ь и тиллигенты пьют, как
лошади?
     -- Как  две  лошади,--  поддакнул  второй.--  Вишь,  морда
опухла?
     -- Может   от   книжек?  --  предположил  первый.--  Глаза
какие-то начитанные-начитанные...
     Владислав,  дрожа  от  негодования,   пулей   вылетел   на
остановке.  Игорь  сочувствующе  держался  рядом,  сопел, мигал
добрыми выпуклыми глазами.
     -- Он у тебя пуговицу оторвал,-- сообщил он виновато.
     Владислав  лапнул  ворот,  ощутил   шероховатую   вмятину.
Скотина, с мясом выдрал, а пуговицы дорогие, фирмовые.
     -- С  рукава  срежешь,--  говорил  Игорь  рядом,--  а сюда
перешьешь,  я  так  всегда  делаю...   Ты   не   расстраивайся!
Гигантский  червяк.  Мозгов  меньше,  чем  у  амебы. На таких и
обижаться как-то странно. Себя унизить.
     Владислава трясло еще сильнее. В голове бешено  крутились,
сталкивались,  взрывались  картины  сладкой  мести, и все равно
обида душила, а ведь обижаться -- все  равно,  что  на  пса  из
подворотни,  что  норовит  цапнуть  всякого  прохожего,  или на
разъяренного быка, что ринулся на твою красную рубашку...
     -- Скоты, какие скоты!
     -- Да брось ты,-- буркнул рядом Игорь.
     -- Как только и живет такое!
     -- Брось! Садись, поехали.
     Мимо катились, затормаживая, вагоны.  Распахнулись  двери.
Игорь  подтолкнул  друга,  тот  вошел  и  вынужденно одел маску
отрешенности. Игорь топтался сбоку,  устроил  друга  у  стенки,
вежливо  оттеснив парочку в угол, оживленно рассказывал случаи,
анекдоты, передразнивал приехавшую комиссию.
     -- Не старайся,-- горько  выдавил  Владислав.--  Эти  хамы
испортили весь день. Сегодня какая с меня работа!
     -- Ничего,--  отозвался  Игорь  оптимистически,--  за  сто
тридцать мы и так делаем много.

     В этот день они  действительно  работали,  спустя  рукава.
Правда,  сто  тридцать  отработали  честно.  Это  остальные  --
слабосильные девчонки, вчерашние выпускницы -- только красятся,
бегают по магазинам да вяжут на работе кофты, а они двое  тянут
весь  отдел,  но  сегодня  после работы нужно ехать монтировать
аппаратуру  на  Ивановке,  а  завтра  утром  в  Рашкинское   на
объект...
     Дело в том, что сто тридцать -- в самом деле не деньги для
здоровых  парней,  и  они подрабатывали слесарями-монтажниками:
добавочные двести рэ на улице  не  валяются.  Работа  сдельная,
сколько  заработал  --  столько  получил,  потому вкалывали без
перекуров, в гастроном  не  бегали,  после  итээровской  службы
прихватывали  часок-другой,  а  в  среду  у обоих -- творческий
день: архитекторы  как-никак,  в  этот  день  успевали  с  утра
переделать львиную долю работы.
     Сегодня   Владислав   захандрил.   Игорь   скривился,   но
настаивать не стал, те скоты подпортили впечатлительному  другу
настроение.  Он  только  постучал  ногтем  по циферблату часов:
завтра вставать очень рано, самому Владиславу придется туго  --
сова, а не жаворонок, как Игорь...
     В  среду  Игорь  безжалостно растормошил друга, напялил на
сонного комбинезон и выволок на улицу.  Воздух  был  свежим,  в
полусне чирикнула птица, вдали проползла поливочная машина.
     Владислав   спал   на   ходу.   Игорь   шагал  свеженький,
посмеивался. Первый объект  находился  вблизи,  через  квартал.
Провозились  около  двух  часов.  Обрадованный мастер долго жал
руки: думал, что провозятся с неделю, как принято у слесарей на
окладе, а эти уже смонтировали и даже отладили!
     Теперь, когда они снова вышли на улицу, народ  уже  сновал
во  все  стороны,  спешил  на  службу. Игорь застеснялся, хотел
взять такси: быстрее, дескать, но  Владислав  знал,  что  Игорь
стесняется  ездить  в  рабочей  робе в общественном транспорте.
Роба чистая, но народ все равно косится. Особенно морды  кривят
молодые  женщины,  а  если среди них попадутся клевые -- совсем
обидно. Не станешь  же  каждой  объяснять,  что  ты  не  пьяный
грузчик, а инженер-архитектор!
     Правда,  Владислав тоже сперва тушевался, потом через пару
недель уже ощущал веселую злость. Ах, ничего не ждете от  меня,
кроме  дурацких  шуточек,  похабных  анекдотов, ржачки? Ну, так
получайте!
     Пару остановок прошли пешком,  очень  уж  Игорь  упирался.
Переполнено,  то да се, но у метро Владислав молча втолкнул его
в вестибюль. Милиционер на контроле покосился,  но  спецовка  у
парней  чистая,  с  места  не сдвинулся, только проводил долгим
взглядом.  К  эскалатору  их  пропустили  вне  очереди,  а   на
ступеньках  снизу  и  сверху  образовалось пустое пространство,
хотя дальше прямо лезли от тесноты друг на друга.
     В вагоне Владислав  уже  весело,  ощущая  неведомую  мощь,
оглядел  пассажиров.  Сидят,  чушки закомплексованные, в газеты
харями уткнулись, сопли жуют. Морды каменные,  так  водится  на
людях,  а  то,  не  дай бог, улыбнешься или нахмуришься -- свою
коммуникабельность, деревенскость, человекообразность покажешь!
     Он  пихнул  Игоря  на  освободившееся  место.   Туда   уже
устремился  солидный  дядя, на ходу доставая газету, но Игорь с
недавнего времени тоже полюбил играть  в  перевоплощение...  Он
успел  первым,  на  ходу  оттолкнув  солидного, бросил громкое:
"Мильпардон, папаня", от чего солидного  передернуло,  он  даже
отплыл  на  периферию  вагона и уже там сердито шуршал газетной
простыней.
     Игорь плюхнулся на сидение,  примяв  хилого  интелька  при
большом  как фартук, галстуке, повел плечами: тесно, дружелюбно
пихнул интелька в бок:
     -- Паря, сунься. Вишь, дружка надо устроить. Еле держится,
устатый весь!
     Владислав скорчил пьяную рожу, навис над ними,  уцепившись
обеими руками за поручень и буровя интеля чугунным взглядом.
     Галстучник беспомощно посмотрел по сторонам:
     -- Но тут... некуда больше.
     -- Тады  вскочь,--  дружески  посоветовал Игорь. Он игриво
ткнул интелька в бок пальцами. Тот дернулся, секунду  крепился,
но  Владислав  навис  над  ним  тяжелой глыбой, угрожая разжать
пальцы и  сорваться  как  перезревший  плод.  Он  даже  засопел
трудно,  задышал  как  Змей  Горыныч,  и  галстучник  не  вынес
дамокловой  угрозы   девяностокилограммовой   туши,   поднялся,
стараясь  сохранять  достоинство,  а  Владислав  как  авиабомба
бухнулся на его место, не дожидаясь, пока тот пугливо  отгребет
с независимым видом в сторонку.
     Сосед  слева  покорно  вмялся,  стерпел, и Владислав так и
ехал некоторое время, возложив  руку  на  такое  узенькое,  что
черт-те  для чего плечо, и похлопывая по свечеобразной шее. Эта
покорливость заинтересовала Владислава, он повернулся, взглянул
в упор.
     Бледное заинтеллигентненное лицо, рыбьи  глаза,  вид:  "Не
тронь  меня",  что  Владислав  расшифровал  правильно: не тронь
меня, а с другими делай все, что хочешь, я и не пикну,  то  все
чужаки,  гомо гомини люпус эст, какое мне дело до них, их же на
Земле шесть миллиардов...
     -- Живем, козлик? -- спросил Владислав дружелюбно.
     Он  похлопал   интелька   по   плечу   покрепче.   Интелек
подрагивал,  беспомощно оглядывался, но везде чужаки, на каждом
вывеска с крупными буквами: "Не тронь меня, а  с  другими,  что
хошь...",  и  он  уже  покорно  начал  вставать,  но  Владислав
дружески врезал по его горбатой спине, зашиб палец  о  торчащие
как  у  голодного  котенка  позвонки, кивнул на газету, которую
интелек так и не развернул:
     -- Что там накарябано?
     Интелек пугливо протянул газету Владиславу.
     -- Пожалуйста, смотрите...
     Владислав лениво отпихнул его руку:
     -- Стану я глаза портить! Ты  ж  читал?  Вот  и  пробазлай
новости.
     -- Да  какие  там  новости,--  промямлил интелек.-- Запуск
вымпела на Венеру, мадридская встреча...
     -- Чо-чо? -- не понял  Владислав.--  Ты  хреновину  то  не
пори.   Самое   главное  вякни:  кто  выиграл  вчера?  Засадили
"Спартаку" или нет? С каким счетом?
     -- Это  я  не  смотрел,--  заоправдывался  интелек.--  Это
где-то на последней странице...
      Владислав   с   презрением   смотрел  как  интелек  мышью
судорожно шуршит в газете, изрек презрительно:
     -- А исчо  в  шляпе!  Да  ту  страницу  всякий  нормальный
наперед  читает.  По  правде,  так ее бы заделать первой, а всю
остальную муру на последнюю... Про всякие театры так вообще  бы
самыми  мелкими  буковками,  чтоб  шизаки  еще  по  двое  очков
надевали... Правильно я грю?
     -- Да-да, конечно!
     -- Ну вот вишь...
     Рядом  Игорь  делал  вид,  что  засыпает.  Клюнул   носом,
завалился  набок  на соседа: холеного, чистенького, ухоженного.
Тот   дернулся,   покосился    негодующе,    попробовал    чуть
отстраниться, но с той стороны подвигаться не собирались, а тут
еще  Игорь  пробурчал  грозно  сквозь  сон,  всхрапнул, и сосед
застыл, делая вид, что такой пустяк  его  не  задевает.  Что  с
такого  возьмешь,  ра-бо-тя-га,  в  музей  искусств  не  ходит,
литературные мемуары не читает, зато кулаки вон какие...
     Владислав оставил интелька, с интересом  поднял  глаза  на
девушку,  что  села  напротив.  Она уловила посторонний взгляд,
повела очами, тут же с  гримаской  отвращения  отвернула  лицо.
Кровь  бросилась  Владиславу в лицо, в голову, зашумела в ушах.
Восхищение  одухотворенной  красотой  уступило  место   веселой
ярости.  Эх  ты, дура... Сотни лет твердят, что не по одежке, а
ты... Ладно, каждый получит то, что  заслуживает.  Точнее,  кто
чего ждет, то и обретет.
     Он  поднялся,  услышав  облегченный вздох интелька, шагнул
вперед и грузно плюхнулся рядом с девушкой.
     -- Э...-- сказал он негромко,-- давай будем знакомы?
     Она облила его холодным презрением, промолчала.  Владислав
сообщил доверительно:
     -- А  ты  знаешь, сколь я заколачиваю? А когда левый товар
преть или когда урожай на дураков случается,  то  и  вовсе  что
хошь могу!.. Ну как, пошли?
     -- Оставьте   меня,--   ответила  она  тихо,  стараясь  не
привлекать внимания.
     -- Во голосок,--  восхитился  он.--  Не  то,  что  у  того
гевала,  что  спит  напротив...  Исчо  червонец сверху за такой
голосок. Пошли? Меня в любом ганделике знают. Только на  порог,
бармен  уже гнется: будьте здоровы, Владислав Игнатьевич... Это
я, значит. Знает, что завсегда на лапу кидаю. Ты  не  боись,  я
долго  валандаться  с тобой не буду. Мне исчо футбол посмотреть
надо, а в этом сурьезном деле бабы только мешают.
     Она приподнялась, но  он  обнял  за  плечи,  удержал.  Она
покраснела,  попробовала  освободиться,  но  он  держал крепко,
наслаждаясь властью над незнакомой женщиной, сминая  ей  плечи,
ощущая  под  пальцами  тепло  молодого  тела.  Она противилась,
стараясь не привлекать внимания, хотя в вагоне все делают  вид,
что  ничего  не  происходит,  а Владислав уже всерьез хмелел от
безнаказанности, то чуть отпускал женщину, то  снова  сдавливал
ей плечи.
     -- Уберите руки,-- прошептала она.
     -- А  чо?  --  спросил.--  Ты баба ничо. Мы с тобой, телка
поладим!.. Куды  чичас  попрем?  К  тебе  или  ко  мне?  Только
бутылочку по дороге прихватим. Ты баба товаристая, таких люблю.
Так  вроде  тощая,  а приглядись: все на месте, и тут, и тут, и
даже тут...
     С той стороны салона гыгыкал  проснувшийся  Игорь,  бил  в
восторге  соседа  по  колену и призывал восхищаться тоже. Сосед
вынужденно улыбался, ерзал, но не вставал: ехать еще далеко,  а
встань -- место тут же займут менее чувствительные.
     -- Друга  прихватим,--  сообщил  Владислав.--  Вон  сидит,
видишь?.. Ты и двоих обслужишь, я ж по глазам вижу.  У  тебя  и
губы вафельные...
     Наконец  Владислав  отпустил,  уж очень жалобно и умоляюще
прошептала: "Моя остановка". Игорь тут же снова заснул,  дергал
во  сне  ногами,  зычно  плямкал,  иногда  запускал дикий храп,
которого испугались бы и лошади. Однажды,  не  раскрывая  глаз,
громко  и звучно выругался, а потом продолжал мирно похрапывать
на плече окаменевшего соседа.
     Люди входили и выходили. Вошедшие сперва  устремлялись  на
свободное пространство, где разместились Владислав и Игорь, но,
быстро  сообразив,  что  к  чему,  потихоньку  вытискивались из
опасной зоны. Так и стояли, спрессовываясь в монолит, но упорно
не замечали Владислава и  Игоря.  Даже  опасную  зону  покидали
просто   так,  а  вовсе  не  потому,  что  там  резвились  двое
подгулявших работяг.
     Один из вошедших, не разобравшись в  ситуации,  попробовал
было  бросать  негодующие взгляды, но Владислав проигнорировал,
Игорь был  занят,  и  новичок  --  холеный  такой  хомячище,  у
которого  явно персональная "Волга" сломалась, потому в метро с
народом -- проворчал, пробно апеллируя к общественности:
     -- Совсем распустились... Ничего не боятся...
     Владислав еще не сообразил, как среагировать, как стоявший
поблизости интеллигентный старичок, угодливо улыбнулся и сказал
примиряюще:
     -- Ну что вы, что вы! Молодежь гуляет.
     Холеный хомячище скривился:
     -- Как  это,  гуляет?  Они  ж   людей   оскорбляют   своим
поведением!
     -- Ну   что   вы,  что  вы,--  залебезил  старичок.--  Они
оскорбляют, а мы не оскорбляемся!.. Нормальные парни...  э-э...
современные.
     Владислав   исподлобья  смерил  хомяка  тяжелым  взглядом,
уменьшил его до размеров бактерии и предложил:
     -- Папаша, а папаша? Хошь -- дам в лоб, и ужи отпадут?
     Хомяк  испуганно  дернулся,  побагровел.  Лицо  его  стало
угрожающим,  однако  вокруг  него словно около смертника начало
образовываться   свободное    пространство.    Старичок    тоже
отодвинулся, словно хомяк уже маячил в оптическом прицеле.
     Фигура  холеного  стала  уменьшаться. Видимо, он уразумел,
что это вагон, а не вверенное ему учреждение, и эти работяги не
боятся, что им зарубят диссертации.
     Владислав забросил руки на соседей, сказал мечтательно:
     -- Вчера ехал тут один... Гра-а-а-мотный! Дал ему так, что
прыщи с морды  посыпались!  Он  и  лег  их  собирать.  До-о-лго
собирал.  Так я с корешками и ушел, не дождался, когда встанет.
Пальцем бы не тронул: хотел взглянуть --  хороший  ли  из  меня
косметолог?
     За  окнами  замелькали  лампы,  побежал перрон. Едва двери
открылись,   взбешенный   хомяк   вылетел   пулей.    Владислав
покровительственно кивнул старичку:
     -- Что, поганка, трепала жизнь? Научила поддакивать силе?
     Старичок снова хихикнул, уже неуверенно. Владислав смотрел
пристально, и тот чуть отступил, отвел глаза.
     На  следующей  остановке в вагон влетели сразу два интеля,
такие умные и начитанные, что об  этом  у  них  кричала  каждая
пуговица.  Они  сразу  же облили Владислава с Игорем верблюжьим
высокомерием, морды задрали кверху -- грамотные, аж противно, и
Владислав ощутил, что Игорь тут же завелся. Да  и  сам  не  мог
удержать  тихую  ярость.  Ах, паскуды! Белая кость, да? Голубая
кровь, да? Сейчас покажем, что вы стоите, чистоплюйчики... Ноги
будем вытирать о вас, а вы и не пикнете, бараны несчастные...
     Первый интель хотел  ретироваться,  но  Владислав  удержал
ласково,  Игорь  задействовал  второго,  и  все хоть и на грани
хулиганства, но все же  закон  допускает  больше,  чем  правила
этикета,  в  рамках  закона  можно  так обхамить и облаять, что
искрить начнешь, а закон и не гавкнет...
     И Владислав с Игорем выжали все, что можно было выжать  из
ситуации,  не  переступая  уголовного кодекса, и когда интельки
выметнулись на станции, явно не своей,  то  Владислав  ржал  до
самого конца ветки, рядом довольно повизгивал Игорь.
     Работали  здорово. Другого облаешь -- все же лучше, чем он
тебя. И какой глупец сказал,  что  лучше  быть  обиженным,  чем
обижающим?

     В  четверг  утром  Игорь напевал, шумно умывался, брился и
одновременно готовил кофе, а Владислав  потерянно  слонялся  по
комнате. Неожиданно спросил:
     -- Слушай, могут быть петли времени?
     -- Ты о чем? -- не понял Игорь.
     -- Это  я  о  метро.  Глубоко под землей, вдали от мощного
влияния Солнца, недостижимое для космического излучения.  Вдруг
время тут течет иначе, делает зигзаги, складывается в петли...
     Игорь  присвистнул,  приложил  большой  палец  к  виску  и
помахал остальными:
     -- С тобой не это самое?
     Владислав повернул к нему бледное лицо:
     -- Может быть, я сошел с ума, но  почему-то  кажется,  что
вчера  пообщался с самим собой! Недаром глупые рожи тех дебилов
показались знакомыми... К счастью, это можно проверить.
     Он метнулся в прихожую, распахнул шкафчик. Роба на прежнем
месте, не убежала. Владислав несколько мгновений смотрел молча,
закусив губу, бледный, затем, запустил руку в карман...
     Пальцы нащупали пуговицу.

     ВСТРЕЧА В ЛЕСУ

     Савелий   шел    бесшумно.    За    сорок    лет    работы
охотником-промысловиком можно научиться ходить бесшумна даже по
жести,  иначе  об  удачной  охоте останется только мечтать. А в
этих краях охота весь окрестный народ кормит. Ничего  общего  с
баловством заезжих геологов.
     Он  спокойно  пересек след "хуа-лу", цветка-оленя, как его
называют орочоны. Этого пятнистого оленя совсем недавно завезли
в Уссурийский край. Мол,  пусть  живет  и  привыкает  к  чужому
климату.  За  голову  штраф  назначили  в  сто рублей. Будто не
понимают, что и без того не станут  губить  нездешнюю  красоту.
Другое  дело  потом,  когда расплодится, приестся, стане просто
оленем, как вот этот зюбряк, по следу которого Савелий бежит...
Зюбряк,  или  по-ученому  изюбрь  шел,  как  видно  по   следу,
осторожно,  старался  не  прошмыгивать  под деревьями с низкими
ветками. Понятное дело -- пантач. Старые рога сбросил, ходит  с
молоденькими, не затвердевшими. Царапни -- кровь брызнет. Вот и
ходит, задрав морду к небу, звезды считает.
     Савелий наддал ходу. За спиной в рюкзаке шелестел жесткими
перьями  подстреленный по дороге громадный глухарь. Ничего, еще
пару часов -- и догонит зюбряка. Земля под ногами  пружинит  --
сплошные корни да мох, дыхание отличное. Что еще человеку надо?
Жить бы только да жить, да вот так бежать за оленем!
     В  густой  траве  он  наткнулся  на  мощный  рог  зюбряка.
Двенадцать блестящих на солнце отростков -- красота!  А  где-то
неподалеку  должен  валяться  еще  один.  Они ведь не сразу оба
падают:  один  отпадает,  а  со  вторым  зюбряк  сам  старается
расправиться,  сбивает  об  деревья, чтоб голову на один бок не
воротило.
     Пошел дождь. Бежать по  звериной  тропке  стало  не  очень
удобно.  Пусть  не приходится ломиться через кустарники, но все
равно вода с кустов и деревьев течет по  одежде.  Версты  через
две  придется  выливать из сапог. Одно утешение, что и зюбряк в
такую погоду не любит бегать. Выбирает пихтач  поразлапистее  и
прячется под ветки.
     Савелий  привычно  нырнул  под висячее осиное гнездо и, не
удержавшись, хихикнул. Вспомнил, как прошлым летом после такого
же дождя его  попросили  отвести  на  базу  одного  хлыщеватого
геолога. Тот сразу же велел ему идти вперед и шлепать прутом по
кустам,  сбивая  капли. Савелий пошел, а когда повстречал такое
же гнездо, трахнул по нему палкой.  А  сам  проскочил...  Какой
вопль раздался сзади!
     Дождик  начал  стихать.  Савелий посмотрел в просвет между
кронами и ускорил шаг. Дождь пока что наружу. За  шумом  зюбряк
на  зачует шагов, хоть голыми руками бери. Да и не уйдет из-под
пихты, пока дождь совсем не кончится.
     Впереди виднелась поляна,  заросшая  огромными  узорчатыми
листьями папоротника. А дальше уже виден зеленый пихтач...
     И  вдруг  Савелий  увидел,  как,  раздвигая  ветки,  вышел
великолепный олень. Его зюбряк! Это был молодой зверь, на рогах
всего по два отростка, шерсть гладкая,  блестящая.  Он  задирал
голову  и  жадно  принюхивался  к  западному  ветру. Уши нервно
прядали, мускулы на ногах подрагивали.
     Савелий понял,  что  зюбряк  может  сорваться  с  места  и
понестись бег знает куда, через кусты и валежины. И вовсе не от
опасности.  Савелий  не  мальчишка,  его  и  тигр  за сажень не
почует. Просто зюбряк молод, здоров,  силы  девать  некуда,  до
осеннего го