а, вопли дерева и грохот молотков окружали  их,  и
мусор тоже был рабочий: горы шлака и  золы,  багровеющие  груды  черенков,
растрепанные кучи желтых стружек - но я все равно уже не верил им.
     Мы все шли и шли. Петляли в переулках, лезли в дыры, перелезали через
плетни и очутились перед кузницей.
     Провожатый жестом велел обождать и канул в ее нутро. За хозяином. Был
тот жилист, ростом почти с меня; копоть въелась в складки длинного, худого
лица и даже на носу была полоса сажи.
     - Вот, - сказал проводник и ткнул в меня пальцем. Натянул  капюшон  и
молча исчез. Довольно обидно, все-таки почти сутки вдвоем....
     - Здравствуй, хозяин, - сказал я. - Меня зовут Тилар.
     - Ирсал, - он черной ладонью раскрасил лицо и молча повел меня в угол
двора, в низкий бревенчатый дом.
     В доме были лишь кислая вонь, стол с парой лавок, да куча детей.  Две
чумазых мордочки выглянули с  полатей,  захихикали  и  исчезли,  и  тотчас
заорал младенец. Я испуганно обернулся. Прямо на полу рядом с печью сидела
девочка-подросток и покачивала колыбель.
     - Тазир! - крикнул Ирсал. - Уйми дитя!
     Из-за грязной занавески вышла женщина, вытерла об юбку  мокрые  руки,
взяла младенца и ушла. Девочка пошла за ней.
     - Нет, Ирсал, - сказал я. - Я тут не останусь.
     Он не ответил, взялся ладонью за лицо и уставился на меня.
     - Что с ними будет, если меня найдут?
     - Это уж моя забота!
     - Не сердись! Просто, сели что... я ведь тоже тут на виду. Найди  мне
укромное местечко, чтобы... Ну, сам понимаешь.
     Ирсал не стал спорить. Подумал, прошелся пятерней по лицу.
     - Можно. Есть одно. Покойной тетки мужу двоюродная сестра. Только она
того. Как померли у нее все в мор, тронулась. Так-то тихая. Сготовить там,
обстирать... одна живет. А слов не разумеет. Коли не боишься...
     - Чего?
     Он поглядел удивительно, и я вспомнил, что в нынешнем Квайре  безумие
считается заразным. Усмехнулся и сказал:
     - Не боюсь.


     И я поселился в домишке старой Синар.  Странное  это  было  место,  и
странная это была жизнь.
     Дом жил сам по себе: постанывал,  поскрипывал,  кряхтел,  и  хозяйка,
высохшая, как тень, тоже была сама по себе. Все сновала и сновала  вокруг,
что-то чистила, мыла, скоблила; тускл и неподвижен был ее взгляд,  а  губы
беззвучно шевелились, словно там, в своем далеке,  она  вела  нескончаемый
разговор. Она знала, что я есть, потому  что  готовила  на  двоих,  но  не
видела, не слышала, не замечала меня. Это было очень противно  сначала.  А
потом, на вторую или на третью ночь, я проснулся, будто  меня  позвали,  и
увидел, что она стоит и глядит. Я испуганно  вскинулся  на  лавке,  и  она
заковыляла прочь. И на следующую, и  еще  на  следующую  ночь.  Я  пугался
сначала, а вдруг понял: она просто слушает мое сонное дыхание, видно  этот
звук что-то будит в ее угасающем мозгу.  Наверное,  надо  быть  достаточно
одиноким, чтобы понять такое одиночество, и, наверное,  я  был  достаточно
одинок, чтобы это чем-то связало нас.
     Да, я был тогда достаточно одинок. Не знавший света не  боится  тьмы.
Пол года назад это все позабавило меня, теперь я мучился  от  пустоты,  от
того, что я никому не нужен, что все, кто мне дорог, позабыли меня.
     Днем еще  можно  было  терпеть:  додумывая  кое-какие  старые  мысли,
придумывал из чего сотворит передатчик, но день кончался, и вечер  вползал
в наш дом. Бесконечные зимние вечера, когда  за  стенами  плачет  ветер  и
мается огонек лучины, а  я  один,  совсем  один,  в  доме,  в  городе,  во
Вселенной. И тогда я, одевшись, выходил на крыльцо и жадно слушал  далекие
звуки.
     Здесь я мог думать о Суил. Совсем не веселое занятие,  потому  что  в
этих мыслях нет тепла. Даже имя ее, как льдинка, оно не тает на губах.
     - Суил, - повторял я, и холод медленно стискивал  сердце.  Я  ошибся:
смешная влюбленность оказалась любовью. И уже не споря с  собой,  я  знал:
эта глупенькая любовь, эта горькая,  безответная  радость  -  лучшее,  что
подарила мне жизнь. И я знал: мне не нужен этот подарок. Жить мечтою -  не
для меня. Жизнь нужна мне в руках, а не в грезах, мне нужно  тепло,  а  не
холод, холод в сердце и нетающее имя на зажатых морозом губах.
     Я не выдержал. Знал, что это постоянная слабость, что слишком  быстро
я сдался и слишком легко уступил. Все равно.  Завтра  я  иду  к  Таласару.
Прости, Баруф, это  выше  моих  сил.  А  может,  наоборот?  Ты  _э_т_о_г_о
добивался?
     Было тягостно так думать, но не думать так я не мог. Слишком свеж был
недавний урок и слишком горек. Запрограммировать  меня  вовсе  не  сложно.
Создать ситуацию, из которой для меня есть единственный выход, а  тогда  я
пойду до конца - я не сумею свернуть и бросить на середине начатое дело. Я
уже не могу свернуть и  пойду  до  конца,  но  плясать  я  буду  от  этого
варианта.


     - Биил Бэрсар? - жадно вглядываясь в меня, спросил хозяин. - Рад  вас
видеть!
     И я ответил его беспокойным глазам и измученному лицу:
     - Все хорошо, биил Таласар. Они в Бассоте.
     - Слава господу! С тех самых пор... поверите ли,  ни  одной  ночи  не
спал! А вы? Или мне не должно об этом спрашивать?
     - Почему же? Кому-то надо было остаться.
     - Значит, вы в городе?
     Я не ответил, и он, спохватившись,  быстренько  перевел  разговор.  С
нелепым блаженством я слушал  о  последних  дворцовых  интригах,  о  новых
податях, о создании  сыскного  приказа,  об  отчаянном  походе  Угалара  и
ответном походе Тубара...
     - Вы улыбаетесь? - вдруг  быстро  спросил  Таласар.  -  Находите  сие
несерьезным?
     - Нахожу, - ответил я честно.  -  Тубар  просто  тянет  время.  Через
месяц-другой, когда начнутся весенние штормы, он  получит,  наконец,  свой
тарданский корпус и расколотит нас. Вот только один человек, который может
справиться с ним...
     - Дос Крир? Увы! Он нелюбим владыкой, и армия ему не доверяет.
     - Значит, проиграем войну...
     Человеческий голос после горьких дней тишины! Я впитывал его, оживал,
смаковал разговор, как изысканное блюдо. И  Таласар  измолчался  тоже.  Мы
болтали, как двое мальчишек, упоенно,  взахлеб,  перескакивая  с  темы  на
тему. О Равате и о политике Тисулара, о драгоценных квайрских камнях  и  о
свойствах металлов, об интригах Кевата и о суровой зиме.
     Потом Таласар предложил мне с ним  пообедать,  но  мы  болтали  и  за
столом, и старый слуга улыбался, радуясь тому, как оживился хозяин.
     А потом вспомнил о деле.
     - У меня к вам просьба, биил Таласар.
     - Для вас я готов на все!
     - Да нет, это не так серьезно.
     - Деньги?
     -  Пока  нет.  Какое-нибудь  занятие,  чтобы   скоротать   эти   дни.
Неблагородно, конечно, но не умею сидеть без дела.
     - У вас хороший почерк?
     - Господи, биил Таласар! Я же иностранец, и в Квайре я  меньше  года.
Почерк ничего, но вряд ли кто-то прочтет то, что я напишу.
     - Клянусь солнцем, вы заставили меня об этом забыть! Какое же занятие
вы избрали?
     - Пожалуй, оружие. Новое ружье не сделаю, но починить, сумею любое.
     - Вы оружейник, как и... Калат? - В какой-то мере.
     Он поглядел на меня,  словно  бы  сомневаясь,  кивнул  слуге,  и  тот
приволок разукрашенное  ружье.  Я  усмехнулся,  вытащил  из  кармана  свои
инструменты (тайком от  Баруфа  я  их  все-таки  прихватил)  и  мигом  его
разобрал. Лопнула спусковая пружина. Я показал ее Таласару.
     - Могу сделать другую, но это довольно долго. Если у вас еще ружья...
     Слуга - он даже шею вытянул, глядя на мои руки  -  куда-то  сбегал  и
приволок останки другого ружья. Полный утиль - но  пружина  была  цела,  я
добыл ее, повозился с подгонкой, но  все-таки  вставил  на  место.  Собрал
ружье, зарядил, и, не целясь, выстрелил в угол двери. Слуга с  неожиданной
прытью кинулся поглядеть, потыкал пальцем в дыру и вернулся с ухмылкой.
     - Вот и все, биил Таласар.
     Он бережно провел рукой по стволу, отдал ружье слуге и отослал его.
     - Думаю, мы это устроим. Оружие нынче в цене. Ваши условия?
     - Ну, что вы, биил Таласар! Я полагаюсь  на  вас.  Единственное...  я
хотел бы получать товар ночью. Скажем, у  часовни  святого  Эбра,  что  за
Ирагскими воротами.
     - Хорошо. Через три дня?
     - Ну и отлично. Вы чем-то озабочены, дорогой хозяин?
     - Признаюсь, - ответил он смущенно, - удивляет такое  умение  в  муже
столь много знающем. Только не сочтите мои слова обидными...
     - Не сочту. Знание не исключает умения, биил Таласар, но я не  всегда
был ремесленником. Простите, но я вынужден вас покинуть...
     - Разве? - отозвался  он  со  свой  мимолетной  улыбкой.  -  Рад  вам
напомнить, что городские ворота уже заперты!
     Пришлось ночевать у Таласара, и только утром я вернулся в  Ираг.  Так
старательно путал следы, что и сам запутался среди  задворок.  Солнце  уже
подкатывалось  к  полудню,  когда  я  добрался  до  старухиного   крыльца.
Потоптался, сбивая снег, ступил в сени и сказал - для себя, а не для нее:
     - Вот и я, матушка.
     И  вдруг  старуха  прервала   бессмысленное   движение   и   замерла,
вглядываясь  в  полумрак  сеней.  Смотрела,  смотрела;   страх,   тревога,
боязливая  радость  тенями  протекли  по  ее  лицу.  Медленно,  непривычно
тяжелыми шагами Синар подошла ко мне и робко погладила по щеке.
     А к вечеру, конечно, явился  Ирсал.  Присел,  обшарил  глазами  избу,
справился, не надо ли мне чего. Ничего  мне  не  надо.  Ирсал  кивнул,  но
уходит не спешил. Сидел себе молча, поглядывал  на  меня,  ожидая,  что  я
скажу. А я ничего не скажу - пусть начинает сам. Мне очень удобно молчать,
потому что я занят делом. Выстругиваю из чурки модель  спускового  гнезда,
бессмысленное занятие, но почему бы и нет?
     - Где это ты ночью шлялся?
     - Я уже взрослый, ирсал, - ответил я коротко.
     Он хмыкнул и сказал - как будто бы без угрозы:
     - Смотри, наведешь...
     - Вот и позаботься, раз уж следите.
     - Ты б потише, парень, - посоветовал он. - Просили тебя  беречь,  так
ведь и понадежнее можно местечко сыскать.
     - А если я не боюсь? Не стоит меня пугать, Ирсал.
     - А то?
     - Ну, чего бы я стал грозить? Да,  кстати.  Дня  через  три  я  опять
гулять пойду. Присмотри. Заодно и поможете - чего зря мерзнуть?
     - П-пошел ты! - выдавил Ирсал сквозь зубы. Выскочил, не прощаясь, еще
и дверью хлопнул.


     Мне стало куда  веселее  жить.  Устроил  себе  мастерскую  у  окошка:
полочки для инструментов, рабочий столик, собрал тиски, приладил зажимы.
     Старуха ходила за мной. Она оживала на глазах - и  это  было  немного
жутко. Случайно сказанное слово -  и  вдруг  открылась  заветная  дверь  и
выпустила в мир человека. Одно только плохо: она  считала  меня  одним  из
умерших сыновей, сама не очень знала которым  и  называла  то  Равлом,  то
Таргом. Сначала мне было не по себе, я чувствовал себя самозванцем, но это
довольно быстро прошло. Пусть хоть по ошибке она получит немного  радости,
ну, а я - немного тепла.
     Потом я получил в условном месте ружья и жадно набросился на  работу.
В деньгах я не нуждался - Баруф мне оставил,  да  и  -  просто  я  кое-что
задумал. Мы ведь очень нуждались в ружьях.  Их  почти  невозможно  купить:
система ограничительных пошлин делает для  мастеров  невыгодной  свободную
продажу, выгодней беспошлинно сдавать их в казну. А вот старые  раздобыть,
пожалуй, несложно. Стоит потолковать с Таласаром. К  весне  у  меня  будет
небольшой арсенал...
     За работой время сдвинулось с места и побежало  вперед.  Старуха  уже
твердо звала меня Равлом.
     Как-то вечером, когда мы заперли дверь, и Синар дошептывала  молитвы,
кто-то тихо стукнул в окно. Я встрепенулся. Попросил Синар отворит, а  сам
прижался к стене у двери.
     Стукнул запор, старуха пошаркала мимо, а за ней... Я просто глазам не
верил, стоял истуканом и глядел, как Суил (Суил!) озирается  в  незнакомом
доме.
     - Суил! -  почти  не  слышимый  хриплый  шепот,  но  она  услышала  и
обернулась ко  мне.  Она  плакала  у  меня  на  груди,  плакала  горько  и
облегченно, а я не мог ничего сказать; и одного мне хотелось, лишь одного:
пусть это не кончится никогда!
     Но Суил уже перестала рыдать, отодвинулась, обтерла  ладонью  лицо  и
доверчиво улыбнулась мне:
     - Ой, Тилар! Слава богу!
     - Как ты меня нашла, птичка?
     Она не ответила; по-детски шмыгнула носом и стала расстегивать сатар.
Сердце сжалось, когда я увидел, как она осунулась и побледнела.
     - Голодала?
     - Всяко было.
     - А Зиран?
     - Не знаю, - тихо сказала она. - Я десять дней, как из дому.
     - Матушка, - попросил я, - принеси водицы.
     Старуха хитренько усмехнулась и прошаркала в сени.
     - Беда, Тилар! - быстро  сказала  Суил.  -  Взяли-то  Дигила,  он  не
выдержал!
     Дигил? Я его не  сразу,  но  вспомнил:  связник.  Здоровенный  малый,
весельчак из тех, что смеются собственным шуткам. Думал, что он сильней...
Мне стало стыдно за эту мысль - ведь _т_а_м_  его  не  смешили.  Стыдно  и
страшно. Стыдная память тела шевельнулась внутри, но думал я о Суил.  Если
она окажется в руках палачей... Наверное, все это было у меня на  лице,  и
Суил сказала удивительно:
     - Я не привела.
     Я не стал отвечать, и она вдруг вспыхнула и опустила глаза.
     - А потом?
     Она на меня не смотрела.
     - Многих похватали, а к другим следок. Я сперва у Ваоры жила. А вчера
иду - а у ней знак на воротах.
     - Так и бродишь со вчерашнего дня?
     Суил кивнула.
     - Тогда поживи тут. Место тихое.
     - А старуха?
     - Она сама будет рада. Только... - я замялся: а вдруг Суил испугается
и уйдет, ведь в Квайре безумие считают заразным? - только  она  забывается
от старости. Вздумала, что я - ее сын... покойный. Ладно, пусть потешится.
     Суил вскинула на меня глаза и сразу опять опустила. Никогда прежде  я
не видел ее смущенной.
     Старуха, ворча, принесла из сеней котелок, я подхватил его и поставил
на печь. Раздул огонь, подкинул дров и взял Синар за руку.
     - Матушка, будь так добра, приюти Суил!  Беда  у  нее,  и  деться  ей
некуда.
     - Господь знает, что  ты  порешь,  Равл!  -  в  сердцах  сказала  моя
приемная мать. - А то я девку в ночь из дома выгоню! Живи сколько  хочешь,
милая, места не пролежит. Только гляди, девка, чтоб без греха! Я этого  не
люблю!
     Суил зарделась, а я поспешно сказал:
     - Что ты, матушка! Она моему лучшему другу племянница.
     - А! Знаю вас, мужиков! Для вас родни нет! -  и  тут  же  захлопотала
вокруг Суил. - Что стоишь, девка, скидывай сатар.  Ишь,  прозябла-то,  всю
трясет! Ой, благость господня! Да ты, никак, всю юбку  вымочила!  Да  уйди
ты, греховодник, чего уставился!
     Я вышел на крыльцо, вдохнул обжигающий воздух,  и  нежность  к  этому
миру захлестнула меня. Прекрасны были безлунная ночь и  режущий  ветер,  и
колющий щеки снег - все было прекрасно в этом прекрасном мире.
     Утром я дал старухе денег и велел сходить на базар.
     - Гляди, матушка, не обмолвись обо мне, - предупредил я ее.  -  Нынче
вешают всех, кто в Лагаре бывал, а я, как на грех, оттуда.
     - Ой, благость господня! - перепугалась Синар.  -  Слова  не  молвлю,
сыночек! Ты дверь-то заложи, схоронися!
     Насилу я ее выпроводил и вернулся к Суил.
     - Рассказывай, птичка. Почему ты ушла из дому?
     Не об этом бы сейчас говорить! Стать  на  колени,  взять  ее  руки  и
уткнуться в них лицом. Стоять так и рассказывать, о том,  как  плохо  было
мне без нее и как хорошо, когда она здесь. Но я только вздохнул:
     - Дигил бывал на хуторе?
     - На хуторе не бывал, а в лицо знает. Вовсе не того,  Тилар.  Наша-то
семья и так на глазу, а как Карт  с  дядь  Огилом  ушел,  вовсе  взъелись.
Спасибо, люди нас берегут. Ночью-то из деревни парнишка прибежал: солдаты,
мол, пожаловали, поутру на хуторе будут. Мы с матушкой и порешили, что мне
уходить. Матушка скажет, что я с  первых  холодов  в  услуженье  пошла,  и
родичи подтвердят, давно сговорено.
     - Он многих знает?
     - Знает, сколь ему положено, да, видать, кто-то еще заговорил.  Я  уж
упредила, кого могла, да в город мне ходу нет, в воротах поймают.
     - Может быть, я?
     - Нет, Тилар! Не по тебе дело. Ты и врать-то толком не умеешь!
     - Ну, на безрыбье... Помощи ждать неоткуда. Огил ушел в Бассот.
     Она вскрикнула и испуганно зажала рот ладонью.
     - До весны, считай, все. Сходить?
     - Не выйдет, Тилар. Они ж тебя не знают. Нынче-то и своему не  больно
поверят, а чужому подавно.
     - Значит, тогда Ирсал...
     - Кто?
     Я поглядел на Суил: притворяется? Нет. В самом деле не знает. Ох, как
скверно! Это значит, что в наше убежище ведет еще один след... откуда?  За
себя я почти не боялся, но Суил... Нет! Я  должен  ее  спасти.  Если  даже
придется выводить из-под удара всю сеть Баруфа... ну, так  я  это  сделаю,
черт возьми!
     Я пошел в свой угол и сел за работу. Надо собраться. Не могу я думать
ни о чем, кроме Суил.
     Возвратилась Синар, подозрительно покосилась на нас, но я работал,  а
Суил усердно чинила юбку, и она, подобрев, принялась за стряпню. Суил  тут
же кинулась ей помогать. А я ждал. Чертов Ирсал, когда он придет?
     Все  тянулся  день.  Еле-еле  ползли  расплющенные  минуты,  оставляя
холодный след на душе. И все-таки они уползли, зарозовел морозный узор  на
оконце, и на крыльце, наконец, затоптались шаги.
     Ирсал без стука ввалился в дверь и встал на пороге.
     Глянул на меня, На Синар, на застывшую у печки Суил, ухмыльнулся:
     - Что, никак семьей обзавелся?
     - А это еще кто? - уперев руки в бока, грозно спросила Синар.
     - Как же, родня. Твоего брата жены племянник.
     - А хоть и родня! Аль тебя, малый, мать-отец не учили,  что,  коль  в
дом вошел, так хозяев надо приветить?
     Я глянул на Ирсала и  стиснул  зубы.  Длинная  физиономия  вытянулась
вдвое, челюсть отвисла, а глаза полезли на лоб.
     - Да что это с ним, сынок? - спросила старуха. - Аль блажной?
     - С ним бывает, матушка, - еле выдавил я. - В-воды человеку дайте!
     Ирсал дико глянул на ковшик,  взял  в  дрожащие  руки,  отпил,  стуча
зубами о край.
     - Садись, Ирсал. А матушка права - старших уважать надо.
     Он безропотно сел.
     - Ты б, матушка, показала гостье, где мы воду берем. Не  гневайся,  у
нас мужской разговор.
     - И то правда, сынок, -  с  облегчением  засуетилась  она.  -  Давай,
девка, бери ведра.
     Я услыхал, как в сенях она сказала Суил:
     - Я их, таких-то, до смерти боюсь!  -  и  это  было  все.  Я  хохотал
взахлеб, до слез, до удушья. Ирсал долго  тупо  глядел  на  меня  и  сипло
спросил, наконец:
     - Ты чего, колдун?
     - А что, и тебя полечить?
     Он дернулся от меня, и я улегся на стол.
     - Ну чего ржешь? - спросил он жалобно. - Только скажи!
     - О-ох! Да нет, Ирсал, не трусь. Не колдун. Кое-что  умею,  это  так.
Давай, выпей еще водички и будем о деле говорить.
     - Чего тебе надо?
     - Беда у нас, Ирсал. Взяли нашего связного, и он многих выдал.
     - То ваша беда, не наша.
     - Как сказать. Вот ты на гостью  мою  косишься,  а  она  пришла  меня
стеречь.
     - А мне... - начал и осекся: - И нашла тебя?
     - Как видишь. Много ваших обо мне знают?
     - Так возьми да спроси, кто надоумил! А то, гляди, сам возьмусь!
     - Не спеши, Ирсал! Сперва подумай: стоит ли меня врагом иметь?
     Он не то, что побледнел - позеленел от страха и все-таки пробормотал,
что нечего, мол, его пугать, не таких видел.
     - Врешь! Таких, как я, ты не видел. Негде тебе было таких видеть.  Да
не трясись ты, я с тобой еще ничего не сделал!
     Он провел по лицу ладонью, хрипло выругался и устало сказал:
     - Чего взбеленился? Не трону я ее, раз не велишь.  У  нас  поищу.  Не
найдут тебя.
     - А я что, за себя боюсь? Не так все просто.
     Он усмехнулся.
     - А чего тут хитрого? Ты Хозяину служишь,