, хитрецы?
     - И да, и нет, биил Тубар. Мы с Огилом разошлись. Я - не  чиновник  и
не солдат, что мне делать рядом с акихом?
     - А что раньше делал!
     - Это я и делаю, биил Тубар.
     - Значит, все-таки предал дружка?
     - Разве? - спросил  я  сухо.  -  По-моему,  "предать"  -  это  значит
переметнуться к его врагам или делать ему что-то во вред. Чем  я  ему  тут
навредил?
     - Да уж, - сказал он с усмешкой. -  Пятого  дня  кеватский  посланник
чуть не с кулаками: выслать его из Лагара!
     - За что? - спросил я невинно.
     - Вот и ему говорят: за что?  Возмутительных  речей  не  говорил,  на
посольских людей не нападал,  с  Бассотом  войны,  слава  те  господи,  не
предвидится. Если мы за просто так торговых людей высылать станем, так кто
с Лагаром торговать захочет? - покачал головой и спросил грустно: - И  что
тебе неймется? Не мог еще потерпеть?
     - Если бы мог - потерпел бы.
     - Эдак все круто заверчено?
     - Да, - сказал я угрюмо. - У акиха должен быть только один наследник.
Все знают, что я не стремлюсь к власти...
     - Но ежели тебя позовут?..
     - Поэтому мне и пришлось думать не о власти, а о жизни.
     - Что-то не верится, - хмуро сказал Тубар. - Чтоб у  Калата  да  люди
самовольничали? Иль самому тебе этот пащенок по нраву?
     - Терпеть его не могу, но Огил прав: я не сумею. Если  наступит  пора
большой крови...
     - Ты не станешь ручки марать!
     - Да, - сказал я резко, - не стану. Нет такой цели, что оправдала  бы
большую кровь!
     - А этому дозволишь...
     - Высокочтимый тавел, - сказал я ему, - если бы я  знал,  как  спасти
страну без этой крови, я бы никуда не ушел и ничего не  позволил.  Мне  не
нравится то, что делает Огил, но как сделать иначе, я не знаю,  а  значит,
не должен ему мешать.
     - А, дьявол тебя задери! - сказал  Тубар.  -  И  тут  вывернулся!  Из
дерьма вылезаешь, а чистенький выходишь! И стыд - не стыд,  и  грех  -  не
грех. А Калат? Ему-то каково?
     - Наверное, не лучше, чем мне.
     Тубар глядел на меня. Глядел и молчал; лицо его было в тени, и только
огонь свечи двумя горячими точками обозначал глаза. И только  короткопалые
сильные руки легли на  парчовую  скатерть.  И  только  чуть  громче  стало
дыхание.
     - Ладно, - сказал он наконец. - Ты ведь не за тем ко мне  пришел.  Не
оправдываться. Ну?
     - Да, прославленный тавел. Не думал, что надо оправдываться.
     Он усмехнулся.
     - Хочется думать, что все-таки оправдался. Если нет... - я глянул  на
него и потерял весь пыл. -  Позвольте  с  вами  проститься,  прославленный
тавел.
     - Сиди! - велел он, и я уселся на место.  -  Ишь,  какие  мы  гордые!
Поперек ему  не  скажи!  Сам  вломился,  ну  и  слушай,  что  заслужил.  -
Старческие ворчливые нотки прорвались в нестарческом голосе, и с  каким-то
детским удивлением я вдруг понял, что Тубар - старик. Детское удивление  и
детская обида: такой человек не может быть стар. - Ежели б я сам не хотел,
чтобы ты передо мной оправдался... нашлось бы кому  тебя  до  самого  дома
палками гнать! А ежели бы не оправдался - ноги бы твоей отныне в Лагаре не
было! Ну, чего скалишься?
     - Значит, все-таки оправдался?
     Смотрю на него и улыбаюсь, и он, наконец, улыбнулся в ответ.
     - Дьявол тебя, дурака, задери! Ты что, вовсе страху не знаешь? Иль на
язык свой долгий надеешься?
     - Хватит меня ругать, биил Тубар. Вот погибну, будете жалеть, что  не
по-доброму простились.
     - С чего это вдруг?
     - А я с этим к вам и шел. Не оправдаться, а говорить о войне.
     - Ну, говори.
     - Квайр должен победить, - сказал я ему. - Судьба  всех  наших  стран
зависит от того, кто победит - Кеват или Квайр.
     - Может быть, - сказал Тубар.
     - Квайр может победить, - сказал я ему.  -  Страна  готова  к  войне,
армия сильна и обучена, а Крир уже бил кеватцев.
     - Раз на раз не приходится.
     - Они же ничему не научились,  биил  Тубар!  В  прошлый  раз  на  нас
бросили 80 тысяч, теперь бросят 120 - только и всего.
     - Ладно, парень, - сказал он угрюмо. - Я эту песенку  знаю.  Лагар  в
войну не вступит.
     - Биил Тубар, - тихо сказал я, - Тибайен  очень  болен.  Я  не  знаю,
сколько он еще проживет, но после его смерти в Кевате начнется смута.
     - Обещаешь? - с усмешкой спросил Тубар, и я твердо ответил:
     - Обещаю.
     - Нет, парень. Верю, что не врешь, но Лагар в войну не вступит.
     - Только потому, что у нас аких, а не локих?
     - Да, - угрюмо, сказал он, - потому. Мы смолчали, когда  он  судил  и
выслал самолучших людей. Мы  смолчали,  когда  он  давеча  разогнал  Совет
Благородных... Молчи! - остановил он меня. - Знаю, что сами  виноваты.  На
какого коня сел, на том и скачи. Но и ты, парень, пойми: торговый  договор
можно подписать с кем попало, союзный - только с равным себе. Наш государь
твоего купчишку равным признать не может!
     - Конечно! Вы слишком благородны  для  вас!  Воистину  дело  воина  и
мужчины смотреть, как мы примем эту орду  на  свою  грудь  и  спасем  вас,
высокородных!
     - Тилар, - с угрозой сказал он.
     - Да не трожьте вы меня! Незачем вам себя утруждать!  Через  двадцать
дней я буду на землях Кевата и займусь тем же, что в прошлый раз.
     - Совсем спятил!
     - А кто еще это может сделать? Вместе со мной Огил потерял мои  связи
в Кайале и среди олоров. Биил Тубар, - сказал я ему, - у меня только сотня
клинков. Столько же, сколько в прошлый раз, но тогда мы работали не  одни,
и Огил нам помогал. И все-таки из сотни вернулись шестеро.
     - Ну?
     - Люди, - сказал я ему. - Нас не хватит на эту войну. Сотня растет за
месяц, как щепотка соли в воде. Мы будем среди врагов одни, и нам никто не
поможет.
     - Ты спятил, - грустно сказал Тубар. - Как это я тебе людей дам?  Это
измена называется.
     - Добровольцы... - начал было я, но он покачал головой:
     - А это уже зовется дезертирством!
     - Совсем иначе это зовется, биил Тубар!  Если  две  сотни  солдат  из
целой армии попросят в отпуск...
     - А ежели они не воротятся?
     - Все мы смертны, биил Тубар. Говорят, и в своей постели умирают.
     - Не боюсь, - сказал он ус усмешкой, - с тобой  такое  не  стрясется.
Ну, а ежели они в отпуск уйдут, - с тобой такое не стрясется. Ну, а  ежели
в отпуск уйдут, а в плену объявятся? Лагар-то не воюет.
     - Там, где мы будем, пленных не берут.  Да  и  среди  олоров  лагарцы
встречаются.
     - Ты что вообразил: мои вояки захотят, как олоры, на кол садиться?
     - Биил Тубар, - сказал я ему устало, - все, кто со мной идет,  знают,
чего им ждать. И если кто-то хочет уйти, я его не держу и  не  упрекаю.  Я
говорю о двух сотнях потому, что именно в стольких я уверен.
     - Из всего-то моего войска?
     - Да. И это значит, что у вас очень хорошее войско, и солдаты ваши  -
не ружейное мясо, а честные и смелые люди.
     - Ну вот! От такого-то охальника похвалы дождался! А все затем, чтобы
взять моих лучших да перебить?
     - Не позорьте лагарцев, доблестный тавел! Если  нас  победят,  придет
ваш черед драться с кеватцами - но уже на вашей  земле.  Не  мешайте  хоть
кому-то из лагарцев не пустить врага на землю отцов!
     - Эх, - сказал он печально, - мне б еще день-другой пересидеть.  Чуял
ведь... Что ты  со  мной  творишь,  парень!  И  дать  боязно,  и  не  дать
совестно... Ладно, будь по-твоему.  Три  дня  на  прошение  -  и  чтоб  не
самолично. А командиры? - глянул на меня и закивал. - Ну ясно, Ланс -  кто
еще? Давно копытом бьет. Как же: две войны прошел, а  еще  живой  -  людей
стыдно! Эх, не пускать бы дурака... ладно, бери! Но уж гляди!
     - Я зря никем не рискую.
     - Окромя себя. Ладно, Тилар, - сказал он устало, - вон уже брезжит, а
дел тебе не прикупать. Дай-ка я тебя  благословлю  на  битву  правую...  и
прощай. Будет господь милостив - так и свидимся.
     Я  в  Тардане.  Доделываю   дела   и   жду   добровольцев.   Приятная
неожиданность: первый  мой  караван  уже  пришел.  Не  стали  ждать,  пока
просохнут дороги, а шли по тропам лесовиков.
     Караван - это деньги, деньги - это кони, кони - это поход...
     Хорошо, что в здешних домах не бывает зеркал,  потому  что  я  просто
боюсь повстречаться с тобой взглядом. Я - вовсе не я,  а  какой-то  другой
человек, напяливший мое тело, как краденую одежду, и даже голос его  чужой
- надменный, самоуверенный голос болвана, который уверен, что знает все.
     Я ничего не знаю. Я знаю, что завтра меня потащат  в  поход,  и  там,
должно быть, убьют. Я помню, что было со мною в прошлый раз, а  в  этот  -
меня убьют. Даже не страх: покорность и тупая тоска. Кто-то, одетый в  мое
тело, доделывает дела, чтобы скорее отправить меня на смерть...


     "Что такое счастье?" - не спросят у меня. А я бы ответил.  Счастье  -
это тот коротенький промежуток, когда все решено, но решение еще не  стало
делом.
     Счастье - это лесная база в забытом  богом  углу,  где  сходятся  три
страны. Нет, конечно, никто  никогда  не  проводил  здесь  границ.  Просто
поедешь прямо - на третий день выедешь к полноводной Истаре, а  еще  через
неделю увидишь Кайал. Вправо - каких-то два дня - и появятся стены  Исога,
назад - смотришь, и доберешься до Каса.
     "Счастье - это свобода", - думаю я. Эгон забрал своих людей и уехал к
Исогу, Эргис забрал своих людей и уехал к Дарну,  Сибл  со  своими  людьми
сидит возле Каса, и только мои лагарцы скучают со мной.
     Когда мы выехали, в Тардан цвели сады. Когда мы ехали через Бассот  -
голосила пора птичьих свадеб. А здесь уже набухает лето; деревья  одеты  в
листву, и трава по колено.
     Счастье  -  один-единственный  миг,  вот  этот  самый,  украденный  у
судьбы...
     - Биил Бэрсар! - зовет меня Ланс, и я улыбаюсь ему. Он так завидно  и
так нескрываемо молод! Ветеран двух войн, владелец высшей из боевых наград
и двадцати одного года.
     - Приветствую вас, алсах, - говорю я  ему  -  уже  без  улыбки.  Юные
ветераны ужасно боятся насмешек, а  мои  друзья  умеют  уесть  -  особенно
тихоня Эгон.
     - Биил Бэрсар, - говорит он сурово и смотрит прямо в глаза. Честный и
бестрепетный взгляд, еще не замутненный войной, еще не омраченный  жизнью;
мне нравится этот мальчик, но, может быть, завтра я поведу  его  в  бой  и
позволю его убить, а если и пожалею о нем, то после - когда смогу.
     И я уже не противен себе.
     - Я хотел бы с вами поговорить!
     - К вашим услугам, алсах.
     - Насколько я помню, вы звали нас на войну!
     - Господи помилуй, алсах! С  кем  это  вы  собирались  воевать?  Пока
никакой войны нет.
     - Так может, и не будет?
     Мне не хочется уходить от солнца и трав, но я ухожу. Приглашаю его  с
собой и спускаюсь в землянку. Здесь стоит полумрак и  запах  сырой  земли.
Здесь стол, за которым можно писать - и  все  для  письма.  Подставка,  на
которой лежит ружье - и все для стрельбы. И маленький  вороненный  ящик  в
углу, а вот он для чего - не знает никто.
     - Послушайте, Ланс, - сказал я ему, - мне не хочется вас обижать. Мне
очень  долго  не  хотелось  вас  обижать,  но,  кажется,  пора.  Когда  мы
встретились в первый раз, я вам ничего не предложил. Я только  просил  вас
разузнать обо мне. Расспросить подробнее друзей и  врагов,  чтобы  решить,
стоит ли вам еще раз встречаться со мной.
     - Я это сделал, - сказал Ланс.  -  Ваши  друзья  сказали,  что  вы  -
храбрец, а ваши враги, что вы - колдун.
     - А истина посредине. Я - политик.
     Он посмотрел удивленно  и  засмеялся.  Расхохотался,  как  мальчишка,
услыхавший отличную шутку. Мне бы очень хотелось улыбнуться в ответ!
     - Боюсь, что из нашего главного разговора вы запомнили  только  слово
"война".
     - Я запомнил еще кое-что. Под чужим  именем,  без  славы,  почти  без
надежды. И в случае особой удачи - позорная казнь.
     - Очень романтический вариант! Должен вас  поздравить:  вы  запомнили
пустяки, а главное упустили.
     - Святой Гайт! Если уж для дворянина и офицера позор - пустяки!..
     - А вот это и было главным, алсах. Вам следовало  забыть,  что  вы  -
дворянин и офицер. Вы шли ко мне просто добровольцем, таким же, как  любой
из наших солдат.
     - Ну, был такой разговор, - согласился он неохотно.
     - Не разговор, а условие, и вы его не  выполняете.  Мне  очень  жаль,
Ланс, но если это для вас невыполнимо, нам стоит расстаться. Вас никто  не
упрекнет...
     - Никто? - он перегнулся ко мне через стол, словно собрался  боднуть.
- Что я вам сделал, биил Бэрсар? Что я вам такого сделал,  что  вы  решили
меня опозорить? Я...
     - Довольно, Ланс! В нашем  уговоре  есть  такой  пункт:  всякий,  кто
передумал или кому не нравлюсь я, может нас оставить. Конечно,  до  начала
дела, потом, боюсь, это будет... сложно.
     - Думаете, я струшу?
     - Да бросьте вы эти глупости, - сказал  я  устало.  -  В  нашем  деле
храбрость... это так. Для личного употребления. Ваша храбрость понадобится
вам самому. Мне от вас нужно только послушание. Вы что думаете,  мы  здесь
подвигами заниматься собрались? Не-ет. Мы здесь для  того,  чтобы  сделать
невозможное. Работа, конечно, грязная, но после нее все  наши  подвиги  на
войне - преснятина. Но...
     Он усмехнулся.
     - Но проглоти язык и слушай команду?
     - Да. Пока хоть чему-то не научитесь.
     - А вы... добряк, биил Бэрсар, - с угрюмой усмешкой сказал мне  Ланс.
- Все наверняка? Если я вас сейчас брошу - значит,  трус?  Если  не  стану
вашим слугой послушным - значит, дурак и слабак. Не понял, что  обещал,  а
то, что обещал - не смог выполнить? А если я сейчас вас ударю?
     - Позову Дарна? Вы что думаете: я драться  с  вами  стану?  Рисковать
страной из-за мальчишки?
     - А за мальчишку...
     - Запишите где-то для памяти. Выживем - сочтемся.
     - Хорошо, - сказал он угрюмо. - Я принимаю ваши  условия.  Приходится
принять. Но мы сочтемся.
     И тут, наконец, я смог улыбнуться. Если будем живы...


     А ночью ожил передатчик. Страшный и упоительный звук - он  бы  поднял
меня и со смертного ложа, и пока я бежал к нему, сквозь  томительный  ужас
н_а_ч_а_л_а_ все равно пробивался восторг. И когда я  нажал  на  кнопку  и
услышал голос Эргиса - сквозь дали, сквозь леса, сквозь многие дни пути...
все равно, что он говорит, просто радость...
     - Выступили, - сказал Эргис. - Идут покорпусно. Арьергардом командует
Абилор.
     - Слышу, - ответил  я.  -  Проводи  их  до  границы.  Встреча  -  где
условились.
     Началось! Я не дал себе думать об этом, чтобы  допить  свою  радость.
Перешел на другую волну и вызвал Сибла. Сквозь дали, сквозь  леса,  сквозь
многие дни пути.
     - Началось! - сказал я ему. - Выходите прямо с утра. Иди  на  Биссал.
Люди Эгона встретят вас у границы.
     - Во имя святого Тига! - гаркнул Сибл. - Живи, Великий!


     Сегодня  захвачен  Балнор.  Терновый  венец  границы  -  четырнадцать
крепостей, и не обойдешь ни  одну.  Фортификация  Приграничья:  деревянные
стены покрытые слоем земли, гарнизон из смертников -  и  жестокий  расчет.
Каждая  крепость  продержится  несколько  дней.  Каждая  крепость   сожрет
несколько тысяч кеватцев.
     Балнор защищали саданцы.
     Только боль, потерь у нас нет. Ни я, ни Крир еще не вступал в бой.
     Тринадцатый  день  вторжения:  воюет  пока  Приграничье.  Пули  из-за
каждого дерева и ямы на каждой тропе. И пала четвертая крепость.
     Кеватцы не поумнели. Отчаянным напором пытаются пробить  Приграничье,
прорвать, пропороть его. И теряют каждый день по тысячи человек  -  но  на
это им наплевать. И по сотне коней -  это  важнее.  Моим  людям  приказано
истреблять лошадей. У Валдера отличная конница - особенно  корпус  Сифара.
Стоит выбить ее из игры.
     Сегодня у нас передышка. Третий раз за тринадцать дней мы  устраиваем
привал и разбиваем лагерь. Обычно мы даем отдохнуть только  коням  -  люди
выдержат все.
     Почти одновременно с Эргисом вы выехали из леса на топки берег  реки,
спрыгнули с коней и обнялись.
     Это моя передышка - радость  встречи.  Острая  и  печальная  радость:
опять мы вместе. Я не лишился тебя.
     Вкусный запах дыма. Люди разбили лагерь,  развели  костры  и  готовят
еду. Тихие голоса и фырканье лошадей, звуки и запахи лагеря, а  закат  уже
догорел и пеплом лежит на воде; замолкли крикливые соги, и в  зарослях  за
рекой посвистывает тигал.
     Люди заняты жизнью, а мы с Эргисом сиди у реки. На поваленном дереве,
посреди пустого пространства, под охраной невидимых часовых.
     - Вот здесь, - говорит Эргис. Наконец-то я приучил его к карте. Он не
то, что не мог - не хотел ее принимать, превращая знакомое место  в  вялый
штрих на бумажном клочке. - Но народу надо! Одной охраны две сотни, да еще
скоренько растащить, пока не наскочат.
     - Сорок упряжек, говоришь?
     - Ну!
     - Неплохо. Оставишь проводников. Люди будут завтра.
     - Сколько там у Сибла!
     - Людей хватит. Отрядами Приграничья командует  Лесные  братья.  Огил
нашел, куда их пристроить.
     - А связь?
     - Пятеро сотрудничают со мной, остальные работают по нашей наводке.
     - Лихо!
     Тигалом засвистел часовой.
     - Ланс, - сказал Эргис. - Пускай?
     - Пускай.
     Эргис просвистел в ответ.
     И к нам на бережок  вышел  Ланс.  Поздоровался  с  Эргисом  и  сел  в
стороне. Мы с ним почти не  разговаривали  эти  дни.  Я  приказывал  -  он
выполнял. Правда, мне было не до него. Не до кого мне было в эти дни.
     - Тактическая, - говорю  я  Эргису,  и  он  кивает  в  ответ.  Данные
тактической разведки.
     Лучше с умным  потерять...  Тирг,  поставленный  во  главе  армейской
разведки, тоже из бывших Лесных. Занятно, но с врагами-друзьями мне легче,
чем с теми, кто числится просто в друзьях. Он скромно "не  знает"  о  том,
что я в Приграничье, и молча берет у меня все, что я ему передам.
     Сейчас мы с Эргисом  заняты  именно  этим  -  данными  для  армейской
разведки. Обсосем, прокатаем,  сверим  источники,  а  ночью  мы  с  Дарном
залезем поглубже в чашу, и я включу передатчик. А утречком  Сибл  отправит
связного, и еще до полудня Крир получит привет от меня.
     Вот так мы теперь работаем.
     Дислокация кеватских частей, потери, изменения в  командном  составе.
Фураж,  продовольствие,  боезапас.  Эргис  прав:  кеватской  армии   будет
несладко, если мы перехватим этот обоз. А нашим людям  не  помешает  сорок
упряжек продовольствия и пулевого свинца. И  двести  сорок  лошадей.  Тоже
неплохо!
     Эргис говорит, я уточняю, а если данные  разошлись,  мы  прикидываем,
какому из источников верить; слава богу,  дело  не  в  людях,  просто  мои
глубже сидят. Мы говорим, а Ланс молчит. Свел к переносью брови  и  смотри
то мне, то Эргису  в  лицо.  И  в  светлом  его  бесстрашном  взгляде  еще
непривычное напряжение мысли.
     - Тадор?
     - Мнется, - говорит  Эргис.  -  Мнется  и  жмется,  ждет,  куда  дела
повернут.
     - Нажми, - говорю я ему. - Напомни об Эфарте. Лоэрдан  ему  этого  не
простит.
     Нахмурился: противное дело.
     - Эргис, - говорю я мягко, - в стакане у  Лоэрдана  голо.  Лоэрдан  -
внучатый племянник Тибайена, а старик любить  менять  лошадей.  Если  дней
через десять Валдер не прорвет Приграничье, его ждет опала.
     - Куда ему! - бормочет Эргис. - Заводиться неохота. Склизкая тварь!
     - Ничего, Эргис. Не успеет.
     Вскинул голову и смотрит в глаза: так ляпнул? Проболтался?
     Нет, Эргис, я сказал то, что хотел сказать.
     Улыбнулся и кивает: все понял.
     Самое важное, что я хотел ему сообщить. И единственное. Об  этом  нам
нельзя думать вместе. Об этом надо думать порознь.
     - А что теперь? - не выдержал Ланс. Спросил  и  пожалел:  нахмурился,
глядит исподлобья - ну, чего хорошего можно ждать от меня?
     - Передадим в армию.
     И ясная мальчишеская улыбка на его лице. И восторг в глазах:  он  мне
все простил. Ненадолго - но все.
     Семнадцатый день вторжения, и мы