где  железо  обильней
проникло в страну, есть племена, перешедшие к земледелию.
     Кажется,  я  уже  взялся  за  оправдания.  Железо  облагодетельствует
Бассот, и я - благодетель миротворец... Отнюдь. Война уже тлеет  в  лесах.
Два года потратил Эргис на объединение  пиргов  и  полгода  на  то,  чтобы
сделать талаев и пиргов врагами. Не мелкие стычки,  а  затяжная  война,  и
скоро мы вступим в нее - за свои интересы.
     Нет общего блага - есть благо моей страны. А какая страна моя? Кеват,
раздираемый смутой, таласаровский Квайр или только Бассот?
     Эмоции против логики? Позовем на помощь Баруфа.
     - Меня умиляет твоя эластичная совесть,  -  легко  отзывается  он.  -
Сначала ты затеваешь бойню, а потом принимаешься ужасаться.
     - Или наоборот.
     - Или наоборот, - соглашается он. - Если ты знаешь, что сделаешь это,
зачем тратить время на сантименты? В конце концов есть одна  реальность  -
будущее. Прошлое прошло, а настоящее эфемерно. Ты говоришь "есть", а  пока
договорил, оно уже было.
     Нет, думаю я, высшая ценность - это "сейчас". Вот этот самый уходящий
в прошлое миг.
     - Не так уж много у тебя этих самых мигов, - отвечает во мне Баруф. -
Зря ты полез против Церкви. От наемных убийц тебя защитят. А от  фанатика?
Церковь найдет убийцу среди самых близких и самых доверенных.
     - Нет! - отвечаю я и знаю, что да.
     Я боюсь. Я еще не привык к этому страху. Я еще вглядываюсь с тревогой
в лица соратников и друзей. Ты? Или ты? И мне очень  хочется  думать,  что
это будет кто-то другой - тот, кого я не знаю, и кого еще не люблю.


     Началось. Мы заложили поселок Ирдис на выкупленных  землях,  и  талаи
напали на нас. И все это провокация чистейшей воды.  Мы  выкупали  спорные
земли, но говорили только с одной стороной.  Мы,  чужаки,  начали  строить
поселок, не известив - как полагалось - талайских вождей. Ну что же, у нас
есть убитые, и, значит, есть право  на  месть.  Мы  можем  теперь  принять
сторону пиргов, не настроив против себя все прочие  племена.  Ирдис  стоит
войны.  Залежи  железной  руды,  а  вокруг  неплохие  земли.  Здесь  будет
металлургический центр, и он сможет себя прокормить.
     Баруф прав, если дело уже на ходу, пора отложить сантименты. Недавний
Тилам Бэрсар осудил бы меня. Будущий тоже наверняка осудит. Но дело уже на
ходу, и завтра я выезжаю, к сожалению, с Сиблом, а не с Эргисом. Эргис уже
улетел. Пирги - его друзья и родня, и он откровенно не  любит  талаев.  Я,
пожалуй, наоборот. Но пирги - коренные жители этих мест, а талаи - одно из
племен племенного союза хегу, и они лишь два три поколения, как  пробились
на север страны. Пиргам некуда уходить, а  талаев  мы  можем  прогнать  на
исконные земли хегу. Такова справедливость лесов, и удобней ее соблюдать.


     Мать приболела, и сейчас я сижу у нее. Матушка  стала  похварывать  с
этой весны, и когда я гляжу на ее исхудалые руки и осунувшееся лицо, новый
страх оживает во мне. Я еще никогда не  бывал  сиротой.  Когда  умерли  те
чужие люди, которых я звал  "отец"  и  "мать",  мне  было  только  немного
грустно. Но если я потеряю ее...
     - Сынок! - говорит мне она, и я сжимаю ее  исхудалые  пальцы.  Что  я
могу ей сказать, и что она может ответить мне?  Нам  не  о  чем  говорить.
Только любовью связаны мы, великим чудом безмолвной любви, и пока со  мной
остается мать, мир не пуст для меня...


     Мне повезло - я  вырвался  из  войны.  Месяц  я  ей  служил:  дрался,
уговаривал, мирил Эргиса с Сиблом и Сибла с Эргисом, торговался с  вождями
и шаманами пиргов, клялся, обманывал, увещевал, но лихорадка свалила меня,
и меня дотащили до Пиртлы - маленькой лесной деревушки, где  очень  кстати
нет колдуна.
     Главное сделано - я уже не боюсь проиграть. Поршень пришел в движение
и толкает талаев на юг. Я не хочу видеть. У меня нет неприязни к талаям, и
если б не время... Я мог бы потратить несколько  лет  и  сделать  все  без
войны. Но у меня нет этих лет. Пять-шесть лет,  если  удастся  то,  что  я
начал...
     Лихорадке уже надоело меня трепать. Я к ней давно  притерпелся,  даже
слегка полюбил. Несколько дней  кипятка  и  озноба  -  и  неделю  приятной
слабости, когда  можно  валяться  в  постели.  Почти  единственный  отдых,
позволенный мне.
     Я валяюсь на шкурах в Доме Собраний, и тут нет  даже  нар,  но  здесь
достаточно места для пятнадцати человек, и здесь мы не в тягость  селенью.
Единственный не упрятанный в землю дом, и в тусклом окошке  -  Карт  варит
мне травяной настой.
     Карт теперь мой оруженосец. Оруженосец, телохранитель, немного  слуга
- но так лучше для нас обоих. Для меня - потому, что могу я ему  доверять,
это глаза и уши Суил - но только Суил. Для  него  -  потому,  что  так  он
избавлен от всех унижений родства с именитой особой, он только оруженосец,
телохранитель и немного слуга. А Кас уверен, что я пригрел родню,  и  тоже
считает, что все в порядке.
     Жаль только, что никто на свете не заменит мне Дарна...
     Я думаю вперемежку о важном и пустяках. О том, что я  уже  ничего  не
могу изменить. О том, что я уже ничего не хочу менять. Я это решил еще три
года назад, в ту черную зиму в Ирагском подвале.
     Или я, или Церковь - по-другому не выйдет.
     Я много сделал, но от этого мало толку, раз существует  Она.  Церковь
Единая. И даже когда распадется на многие  Церкви,  все  равно  она  будет
Единой,  страшной  силой,  которая  не  потерпит  никакой  другой  силы  и
растопчет меня.
     Я живу в осаде, думаю я. Я могу побывать в Лагаре и могу  побывать  в
Тардане, но для этого надо появляться как призрак и исчезать, словно тень.
Не выходить без охраны и не не есть вне дома. И даже это лишь потому,  что
за меня не брались всерьез. Кому  интересен  мой  Кас  и  языческий  дикий
Бассот, который и захватив,  нельзя  удержать,  как  не  удержишь  воду  в
ладонях? Но я прорубаю  дороги  и  приручаю  Бассот,  и  скоро  он  станет
приманкой для нее - всепоглощающей и корыстной...
     Я живу в осаде, думаю я. Ничего  моего  не  выходит  из  Каса.  Новые
технологии и новые мысли - она успевает их  унюхать  и  убивает  вместе  с
людьми.  Все  равно  она  до  меня  доберется,  и  стоит  вовремя  нанести
контрудар.
     Я помню ночные дни ирагского подземелья, их  промозглую  сырость,  их
мутный угарный дух и угарную муть в душе.
     Что бы я ни задумал - всему помешает Она. То, что я сделал в Касе,  я
мог бы создать и в Квайре. Это было бы проще: не бездорожье  и  нищета,  а
торговля, ресурсы и много толковых людей. Она. Я мог бы  почти  без  крови
выиграть ту войну. Орудия и гранаты, и сотни надежных  людей.  Она.  Всюду
встает Она, зачеркивая все, что хочется сделать.
     Если против веры бессилен, стоит пустить против веры веру.
     Истинная вера, думаю я и невесело улыбаюсь. Истинного в ней -  только
Ларг, который ее придумал. Усеченная вера Братства, развитая до надлежащих
высот. Лучшее в этой вере то, что она отрицает Церковь. Есть бог - и  есть
человек, им не нужен  посредник.  Нужен  только  Наставник  -  толкователь
священных книг. Что же, если она приживется...
     - Карт, - говорю я, - вышли разведку. Что-то птицы орут.


     Еще один эпизод, из тех, что я не люблю.  Рановато  я  был  уверен  в
победе. Талаи сообразили, что неплохо бы захватить Бэрсара.
     Нас не застали врасплох, потому что Тилир - мой  начальник  конвоя  -
прошел со мной Приграничье. И противнику было хуже, чем нам, потому что  я
нужен был им живой.
     Драка как драка, как много десятков других. К счастью, моя  лихорадка
труслива - только засвищут пули, ее уже след  простыл.  Немного  приятней,
когда ты способен драться.
     Приятно или не очень, но мы с Картом и Онаром  в  доме  Собраний  под
защитой бревенчатых стен. Я  приличный  стрелок,  но  совсем  не  силен  в
рукопашной, мне подходит такой расклад. Я не знаю, что  затевает  Тилир  -
наверняка любимый фокус Эргиса: отвлекающие удары по флангам  и  прорыв  в
тылу. Моя задача проста - только держаться.
     Держаться и убивать. Это не Приграничье, здесь  слишком  мало  людей,
чтобы они превратились в числа. И когда моя пуля находит цель, я знаю, что
она обрывает жизнь. Но пока не до этого:  нас  только  трое,  а  враги  не
жалеют себя - где это  черти  носят  Тилира?  -  кажется,  мы  не  удержим
проклятый сарай. Карт поглядывает с тревогой, ведь вчера я лежал  пластом,
но моя лихорадка труслива, и ружье не дрожит  в  руках,  не  один  остался
лежать на земле, но - где же Тилир? - он проскочили в мертвую зону  и  уже
вышибают дверь. Конечно, мы встретили их залпом, но нас только трое,  трое
упали, а остальные прошли по ним, кислая вонь и запах псины, Карт  и  Онар
закрыли меня, но это последнее, все плывет, сабля в руке,  но  это  сквозь
темноту, я еще на ногах но меня достали, и я  сейчас  упаду,  но  бой  все
длится, и я еще понимаю, что это Тилир, наконец явился, думаю я, и  больше
не думаю ничего.
     А назавтра мы хоронили своих врагов. Своих в земле, а врагов в  огне,
как требует их обычай, и грязная кучка жителей Пиртлы с изумлением смотрит
на нас. Еще одна легенда, думаю я. Меня хорошо  достали,  я  еле  стою  на
ногах, и Тилир осторожненько держит меня под руку.
     Неужели это я накликал беду? Думал я о Дарне, и Карт лежит на  земле,
но что я знаю о нем? Брат Суил, мой брат, приемный сын Баруфа.  Неужели  я
вырвал его у смерти, чтобы он умер вместо меня?
     Где я, там смерть.
     Сколько людей умерло вместо меня, закрывая меня  собой?  Я  устал  от
вины перед ними. Я устал приносить смерть. Я устал ждать, когда  же  убьют
меня. Я устал...
     Я возвращаюсь в Кас. Вернее, меня увозят в Кас, Тилир  все  решил  за
меня, и я ему благодарен.
     То Бред, то беспокойство, то  просветы,  полные  боли,  и  неотвязная
мысль, будто муха на ране: победителей судят. Победителей должно судить.
     - Победителей судят, - говорю я Суил, но она исчезла, и морщины терна
Ирона висят надо мной. Паутина морщин,  паутина,  а  в  ней  Зелор,  он  с
печальной улыбкой дергает нить, и кто-то лежит на земле, еще одна погасшая
жизнь, о чем ты думаешь? Говорит Баруф, все равно не может быть хуже того,
что будет, но машина птицей летит по шоссе, мне надо успеть, пока взрыв не
разнес весь мир, ты  опоздал,  говорит  Баяс,  все  умерли,  ты  убил  нас
давным-давно, но машина птицей летит по шоссе, и стены  Исога  надвинулись
на меня, но это  не  крепость,  это  столичный  стадион,  я  один  посреди
огромного поля, подсудимый прибыл, объявляет отец, и судьи встают, полтора
миллиарда судей...
     Приятно очнуться от бреда в  своей  постели  и  увидеть  незыблемость
мира. Знакомые стены и знакомые лица...
     - Прости, - говорю я Суил, - я виноват...
     - Мы - не игрушки, Тилар, - говорит она резко, - а ты  -  не  господь
бог. Карт сделал, как должно, и никто про него худого не скажет.
     - Он меня заслонил...
     - Знаю! В том честь его была, чтоб командира своего уберечь. Не марай
своим стыдом нашу боль, Тилар, нет в ней стыда - одно только горе.
     - Суил...
     - Оставь! Наслушалась я, чего ты нес! Мы - не игрушки, Тилар, - опять
говорит она. - Может, тебе и дано судьбу повернуть, да во всякой судьбе мы
своей волей живем и своим умом выбираем.
     И я с трудом поднимаю руку и благодарно целую ладонь Суил.
     Интересно, где теперь кораблик  Лаэгу?  Может  быть,  он  уже  открыл
Острова. Я не знаю, кто в нашей истории открыл Острова. Наверное,  все  же
не он.
     Когда чуть отпускает боль, лучше думать о ненасущном.  Настоящее  мне
не под силу, а будущее - подождет.
     Скучно чувствовать себя обреченным. В самом деле, не страх, а  скука:
все опять решено за  тебя.  Остается  инерция  цели  -  поделать,  успеть,
дотянуть, прожить последние годы в несвободе и суете тех, кого  любишь,  в
несвободе и суете.
     Что-то поломалось во мне, разделив то,  что  было  единым.  Не  "цель
жизни", а "жизнь" и "цель". Отдать жизнь, что добиться цели? Что же, это в
порядке вещей. Но вот сделать цель своей  жизнью  -  это  больше  подходит
Баруфу, мне не нравится эта подмена.
     Я не очень боюсь умереть  и  почти  не  надеюсь  выжить,  просто  все
впереди решено, и проклятая определенность раздражает и бесит меня. Если я
смогу убежать... Как же я могу убежать!


     Его величество правит в постели. Едва  я  слегка  отошел,  навалились
дела. Пришлось мне,  как  Тибайену,  завести  парадное  ложе  и  возлежать
одетым.
     С утра - гонец от Эргиса. Все идет почти хорошо. Потери великоваты  -
у Сибла! - но талаи уходят, и можно заново строит Ирдис.  Надеюсь,  что  к
осени мы сделаем первую плавку.
     Потом Асаг - новости Братства и новости торга. Я на пять лет  выкупил
касский торг и теперь монополист во  внешней  торговле.  Всего  за  десять
кассалов - для местных правителей невероятная  сумма,  но  я  окупил  свой
вклад меньше чем за год, и надеюсь еще на  сотню  кассалов  дохода.  Очень
трудно вдолбить Асагу,  что  умеренность  выгоднее,  чем  жадность:  лучше
десять раз взять понемногу, чем - много но только раз.
     Сегодня у нас другая забота - мы с Асагом уперлись в закон. Или в то,
что у Каса нет писанного закона. Есть племенные обычаи  и  есть  житейский
порядок, а в остальном - кто богат, тот и прав.  Мне  надоело  платить  за
свою правоту.
     Драка на постоялом дворе. Местный  князек  натравил  свою  челядь  на
тарданских купцов. Раньше они откупались, а теперь они требуют  возмещенья
убытков - не у князька, конечно, а у меня, раз именно я выступаю  гарантом
торговли. Сегодня драка, завтра - разбой,  послезавтра  -  торговля  живым
товаром: тарданцы скупают пленников для продажи  за  море,  хоть  я  и  не
разрешаю торговлю людьми.
     - Все, - говорю я Асагу, - хватит! К вечеру я  подготовлю  список,  и
чтобы завтра в полдень все собирались у меня.
     - Это кто же? - спрашивает Асаг.
     - Наши законники и местные лихоимцы. Пора заводить законы, Асаг! Есть
квайрский кодекс, созданный Огилом, возьмем его за основу. Полгода  работы
- а потом локих его утвердит, вот тогда мы им всем покажем!
     Асаг уходит, и является Ларг, и это  сейчас  самое  главное  дело.  Я
откладываю все другие дела и отбрасываю все другие мысли. Мы с ним всерьез
толкуем о вере - что же, если теперь мы  возьмем  веру,  надо  придать  ей
товарный вид.
     - Нет, Наставник, - отвечаю  я  Ларгу,  -  это  не  пойдет.  Ты  куда
готовишь группу? В Кеват? Значит, тут нужно проще и тверже. Так, например.
     "Чем человек отличается от зверя? Тем, что ему дана душа. А если  ему
дана душа, с ним нельзя общаться как с тем, что души не имеет: его  нельзя
продавать и покупать, нельзя оскорблять  и  мучить  безнаказанно.  Раб  не
может отвечать за свои поступки - они принадлежат его  господину,  значит,
он не блуждает во мраке среди нерожденных душ". Ну, как?
     - Страшно, - отвечает Ларг. - Никогда я о том не думал,  Великий,  но
ежели это так...
     - Только богу это ведомо, но разум  говорит  именно  так.  Кстати,  о
разуме. Когда Калиен выезжает?
     - Тарданец-то? Дней через пять.
     - Я сам хочу с ним говорить. - И отвечаю его удивленному взгляду: - О
Разуме. Всякий ищет в вере что-нибудь для себя. Церковь боится разума,  но
мы-то знаем, что ум дан человеку, чтобы  отличать  хорошее  от  дурного  и
выбирать между добром  и  злом.  Разве  судят  животных,  что  бы  они  не
натворили? Нет, потому что они не  ведают,  что  творят.  Каждого  из  нас
ожидает суд и воздаяние по делам нашим, но если нам не был дан выбор - как
нас судить?
     - Но ежели нам дан выбор, - говорит он совсем тихо,  -  отчего  ж  мы
тогда всегда выбираем зло?


     А когда все уходят, появляется терн Ирон, и я делаюсь тихим  и  очень
кротким, потому что ужасно боюсь перевязок. Он приносит  мне  боль,  но  я
люблю терна Ирона, потому что с ним мне не стыдно быть слабым.
     А день все вертится в колесе неотложных  дел,  и  только  вечером  я,
наконец, свободен. По вечерам со мной остается мать, и можно молча держать
ее руку в своей и, улыбаясь, слушать ее  ворчанье.  Она  говорит  о  сыне,
которого я не знаю, что он сегодня сделал и что сказал  -  такое  шмыгало,
как ты, ну, только  отворотись,  а  он  в  квашню  влез.  Я  ему:  ах,  ты
разбойник! А он: я - не лазбойник, я Бэлсал!
     И я улыбаюсь самодовольно: кажется, в самом деле Бэрсар,  беспокойная
наша порода...
     А вот ночи - это куда трудней. Ночью больно. Ночью  дневные  мысли  и
дела почему-то теряют цену. Как-то сразу все  обретает  реальный  масштаб.
Мой крохотный Кас, чуть заметная точка, на  меньшем  из  трех  континентов
планеты. Непросто поверить, что корень  зла,  зародыш  грядущих  несчастий
планеты растет на этом клочке земли, где поместилось всего пять стран.
     Огромные и богатые материки, десятки стран  и  сотни  народов  -  так
почему мы с Баруфом решили, что замочная скважина именно здесь?
     Аргументы Баруфа? Это эмоции, а не факты, ему известно не больше, чем
мне. История, которую мы изучали - это ложь, по заказу  созданный  мир.  Я
обнаружил недавно, что так и не  знаю,  кто  все-таки  победил  в  мировой
войне. И, если честно, то не уверен, одна война была или две.  Не  потому,
что забыл - такова та история, что мы изучали.
     И странная мысль: я, конечно, уже  не  рожусь.  В  Квайре  теперь  не
осталось Бэрсаров.  Наш  умный  аких  выслал  их  всех  из  страны,  чтобы
избавиться от ненавистного имени и  ненавистного  сходства.  Но  где-то  в
Эфарте или Коггеу ученый-мятежник вроде меня вдруг вздумает тоже вернуться
назад, чтоб сдвинуть историю к другому исходу. Найдет ли замочную скважину
он? Или нет такого года и места? Или годится всякое и всякий год?


     Эргис примчался - значит, в лесу все спокойно. Сидит и  молчит,  и  я
тоже молчу. Оказывается, и Эргис  постарел.  Седина  в  висках  и  тяжелые
складки у губ. И  в  глазах  что-то  тусклое  -  то  ли  мудрость,  то  ли
усталость.
     Я лежу и гляжу на него с расстоянья болезни, и спокойная грусть:  вот
и ты несвободен, Эргис. Ты завяз в это по уши, как и я,  и  не  только  не
сможешь - не захочешь жить по-другому.
     И спокойная гордость:  ну,  каков  мой  Эргис?  Государственный  муж,
полководец, тот, кому я могу...
     И - угрюмая радость: да, ему  я  могу  все  оставить!  Он  сумеет.  С
Братством ему не ужиться? Значит, не будет Братства!
     - Ну, - говорит он неловко, - как ты?
     - Нормально. Не в первый раз. А как в лесу?
     - А как в песне, "Всех убили, закопали и уселись пировать". Тилар,  -
говорит он вдруг. - Зря я тебя тогда отпустил. Вот чуяло сердце.
     - Брось! От всех ты меня не защитишь!
     Вскинул голову, смотрит с тревогой.
     - Веселая песенка! Про одного уже слыхивал.
     - Не так все скверно, Эргис. Просто надо подумать о наследнике.
     - Что дальше, то веселей!
     Глухая тоска у него в глазах  -  разве  он  сам  об  этом  не  думал?
Наверное, думал, и с ним бесполезно хитрить. Хитрить еще с  Эргисом?  И  я
говорю ему правду:
     - Я не хочу умирать. Не потому, что боюсь - просто тошно, когда решат
за меня, сколько ты должен жить и когда умереть.
     - Кто? - говорит он глухо.
     - Церковь.
     - Покуда...
     - Да, - говорю я ему, - еще  лет  пять.  А  потом  прикончат  меня  и
раздавят всех вас, потому что вы слишком привыкнете жить за моей спиною.
     - Спина-то не больно широкая.
     - Разве?
     Вздыхает и опускает глаза.
     - Эргис, - говорю я ему, - считай,  что  я  струсил,  но  для  Малого
Квайра лучше, если меня здесь не будет через пять лет.
     - Ну да! Ты - и страх! Небось еще почище проделку задумал!
     - Может быть, но это будет не скоро. А пока...
     - Ну что, пока? Хочешь, чтоб я в эту упряжку впрягся? Ты еле  везешь,
а я-то против тебя?
     - Больше некому, Эргис. Асаг рано или поздно всех разгонит...
     - А начнет с меня!
     - Погоди, Эргис. Послу