он лукаво.
     - А может, ты и людей акиха нащупал? Их в Садане не меньше трех.
     - Пятеро, Тилар.
     - А связь у них какая. Сами-то, небось, в город не ходят?
     - А странники на что? Много их нынче развелось!
     Краем глаза я засек, как удивленно переглянулись Сибл с  Асагом.  Вот
дурачье! Сами себе цену не знают! Почти влюбленно я глядел на  Зелора,  на
ожившие его, полные смеха глаза и умный лукавый рот; мы  с  ним  играли  в
замечательную игру, и я наслаждался это игрой не меньше, чем он.
     - А у тебя-то самого странники есть?
     - Как не найти, товар ходовой.
     - А если этим пятерым связь перемешать? Чтобы и не  знали,  что  кому
говорить?
     Он опять лукаво повел плечом.
     - А почему и нет, Великий брат?
     - Значит, не пропадем, брат Зелор?
     - С тобой-то? Не пропадем!
     Асаг хотел уйти со всеми, но я его задержал. Ходил по тесному пятачку
в кругу догорающих факелов, и все не  мог  успокоиться,  не  мог  погасить
улыбку, и Асаг хмуро водил за мной глазами. Наконец я себя унял. Подошел к
нему, положил руки на плечи.
     - Все злишься на меня, Асаг?
     Он поглядел-вовсе не хмуро, а грустно, и покачал головой.
     - Не злюсь, а завидую. Как это у тебя,  а?  Я  ж  Зелора  десять  лет
знаю... всю подноготную... а, выходит, не знал?
     - Люблю я вас - вот и все. Какие  же  вы  люди!  Сами  себе  цену  не
знаете. Эх, дожить бы, чтобы на вас никто сверху вниз глянуть не посмел!
     - Да нет, - сказал Асаг, - не доживем. Больно надолго загадываешь.  А
и чудно мне, Тилар!
     - Что?
     - Да вот, гляжу на тебя: откуда ты такой? Из Балга, говоришь? Ох нет,
в Балге, чай, люди - как люди... другой ты.
     - Ну и что?
     - Да вот боязно мне. Больно ты светел для нашей жизни. Погасим.


     Это было чертовски тяжелое дело. Работа, работа - день и ночь,  почти
что без передышки, и опять проклятое время уползает из рук, не  дает  себя
обогнать.
     Это было чертовски хорошее время. Никогда раньше  мне  не  работалось
так легко; все получалось, я все успевал; усталость словно не брала  меня,
и угрюмые лица моих людей оживали рядом со мной.
     Не потому, что это первая _т_о_л_ь_к_о _м_о_я_ работа. Просто мне еще
не пришлось заплатить за нее.
     Я знал, что все еще предстоит. Я знал,  что,  как  только  мы  кончим
дело, и я сразу - всех в одну ночь - уберу из Квайра  своих  людей,  Баруф
поспешит нанести удар по тем, кто остался.
     Две сотни людей, которых мы не спасем, потому что мудрая  конспирация
Братства разбила людей на разобщенные  группы,  каждая  из  которых  знает
только  своих.  Потому,  что   идиотская   дисциплина   Братства   требует
повиновения лишь одному - своему главному, Брату Совета. Глуп он или умен,
прав или не прав - но слово его для тебя закон, и  твоя  жизнь  у  него  в
руках. Только у Сибла и Зелора кое-кто из доверенных знал своих Старших  в
лицо, до остальных их приказы доходят только через братьев Совета.
     Страшно инерционная, медлительная система, приспособленная только для
обороны. Глупая система, когда из-за тупого упрямства немногих обречены на
гибель сотни людей.
     Нет, мне не в чем себя упрекнуть: я  пытался  кого-то  спасти.  Через
дома Сибла - людей Зелора я не мог раскрывать.  Старшие  не  одобряли  эту
затею: Асаг уговаривал, Сибл хмыкал, Зелор улыбался с кроткой насмешкой, -
и они, конечно же, были правы. Только двое - двое из двух сотен! -  сумели
поверить нам. И все-таки это я был прав: когда грянет беда  и  заплачут  в
Садане, они не станут меня винить.
     Я все-таки очень надеялся на  дальнозоркость  Баруфа.  Не  станет  он
затевать  показательных  казней  и  плодить  новых  мучеников  на  радость
бунтовщикам. Кое-кто может и уцелеть. Мелкая сошка - те, кто мне нужен.
     Время шло, и мы не  сидели  без  дела.  Мы  все  успели  -  с  такими
помощниками мудрено не успеть. Оказывается, что я тоже не знал им цену.
     Асаг - Брат-Распределитель - как организатор мог поспорить и с  самим
Баруфом. Он не был политиком: дальнего зрения ему не хватало,  и  проблему
он различал, только увидев ее под носом. И  все-таки,  выросший  в  нищете
Садана,  знающий  с  детства  лишь  угрюмый,  безрадостный   труд;   почти
неграмотный, нигде не бывавший, он был поразительно умен и широк. И  пусть
задачу он различал с опозданьем - увидев, он блестяще ее разрешал. То, что
сделал Асаг, не стоило проверять - сделать лучше я не мог бы все равно.
     А Сибл -  экземпляр  другого  рода:  хитрец,  смельчак,  человек  без
сантиментов. Совершенная боевая машина, наделенная острым, холодным  умом.
И он не умел ошибаться в людях. В это трудно поверить,  но  он  с  первого
взгляда находил в человеке слабинку, его уязвимое место.  Он  точно  знал,
кому нужно, а кому не стоит верить - и если мы  не  ошиблись  ни  в  одном
человеке, если Баруф не заметил нашей работы, это, пожалуй, заслуга Сибла.
     Ну, а Зелор... Я оценил его той зимой, в Ираге, ну а теперь я  просто
влюбился в него. Как он организовал прикрытие! Заморочил и сбил  со  следа
агентов Баруфа, пустил навстречу потокам слухов  контрпоток.  Он  не  стал
баламутить Садан - просто заставил  его  слегка  шевельнуться,  и  в  этом
легком движении наша подготовка затерялась почти без следа.
     Я смотрел на них, и смысл Братства,  его  суть  наконец  приоткрылась
мне: Смысл: банальная фраза, что народ  бесконечно  талантлив;  невозможно
заколотить его так, чтобы все сильное, яркое было потеряно в нем.
     Суть: лучше всегда  находит  способ  себя  проявить,  но  если  жизнь
уродлива и беспощадна, формы проявления отнюдь не блещут красой.
     Пара банальностей, общее место, но только теперь я почувствовал,  что
Братство - не просто рычаг. Это все лучшее, что было в предместьях, то,  в
чем так долго еще будет нуждаться Баруф. Смелые люди, способные драться  и
умирать за идею - веянье новых времен, самое страшное оружие против  своей
страны.
     Слава богу, что ты ошибся, Баруф. Слава богу, что я забираю  Братство
из Квайра, и оно не станет подспорьем в вашей игре...
     И настала ночь, когда сработала  наша  машина.  Двести  сорок  мужчин
бесследно исчезли из Квайра. Сотня  домов  опустели  совсем,  в  остальных
ничего не знают о пропавших кормильцах. Мы заберем и этим - когда  схлынет
волна арестов. К концу зимы Баруфу будет не до Садана.
     И настал день, когда беда обрушилась на тех, кто не хотел нам верить.
     Салара арестовали одним из первых. Тнаг  пытался  уйти,  дрался,  был
ранен, и его без сознания отвезли в тюрьму.
     Я покинул ближние окрестности Квайра, перебравшись в  лесную  избу  в
полудне езды. У нас был хозяин - старый охотник Тарг. В  недавние  времена
он помогал Баруфу,  теперь  помогает  мне.  Обычный  случай  среди  лесных
мужиков: они терпеть не могут всякую власть. Всякая власть -  разорение  и
помеха, всякая власть чего-то хочет от них, а им надо только, чтобы  никто
их не трогал, не покушался на их свободу и их скудный хлеб.
     Баруф, конечно, знал это место, и, конечно же, мог бы меня  отыскать.
Просто теперь ему невыгодно меня находить.
     Грустное чувство, словно играешь сам  с  собой  и  знаешь  свои  ходы
наперед. Он может отправить против меня только солдат, но солдаты меня  не
возьмут. При мне отборный отряд из людей Сибла, и Баруф знает им цену, как
когда-то знал цену лесным парням. Я просто уйду, исчезну в лесах, и  стану
вдвое опасней - ведь кто знает, чем я тогда займусь?
     Да незачем теперь меня находить. Буду я жив или нет, но Братство  уже
спасено, и для Квайра полезней, чтоб оно подчинялось мне.
     Мы сидели в лесной избушке - Сибл, я и  Асаг  -  и  ждали  вестей  от
Зелора. Я очень боялся за Зелора, ведь он приметен, и  человек  пятнадцать
из арестованных знают его в лицо. Только в Саларе я не сомневался. Любил я
его или нет, но я не мог усомниться в нем.
     - Ты за горбатенького-то не бойся, - с усмешкой сказал Сибл. - Я его,
паучка нашего, знаю.  Сидит  себе  в  норке  тихохонько,  только  паутинки
дергает.
     - Если есть в Квайре надежная норка!
     - Это ты не найдешь, а Зелор и во дворце местечко сыщет.  С  тобой-то
он слаще меду, а другие его пуще черта боятся. А, Асаг? Боишься?
     Асаг поглядел на него без улыбки, пожал плечами.
     - Ты, что ли, нет?
     - Боюсь, - сказал Сибл серьезно. - Такой уж тихий, такой  ласковый...
а яду в нем!
     - Меня он не предаст, - сказал я спокойно. - Я его люблю.
     - А ты всех любишь! Может, и палачей дворцовых тоже?
     - Не слушай дурака, - сказал Асаг. - Из-за Наставника бесится.  Ходил
к нему третьего дня, чуть в ногах не валялся...
     - Врешь! Не валялся! Глянул да ушел.  Эх,  было  б  его  скрутить  да
силком уволочь!
     - Насильно человека не спасешь.
     Поглядели на меня и отвели глаза. Наверное,  думают,  что  я  зол  на
Салара. Нет! Я так же не чувствовал к нему вражды, как и  он  ко  мне.  Мы
просто хотели разного, и за нами стояли  разные  силы;  мы  были  обречены
враждовать, но имей я возможность его спасти, я бы его спас.
     Посланец Зелора пришел к рассвету. Никто не заметил, как  он  миновал
дозоры, Тарг поймал его почти у дверей.
     В первый раз я увидел "призрака"... и не увидел. Этот человек был,  и
его словно не было, взгляд скользил по нему, не  зацепляясь.  Не  личность
без примет, которых в Олгоне я обнаруживал сразу, а действительно  человек
без лица, невидимка, тень.
     Он был из доверенных: увидел нас, и, сразу  узнав,  упал  на  колени.
Упоение, почти экстаз были на никаком лице, жуткий восторг самоуничижения.
Он мог прожить жизнь, узнав из Старших только Зелора, теперь он _в_и_д_е_л
нас всех, и это, может быть, был лучший миг в его жизни.
     - Встань, брат, - сказал я мягко. - Садись вон туда и говори.
     Он послушно уселся на лавку, и восторг на его никаком лице не вязался
с нерадостными словами.
     Зелор сообщал, что первый день кончился лучше, чем мы могли  ожидать.
Начисто выметены только пять домов: Арвана, Рилга, Ивра, Нолана и Равла...
     - Господи, - тихо сказал Асаг, - уже за сто!
     ...из  прочих  пока  взяли  только  верхушку:  Братьев   Совета,   их
доверенных и связников. Два дома не пострадали вовсе: Дигила  и  Норта.  С
нами те двое пошли, но и рассиживаться не стали -  законсервировали  своих
людей и сами исчезли. Пока всех потерь Зелор  не  знает,  но  на  глаз  не
меньше полутора сотен.
     Сначала арестованных стаскивали в городскую тюрьму - всех  скопом,  и
многие успели сговориться, что им отвечать.  Потом  спохватились:  Салара,
Братьев Совета и еще с десяток народа куда-то уволокли -  Зелор  не  знает
куда, но к вечеру думает знать.
     Допросы уже начались, многих пытали, но пока не сломался никто.  Аких
подчеркнуто устранился, даже докладывать себе не велел -  всем  заправляет
Таласара через своего подручного Имора. Говорят, он выкупил его из  долгов
и держит страхом. Зелор еще разузнает об Иморе, но думает, что его неплохо
убрать: дрянь он опасная и многое знает.
     И еще были новости, но неважные, я их почти пропустил мимо ушей. Меня
хватило еще на то, чтоб отпустить гонца. Велел хорошенько его накормить  и
сказал на  прощанье  несколько  добрых  слов.  Эти  слова  предназначались
Зелору; я знал, как он их ждет, как важно для него мое одобрение - ведь на
свете только я люблю его почти бескорыстно,  только  я  его  не  боюсь,  а
восхищаюсь им.
     Но гонец ушел, и я больше не мог сдержаться, я вскочил и  забегал  по
избе. Я забыл об Асаге и о Сибле, не стыдился их взглядов, не боялся того,
что они угадывают во мне.
     Что же ты наделал, Баруф. Началось! В двух шагах от твоего  дома  уже
пытают. Государственная необходимость, законы эпохи... врешь!  Ничто  тебя
теперь не спасет. Ты нас предал, Баруф! Меня, себя, тех,  кто  был  твоими
друзьями в Олгоне. Ты позволил этой мерзости себя одолеть,  и  теперь  она
уничтожит тебя и искалечит страну...
     Тяжелая  лапа  Сибла  придавила  мое  плечо,   кристально-прозрачные,
жесткие глаза взглянули прямо в сумятицу боли. В них не было сочувствия  -
лишь понимания.
     - Эк тебя корежит! - сказал он. - Из-за дружка, что ли? Зря. На то  в
лесу и велик зверь, чтоб малые не жирели. Давно нас надо было так пугнуть,
привыкли-то жить на карачках.
     - Не то говоришь, Сибл, - спокойно заметил Асаг.  -  Не  там  заноза.
Больно ты высоко, Тилар, дружка-то ставишь. Думаешь, он всему голова?  Как
бы не так! Наша это драка, семейная. Это нас с хозяевами  черт  веревочкой
повязал: они нас не пожалеют, так и мы их не пожалуем.
     Сибл усмехнулся:
     - Покуда-то только они нас.
     Они разглядывали меня, как букашку, вертели пред глазами; а я  устал,
я не мог заслониться от их колючего интереса. Наверное, у них было на  это
право. Они подчинялись мне, они отдали свою судьбу в мои руки, и  им  надо
было понять, что я такое, когда не могу притворяться. Не  могу,  но  и  не
хочу. Я просто сказал, как думал:
     - Все бы ему простил, но пытки...
     - Экой ты мяконькой!  -  с  удивленным  сожалением  заметил  Сибл.  -
Шкура-то в дырах, а дите-дитем. В большом-то деле да не замараться?
     - Замараться - это значит дело замарать. Кому это тогда нужно?
     - А кому какая печаль? Только победить - а там все простят. Ни за что
не осудят.
     - Нет, Сибл, - тихо ответил я. - Победителей тоже судят.  Победителей
надо судить.


     Время шло, и дела наши тоже шли. Те, кто должен  остаться  в  Квайре,
разбредались по городам; многие уходили на север, в  разоренное  Лагарское
приграничье, растворяясь в тамошнем  неустройстве,  в  суете  налаживаемой
жизни.
     Почти неощутимые нити тянулись от них ко мне, словно нервы прорастали
в размозженную плоть. Да, я знал, что кое-кого мы потеряем.  Будут  такие,
что уйдут из-под бремени Братства, предпочтут ему просто жизнь. Но я  знал
и то, что наша закваска крепка, что в Братство шли только сильные духом, и
верил, что жизнь, лишившись борьбы, покажется им лишенной смысла.
     Братство ушло из столицы, исчезло, растворилось, как щепотка  соли  в
реке - и это именно то, к чему я стремился. Да, Баруф, мы заразили страну.
Ты еще пожалеешь о своей ненужной победе.
     А в столице колесо правосудия все дробило судьбы. Зелор  узнал,  куда
увезли предводителей Братства. Это было  надежное  место,  и  вести  редко
доходили до нас.
     Салар не сказал ни слова. Он просто замолчал в час ареста: не отвечал
на вопросы, не стонал под пытками, и даже палачи почитали его.  Тнаг  умер
от ран. Арвана сломали, и арестовали еще пятерых.
     Остальные не выдали никого.
     Баруф оправдал надежды - казней не было. Просто Салар и Братья Совета
опять куда-то исчезли, и Зелор уже не смог отыскать их следы.
     Многих передали в руки Церкви, и она расправилась с ними  по-свойски.
Вырвала языки, выкалывала глаза, рубила пальцы. Одни так и канули навсегда
в  промозглые  храмовые  подвалы,  других  просто  выгнали  прочь  просить
милостыню на дорогах в устрашение добрым квайрцам.
     Начали кое-кого  выпускать  -  самую  мелкую  сошку.  Нещадно  пороли
плетьми, накладывали жестокие штрафы,  отдавали  хозяевам  под  надзор  (в
прямое рабство!) - и народ славил доброту акиха!
     Какое подлое время!
     А  осень  уже  кончалось;  давно  оголились  леса,  и  ночные  морозы
скрепляли раскисшую землю. Вот и пришла пора попрощаться с Квайром; теперь
леса нам уже не защита, а дороги уже не помеха.
     Первые караваны ушли в Бассот. Семьи Старших и Братьев Совета, жены и
дети боевиков -  все,  кому  незачем  оставаться  в  Квайре.  Их  охраняло
полсотни парней - самый цвет отряда  Сибла.  Остальные  полсотни  были  со
мной.
     Сибла я тоже увез.
     В  Квайре  ему  уже  нечего  делать.  Кончилось  время  посева,  пора
затаиться и ждать, пока взойдут разбросанные семена. Оберегать их остались
Асаг и Зелор, и я немного завидовал им.
     Совсем немного - потому, что я победил, я жив и я возвращаюсь  домой.
Забудем о прошлом и откроем другую главу - что там еще предстоит?



                             2. ПРИГРАНИЧЬЕ

     Еще один день отшумел и ушел в тишину, и вечерняя  синева  занавесила
окна. Первый весенний вечер, который я смог заметить.  Тревожная  нотка  в
обленившем меня покое. Весна. Уже.
     Звякнула и погасла, уплыла в  вечернюю  синь.  Я  украл  этот  вечер.
Выдернул из суеты и теперь берегу для себя.
     Тихо, только где-то поет сверчок, и дымит огонь  в  очаге,  и  тонкие
пальцы Эслана ласкают стекло. Я есть - и меня  нет;  полузакрыв  глаза,  я
откинулся в кресле и гляжу, как тонкие пальцы  ласкают  стекло.  Багровые,
алые,  желто-кровавые  блики  плывут  в  его  глубине,  качаются,  обнимал
округлое тело вазы... Я только художник,  который  закончил  свой  труд  и
принес показать тому, кто способен его оценить, и благодарен  судьбе,  что
есть такой человек.
     Да, я благодарен судьбе за Эслан.  Все  у  меня  есть:  дело,  семья,
друзья, мой Маленький  Квайр,  уйма  работы  и  куча  забот,  я  занят,  я
счастлив, мне не о чем тосковать - но я тоскую, если долго не вижу Эслана.
     Мы так старательно не афишируем нашу дружбу, что Кас нам ее  простил.
На людях я холодно кланяюсь, он еле кивает в ответ  -  а  нечастые  вечера
наших встреч затягиваются до утра.
     - Слишком дорогой подарок, Бэрсар. Боюсь, я не вправе его принять.
     - Вам не нравится?
     - Нравится, - сказал он серьезно. - Чем-то напоминает сосуды, которые
находят в развалинах древних городов Ольрика. Не форма и не материал -  но
сама  гармония  между  формой,  материалом   и   назначением.   Эта   ваза
предназначена для цветов. Не для питья и не для умывания - а для цветов. И
знаете, что в ней волнует? Никаких украшений. Она прекрасна сама  по  себе
благородством материала, совершенством формы и предназначенностью.
     - Тогда все решено, царственный кор,  потому  что  она  предназначена
вам. Другой такой не будет.
     - Спасибо, - тихо сказал он, - вдвойне  драгоценный  дар.  Вы  и  это
сделали своими руками?
     Я поглядел на свои обожженные руки. Чего я  этими  руками  только  не
делал! Четыреста человек на плечах - пришлось повертеться.  И  все-таки  в
самые хлопотливые дни, в самые сжатые до упора недели я урывал хоть  часок
на стекольную мастерскую. Расчеты печей и опыты со стеклом,  ожоги,  косые
взгляды, шепоты за спиной...
     - Отказывается, вы еще и художник, Бэрсар.  Воин,  дипломат,  ученый,
купец... не слишком ли много для одного человека?
     - Пора повторять Божий суд?
     - Пусть бог сам вершит свой суд. Никто из нас его не избегнет -  если
не мы, так дела наши. И будут одни вознесены, другие  прокляты,  третьи  -
забыты...
     - Вас что-то заботит, царственный кор?
     - Нет. Просто я тоже хочу кое-что вам подарить. Не столь дорогой дар,
но...
     Я поглядел на него, и он улыбнулся - как-то бледно.
     - Не сейчас. В конце нашей беседы.
     - Но если эта весть столь печальна...
     - Не более, чем все прочие вести. Поговорим лучше о вашем твореньи.
     - Оно вас тревожит?
     - Да, - сказал он, - тревожит. Вы нашли верное слово. Эта вещь словно
бы не из нашего мира. В ней нет ничего от  нас.  Поглядите  кругом,  -  он
обвел взглядом комнату, и я тоже ее оглядел, - в каждой вещи  есть  что-то
от нас. И когда мы умрем - и творцы ее, и хозяева - она все равно  в  себе
сохранит что-то от нас. А ваша ваза - в ней есть что-то от вас, не спорю -
но это будит во мне тревогу. Словно бы  я  заглянул  туда,  где  кончается
бытие...
     - И это вас пугает, биил Эслан?
     - Нет. Кто бы вы ни были, я вас не боюсь. Просто сегодня я  знаю  то,
что чудилось мне всегда: вы - не один из нас. Вы - существо иного мира,  и
все-таки вы человек из плоти и костей, и, наверное, тоже смертны, как мы.
     Не испугался и даже почти не удивился. Просто ленивая мысль:  вот  на
чем, оказывается, еще можно погореть. Не склад  ума,  не  знани