нтон  успел  разглядеть, что все пилоты его возраста и старше.
Ну,  это  естественно.  Антон  невесело   улыбнулся.   Молодежь
предпочитает    пользоваться   более   скоростными   средствами
передвижения.
     Подлетев  к  Журавлевке,  он  основательно  замерз,  стуча
зубами, опустился возле знакомого дома и снял пояс.
     По-видимому,  отец не перестраивал свой дом ни разу. Антон
огляделся. Да, все точно так  же,  только  цветов  вокруг  дома
стало  значительно  больше;  вероятно,  отец отдает им все свое
время.
     Антон поднялся по настоящим деревянным ступенькам  и  едва
не  стукнулся  лбом  о  дубовую  дверь,  которая  и не подумала
открыться. Пришлось шарить  по  двери  в  поисках  примитивного
электрического  звонка  --  отец  так  и  не  поставил в дверях
фотоэлемент. Предупредив отца звонком, Антон распахнул дверь  и
шагнул  в прихожую. Пол, как и большая часть мебели в доме, был
сделан из натурального дерева.
     -- Можно? -- он потянул дверь за медную(!) ручку.
     -- Можно,-- прогудел откуда-то слева бас.-- Кого там черти
несут в такую рань?
     Антон зашел в  столярную  мастерскую.  Навстречу  поднялся
седой,  но  крепкий,  атлетически  сложенный  старик.  Он был в
рубашке из натурального материала.
     -- Антон,-- его  мохнатые  брови  удивленно  изогнулись,--
какими судьбами?
     -- Да вот соскучился,-- виновато развел руками Антон.
     -- Соскучился,  говоришь?  --  сказал  отец медленно.-- Ну
ладно, пойдем пропустим по маленькой с дороги, а то нос у  тебя
стал  совсем синий от холода. А потом ты расскажешь, что у тебя
новенького и почему ты вдруг соскучился обо мне.
     Они прошли в гостиную. Антон  с  удивлением  увидел  целую
батарею бутылок с яркими этикетками.
     -- Ну, за встречу!
     Антон глотнул содержимое своей рюмки и едва не задохнулся,
огненный  ком  встал  в  горле,  потом  медленно  провалился  в
желудок.
     -- Это же сокращает жизнь,-- наконец сумел он пролепетать,
с трудом сдерживая слезы.
     -- Зато  придает  ей  остроту.  Но   не   будем   спорить,
усаживайся в это кресло, ты любил его раньше.
     -- Это то самое? -- Антон погладил старые подлокотники.
     Какое-то   теплое   чувство  проснулось  в  нем  при  виде
поцарапанной ножки, по которой он часто стучал  носком  конька,
ожидая, когда отец позволит пойти на каток. "Старею",-- подумал
с грустью.
     Старик  нажал  кнопку  дистанционного  пульта,  и вспыхнул
экран  телевизора.  Не  гипно-,  не   стерео-,   не   цветного.
Обыкновенный   черно-белый   экран.  Двумерный.  Антон  не  мог
оторвать взгляд от спины  отца.  На  рубашке  виднелись  слабые
пятна кислоты -- видно, старик еще возится в своей лаборатории.
А рубашку носит до износа. Его привычки ничуть не изменились. И
Антон почувствовал странное облегчение.
     -- Ты  говорил,  что твоего деда родители сами женили, без
его ведома?
     -- Ну в целом так,-- усмехнулся старик.
     -- И как... они?
     -- Да  ничего,  прожили  счастливо.  Раньше  разводы  были
редким  явлением.  Это  уже  в мое время, когда полная свобода,
когда почти всегда вопреки воле родителей. А,  кстати,  сколько
лет Асту?
     -- Четырнадцать.
     Отец скользнул внимательным взглядом по лицу сына. Вот оно
что...  Собираясь уйти из дому, Антон тоже советовался с отцом.
Но Антону было тогда пятнадцать.
     -- Он еще у тебя?
     -- Да.
     -- Значит, тебя потянуло вспомнить старое доброе время?
     Отец засмеялся, показав крепкие натуральные зубы.
     -- Нам  досталось  ого  еще  как!  Мы  носились  с  самыми
сумасшедшими  по  тому  времени идеями. И мы их осуществили. Но
если бы мы бросились завоевывать новые высоты (а  мы  бросились
бы  завоевывать,  не поставь природа предохранительный клапан),
то что бы получилось! Над нами висел бы  груз  готовых  схем  и
понятий,  а  это  только  тормозит!  Для нового скачка -- новое
поколение!
     Старик остановился перед Антоном.
     -- Главное: какие у них идеалы? К чему стремится  молодежь
сейчас?
     Антон  опустил  голову.  Он  не  знал.  Старик прошелся по
комнате.
     -- Мы очень разные с тобой, но цель у нас одна. А как Аст?
У тебя есть с ним что-нибудь общее?
     Антон еще ниже опустил голову.
     -- Не знаю. Я его иногда совершенно не понимаю.
     Отец налил полные фужеры. На этот раз вино  не  показалось
Антону  таким отвратительным. Старик угощал Антона натуральными
фруктами, и тот с наслаждением уплетал сочные яблоки и груши  и
замечал,  что  непривычные аромат и вкус не вызывают неприятных
ассоциаций, как было принято думать  в  его  время.  Отец  тоже
поглощал дымящиеся куски мяса и вареных раков, щедро приправляя
их  соусом  и запивая целыми водопадами столового вина. Старики
были не дураки поесть и выпить. Антон это теперь усвоил крепко.
     Вино у отца было  великолепное.  Антон  это  понял,  когда
старик раскупорил третью бутылку. Чувство тревоги рассеялось, и
он  смирился  с  тем, что факел переходит в руки сына. Так ведь
положено. Все по законам природы.
     Было уже поздно, когда он, попрощавшись с отцом,  соединил
пластины гравиопояса.

     Антон  поднялся в гостиную и остановился. Что-то в доме не
так, чего-то не хватало.
     Вдруг стена слева от него засветилась. Антон  посмотрел  и
все понял. Ну что ж, этого и следовало ожидать. Не вечно же ему
быть молодым. Если он замедлил темп жизни, то это еще ничего же
значит.  Есть  молодые  и  сильные  руки, которые понесут факел
дальше.
     А по стене все бежали беззвучные слова: "...там я  и  буду
жить.  Не  беспокойся,  я  буду  навещать  тебя,  но там я буду
чувствовать себя свободнее..."
     И тогда Антон понял, чего не  хватало  в  доме.  Со  стены
исчезла его любимая картина "На дальней планете".

     ЧЕЛОВЕК, ИЗМЕНИВШИЙ МИР

     Этот  человек  явно  был  нездешний.  Он растерянно вертел
тощей шеей, старательно читал заржавленные таблички с названием
улиц, сверяясь с бумажкой.
     Потом направился к его дому. Никольский не сомневался, что
к нему.  Человек  подошел  и  постучал  в  калитку.  Еще   одно
свидетельство, что пришел истинный горожанин. Абориген попросту
дернул  бы  раз-другой за ручку, а пес возвестит, что вот лезут
тут всякие, а я не пускаю. Стараюсь, значит. Если  нет  пса  --
заходи  во  двор  смело. В такую погоду хозяин обычно возится в
садике, собирает гусениц, поливает,
     окучивает, подрезает, подвязывает  --  словом,  занимается
повседневной  работой фельдмаршалов-пенсионеров. А в окно стучи
не стучи, бесполезно. Со двора не слышно.
     Никольский распахнул окно.
     -- Чем могу? -- спросил он любезно.
     Человек  от  неожиданности  отпрянул.  Это  был  маленький
старичок  с  желтым  морщинистым  лицом  и оттопыренными ушами.
Видимо, он ожидал обычной реакции: кто-то где-то услышит  стук,
но  решит,  что  ему  почудилось.  После третьей попытки начнет
искать шлепанцы. Наконец подползет к окну,  но  не  к  тому.  В
конце концов выяснит, кому, кого, зачем надобно, и только тогда
пойдет разыскивать Никольского.
     -- Так  чем  же  смогу?  --  сказал Никольский еще раз, не
давая гостю опомниться.
     -- Вы Никольский? -- спросил старик.
     -- Я Никольский,-- ответил Никольский.
     -- Писатель-фантаст? -- уточнил старик.
     Никольский поклонился.  Может  быть,  это  и  есть  слава?
Кто-то  же должен приходить почтить его труды? Жаль только, что
женщины не читают  фантастику.  Поклонницы  --  это,  вероятно,
терпимо...
     -- К  вашим услугам,-- сказал он.-- Заходите. Да, прямо во
двор. Слева калитка. Кстати,  вы  в  нее  только  что  стучали.
Собаки нет. В самом деле нет. Ну хотите, забожусь?
     Все-таки   он   вышел  встретить  и  проводить  в  комнату
неожиданного гостя.  Странно,  почему  это  жители  центральной
части  города  убеждены,  что  у  них  в  каждом дворе сидит на
якорной цепи злющий кобель ростом с теленка.
     -- Садитесь,--   сказал   он   старику,    показывая    на
единственный  свободный  стул.--  Раздевайтесь. Можете повесить
вот сюда. Или сюда. Фантаст в моем лице представляет, как и его
жанр, большие возможности.
     При постоянном бедламе в комнате, естественно, плащ  можно
было  вешать где угодно. Интерьер от этого вряд ли изменился бы
в худшую сторону. Однако, несмотря  на  такой  радушный  прием,
лицо посетителя оставалось скованным, даже напуганным, словно у
обиженного  зайца  из  детской сказки. Казалось, что он вот-вот
скажет: "Может быть,  я  вам  уже  надоел?  Может,  мне  уйти?"
Почтение так и светилось у
     него в глазах.
     -- Меня  зовут  Леонид  Семенович  Черняк,--  представился
наконец старик  с  церемонным  поклоном:  он  робко  присел  на
краешек  стула  и,  не  удержавшись,  окинул комнату любопытным
взглядом,  робко  подвигался  на  краешке  стула,   почтительно
кашлянул   и   сказал:  --  Я  страстный  любитель  фантастики.
Коллекционер...
     "Ну и слава богу,--  подумал  Никольский.--  Поклонник  --
всегда приятно. Давненько жду поклонника. Надоело, когда каждый
постучавшийся  спрашивает  дорогу к ближайшей пивной или просит
разрешения  воспользоваться  туалетом.  В  другой  раз   только
соберешься   обсудить   с   гостем  мировые  проблемы,  а  это,
оказывается,  пришел  управдом  с  требованием  убрать  конские
каштаны  на его участке улицы. А то еще участковый прицепится с
требованием выдергать бурьян подле забора..."
     -- Кхм-кхм,-- сказал Черняк, и его запавшие глаза  впились
в  фантаста,--  еще  раз  прошу  прощения,  я  оторвал  вас  от
работы... Тысяча извинений...  Над  чем,  если  не  секрет,  вы
работаете в настоящее время?
     Несмотря   на  обыденность  тона,  а  может  быть,  именно
благодаря ему, Никольский насторожился.  Обычно  задающие  этот
тривиальный  вопрос  полагают,  что приобщаются таким образом к
тайнам  творчества,  потом  при   случае   хвастаются   знанием
творческих  планов знаменитости. Но у этого было иное выражение
лица.
     "Постой, а может быть, ты из числа неудавшихся  фантастов?
Есть у меня такие знакомые, есть. И немало. День и ночь строчат
"хвантастику",  заваливают  ею  редакции,  издательские  столы.
Ответ им приходит стандартный... Да и какое может быть  в  этом
случае  разнообразие  ответов?  Но  писать  не  бросают.  "Ведь
Никольского печатают. Правда, не  иначе  как  по  блату..."  --
рассуждают  горе-писатели.  И  никто  из  них  не знает, что он
работает над каждым рассказом  так,  словно  от  этого  зависит
существование всего человечества!
     -- Есть  парочка  завалящих идей,-- ответил он небрежно.--
Над ними и работаю.
     -- Завалящих?
     Старик почему-то встревожился. Что случилось? Может  быть,
он  из  числа  тех  графоманов,  что охотятся за чужими идеями?
Бедолаги всерьез полагают, что вполне достаточно  какого-нибудь
поворота  старой  идеи  для  написания рассказа. А ведь идея --
только   ингредиент.   А   образы,   мотивировка,    характеры,
злободневность...
     Никольский  бодро  прошелся  по  комнате, разминая кости и
давая посетителю возможность увидеть и по  достоинству  оценить
его  плакаты  на  стенах.  Особенно  два из них. На стеллажах с
коллекционными книгами белел листок с корявой надписью:  "Книги
домой  не даются", а на противоположной стороне сразу бросалась
в глаза надпись: "Соавторы не требуются".
     -- Для меня это очень важно,-- сказал старик, и Никольский
с удивлением отметил упрямую  нотку  в  голосе  прежде  робкого
посетителя.
     -- В самом деле?
     -- Это важно,-- повторил старик.-- Я обязан знать, над чем
вы работаете в настоящее время. И не только для меня важно. Для
всего человечества.
     "Ух  ты!  --  подумал  Никольский.-- Но почему не для всей
Галактики?"
     -- Так  что,  если  это   не   секрет,--   сказал   старик
просительно.
     -- Тема  рассказа  проста,-- сказал Никольский медленно,--
очень  проста.  Над  нашей  грешной  Землей  нависает   грозная
опасность. Вызвали ее люди. Каждый в этой, новой ситуации ведет
себя  по-разному.  Обнажаются  характеры,  выявляются  истинные
отношения... В этом, собственно, вся соль рассказа...
     -- Действие происходит в  наше  время,--  спросил  старик,
быстро.
     -- Да.
     И  старик  начал  бледнеть.  Сначала  кровь  отхлынула  от
дряблых щек, потом ушла со  лба,  четко  выделились  мешки  под
глазами.  Сразу  подумалось, что он очень стар. Морщины на лице
стали до предела резкими, словно на бронзовой маска ацтека.
     "Из-за чего  так  переживать?"  --  подумал  Никольский  с
невольной досадой.
     -- Вы  злой  гений!  --  сказал вдруг старик.-- Уничтожьте
рассказ, пока он не наделал беды!
     -- Ну  вот,  спасибо.  Собственно,  это  даже  комплимент.
Все-таки гений, а не бездарность. Хоть и злой.
     -- Вы  все еще ничего не понимаете! -- сказал старик почти
яростно.-- Идеи ваших рассказов осуществимы!
     -- Да? -- сказал Никольский  очень  вежливо.  Сам  он  был
уверен  в  обратном.-- Знаете ли, для меня главное психологизм,
философия, внутренний мир человека...
     Черняк перебил:
     -- Помните рассказ "Я знаю теперь все!"?
     Никольский кивнул утвердительно. Как же  не  помнить  свой
собственный  рассказ,  да  еще  один  из  лучших.  Некий  чудак
проделал  несложный   опыт,   который   позволил   ему   видеть
интеллектуальную  мощь  мозга.  Ходит  теперь  по улице и видит
ореол вокруг головы у каждого  прохожего.  И  сразу  ясно:  кто
дурак; а кто гений. Рассказ в свое время наделал шуму. Все-таки
в  нем  в  очень  резкой  форме  говорилось,  что не все иногда
находятся на своих местах.
     -- Это осуществимо! -- сказал старик очень горячо.
     -- Да? -- снова спросил Никольский очень вежливо. А  знает
ли его гость о поджанрах фантастики? Научная основа обязательна
только   для   "научной   фантастики".   Остальные   пользуются
наукообразным антуражем или даже  легко  обходятся  без  оного.
Приключенческая,        юмористическая,        психологическая,
аллегорическая.  Сам  он  работал   преимущественно   в   жанре
аллегорий. Ясно, что обязательное требование научной
     основы попросту зачеркивало бы большинство рассказов. Ведь
и в рассказе  "Я  знаю  теперь  все!"  описание  научного опыта
понадобилось лишь как вежливая уступка наиболее  ортодоксальным
редакторам.  Сама  же идея предельно проста: не все в этом мире
на своем месте. Вот академик -- дутая величина, а  рядом  стоит
киоскер   с   энциклопедическими  знаниями.  Проходит  девушка,
которая притворяется  очень  умело  горячо  любящей,  а  издали
смотрит  тихая  Золушка... Все это герой видит благодаря ореолу
над  их  головами,  а  вот  они  ничего  не  замечают...   Ему,
Никольскому,  понадобился  ореол, а Лесажу -- хромой бес. И все
для одной и той же цели:  показать  скрытое  от  людских  глаз,
выявить истинную ценность человеческих отношений.
     -- Вы  мне  не  верите,-- сказал старик тихо. В его голосе
слышалась горечь.-- Да, вы мне не верите. Я это вижу. По вашему
ореолу.
     Никольский дернулся. Старик  смотрел  на  него  с  горькой
насмешкой.
     -- Да,--  сказал  он  спокойно.--  Я повторил эксперимент,
который так красочно описан в вашем рассказе. И получил тот  же
самый результат...
     -- К-к-к-какой результат?
     -- Ореол.  Вы  снова  не  верите... Впрочем, я бы на вашем
месте тоже... Но убедиться нетрудно. Давайте выйдем на улицу.
     Он поднялся первым и терпеливо  ждал,  пока  Никольский  в
полной растерянности хватался то за плащ, то за шляпу.
     -- Но   это   же   невозможно!   --   Никольский   наконец
опомнился.-- У меня фантастика чисто условная! Символическая!
     -- Не спорю,-- ответил старик несколько грустно.-- Кстати,
Уэллс тоже писал условную фантастику. В отличие от Жюля Верна.
     Он  мог  бы  добавить,  что  предсказания  Уэллса  нередко
сбываются  с  величайшей и потрясающей точностью, но Никольский
знал это не хуже его самого.
     Что-то подсказывало Никольскому: старик говорит правду.  В
конце  концов,  если  писатель  -- инженер человеческих душ, то
писатель-фантаст должен быть главным инженером человечества.
     Он,  как  сомнамбула,  вышел  за  стариком,  запер  дверь,
опустил   щеколду   на   калитке   и   пошел   рядом,  даже  не
поинтересовавшись, куда это они идут.
     От былой неуверенности старика не осталось и следа. Теперь
он выглядел  как  пират  на  пенсии,  который  сереньким  таким
старичком  дремлет  на завалинке и оживает лишь тогда, когда на
город налетает шторм или надвигается неприятель. И что за жизнь
без звуков боевой трубы?
     Черняк  с  иронией  посматривал  на  деловитых   прохожих.
Никольский  смятенно собирал воедино хаотические мысли, пытаясь
представить, что же все-таки наблюдает ясновидящий  спутник.  И
никто ничего не подозревает!
     -- Всюду эти нимбы,-- сказал старик с недоброй усмешкой.--
Могу судить  об  интеллектуальной мощи характера... О мужестве,
трусости, упорстве... Все это отражено в спектре... Да зачем  я
все  это говорю вам? -- Он засмеялся коротким смешком.-- Вы все
это знаете лучше меня. Рассказ-то  ваш  собственный!  А  вот  и
наглядный    пример   несоответствия.   Посмотрите   на   этого
невзрачного     человечишку!     Интеллект     колоссальнейший,
потенциальные  возможности  огромны,  а  рядом  с ним -- это же
просто-напросто питекантроп с дурацким галстуком в горошек.
     Никольский смолчал. Мимо прошли  известный  специалист  по
ядерной  энергии  и  его  неизменный партнер по рыбной ловле --
егерь Никифорович. Доктор наук по случаю  рыбалки  был  одет  в
брезентовые   штаны   с  бахромой  на  калошах  и  потрепанную,
заплатанную  телогрейку.  Нормально   одетый   егерь   выглядел
сказочным принцем рядом со светилом науки.
     -- Или  взгляните  вот  сюда,-- продолжал старик.-- Видите
парочку возле киоска? Юноша  с  женской  прической  и  девочка,
стриженная  под  мальчика?  Если  бы  вы  только  видели, какой
голубой нимб невинности и платонической любви светится над этим
мальчиком  и  какое   багровое   облако   чувственной   страсти
конденсируется вокруг его избранницы! Бедолага!
     -- Почему  же  она  бедолага?  --  решился  что-то сказать
Никольский.--  Мы,  слава  богу,  живем  не  в  монастыре...  В
современном обществе...
     -- Я о нем,-- сказал старик коротко.
     Они  перешли по булыжной мостовой на другую сторону улицы.
Там было меньше пыли и грязи, а комментировать нимбы можно было
и оттуда. Благо узкая улочка  ни  в  коей  мере  не  напоминала
сверхавтостраду с двенадцатирядным движением.
     -- Куда  вы  меня  ведете?  --  спросил Никольский.-- не в
преисподнюю?
     -- Нет,-- ответил загадочный старик,-- не в преисподнюю.
     Время  от  времени  он   давал   характеристики   наиболее
интересным, по его мнению, прохожим, которые в изобилии сновали
вокруг.  Никольский, несмотря на потрясение, невольно поражался
верно схваченным портретам. Бесценная вещь -- сразу  видеть,  с
кем имеешь дело!
     -- Как видите,-- сказал старик,-- я не стал ждать ста лет,
чтобы начинать осуществлять ваши идеи.
     -- И много вы осуществили? -- спросил Никольский. Несмотря
на все старания держать себя в руках, голос дрогнул.
     -- Всего две. Остальные не по силам, да и не по средствам.
Так что   не   пробовал.  Ну  всякие  там  полеты  в  свернутом
пространстве, роботы, контакты с иными цивилизациями... Хотя не
могу поручиться, что в свое время не осуществятся и другие ваши
идеи.
     -- А вторая? Вы осуществили две мои идеи?
     -- У вас есть рассказ "Полноценный",-- напомнил старик.
     -- Что в нем? А-а! Один из самых ранних рассказов.  Причем
на  тривиальную  тему.  Избавление  ото  сна,  человек получает
двадцать четыре часа в сутки для  занятий  любимым  делом:  все
счастливы, все поют...
     -- В   некотором   роде   так,--  согласился  старик,--  я
просто-напросто   повторил   всю   описанную   вами   методику.
Представьте себе -- получилось! И что самое