- не понял капитан.
     -- Солипсизм,--  повторила  Даша  убито.--  Было  такое  в
средние века на Земле...
     -- Свои знания,-- вырвалось у  капитана,--  полученные  от
нашего дорогого Максимова, приберегайте. Здесь война не землян.
Я    тоже   могу   подобрать   аналоги   гедонизму,   луддизму,
иррационализму и прочим учениям, которые  в  умелых  руках  уже
стали  бомбами,  снарядами,  орудиями  массового  поражения! Да
только все не так просто... Но понять кое-что можно.  Например,
город  Золотого  Кристалла  погиб,  как  только  там клюнули на
удочку,  что  через  откровение  можно  постичь  более  сложные
истины, чем через знания. Улицы усеяны...
     -- Трупами? -- ахнул кто-то.
     Капитан не смог затушить презрение в голосе:
     -- Можно  сказать и так... Если сидят в пыли посреди улиц,
отказавшись от достижений науки и  культуры,  пытаются  достичь
некого  сверхзнания  путем  мистического  соединения  с Мировым
Разумом, то они мертвы для общества. Кстати, Максимов  тоже  на
этого червяка клюнул. Так что вам, Даша, лучше знать: солипсизм
это,  агностицизм,  буддизм  или  экзистенциализм...  Но лечить
будем нашими допотопными средствами, не обессудьте.
     Все ошеломленно  молчали.  Капитан  вытер  пот,  сказал  с
горьким смешком:
     -- Какое  там  порабощение  Земли? Мы все еще предпочитаем
развлекательные книжки, по телевизору --  концерты  и  боевики,
сложных  проблем  шарахаемся... Уцелели же здесь? Один Максимов
ранен. Так что  если  каждую  опасную  философию  запустить  по
всемирному   телевидению,  то  абсолютное  большинство  тут  же
переключит канал на хоккей  или  футбол...  Нет,  друзья,  нашу
Землю им не покорить!

     ЖИВУЩИЙ ВО СНЕ.

     Он  поднялся над поверхностью и мчался очень долго. Грокхи
не  появлялись,  очевидно  их  рассеяло  в   пространстве.   Он
победоносно  улыбнулся  и  позволил  себе немного расслабиться.
Однако он по-прежнему летел с огромной скоростью  и  зеркальные
поверхности  Миров  отражали  исполинскую  фигуру  мускулистого
атлета. Его могучая грудь вздымалась медленно, словно океанский
прибой, сильные руки могли удержать  планету  в  бешеном  беге,
кулаками  мог  разбить  Блуждающий Астероид, а сверкающие глаза
испепелили бы целую стаю свирепых шнеков.
     Он летел через галактики,  пространства,  свернутые  миры.
Парсеки, мегаперсеки оставались позади за одно мгновение, но он
знал,  что  может  лететь  еще быстрее. Слева мелькнула вспышка
аннигиляции, словно промчался мимо золотой молнии.
     Грокхи! Они появились как всегда  внезапно.  Передний  ряд
понесся  прямо  на  него,  в неистовой злобе вытягивая зубастые
пасти на длинных шеях, а второй ряд распался на группки и  стал
осторожно обходить его сзади.
     Он  только  высокомерно  оглянулся.  Пора  дать  размяться
мускулам. Черные твари, гнусные твари, вы -- порождение  мрака,
черных  глубин космоса, вас не принимает ни одна планета, вы не
в состоянии жить даже в мрачных угрюмых мирах  далеких  планет,
где  у  животных  в жилах течет жидкий аммиак, а купаются они в
жидком  гелии.  В  этих  мирах  жарко  даже  для  грокхов.  Они
кристаллические    твари,    еще   хуже,   чем   отвратительные
волновики...
     Он бил и бил их  по  головам  стальными  кулаками.  Грокхи
разлетались   на  осколки,  и  это  было  красиво:  серебристые
кристаллы на черном бархате космоса! Двое уцелевших повернулись
и бросились наутек. Он не стал преследовать, хотя  догнать  мог
бы легко.
     Сильным  прыжком  он  достиг  Башни.  Она плавала в облаке
Красного  Тумана,  то  скрываясь  в  сгущениях,  то  выныривая.
Единственное окно было на самой верхушке. Снова закрыто...
     Он  ощутил  как  от  сладкой боли сжалось сердце. Там была
Она, Единственная и Неповторимая. Он мог бы достичь окна  одним
прыжком,  одним  усилием воли, мог бы в мгновение ока разрушить
каменные стены, но...
     -- Принцесса! -- крикнул он громким голосом.-- Я уничтожил
грокхов!
     Окно оставалось неподвижным, тогда он  крикнул  снова.  На
этот  раз  там  будто бы что-то шевельнулось, а через мгновение
окно открылось.
     -- Принцесса,-- сказал он нежно,-- принцесса...
     Он смотрел и не мог насмотреться на нежное женское личико.
Ради него  он  несся  через   вселенную,   разматывал   спирали
галактик, сгущал туманности, разбивал нейтронные звезды. Только
ради нее...
     И  в  этот  момент сзади на него бросился грокх. Девушка в
окне испуганно вскрикнула, но он успел перехватить зверя  левой
рукой и сжать за шею. Грокх рассыпался алмазной пылью.
     -- Это  был последний, принцесса! Больше они не потревожат
твой покой.
     Он  собирался  сказать  еще  что-то,  но  вдруг  произошло
непостижимое,  потому  что  Башня накренилась и стала падать на
него! Это было непостижимо, потому что Башня падала помимо  его
воли.  До  этого  все делалось только по его законам. Он творил
миры, уничтожал их, выдумывал  чудовищных  зверей,  с  которыми
сражался,  и сам же стирал их, чтобы дать начало новой выдумке.
Он создал Принцессу и эту Башню, и  это  были  не  единственные
Принцесса  и  Башня,  которые  он  сотворил за свою бессмертную
жизнь. Века, тысячелетия,  миллиарды,  ундециллионы  лет,  даже
гуголы, он властвовал в этом мире...
     Башня  обрушивалась.  Он  ощутил  сильную  боль  и потерял
сознание.

     Свет.  Ровный  желтый   свет.   Он   лежал   на   странном
приспособлении.  Это  был  совершенно  новый  мир,  который  он
никогда не создавал. Это был странный мир.
     Он попытался деформировать  пространство,  погасить  свет.
Ни-че-го!  Мир  не  слушался. Это было непостижимо, но это было
так. Мир вел себя так, словно не был его созданием.  Словно  он
существовал сам по себе.
     Он  лежал  неподвижно,  стараясь понять происходящее, и не
заметил как отворилась дверь. В помещение вошла женщина.
     -- Как  вы  себя  чувствуете?  --  спросила  она,   и   он
почувствовал, что ее речь ему понятна.
     -- Хорошо, спасибо,-- ответил он хрипло.
     -- Вот  и  отлично,--  обрадовалась  она.--  Значит  метод
Синенко дает результаты. Ваш  летаргический  сон  был  наиболее
продолжительным  во  всей нашей клинике! Вы самый замечательный
больной, на вас даже приходили смотреть зарубежные специалисты!
     -- Где я? -- спросил он медленно.
     -- В больнице,-- сказала она терпеливо.
     -- Больница -- это такой новый мир?
     -- Больница только часть этого мира, а сам мир огромен!

     Да, мир оказался огромен. Однако насколько он был беден. В
нем нельзя было летать по собственной воле, деформировать время
и пространство, создавать вещи из ничего, превращать мертвое  в
живое,   возвращаться   в   прошлое,   выпрыгивать   в  космос,
проноситься сквозь звезды...
     В этом мире ничего нельзя было делать по собственной воле!
Здесь командовал мир, но нельзя было командовать миром! Но  что
за жизнь, сплошь из ограничений?
     Он  привязался  к  женщине,  которая  первой навестила его
после  пробуждения.  Может  быть  потому,   что   она   немного
напоминала  ему  принцесс последней формации. Однажды они пошли
от больницы вместе. Она жила  где-то  в  районе  новостроек,  и
пришлось  долго  стоять  на  автобусной  остановке  в  ожидании
транспорта.
     Дул холодный ветер. Асфальт  покрыт  тонким  слоем  жидкой
грязи,  воздух  был  промозглым. Александр стал спиной к ветру,
стараясь защитить маленькую женщину, но это удавалось плохо. Ей
было очень холодно,  она  зябко  куталась,  втягивая  пальцы  в
рукава.  Даже голову, как улитка, вбирала в плечи, но крошечный
воротник куртки был слабой защитой.
     Он стиснул зубы. Как все было просто в том  мире!  Захотел
-- полетел. Или сразу очутился в нужном месте.
     -- И  все-таки  тот  мир  лучше,--  сказал  он,  продолжая
разговор, который они начали раньше.
     -- То иллюзорный мир,-- ответила она  устало.--  Созданный
твоим воображением. А это реальный мир. Мы живем в реальном!
     -- И  в  иллюзорном,-- возразил он.-- Каждый человек, хоть
немного живет в иллюзорном. Одни больше, другие меньше. А  есть
категории людей, которые почти полностью. Это поэты, художники,
мечтатели...
     -- Да, но в реальном мире...
     -- А  он  не  такой  уж  реальный.  Каждый  дополняет  его
воображением. Иначе он был бы настолько страшен,  что  никто  и
жить в нем бы не смог.
     По  середине  шоссе  пронесся,  расшвыривая  комья  грязи,
автобус с потушенными  огнями.  Шофер  торопился  сдать  смену.
Столпившиеся   на   остановке   проводили  его  разочарованными
возгласами.
     -- Я попробую взять такси,-- предложила женщина.
     Однако не получилось и с такси. Машины пролетали мимо,  не
останавливаясь.  Наконец Лариса, так ее звали, махнула рукой, и
вернулись  на  автобусную  остановку.  Пришлось  потерять   еще
полчаса, пока подкатил автобус.
     Потом  минут сорок они шли через пустырь. Ноги скользили в
жидкой грязи, брюки испачкались с первых же шагов.  Она  стойко
держалась, даже подбадривала приунывшего спутника.
     -- У  меня  тепло,  сухо.  В  таких контрастах есть и своя
прелесть. Трудно оценить уют, пока не вымокнешь под дождем  или
не промерзнешь на улице. Лишь тогда такие простые вещи, как чай
и кофе, приобретают особое значенеие.
     -- Моя  беда  в  том,-- ответил он,-- что я побывал в двух
мирах. А вы все живете только в одном. И мне  ваш  мир  кажется
унылым  и  скучным,  после  моего красочного, где я был наделен
беспредельным могуществом и жил вечно.
     -- За секунду может присниться целая жизнь,-- сказала  она
задумчиво,--  а  вы  пробыли  в летаргическом сне двадцать пять
лет. Не мудрено, что научились управлять сновидениями  и  стали
считать их единственной реальной жизнью.
     -- Но мне не нравится этот мир. Тот был лучше.
     -- Но приходится мириться с этим. Мы можем только улучшить
его. Собственно,   мы   должны   улучшать   его.  А  уходить  в
иллюзорный... Это удел слабых, раздавленных жизнью. Только  они
прибегают к наркотикам.
     -- Не  называй  тот  мир  иллюзорным,--  попросил он.-- Он
точно так же реален. Он иллюзорен для тех, кто там не  был  или
побывал  недолго.  Для меня, например, этот мир кажется гораздо
более иллюзорным. Здесь так много очевидных нелепостей, что мне
просто трудно их перечислить. Те же  нелетающие  горы,  мертвые
камни,  постоянно  мокрый  океан,  не  говорящие по-человечески
животные... Абсурд! Но вы привыкли к  этому,  и  вам  ничто  не
кажется странным.
     Они   подошли   к   ее  дому.  Лифт  был  занят,  пришлось
подниматься пешком. Потом она ушла на кухню приготовить кофе, а
он стал просматривать книги.  Много:  по  истории,  археологии,
этнографии,  лингвистике,  художественной  литературы  и  очень
много медицинской.
     Из кухни уже доносился ароматный запах кофе, когда он снял
с полки одну заинтересовавшую его книгу. "Изречения о жизни"! А
ну-ка...
     "Жизнь -- дорога к  смерти",  "Жизнь  --  сон,  смерть  --
пробуждение"...
     Вдруг он вздрогнул, ослепленный внезапно пришедшей мыслью.
Кто сказал,  что  существуют  два  мира?  А  если покинуть этот
мир...
     Теперь он знал, что ему делать.

     ЛЕТУЧИЙ ГОЛЛАНДЕЦ

     К вечеру море стало сумрачным. О борта корабля тяжело били
серые свинцовые волны, над самыми надстройками висело набрякшее
небо.  Оставалась  узенькая  полоска  между   молотом   туч   и
наковальней  океана,  и  корабль  полз  изо  всех  сил, все еще
надеясь выскользнуть из-под удара грозы.
     Правда, такая  картина  могла  возникнуть  разве  что  для
наблюдателя   из   самой   дальней  дали:  корабль  несся,  как
гигантский плуг, мощно вспарывая океан. Все сорок два участника
научно-исследовательской  экспедиции  разместились   в   уютных
каютах, кое-кто еще сидел в библиотеке, некоторые отправились в
кают-компанию  смотреть  фильм,  доставленный  вчера  самолетом
вместе с почтой.
     Назар  остался  в  своей  каюте,  тесном  помещении,  чуть
побольше  купе  в вагоне поезда. Хорошо, хоть какие-то удобства
предусмотрены:  цветной  телевизор,  мягкий  диван,   приемник,
диктофон,  кондиционер,  климатизер, проектор с большим выбором
диафильмов.
     Сперва Назар  пытался  читать,  затем  включил  телевизор,
пощелкал  тумблерами  радиоприемника,  но  возникшее  тягостное
чувство  не  проходило,  напротив  --   усиливалось.   Выключил
кондиционер,  а  климатизер  настроил на усиленное озонирование
воздуха,  но  и  это  не  помогло.  Что-то   тяжелое,   давящее
вторгалось  в  психику, и бороться с этим было трудно. Когда же
пойдут на спад эти вспышки на Солнце, чтобы можно было  взяться
за работу?
     Со  злостью  отдернул  штору.  За иллюминаторами в черноте