дела. На ее бледном личике крупные глаза
казались совсем огромными. "Глаза  на  ножках",  подумал  он  с
сочувствием.
     Он заскочил в ближайшее кафе. После работы всегда хотелось
зверски  есть,  а  дома его ждали только консервы да полголовки
засохшего сыра. Здесь же по крайней мере  можно  выпить  стакан
горячего кофе, съесть пару сарделек с булочкой.
     За  дальним  столиком расположился Дмитрий, его коллега по
лаборатории. Элегантный плащ он повесил на спинку стула,  чтобы
не  испачкать,  галстук  слегка  расслабил  и  даже  расстегнул
верхнюю  пуговицу  на  рубашке.  Самый   красивый   мужчина   в
институте,  разносторонний  спортсмен,  охотник,  игрок сборной
страны по бриджу. Но для Александра было  важнее,  естественно,
что  товарищ  по  работе обладает острым целенаправленным умом,
всегда четко знает, какое направление в работе выбрать в данный
момент  из  сотни  равноценных  и  потому  почти   никогда   не
оказывается  в  тупике.  Его  мозг  не  знал  усталости. Он мог
шестнадцать часов подряд биться над сложнейшей проблемой, затем
ночь сидеть за шахматами, а с утра браться за самые  запутанные
задачи.
     Александр   взял   кофе   с   сардельками   и  булочкой  и
присоединился  к  Дмитрию.   Тот   был   насуплен   и,   против
обыкновения,   ел   молча.   Александр   расправился  с  первой
сарделькой и тут заметил через окно одинокую  фигурку.  Девушка
сиротливо  шла  от  института.  Ее  голова  была опущена, спина
горбилась. Она походила на  маленького  обиженного  муравья  из
детского мультика.
     -- Не  дождалась,-- сказал Александр сочувствующе.-- Жаль.
Интересно, кого бы это?
     Дмитрий  посмотрел  на   него   подозрительно.   Александр
простодушно любовался тонкой фигуркой.
     -- Она ждала меня,-- ответил Дмитрий коротко.
     -- Тебя? -- удивился Александр.
     -- Меня. Что тут странного?
     -- Да нет, ничего. А почему ты не вышел?
     Александр  пожал плечами. Девушка была уже далеко, наконец
скрылась за поворотом.
     -- Не захотел.
     -- А почему ей так прямо не сказал?
     -- Говорил.
     -- И что?
     -- Как видишь.
     Они  помолчали.  Александр  позавидовал  умению   товарища
очаровывать  женщин.  Где  он  не  появится,  красивая половина
человечества не сводит с него глаз, старается понравиться.
     -- Здорово она к тебе привязалась.
     -- А, привязалась! Просто причину отыскала.
     -- Какую?
     -- Вескую,  по  ее  мнению.  Думает,  что  заставит   этим
жениться.
     -- Ух, ты... Быстро ты с ними...
     Дмитрий  не  ответил, только пожал плечами. Дескать лишний
вопрос. Мы не дети, должны понимать друг друга.
     На другой день Александр пришел на работу не  выспавшийся,
к тому же опоздал. Вчера вечером домашние затеяли эксперимент с
изучение  иностранного языка в состоянии гипнотического транса.
Лариса  промучилась  с  ним  до   утра,   пытаясь   вогнать   в
гипнотическое  состояние,  и  в результате чего он отправился в
институт, так и не сомкнув  глаз,  и  опасаясь,  что  забыл  те
слова, которые изучил еще в школе по нормальному методу.
     Дмитрий   чисто   выбритый   и   подтянутый,  в  аккуратно
отутюженном халате сидел за их общим письменным  столом.  Перед
ним  как  и во все предыдущие дни громоздилась целая кипа книг,
журналов, рефератов.
     -- Послушай,-- сказал он оживленно, едва Александр вошел в
лабораторию,-- вот еще интересное место: "... и крикнул  Ватину
страшным  голосом,  и  обернулись  на  его крик враги. А увидев
могучего демона, обратились в камень..." И здесь то  же  самое!
Сначала увидели, так сказать, лишь потом превратились в камень.
Не   от   заклинаний,   а  от  внешнего,  так  сказать,  облика
перципиента.
     -- Здорово,-- согласился Александр. У  него  раскалывалась
голова.--  В нартском эпосе тоже есть похожее сказание. Гунда и
Нартгжоу превращаются в камень, а  еще  герои  многих  крымских
сказаний...
     -- Жена Лота,-- подсказал Дмитрий.
     -- Даже  и  она  обратилась в соляной столб от одного вида
страшного зрелища, а  не  от  каких-нибудь  проклятий!  Словом,
древние  источники дают достаточно материалов для подтверждения
нашей версии. Теперь осталось найти этот компонент...
     -- Легко сказать: найти! -- желчно  усмехнулся  Дмитрий.--
Как  будто  мы  не ищем все эти шесть лет! С того дня, как была
основана лаборатория.
     -- У тебя есть  таблетки  от  головной  боли?  --  спросил
Александр.
     -- Откуда?  -- удивился Дмитрий.-- У меня ничего не болит,
дружище.
     -- Ладно... Побудь и за меня, схожу в медпункт.
     Вернулся Александр  чуть  посвежевший,  хотя  непрестанная
зевота грозила вывихом челюсти. Головная боль уже почти стихла.
     -- А твоя девчонка снова торчит у входа,-- сообщил он.
     Дмитрий недовольно поморщился.
     -- Брось  о ней, слышишь? Ее время прошло. Пора бы понять,
что я... ну, словом, не желаю.
     -- Гм... А как же насчет старомодной порядочности?
     -- Ты  же  сам   сказал,   старомодной.   Я   же   человек
современный. Не желаю связывать руки.
     -- Ладно-ладно,  дело ваше. Кстати, вот еще пример: Медуза
обращала в камень тоже одним своим видом, а не проклятиями.
     -- Есть, сгодится. И тоже эта версия подтверждает гипотезу
о метастабильности человеческого организма. Кто-то  или  что-то
способно  нарушить  в  человеке  эту структуру и перестроить ее
совершенно иным способом. Но что?
     Он зло оглянулся на прекрасное  оборудование  лаборатории.
Две  современных  ЭВМ,  вибростенды,  центрифуги,  сотни других
приборов и установок -- увы, не приблизили к разгадке  проблемы
ни  на  шаг.  Другие  группы,  которые  поставили  себе  задачи
попроще,  давно  уже  справились  с  темами,   теперь   успешно
разрабатывают  другие,  тоже  в пределах здравого смысла. А они
выдвинули гипотезу о нестабильности структуры  человека  и  вот
уже  шесть лет пытаются подобрать к ней ключ. При благоприятном
решении перед человечеством откроется заманчивая перспектива...
Человек сможет тогда перестраивать свой организм произвольно!
     -- Слушай,--   предположил    Александр    нерешительно,--
летаргия,  амбивалентность, проекция... Они тоже результатов не
дали. А нет  ли  связи  с  такими  понятиями,  как...  совесть,
порядочность?   Погоди,   это   не   так  уж  дико!  Мы  всегда
рассматривали этих превращальщиков в  камень  как  обязательных
носителей   зла,   а   всегда  ли  так?  Вон  даже  Медуза,  по
исследованиям  Голосовкера,  была  юной  прекрасной  титанидой,
самой красивой на земле, ей завидовала сама Афина! Именно Афина
подбила   Посейдона,  который,  превратившись  в  коня,  гнусно
овладел спящей Медузой... И у той от омерзения  и  ненависти  в
глазах появилась такая тоска, что всякий, на кого она смотрела,
превращался в камень!
     Данил   Данилович,   их   коллега   за   соседним  столом,
прислушался, подтвердил:
     -- И я читал. Это  самые  старые  мифы,  забытые  уже  при
нашествии  данайцев.  А  потом  память  о  прекрасной  титаниде
забылась, а остались слухи  о  злобной  женщине  со  змеями  на
голове...
     Дмитрий, скептически улыбаясь, сказал:
     -- Сперва   дайте   мне   параметры   совести.  Что  такое
вытеснение или интериоризация --  я  могу  описать.  Дайте  мне
формулу порядочности, и я тут же ставлю опыт.

     В  обед  сотрудник  из  соседней  лаборатории сказал, пока
стояли в очереди с буфет:
     -- Рискуете,  братцы...  Все,  что   изобретается,   легче
обратить  для  разрушения.  Атомная  энергия,  например... Пока
научитесь делать людей оборотнями, сколько их  превратите  в...
боюсь сказать, во что. Ломать легче, чем строить.
     -- Рискуем,-- согласился Дмитрий.-- Однако, вся наша жизнь
-- риск.   Сейчас  же,  как  мне  кажется,  при  нашей  нервной
сумасшедшей жизни с ее бешенным  ритмом...  все  больше  вокруг
метастабильных  людей!  Все мы в той или иной мере нестабильны.
Малейший толчок -- и с нами черт те что делается...
     Перед  концом  работы   в   лабораторию   заглянул   Макар
Макарович, проныра из зала машинных расчетов.
     -- Дмитрий  Львович,--  сказал  он, интригующе улыбаясь,--
вас дама ожидает... Симпатичная такая...  Ай-яй-яй!..  Конечно,
быль молодцу не в упрек, но вы уж совсем законспирировались...
     Дмитрий побелел от ярости.
     -- Послушайте,--  сказал  он  свистящим шепотом.-- Скажите
этой даме, пусть убирается к такой матери! А то позову милицию.
Свинство, уже и на улице проходу нет!
     -- Дмитрий Львович, как можно...
     -- К  такой  матери,--  подтвердил  Дмитрий  мрачно.--  Не
забудьте!
     Макар   Макарович   исчез.   Александр  осуждающе  покачал
головой.
     -- Зря ты так... Явно же не просто так... И  ты  любил,  и
она же не зря так...
     -- Заткнись,-- прервал Дмитрий резко.
     И  вдруг  дверь  лаборатории резко распахнулась. На пороге
стояла та самая девушка, "глаза  на  ножках".  Ее  лицо  пылало
гневом.  Она  шагнула  вперед, прежде чем растерявшийся Дмитрий
успел подняться с места.  Пальтишко  ее  распахнулось,  бледное
лицо разрумянилось. А глаза... В них была боль. Всесокрушающая,
черная...
     Александр  хотел что-то сказать, но язык прилип к гортани.
Он разом понял причину нарушений  метастабильности.  Для  этого
стоило только взглянуть ей в глаза.
     А  ее  страшный взгляд был направлен на Дмитрия. Ее черные
волосы  развивались  вокруг  бледного  лица,  придавая  странно
знакомое сходство... С кем?..
     Она   все  сильнее  и  сильнее  вонзала  взгляд  за  спину
Александра.  Тот  отступил  на  шаг,  удивляясь,  почему   друг
внезапно замолчал.
      И пальцы его наткнулись на еще теплый камень.

     СТРАННЫЙ МИР...

     Длинная ящерица грелась на пригорке. Я уже начал осторожно
приближаться  к  ней,  держа сачок наготове, как вдруг сверху в
просвет между деревьями скользнул белый блестящий диск и грузно
опустился среди цветов.
     "Летающее  блюдце"  --  понял  я,  все  еще  держа   сачок
наготове.  "В  лесу...  Может, тоже редких ящериц ловят? Вот бы
влезть к ним, полетать по другим мирам!"
     Дверца  раскрылась,  на  траву  выпрыгнули   два   зеленых
человечка. Первый раскрыл рот и сразу затараторил:
     -- Какие   краски,   какой   вид!..   А  фауна,  а  флора!
Бесподобно!!!
     -- Сумел,  старик,--   отозвался   второй,--   ничего   не
скажешь...  Лебединая  песня.  А  какие  изумительные  растения
измыслил!
     Я сидел за кустом удивленный, что все понимаю.  Правда,  я
точно так же восхищался природой и потому в конце концов решил,
что  ценители прекрасного всегда друг друга поймут, даже если с
разных планет, язык прекрасного у них один.
     Оба существа, восторженно  вереща,  расползлись  в  разные
стороны, осматривая каждый камушек, каждую травинку. Скоро один
удалился за пределы слышимости, а второй пошел на четвереньках,
рассматривая  букашек,  и  скоро  оказался  перед  кустом,  где
прятался я.
     Видя, что он вот-вот боднет меня, а потом еще вдруг помрет
с перепугу, я приподнялся и сказал очень вежливо:
     -- Здравствуйте, не правда ли чудесный день?
     Зеленый  человечек  вздрогнул,  затравленно  оглянулся   в
поисках блюдца, но оно оказалось за моей спиной.
     -- Здравствуйте! -- пролепетал он,-- а в-в-вы кто?
     -- Человек,-- ответил я.-- Хомо сапиенс. Хомо хабитулус. И
еще человек, которому нужно знать, почему вы здесь очутились?
     Он  испуганно  косился  на  мое  лицо, которое должно было
казаться зверской рожей, ибо мои худые бледные руки рядом с его
лапками выглядели лапищами лесной гориллы. Когда  я  улыбнулся,
он задрожал при виде моих зубов:
     -- Не ешьте меня! Я все скажу!
     -- Давай, говори,-- согласился я и улыбнулся шире.
     -- Нас  здесь  много,-- пролепетал зеленый человечек.-- Вы
даже не представляете, сколько  кораблей  кружит  вокруг  вашей
планеты!  А  сколько еще висит в длиннющей очереди, что тянется
на три мегапарсека... И билеты стоят бешеные деньги.
     Я удивился:
     -- Но почему к нам такой пристальный интерес?
      Зеленый  человечек  опасливо   оглянулся   по   сторонам,
зачем-то  заглянул  в  мышиную  норку и только тогда прошептал,
вытянувшись ко мне на цыпочках:
     -- Дело в том, что ваш мир... не отредактирован!
     -- Как это? -- не понял я.
     -- Дело в том,-- терпеливо объяснил  зеленый  человечек,--
что  у  нас  искусство  не  бесконтрольно. Оно должно работать,
служить  обществу.  На  творцах   гигантская   ответственность!
Поэтому   любое   произведение   обязательно   проходит   через
художественный совет. Если Совет примет, то после тщательнейшей
редакции выпускает  в  гигамир!  Но  обязательно,  после  самой
тщательнейшей редакции!
     -- Но как же...
     -- Совпали редчайшие обстоятельства. Во-первых, творец был
немолодой  и  весь  заслуженный  с  головы  до  пят. Во-вторых,
редактрисса попалась молоденькая и робкая: не решилась  править
великого,  чьи  произведения  проходила  в  школе...  К тому же
половина  Совета  была   на   отдыхе,   другую   свалил   вирус
омоложения...
     -- Неотредактированный...-- прошептал я.
     -- Да-да,--  сказал зеленый человечек.-- Отсюда ляпы вроде
причинности,  неопределенности,  ограничения  скорости   света,
двойной  природы  света  и прочих нелепых физических законов...
Творцы бывают невнимательными, а чего  стоят  такие  надуманные
проблемы как совесть, мораль общества...
     -- Придуманные? -- воскликнул я.
     -- Ну,  созданные!  Вы  не  представляете,  какие очереди,
какие очереди на просмотр! Сколько споров!
     -- Почему? Мы -- плохие?
     -- Нельзя сказать  однозначно.  В  том  и  сложность,  что
нельзя   сказать   однозначно.   У  некоторых  ваш  жестокий  и
порнографический мир вызвал такое  негодование,  что  требовали
полного изъятия!
     -- Как это? -- насторожился я.
     Он развел зелеными лапками:
     -- Ну...  как  у  вас изымают книги, фильмы... Изъять и...
уничтожить.
     Я пришел в ужас:
     -- И что решили?
     -- А что толку? Вы есть. О вас говорят,  спорят.  Так  что
уничтожить  вас  невозможно,  с произведениями искусства только
так. Но вот подредактировать вас хотели бы многие.
     -- А не вычистили бы и ценности?
     -- Вы  рассуждаете,  как  и  творец   этого   наивного   и
нерационального мира... Впрочем, вы ведь по облику и подобию...
Судить  не  берусь.  Я  потрясен. Такого драматизма не встречал
нигде. Ночь не заснул после первой же встречи с вашим драчливым
и стремительным миром, а теперь постоянно подключаюсь  к  жизни
Цезаря,  Коперника,  Рембранта...  Да что великие! Жизнь самого
незаметного человечка порой исполнена  такого  драматизма,  что
неделями  ходишь  очумелый. А звери, рыбы, насекомые, растения?
Даже у них своя жизнь, свои образы, свои характеры! Это и  есть
мастерство!
     Он  разгорячился,  уже  бил зеленой лапой по моему колену,
жестикулировал, убеждал.
     Появился второй зеленый человечек и потащил его в летающую
тарелку, а тот оглядывался и доказывал мне, в каком странном  и
чудовищном мире я живу.
     Они  улетели,  а  я  остался  в своем странном чудовищном,
жестоком, наивном, неустроенном, драчливом, нежном,  порнушном,
нерациональном,  красочном, н е о т р е д а к т и р о в а н н о
м мире.
     Но теперь, я смотрел на свой мир иначе.

     БУМЕРАНГ

     Владислав несся  как  булыжник,  выпущенный  из  баллисты.
Игорь  держался  за  ним, но не мог вот так ловко проныривать в
микроскопические  щели  в  толпе,  мягко  нажимать,   раздвигая
плотную  толпу,  не  умел  вскакивать  сбоку  раньше  других на
эскалатор, а за другом  все  получалось,  да  и  сам  Владислав
раздувается  от  довольства,  что добрейший Игорь будучи на два
года старше и с кандидатской на носу, послушно  следует  сзади,
всецело на него полагаясь.
     Они прогрохотали ботинками по движущейся ленте эскалатора,
отпихивая   зевак,  которым  нужно  обязательно  стоять  слева,
загораживая проход, вовремя  заметили  подкатившую  электричку,
даже  успели  добежать  до  третьего  вагона,  откуда  ближе до
пересадки.
     Запрыгнули в последнюю минуту. Владислав даже  двери  чуть
придержал для Игоря. Запыхавшись, они шумно переводили дыхание,
кто-то   бросил   сочувствующий   взгляд,  остальные  держались
индифферентно.
     Владислав и Игорь прошли в  салон,  там  попросторнее,  но
оказались  прямо перед двумя молодыми наглыми развалившимися на
сидении широкими работягами в  спецовках,  правда,  чистыми  --
иначе  и  в  метро  бы  не  впустили,  у  их  ног  стоял ящик с
инструментами.
     Оба крепкие, налитые  здоровой  наглостью,  они  захватили
половину  лавки, а с той стороны было пусто, словно даже воздух
стремился отодвинуться в разные стороны вагона.
     Владислав поморщился, покосился по сторонам.  Эти  двое...
Начнется  ржачка  над похабными анекдотами, а ты стой столбом и
делай вид, что не слышишь, а то ведь, перехватив взгляд женщины
-- а их вон сколько,-- вроде бы вынужден призвать их к порядку,
а оно надо -- лезть в драку?  Любой  из  этих  мордоворотов  не
смолчит,  ответит  покрепче,  и  ты опять в проигрыше: для него
свара даже драчка -- обычнейшее дело, он и на работе  расскажет
с   гордостью,  как  попал  в  ментовку,  а  там  отметелили  и
отпустили, даже протокол не составили. Ну, а  составят,  что  с
него возьмешь? Не уволят, и ниже, чем он есть, не поставят...
     Он потянулся было перейти в другой конец вагона, но уперся
Игорь.  Там  народу побольше: приезжие с узлами, толстые бабы с
грудой детишек, неопрятно одетая пара очень восточного  типа...
Ладно,  останемся  в неприятной близости, когда не знаешь, чего
ждать?.. Не знаешь ли?.. У них и рожи вроде бы пьяные...
     Один  из  этих  мордоворотов  перехватил   взгляд   Игоря,
скривился,  отвел  глаза,  затем  снова посмотрел внимательнее,
словно мысли прочел, стал  наливаться  непонятной  злостью.  Он
раздувался,  став похожим на авиабомбу, и Владислав ощутил всей
кожей колючие волны недоброжелательства.
     Он все же решил уйти от  греха  подальше,  у  этих  "людей
снизу"  слово  с  делом  не  расходится.  Скандал, так скандал,
ругань так ругань, а подраться захочется --  так  без  раздумий
кулаки  в ход пустят. Это не развинченные интеллигенты, которых
из-за  их  закомплексованности  вовсе  невозможно  довести   до
взрыва...
     ... но было уже поздно.
     -- Глянь,--  сказал  один,  указывая  дружку на Владислава
пальцем,-- какой галстук! Тебе такие портянки и не снились... А
чо он бороду не отпустил, а ?
     -- Мыться не любит,-- бухнул второй.-- Капуста  из  щей  в
бороде  застревает,  насекомые заводются... А может, и вовсе не
растет... у энтих, ну... которые не  могут,  она  ж,  грят,  не
растет вовсе.
     Владислав  нервно  топтался  на месте. Уйти сейчас -- дать
понять, что сбежали от насмешек, эти  гады  восторжествуют  еще
больше.
     -- А  очки?  --  снова  спросил  первый, буравя Владислава
колючими глазами.-- Тиллигент должен носить очки, они ж  газеты
читают!.. Они ж умные!
     -- Не  заработал  на  очки,-- предположил второй.-- Все на
алименты уходит. Да и на таком шнобельке  пинснэ  не  усидит...
что за нос? С таким только книжки читать, к бабам не ткнешься.
     Владислав   задергался.  Не  дашь  же  по  морде,  сам  не
оберешься неприятностей. Да и морды  у  обоих  --  кирпичом  не
своротишь.  Хотел  было уйти, но первый легко подставил ногу, и
Владислав, что ретировался с гордо  поднятой  головой,  позорно
повалился  на  людей, от неожиданности хватаясь руками и боднув
кого-то, опрокинул чьи-то корзины.
     Сзади, а теперь и сверху довольно  ржали  те  двое.  Игорь
суетливо  помогал  Владиславу встать. Но мордоворот, все так же
сидя, схватил Владислава за лацканы и  рывком  поднял  с  пола,
намеренно прихватив рубашку так, чтобы побольнее стянуть горло.
     -- Уже  и  на  ногах не держится,-- сказал он сочувственно
второму.-- С утра! А чо сделаешь, тепер