уже побывали  в  бою.  Нарвались  на
мародеров в одной из брошенных деревень. В Приграничье нет живых деревень.
Население вывезли, имущество закопали, и кеватцы  от  злости  жгут  пустые
дома.
     Нам пришлось их всех перебить. Как только кеватцы  узнают,  что  я  в
Приграничье, нам  станет  намного  трудней,  потому  что  начнется  охота.
Тибайен прямо жаждет заполучит меня.
     Первые потери в первом бою - я к этому быстро привыкну. Я люблю  моих
бравых лагарцев, терпеливых и  бодрых  вояк,  они  как-то  свободней,  чем
квайрцы, и немного другие в бою. Делают  войну  деловито  и  просто,  и  я
уважаю их.
     Но  пора  привыкать  к  потерям:   прогрызая   Приграничье,   кеватцы
расползаются вширь, и все чаще мы будем встречать их на нашем пути.
     Непрерывная работа войны. Я всего лишь диспетчер войны, превращаю  ее
беспорядок в работу,  раздаю  информацию,  определенные  места  ударов,  и
каждый удар - живыми людьми по людям. Не получается у меня об этом забыть.
     Я могу ненавидеть Кеват - как слово или как символ. Кеват,  Кеватская
империя  -  провозвестник  Олгона.  Но  разве  я  ненавижу  Олгон?  Нельзя
ненавидеть страну, в которой родился. Правительство -  да.  Законы  -  да.
Образ жизни - да. Но есть телесная память прожитой  жизни,  и  часть  этой
памяти - мой прежний язык. И это язык скорее кеватский,  чем  квайрский  -
интонации, выговор, построение фраз.
     Все немного сложнее в этом году. Только рисунок похож, а  внутри  все
иначе. Баруф опять уступил мне эту войну. Этакий жест: делай по-своему,  я
не мешаю. И Крир не мешает: чем лучше сражается  Приграничье,  тем  дольше
армия не вступает в игру. Он просто кружит, пощипывая  кеватцев,  и  ждет,
когда мы их загоним ему под нож. Новое в этой игре  -  только  радиосвязь,
люди Эгона, внедренные в каждый отряд, и Сибл - мой двойник в  самой  гуще
событий.
     В прошлом году мне не надо было скрывать себя от своих.
     Именно в этом, наверное, дело. В прошлом  году  я  был  просто  среди
своих, и не было никаких иных вариантов. Есть мы - есть  они,  враги  -  и
свои, чужие - и наши.
     Мне очень не хочется думать об этом, но слишком долги лесные  пути  -
гораздо дольше,  чем  нужно  для  мыслей  о  деле.  Мы  мчимся,  крадемся,
просачиваемся сквозь лес, и хмурые  лоцманы  леса,  лесовики  Эргиса,  без
компаса, карт и часов приводят отряд в  условный  миг  в  условное  место.
Охраною ведает Ланс, разведкою - Дарн, пока мы в пути, мне  просто  нечего
делать; я успеваю обдумать все - и приходит другие мысли, несвоевременные,
ненужные мне, но прилипчивые, как пиявки.
     Став квайрцем, я заново становлюсь олгонцем.
     Квайр - моя родина, к которой меня  влечет.  Мой  дом,  мои  близкие,
почти все, что дорого мне, - в Бассоте. Мои боевые товарищи,  что  сегодня
родней, чем родня, - лагарцы. А рядом, в Кевате, есть тоже десятки  людей,
природных кеватцев, сродненных со мною целью. И сам Кеват, как ни странно,
не  безразличен  мне.  Империя  рабства,  нищеты  и  безмерных   богатств,
невежества - и утонченной культуры. В ней  зреют  стремления,  которых  не
знает Квайр. Жестокая жажда свободы - хотя бы духа. Болезнь справедливости
наперекор рассудку. Все жаркое,  все  мучительное,  все  больное,  но  эти
ростки человечности из-под глыбы страшного гнета волнует меня сильнее, чем
все достижения квайрцев. Я тоже такой, как они, и все,  что  сложилось  во
мне, вот так же проталкивалось сквозь несвободу.
     И  все  эти  страны  мелькают  вокруг,  как  стекла  в   безрадостном
калейдоскопе. Одни и те же леса, похожие города, почти однозвучная речь, и
что-то во мне противится однозначности определений "мои" и "чужие"  -  кто
мне чужой, а кто свой? И есть  ли  хоть  что-то  чужое  на  этом  огромном
пространстве от северных тундр до еще не построенных верфей Дигуна?


     Крир опять заменил кеватцев к  Исогу!  Не  знаю,  чему  удивляться  -
умение Крира или глупости кеватских вельмож. Кто был под Исогом,  тот  его
не забудет. Завалы и топи, и хмурая крепость, надежно перекрывшая путь. Ни
разу не открывшиеся для врага ворота страны.
     Все, как тогда: они подошли к Исогу,  а  Крир  ударил  их  с  тыла  и
направил в болота. И в болотах растаяли корпус Кадара и корпус Фрата - без
малого шестнадцать тысяч солдат.
     Победа, которая еще не победа, потому  что  Валдер  сумел  перейти  в
наступление, и Криру пришлось поскорей отвести войска.
     Наши силы нельзя соизмерить - вот в чем несчастье.  За  минувшие  дни
Приграничье вместе с Исогом проглотило тридцать  тысяч  врагов  -  войско,
равное нашему - и теперь их осталось лишь три: три таких войска, как наше.
     А мои ликуют. Радость первой победы! Мы в дороге или в бою, а  иногда
и в бою, и в дороге; мы  деремся,  защищаясь,  и  деремся,  чтобы  сменить
лошадей, и все-таки делаем проклятую работу войны.
     Олоры предали нас. Слишком большая охрана у кеватских обозов, и олоры
вернулись в свои леса. А наших сил не хватает, и  хотя  бы  один  из  трех
обозов все равно доходит к своим. Они не  голодают  пока,  но  им  уже  не
хватает пуль.
     А нам не хватает людей. Мы теряем людей, и никто не приходит  взамен,
потому что мы заперты в Приграничье и отрезаны от страны. Жестокая  уловка
Баруфа: истребить и нас, и врагов. Я припомню это ему, если чудом останусь
жив; я что-то не очень верю, что вырвусь и в этот раз, но мы делаем работу
войны, крутим ее колесо, и Сибл - второе мое "я"  -  уже  стянул  к  Исогу
людей, и я уже знаю, что Валдер отстранен. Послезавтра он получил  указ  и
поедет держать ответ, и я нанесу свой  главный  удар  -  подлый,  конечно,
удар, но они виноваты сами - зачем их настолько больше, чем нас?


     Передышка.  Ночью  должен  приехать  Эргис.  Люди  спят  вповалку   -
свалились,  едва  накормив  коней.  Кончились  бивуаки  с  разговорами   и
стряпней, мы едем, деремся или спим; я и сам бы  свалился,  как  куль,  но
скоро прибудет Эргис, и я должен знать, что я ему скажу.
     Не спят часовые, не сплю я, и поэтому не ложится Ланс. Сидит и  молча
смотрит в костер и думает о чем-то таком, о чем положено в двадцать лет. А
о чем я думал в двадцать лет? О физике, о чем еще?
     - Биил Бэрсар, - говорит он вдруг, -  а  если  мы  не  удержим  их  в
Приграничье?
     - Не удержим, - отвечаю я. - Это всего лишь разминка, Ланс.
     - Значит, они прорвутся в Квайр?
     - Конечно. Надеюсь только, что не дальше Биссала.
     - Спокойно вы об этом!
     Молчу. Есть мысли и есть боль, и лучше держать их в разных карманах.
     - Но почему вы думаете...
     - Потому, что нас мало, а будет  еще  меньше.  В  прошлом  году  было
достаточно двухкратного превосходства, чтобы квайрская армия  с  бездарным
командующим дошла до Гардра. И великий полководец - тавел Тубар - не  смог
этого  отвратить.  Здесь  превосходство  трехкратное,  и   Тибайен   может
выставить еще шестьдесят  тысяч.  Это  плохая  война,  Ланс,  нечестная  и
несправедливая.
     - Не понимаю, - говорит Ланс. - Это вы  точно  сказали:  неправильная
война. Войска должны воевать, - говорит он. - Это  благородно  -  воевать.
Дело благородных. Моя жизнь, моя кровь за мою страну. А тут...
     - А разве то, что делаем мы, неблагородно? Именно мы прикрыли собой и
Квайр, и Лагар. Поясок Приграничья, - говорю я ему,  -  а  за  ним  только
Квайр. Восемь дней для гонца или месяц для войска - и они  уже  вступят  в
Лагар...
     - Я знаю, зачем я здесь, биил Бэрсар! Но так не воюют! Это  убийство,
а не война!
     Представь себе, мальчик, я думаю так же, и мне  самому  противна  эта
война. Но я отвечу:
     - Всякая война - это убийство, Ланс. И когда одетые в разные  мундиры
убивают  друг  друга,  и  когда  проходят  по  завоеванной  земле,  убивая
беззащитных. Как бы и зачем один человек не  лишил  жизни  другого  -  это
всегда убийство.
     Смотрит с недоверчивою  усмешкой,  и  в  незамутненных,  не  тронутых
жизнью глазах превосходства юнца и уверенность профессионала.
     - Говорите, как поп!
     - Или ка человек. Я воюю потому, что ненавижу войну, - говорю я  ему,
- и убиваю потому, что ненавижу убийство. Да, это нечестно -  нападать  из
засады или бить в спину, - говорю я ему  (или  себе?),  -  и  у  меня  нет
ненависти к несчастным, которые не по своей  воле  явились  сюда.  Но  они
явились сюда, чтобы убить вас всех и сделать рабами наших детей  -  и  нам
приходится убивать ради себя самих и ради своих детей. Поверьте,  Ланс,  -
говорю я ему, - будь их немногим больше, чем нас, я бы  с  охотой  уступил
это дело Криру. И это было бы война в вашем вкусе с большими сражениями  и
боевым грабежом. Мне  противны  эти  леса,  -  говорю  я  ему,  -  набитые
мертвецами и пропахшие смертью, но  это  только  начало,  Ланс.  Здесь,  в
Приграничье, мы должны измолоть половину их войска ("И  не  дать  Тибайену
прислать подкрепление", - думаю я, но это уже не  для  Ланса).  Мы  должны
сохранить нашу армию, - говорю я  ему,  -  потому  что  главное  предстоит
сделать все-таки ей. Они облегчили нашу задачу, когда пошли на Исог...
     - Они не возьмут Исог, - говорю я ему, - но  это  станет  началом  их
поражения.
     И - замолкаю, потому что он смотрит во все глаза, и в бесстрашных его
глазах суеверный ужас. И я улыбаюсь, хоть мне не до смеха.
     - Я жду Эргиса -  только  и  всего.  Отдыхайте,  Ланс.  Завтра  опять
драться.


     Дипломатия леса: я, Эргис и Тайор, один из вождей Приграничья. Отец -
его беглый раб, мать - дикарка из племени _х_е_г_у_, из затей  цивилизации
Тайор признает лишь ружье, но на левом плече у него висит самострел,  а  у
пояса - черный колчан, где кивают перьями стрелы. Он коряв нескладен,  как
здешний лес, беспощаден, как судьба, и верен... Как что? Что есть в  мире,
чтобы не изменяло?
     Это  и  есть  Приграничье  -  не  прирученное  Баруфом,  а  истинное,
признающее из всех законов только  вечный  закон  лесов.  Люди,  загнанные
бедой и жаждой свободы в эти скверные, гнилые леса, на эти скудные горькие
земли и не верящие никому. Тайор родных не отправил в  Квайр,  а  укрыл  в
какой-то лесной чащобе.
     И - свободен.
     Сегодня он воюет с Кеватом, потому что кеватцы стоят на его земле.  А
завтра он встанет против Квайра, если  Квайр  введет  в  Приграничье  свои
войска. И это то, чего я хочу.
     Как предписано этикетом, мы сидим на  поляне  втроем,  а  поодаль  за
нашей спиной поредевший отряд Эргиса и мой поредевший отряд, а  за  спиною
Тайора полтора десятка его людей.
     Тайор доверяет мне. Шесть сотен воинов собираются на его  призов,  но
он пришел только с родней.
     Эргис излагает наш план. Он говорит на наречии хегу, языке бассотских
лесов, который он знает, как свой, я вставляю слово по-квайрски.
     Зря поглядел на людей Тайора. Среди них есть  девушки  хегу.  У  хегу
девушки войны, как и мужчины, потому Бассот и нельзя победит,  что  каждый
из хегу воин. Коренастая девчонка в потертых мехах, только  крепкая  грудь
да коса вокруг головы. Мне нельзя улыбнуться ей и спросить, как ее  зовут.
Не стоит даже глядеть на нее.
     Мне незачем на нее глядеть. Не она, а  Суил,  ее  волосы,  ее  грудь,
запах ее тела...
     -  Тилар!  -  говорит  Эргис,  и  все  отрублено,  все  забыто.  Есть
сегодняшний день и сегодняшний лес, и гнусное дело, которое мы совершим.
     - Мой брат! - говорю я Тайору. - Мы  убиваем  тех,  кто  пришел  сюда
поневоле, так пусть умрут и те, кто привел их сюда! Мой брат! -  говорю  я
Тайору, - смерть голодна, давай же накормим ее, чтобы она не сожрала нас и
тех, кто нам дорог!
     - Я хочу накормить смерть, - отвечает Тайор, - но я не верю тебе.  Ты
говоришь "брат", а завтра ты скажешь "раб". Сейчас ты с нами, а завтра  ты
против нас.
     И белесое лесное упрямство в его немигающем взгляде.
     - Мы накормим смерть, - говорю я ему, - но сначала смешаем  кровь  на
братство. Дай руку, Тайор, - говорю ему и сам подаю  ему  руку.  Кинжал  в
руке у Эргиса, короткая боль, и яркая лужица крови на бурой земле.  -  Мой
род и твой род - одно, - говорю я Тайору, - и пусть твоя кровь убьет меня,
если я вас предам.
     Этот брат уже из третьей сотни. Ну и семейка!


     Мы  сделали  _э_т_о_.  Уничтожили  ставку  Лоэрдана.   _Э_т_о_   было
необходимо, и я ни о чем не жалею. И хватит.
     Главное сделали люди Тайора, мы с Эргисом должны были их  прикрывать.
И прикрыли. Я потерял семерых, Эргис - больше десятка. Терпимые потери, но
лишь потому, что Крир не подвел; ударил тогда, когда его просили ударить.
     И начался разгром. И мы отошли.
     Я не рассчитывал, что это начало победы, но так хотелось надеяться...
Не получилось. Сифар и Каррот - опальные любимцы Валдера, ночевали в своих
корпусах и сумели ослабить удар.
     Заслонили собой бегущее в панике войско  и  не  позволили  Криру  его
истребить. А сзади уже подходил нетронутый арьергард во главе с Абилором.
     Потери квайрцев - до двадцати тысяч, у Крира  -  тысячи  две,  у  нас
троих - пятьдесят.
     А Тибайен уже не пришлет подкрепленья, потому что  в  Афсале  начался
бунт. Горцы Афсала жаждут свободы, там было достаточно  слов.  Оружием  мы
снабдили Гирдан. Да, Тибайен,  Гирдан  -  это  очень  серьезно.  Не  знаю,
сумеешь ли ты его удержать.


     Кеватцы опять пошли на Исог, и Крир опять отступил. Второй заход.
     А на меня началась охота. Тибайен меня ценит: отборный  отряд  в  две
тысячи сабель, и занят он только мной, Жаль, что я не тщеславен.
     Им хорошо, подлецам! Только лишь  ловят  меня,  а  мне,  огрызаясь  и
ускользая, надо делать работу война, а батареи уже на исходе, и скоро  мой
передатчик умрет, и тогда уже - хочешь - не хочешь! - а давай,  пробивайся
к Исогу, где свои поопасней врагов.
     Огрызаясь и ускользая... Наши кони не могут идти, люди валятся с  ног
- кони попросту умирают, а работе войны нет конца...


     Бой, а в бою две раны. В плечо и в душу. Мы напали на них из  засады.
Мы уже не могли уходить, оставалось напасть самим.
     Отогнали. Сотня  остервенелых  людей,  которым  наплевать  на  жизнь.
Теперь уже меньше. Намного.
     Дарн. Он заслонил меня и забрал себе мою смерть.
     Мой Дарн. Жил молча и умер без стона.
     Искаженное мукой лицо, где нет ничего от него.  Что  я  знаю  о  нем?
Телохранитель и нянька, безмолвная тень за спиной. Рядом  столько  дней  и
ночей, но что я знаю о нем? Как я себе прощу?
     - Биил Бэрсар! - окликнул над ухом Ланс, и меня поднимают с  колен  и
отводят в  сторону.  А  его  накрывают  плащом  и  опускают  в  могилу.  В
неглубокую яму, где уже проступила вода. Прямо в воду.
     Длинный ряд накрытых плащами тел. И мокрые пятна на плащах. Ему будет
плохо лежат в воде. И липкие комья сырой земли. И молитва.
     Нет никого за этим безмолвным небом. Нет никого и нет ничего.  Только
одна короткая жизнь, случайно зажженная, случайно погасшая.
     Сколько тысяч единственных жизней оборвано в этом  лесу?  Сколько  их
будет оборвано, если я жив и покуда я жив? Как я себя прощу?


     Исог. Девственная крепость, ворота страны. Нет Исога.  Двадцать  дней
продолжался штурм, и Исог сожжен. Мы уходим из Приграничья.
     Я и Эргис - Сибл с Эгоном давно впереди, я уже послал их  к  Биссалу.
Мы с Приграничьем сделали нашу работу, теперь пойдет война в  классическом
стиле - армии против армий. История будет помнить только эту войну.  Ну  и
ладно.
     Кеватцы вошли в Южный  Квайр,  но  теперь  я  уверен  в  победе.  Они
надломлены Приграничьем, и их немногим больше, чем нас. Если  б  не  страх
перед Тибайеном, они бы уже повернули назад. Нам  тоже  пора  уходить,  мы
пока не нужны войне. Отдохнем и посмотрим, чем кончится дело.
     Меня измучила рана. Не заживает, как в прошлом году  у  Эргиса,  и  я
почти  не  владею  рукой.  Мой  новый  телохранитель  Бараг,  густоусый  и
многословный - он так не похож на Дарна! - но опекает меня  не  хуже,  чем
Дарн. Он сам появился рядом со мной, и это значит, что они все-таки  любят
меня... те, что остались живы.
     И мы приезжаем на нашу лесную базу. Землянки - это вершина  комфорта.
Трава по пояс, сухая  земля...  А  мы  своих  мертвецов  оставили  в  той,
зловонной и мокрой земле Приграничья. Девять из десяти  остались  лежат  в
той земле, а нас только тридцать - три десятка и трех сотен. Отряд  Эргиса
и мой отряд, и мы никак не привыкнем к тому, что живы. Что можно раздеться
на ночь и есть до отвала, а вечером  просто  сидеть  у  костра.  Что  есть
запасные батареи, и мой передатчик опять живой.
     Они могут шутить  и  смеяться,  я  еще  нет  -  Приграничье  меня  не
отпустило. А война не отпускает Эргиса, он все рвется  к  Биссалу...  зря!
Они уже  обойдутся  без  нас,  пускай  обходятся  сами,  нам  еще  столько
предстоит, столько всего...
     А ночью мы с Эргисом вдвоем; сидим голова к голове у меня в землянке,
и сумрачный огонек над шкалой высвечивает его подбородок и губы.
     И тусклый, измученный голос Сибла. Война уже подкатилась  к  Биссалу.
Предместье Торан сожжено ("О господи, - думаю я, - наш  Торан!"),  кеватцы
готовятся к штурму.
     - Не плачь, - говорю я ему. -  Крир  не  отдаст  Биссала.  Свяжись  с
Зелором, - командую я, - пусть выдадут Тиргу  подземные  ходы  в  Торан  и
Кавл. Кстати, их казну охраняет корпус Оссара. Не забудьте об этом,  когда
начнется штурм.
     -  Зря  я  тут,  -  говорит  Эргис.  Передатчик  выключен,  и  только
светильник подслеповато мигает нам со  стола.  Червячок  света  в  тяжелом
мраке.
     - Эргис, - говорю я ему, потому что уже  пора,  -  что  могут  десять
человек там, где дерутся армия? Научись ты себя ценить, черт  возьми!  То,
что ты сделал, не мог сделать никто, кроме тебя. И после  этого  влезть  в
драку, убить троих - и самому умереть? Когда все еще только начинается?
     - Ты это о чем? - спрашивает он. - Что начинается?
     - Главное. Крир стоит  десятка  спесивых  Абилоров,  и  он  разгромит
кеватцев. Вот тут и кончится последняя отсрочка - для Огила и для нас.
     - Ты о чем? - снова спрашивает Эргис. Не потому,  что  не  понял.  Он
давно уже понял - еще когда выбрал меня. Но так  не  хочется  думать,  что
э_т_о_ начнется сейчас.
     - Это начнется сейчас, - говорю я ему. -  Никто  не  решался  сделать
первого хода, пока не развяжется эта война. Квайр или  Кеват.  Теперь  уже
ясно, что Квайр, - говорю я ему. - И теперь они  станут  делить  страну  и
рвать ее на куски.
     Молчит. Я знаю его молчание, как он знает мое. Не может, и  не  хочет
признать, что я прав.
     - Слишком легко мы взяли эту страну, - говорю я ему (или себе?), -  и
слишком чужие мы для нее. Даже я -  мятежник  и  бунтовщик  -  ближе,  чем
добрый и справедливый аких. Я чего-то хочу  для  себя  -  значит,  хоть  в
чем-то да свой. Он - нет. Он был вам чужой  даже  в  лесах,  а  теперь  он
совсем один. И то, на чем стоит его власть - всего лишь страх  перед  этой
войной. А что потом, а, Эргис?
     Молчит.
     - Как было просто, пока мы еще ничего не могли! Работали и сражались,
но рисковали только собой, и обещанья наши  немного  стоили  -  надо  было
сперва победить. А кто, кроме Огила, верил  в  победу?  И  как  нас  тогда
любили за то, что мы были гонимы, и власть не любила нас! Но кто  принимал
нас всерьез? Люди нас  слушали,  им  нравились  наши  слова,  но  если  бы
вспыхнул бунт, он опять бы прошел мимо нас - как четырнадцать лет назад.
     - Огил был против бунта, - хмуро сказал Эргис.
     - За это  нас  и  терпели  в  стране.  Наш  добрый  враг-покровитель,
мать-государыня, как могла защищала нас, потому что  цель-то  у  нас  была
одна: не отдать кеватцам страну. И мы  были  очень  удобны  ей:  говоруны,
умеренные бунтовщики, способные удержать от бунта народ.
     - Не тронь ты лучше то время, - сказал Эргис.
     - Я неправ?
     - Прав. Только ты это теперь прав, а не тогда.
     - Это ты изменился, Эргис. Я и тогда знал цену нашей войне. Но я -