нулась,  глядит  на  священника,
ожидая подсказки, а Эргис лихо  подмигивает  мне.  Вот  уже  красный  шнур
связал наши руки, и звучат последние, самые главные, слова обряда:
     - Отныне путь ваш един, и судьба ваша едина. В беде и  в  радости,  в
веселии и в печали, на земле и на небе...
     А потом мы скачем по спящему городу; радостен гулкий стук копыт,  эхо
мечется в щелях улиц.  Сквозь  ночь,  сквозь  тьму,  сквозь  средневековье
мчимся мы, и город, и мир, и счастье принадлежит только нам.
     А вот и дом Баруфа. Я спрыгиваю на землю, снимаю с седла  Суил,  несу
ее по лестнице, и сердце ее так громко,  так  часто  и  тревожно  стучится
прямо в мое.


     Я без стука зашел в кабинет Баруфа - вольность, дозволенная немногим,
- и он поднял от бумаг измученное лицо.
     - А, молодожен! Как дела?
     - Лучше, чем у тебя.
     - Пожалуй, - сказал Баруф и осторожно  тронул  красные  от  бессонной
ночи глаза. - Не  хотелось  тебе  мешать,  но  время...  Давай  кончать  с
лагарскими делами.
     - К вашим услугам, сиятельный аких!
     - Тогда приступим, благородный гинур.
     - Самое  смешное,  что  это  правда.  Разбирал  бумаги  после  смерти
родителей и  наткнулся  на  любопытный  документ.  Оказывается,  последний
император пожаловал моему прадеду, главе Судейской коллегии, потомственное
дворянство за особые услуги. Ну, и услуги, наверное, если  даже  мой  отец
предпочел не вспоминать о своем гинурстве!
     - Нужен дворец, достойный твой милости?
     - Обойдусь.
     Мы поработали пару часов, потом Рават принес на подпись бумаги,  и  я
отошел к окну. Город жил, как  ни  в  чем  не  бывало:  толкался,  гремел,
голосил, перемешивал в каменной  темноте  людскую  гущу.  Квайр  ничем  не
удивишь...
     - Тилам!
     Я оглянулся. Баруф был уже один.
     -  Тилам,  -  спросил  Баруф  раздраженно,  -  ты  можешь  не  делать
глупостей?
     - А что?
     - Какого дьявола ты косишься на Равата?
     - Вернемся-ка к Лагару, сиятельный аких.
     Он молча взглянул мне в глаза - и уступил.
     - Ладно. Пункт о восстановлении Карура.
     - Пока можешь забыть. Отложен.
     - Как же тебе удалось?
     - Удалось. Дальше.
     - Двадцать кассалов, статья "Особые расходы".
     - Замаскированный подарок  Тубару.  Купил  в  его  элонском  поместье
триста коней для войска. Старик доволен.
     - Переплатил?
     - Не очень. Трехлетки, гогтонская порода. Эргис сам ездил отбирать.
     Мы работали, а время летело; не дошли  до  последних  пунктов,  а  из
ближнего храма уже протрубили к молитве.
     - Хватит, - сказал Баруф и закрыл глаза. - Отлично сработано,  Тилам.
Эту дыру мы залатали.
     - Значит, пора опять в печку?
     - Пора, -  сказал  он  устало.  -  Да  ты  ведь  и  сам  все  знаешь.
Контролируешь ситуацию не хуже, чем я.
     - Нет, Баруф, - ответил я грустно, - только наблюдаю.
     - А то?
     - Я бы убрал от тебя Равата.
     - Чем он тебе мешает?
     - Мне?
     - Да, тебе.
     - Тем, что всех от тебя оттеснил. Ты остался почти один, Баруф.  Тебе
это нравится?
     - Нет. Но это неизбежно.
     - А то, что он делает за твоей спиной?
     - А ты уверен, что за спиной?
     - Тем хуже. Эти подонки, которых он подобрал...
     - Я сам вышел из грязи, Тилам, и грязи не боюсь. У меня нет причин не
верить Равату. Он достаточно предан мне.
     - Преданность честолюбца? Боюсь, это товар скоропортящийся!
     - Может быть, - сказал он устало, - но,  кроме  Равата,  у  меня  нет
никого. А он - неплохая заготовка для правителя.
     - Тень святого Баада тебя не пугает?
     Он ответил не сразу. Заглянул в себя, взвесил, просчитал - и  покачал
головой:
     - Мне не из чего выбирать. Если бы я мог надеяться, что  проживу  еще
хотя бы пять лет. Если бы я мог  рассчитывать,  что  ты  переживешь  меня.
Слишком много "если", Тилам. Остается только Рават. Святой Баад  или  аких
Таласар, но он сделает то, что я наметил, и удержит Квайр.
     - А народ?
     - Ты опоздал с этим вопросом. Мы уже повернули колесо.
     Да, мы уже повернули колесо, и народ  будет  драться  до  конца.  Они
осознали себя народом.  Речь  идет  не  о  политическом,  а  о  физическом
существовании, и мне больше нечего сказать...
     - Хорошо. Последний вопрос. Что хуже: Садан или Араз?
     Он вздрогнул, как от удара, но ответил спокойно:
     - Араз. - Значит, Садану есть к чему стремиться?
     Он пожал плечами.
     - Я сделаю для Садана все, что можно, но не больше.
     - Значит, ничего.
     - Скорей всего, так.
     - Тогда до завтра, - я повернулся, чтобы уйти, но он окликнул меня:
     - Тилам!
     - Что?
     - Пожалуйста, будь осторожней! Если я останусь один - как-то смиренно
он это сказал; горькая нежность была в его взгляде и потерявшем  твердость
лице. И та же самая горькая нежность взяла мое сердце  в  жесткие  лапы  и
сжала горло шершавой тоской. И стало неважно, кто из нас прав, важно  лишь
то, что пока мы вместе...
     - Не беспокойся, - ответил я мягко, - у меня еще без малого год.


     Мы с Суил обманули охрану и сбежали  за  город  вдвоем.  Дальше,  все
дальше вдоль реки, и уже только наши следы бегут по сырой земле.
     А река разлилась. Злобно ворча,  она  тащит  ветки,  подмытые  где-то
деревья и  всякий  весенний  хлам.  Она  забросала  весь  берег  дрянью  и
заплевала желтой пеной, злясь на наше неуместное счастье.
     А небо синее до испуга, пушистые шарики на ветвях,  и  глаза  у  Суил
совсем голубые.
     - Ты меня правда любишь?
     Смеется и обнимает за шею.
     - Не верю! Я старый и противный.
     - Ты красивый, - говорит она серьезно. - А я?
     - Как солнце!
     - Ой, грех!
     - Нет, лучше солнца. Оно ведь ночью не греет?
     - Ой, бесстыдник! - а сама прижалась ко мне.
     Речной прохладой пахнут ее волосы, так нежны и пугливы губы,  и  мира
нет - есть только мы и счастье, тревожное, украденное  счастье,  и  жизнь,
готовая его отнять.


     Что-то Асаг не торопился со встречей, и это уже слегка  пугало  меня.
Или весть не дошла, или он мне не верит. Не хотелось бы мне самому  искать
связь, когда приставленная Баруфом  охрана  день  и  ночь  караулит  меня.
Конечно, я пробовал избавиться от этой чести. Спорил и  ругался,  пока  не
охрип, а когда поневоле умолк, Баруф сне сказал непреклонно:
     - Ты слишком нужен Квайру, Тилам. Будь у Братства кто-то в залоге,  я
бы не стал тебя опекать. А так - сам понимаешь.
     И мне пришлось замолчать, чтобы не навести на мысль о залоге.
     Я должен был кое-что сказать Асагу перед тем, как  покинуть  Квайр  -
может быть, навсегда. Но день отъезда все приближался, а  никто  не  искал
меня, и я стал подумывать, что и как я смогу рассказать Эргису.
     Я совсем уже было решился - и тут увидел  его.  Я  его  сразу  узнал.
Невзрачный, тощенький человек, такой безобидный, пока  его  не  увидишь  в
деле. Брат Совета Эгон, один из самых опасных в Братстве.
     Он просто шел по улице - кинул быстрый прицельный  взгляд,  проверяя,
заметил ли я его,  угадал  ли,  в  чем  дело  -  и  брел  себе  не  спеша,
равнодушный ко мне и ко всем на свете.
     Мы ехали следом, я придержал коня, чтобы не обогнать его.  А  он  все
шел и шел, свернул в переулок, дождался, пока мы окажемся рядом,  поглядел
на солнце, покачал головой и трижды стукнул в неприметную дверь.  Я  молча
проехал дальше, а  вечером,  еле  избавившись  от  охраны,  как  мальчишка
помчался туда, где должен был ждать Асаг.
     Асаг был верен себе: ни  улыбки,  ни  привета,  кивнул  равнодушно  и
спросил:
     - Чисто смылся?
     - Проверь, - ответил я тем же тоном.
     - Говоришь, большой стал человек?
     - А я и был не маленький.
     - Что да, то да - длинный вырос! -  Асаг,  наконец,  улыбнулся,  и  я
понял, что все в порядке. Просто он тоже устал.
     - Ну и как оно там, наверху?
     - Тяжело, - ответил я честно.
     - А назад не тянет?
     - Тянет.
     - Смотри, я тебя не тороплю, но раз уж так...
     - Пока не могу, Асаг. Квайр в опасности. Того,  что  я  смогу,  никто
другой не сделает.
     - А ты не в  грош  себя  ценишь!  Ладно,  не  кривись!  Мне  тебя  не
покупать, и на твоей цене сойдемся. Звал-то зачем?
     - Предупредить. Спрячьтесь. Заройтесь в землю. Оборвите  все  нити  к
Ирсалу.
     - Затеяли что?
     - Пока нет, но если вы покажете силу... Кеватские войска на  границе.
Скоро начнется...
     - Война?
     - Да. Этим летом все  решится.  Если  Огил  сочтет,  что  вы  опасны,
Братству не уцелеть.
     - Многие нас истребить ладились, - сказал Асаг с усмешкой, - да их уж
позабыли, а Братство стоит.
     - Огил сможет. Такого врага у вас еще не было.
     - А мы ведь его сами на шею взгромоздили. Так?
     - Так. И правильно сделали, Асаг. Только Огил может спасти Квайр.  Он
его спасет...
     - Но?
     - Подожди с этим, ладно? Квайр еще не спасен.
     - Погодим. Где ж это ты был до сей поры?
     - В Лагар ездил мир заключать.
     Он кивнул, будто сам это знал.
     - А теперь куда?
     - Сейчас в Бассот, потом в армию - к Криру.
     - Ты и с ним запросто?
     - А я со всеми запросто, даже с тобой.
     - А я ведь тебе добрую весть припас. По  моему  слову  взяли  тебя  в
Совет. Оно, конечно, дома у тебя нет, да ты один за всех спляшешь.
     Надо было благодарить - я благодарил, наверное, без восторга.  Просто
сейчас это было совсем неважно. Может, потом...
     - Слышь, Тилар, а ты как: веришь, что победим?
     - Почти. Сил у нас маловато, но ведь и в  Кевате  неспокойно.  Думаю,
сумеем перессорить кеватских вельмож. А нет - устроим бунт-другой.
     - И опять ты?
     - Я тоже.
     - Страшные вы люди, - тихо сказал Асаг. - Что  он,  что  ты...  Ни  в
добром, ни в злом не остановитесь. Только оно, видать, так и надо:  всегда
до конца. А как стал - так пропал.
     - Ты о чем?
     - Сам не знаю. Вот гляжу на  вас  и  думаю:  вторая  сотня  лет,  как
Братство стоит, а что переменилось? Деды в обиде  прожили,  отцы  в  землю
ушли, а нынче и мы свой век в беде доживаем. И ни  конца  тому,  ни  краю.
Ладно, иди. Сам-то меня не ищи, найду, коль будешь надобен. И за  мать  не
тревожься. Покуда я жив... не тревожься.
     Домой я добрался без приключений, зато у дверей столкнулся с Баруфом:
они с Дибаром как раз показались из-за угла. Дибар  ухмыльнулся,  а  Баруф
спросил равнодушно:
     - Гулял?
     - Вот именно.
     - Очень полезно. Зайди ко мне на минутку.
     В своей спальне - единственной комнате, куда не проникала  роскошь  -
Баруф отпустил Дибара и одетый прилег на постель.
     - Подвинься, - сказал я и устроился рядом.
     - Тилам, - начал он, - когда ты поймешь, что твоя жизнь  -  достояние
Квайра? Глупый риск...
     - Отстань! Может, я как раз о своей жизни и позаботился.
     - Значит, с прогулками кончено?
     - Они тебе мешают?
     - Мешают, - сказал он спокойно. - Если о них узнают...
     - Рават?
     - Я не уверен, что смогу это замять. Вот и все.
     - Спасибо!
     - Послезавтра уже сможешь выехать. Все готово.
     - Спешишь убрать меня из Квайра?
     Баруф ничего не ответил. Он просто повернулся и поглядел мне в глаза.
Печаль и нежность были в его взгляде, какая-то необидная дружеская зависть
- и у меня опять встал в горле комок. Я был готов сказать... сам  не  знаю
что, какую-то глупость, но он уже отвернулся.
     - Ты что, спать здесь собрался?
     - Почему бы и нет?
     - Ну да! Мне только выволочки от Суил не хватало!
     - Тогда вещего вам сна, сиятельный аких.
     - Ладно, иди знаешь куда!
     - Рад выполнить ваше поручение, господин мой!


     Вот уже два месяца я не слезаю с седла.  Где-то  на  постоялом  дворе
остался измученный Блир, и пегий Иг, хрипя, упал на одной из лесных дорог.
     Я давно не жалею ни коней, ни людей: бросаю загнанных лошадей,  меняю
измученную охрану, и только Эргис неразлучен со мной. Из Каса  я  мчусь  в
ставку Крира, от Крира - в лесные вертепы олоров, оттуда - тайком  перейдя
границу, в укромное место, где ждет меня кое-кто из кеватских вельмож.
     Я угрожаю и льщу, уговариваю  и  подкупаю,  я  устраиваю  заговоры  и
разрешаю старые склоки, я шлю к Баруфу  гонца  за  гонцом,  требуя  денег,
оружия, охранных грамот и - слава богу, это Баруф! - вовремя получаю все.
     Я ем что попало и сплю в седле, забыл о матери, забыл о Суил, я помню
только одно - надо успеть! Успеть, пока война не  выплеснулась  в  страну,
покуда Крир с Угаларом, как  собаки  медведя,  еще  держат  возле  границы
стотысячное кеватское войско, пока наши враги  еще  не  сговорились  и  не
стиснули нас в стальное кольцо.
     И вот уже из Приграничья вывезли все, что возможно. Ушли все женщины,
старики и дети, а мужчины вооружились и готовы к партизанской  войне.  Вот
уже подкупленные мною олоры двинулись на перехват  кеватским  обозам.  Вот
уже Тубар прошел огненной тучей  прошел  по  Тардану,  а  Господин  Лагара
отказался напасть на Квайр.
     Но силы нельзя соизмерит,  и  Крир  отводит  измотанное  войско.  Они
уходят, разрушая дороги и оставляя за собою ловушки. Мы остаемся одни.
     - Мы - это я, Эргис и сорок биралов, лично отобранных  Угаларом.  Все
храбрецы, отчаянные рубаки - но их всего сорок, а между нами  и  кеватцами
только лес.
     И снова мы мечемся в кольце знакомых  дорог,  но  теперь  вокруг  нас
враги, и каждый наш шаг - это бой. Все  меньше  и  меньше  становится  мой
отряд; падают под пулями люди, валятся истощенные кони, у Эргиса  рука  на
перевязи, и ночами он стонет и скрипит зубами от  боли.  Подо  мною  убили
двух коней, панцирь расколот в схватке и пули издырявили  плащ,  почему-то
щадя мое тело.
     Но в кеватском войске голод - ведь обозы достаются олорам.  Кеватский
главнокомандующий шлет в Кайал гонца за гонцом, но нам известны все  тропы
и мы неплохо стреляем.
     Мертвечиной пропахли леса: обнаглевшие урлы стаями рыщут  вокруг,  не
дай бог даже днем  в  одиночку  попасться  такой  стае.  Спасаясь  от  это
напасти, местные жгут леса; в пламени гибнут и звери и люди,  мы  сами  не
раз с трудом вырывались из огненного кольца.
     Но и в южном Кевате горят хлеба, засуха бродит по Истарской  равнине,
и вместе с олорами в Кеват ушли мои люди. Это надежные парни; они ловки  и
бесстрашны, ничей взгляд и ничье ухо не признают в них  чужаков.  Скоро  в
Кевате должно кое-что завариться...
     Но нас уже  обложили  со  всех  сторон,  и  нет  нам  ни  отдыха,  ни
передышки. Кончились пули, мы закопали в лесу бесполезные ружья и  тайными
тропами выходим к  своим.  Только  восемь  нас  осталось,  восемь  ходячих
скелетов, черных от голода и засыпающих на ходу.
     Главный теперь Эргис. Это он запутывает следы, находит какую-то  пищу
и отгоняет зверей. В полузабытьи я тащусь за ним, и голод уже  не  терзает
меня. Скоро я  упаду,  силы  кончаются...  кончились,  земля  закружилась,
плывет, прижалась к щеке - и больше уже ничего...


     А потом я открыл глаза. Сероватое,  светлое,  просвечивающее  плавало
надо мной. Я не знал, зачем оно здесь. Я чуть не  заплакал,  до  того  это
было обидно. Я устал от обиды, закрыл глаза - и стало лучше. Тихо,  темно,
никак было вокруг, и  из  этого  медленного  всплыло  и  встало  на  место
ощущение моего "я". Я складывал себя из осколков, как когда-то разрезанные
картинки; это было очень занятно.
     - Ну как? - спросил слишком громкий голос.
     - Да так же, славный дос.
     - А тот где... поп?
     - Службу правит, славный дос. Кликнуть велел, как отходить станут.
     Слова протекли мимо меня, в них не было смысла, но голоса мне мешали,
я не хотел голосов. Мне была нужна тишина и что-то еще, я  знал,  что,  но
это уже очень нужно; я огромным усилием выдернул из памяти слово,  которое
почему-то должно помочь.
     - Эргис.
     - Бредит, что ли?
     - Вроде не походит, славный дос.
     - Эргис! - повторил я капризно.
     - Кто такой? - Оруженосец ихний.
     - Живой?
     - Живехонек, славный дос.
     - Чего стал, дубина! Живо зови!
     Я понял, что все хорошо, и открыл глаза. Знакомое лицо наклонилось ко
мне, смуглое, с маленькой курчавой бородкой, с диковатыми черными глазами.
И опять надо было достать из  памяти  слово,  я  даже  застонал,  так  это
трудно, но черное покрывало разорвалось, и слово выскользнуло наверх.
     - Дос Угалар, - шепнул я еле слышно, и он  ответил  залпом  радостных
ругательств. Облегчил душу и спросил:
     - Как вы себя чувствуете, биил Бэрсар?
     - Пить.
     Угалар заботливо, но неуклюже приподнял мне голову  и  сунул  в  губы
чашу. Я отхлебнул и задохнулся.  Крепчайший  лот,  он  все  мне  опалил  и
затуманил голову. Потом туман рассеялся, и я все сразу вспомнил.
     - Где кеватцы?
     - Ха! Нашли о чем тревожиться! Гоним сволочей! Пока до Тиса  дошли  -
уже  лошадей  сожрали.  А  дальше  того  хуже  -  знаете,   небось,   сами
постарались. В спину приходится толкать, а  то  до  границы,  глядишь,  не
доползут!
     - А дос Крир?
     - Тс-с, - сказал он, и приложил палец к губам.
     Я улыбнулся.
     - Калар Эсфа...
     - Толкает. А я в заслоне сижу. - Он  снисходительно  улыбнулся  тому,
что даже с ним, с единственным другом, Крир не хочет делиться славой.
     - Живы?
     - Кто?
     - Мои люди... все?
     - Будь я проклят! Это вы о ком?  Ко  мне  шесть  дохляков  приползли,
третью неделю отжираются!
     - Значит, я...
     - Да, биил Бэрсар.  Мы  уже  вас  вовсе  похоронили.  Попа  в  караул
поставили, чтобы вас без обряда на небеса не отпустить.
     - А Эргис?
     - Да вон он, легок на помине. Эй ты, живо сюда!
     - Благородный гинур звал меня?
     Я нахмурился, соображая, вспомнил и это,  и  кивнул.  Эргис  стоял  в
ногах постели, чтобы я мог видеть его, не шевеля  головой.  Радостно  было
его худое лицо, и глаза как-то странно блестели.
     - Тут... будь, - шепнул я, чувствуя, что опять ухожу.  Еще  мгновение
поборолся - и соскользнул в никуда.
     ...А потом была ночь, и желтый огонек осторожно лизал темноту.  Эргис
спал за  столом,  положив  голову  на  руки;  вторая,  завязанная  грязной
тряпкой, лежала у него на коленях.  Жалко  было  будить,  но  я  не  знал,
сколько теперь продержусь.
     Эргис вскочил, будто не спал, улыбнулся.
     - Есть будешь?
     - Давай.
     Приподнял повыше,  сел  рядом  и  стал  кормить  с  ложки  молоком  с
размоченным хлебом. Накормил, обтер лицо, как ребенку, уложил опять.
     - Спи.
     - Некогда. Рассказывай.
     Поглядел неодобрительно, покачал головой.
     - Чего тебе неймется? Слышал же: уходят.
     - Почему?
     - Известно почему! Раздор пошел. Второй-то промеж них воевода - сагар
Абилор - своей волей попер на Исог. Тридцать тыщ  с  ним  было.  Дошел  до
завалов под Исогом, а Крир тут как тут. Кеватцы в завал уперлись, в кольцо
зажал, да с заду и ударил. Абилор-то сразу смекнул, кинул войско и  смылся
с одной охраной, а прочих всех... Ну, сам знаешь, Крир пленных не берет.
     - В Кевате?
     - Порядок. Тирг с Гилором  воротились,  а  Салара  еще  нет.  Добрую,
говорят, кашу заварили, год Тибайену не расхлебать.
     - В Квайре?
     - А я почем знаю? Тихо.
     Я закрыл глаза, отдохнул немного.
     - Эргис... пора в Квайр.
     - Да ты в уме? Две недели без памяти валялся... ты ж на  первой  лаге
помрешь!
     - Не умру. Мне надо в Квайр. Дня три... и в путь.
     Прикажешь к постели скакуна подать?
     - Могу и носилках.
     Угалар бранился, Эргис спорил,  но  дней  через  пять  наш  маленький
караван отправился в путь. Я тихо  качался  в  полумраке  крытых  носилок,
засыпал, просыпался, пытался  о  чем-то  думать  -  засыпал  опять.  Жизнь
возвращалась ко мне не спеша, крошечными шажками, и побывав  за  краем,  я
радовался всему.
     Радостно было сонное колыханье носилок, нечаянное тепло  заглянувшего
в щелку луча, негромкое звяканье сбруи и запах - запах хво