ого-прочего, так я Дарна к нему загодя  подсунул,  смышленый  помощник
никому не во вред.
     Ловко  он  меня  обманул!  С  гениальной  простотой,  можно  сказать.
Запоздалый страх: это мог бы сделать и Баруф. Еще проще. Гнусная мысль,  и
я с облегчением ее отогнал. Баруф так не сделает. Может  быть,  Таласар...
но не сейчас...
     Сибл глядел на меня, и я спросил напрямик:
     - Зачем я тебе?
     Он опять усмехнулся.
     - Не мне, а Асагу. Хватит  за  его  спиной  хорониться.  Кашу-то  сам
заварил - сам и хлебай.
     - Опять суд? Заглазно?
     - А на кой ты им сдался? Больно  высоко  себя  ставишь,  брат  Тилар.
Судят-то тебя, а бьют по Асагу.
     Понятно. И снова  такое  знакомое,  привычное  чудо,  к  которому  не
привыкнуть никак. Грузный, неопрятный, с плоским рыбьим лицом  -  пожалуй,
скорее  неприятный.  И  вдруг  все   исчезло.   Остались   только   умные,
пронзительно-светлые  глаза,  бесшабашно-горькая,  насмешливая  улыбка   и
чувство, что мне нужен этот человек - нужен, и я должен его завоевать.
     - Самое время сводить счеты! Пусть бы вы уж все на  меня  взъелись...
ладно! А что между собой грызетесь...
     - А что ты за птица такая, чтоб всем на тебя взъедаться? Брат Совета?
Так их с тобой сорок, без тебя тридцать девять, да  все  не  тебе  чета  -
свои, не приблудные.
     - Да, я им не чета! Что, лучше своя уродина, чем чужая  красавица?  А
за Ирсалом ты бы тоже Дарна послал?
     - Ах ты, раскрасавица, - сказал Сибл с ласковой угрозой. - Светик  ты
наш... в чужом окошке! Всех-то он объегорил! От петли ушел, от суда  ушел,
от акиха ушел... и от нас, считай, ушел. У-умненький Брат Совета  Тилар...
а как нас перебьют, глядишь, уже и Старший... а то и Великий брат, а?
     - То-то я по первому слову сюда прибежал!
     - Так ты уж у нас у-умненький! Сюда б не явился, там бы тебя нашли!
     - Хватит, Сибл! - сказал я с досадой. - Позвал - так говори зачем.  А
угрозы... ты их для своих побереги - для тридцати девяти - они оценят!
     - Ты тоже, - спокойно ответил  он.  -  Я  понял,  ты  понял,  оба  мы
понятливые. Можно и забыть... пока. Худые нынче у нас  дела,  брат  Тилар.
Отшатнулся  от  нас  народ-то,  впервые  Братство  как  рыба  на  песке...
голенькое. Может, оно и  не  надолго,  так  ведь  Охотник  рядом,  возьмет
рыбку-то - да в мешок.
     - Боюсь, что рыба уже в мешке. Только веревочку задернуть.
     - Веревочку бы и перевязать можно.
     - Нет, Сибл. Поздно. Огил одну ошибку дважды не делает. В прошлый раз
он по старинке концы искал... а теперь мешок: всех разом.
     - А ведь это мы ему  дорожку  расчистили...  считай,  на  готовенькое
позвали...
     - Асага обвиняют в этом?
     - Покуда его только в  том  винят,  что  он  тебя,  хитреца,  Калатом
подосланного, послушал, дал себя вокруг пальца обвести.
     - А если я сам отвечу за свою вину?
     - Твою вину ему с тобой делить, он за тебя голову в заклад ставил.
     - А если я докажу, что был прав?
     - Может, оно для Братства еще хуже будет. Ты согрешил, Асаг ошибся  -
что же, только господь не ошибся. Вина накажется, грех отмолится - а  все,
как было, так будет... как от дедов завещано.
     - Не будет, Сибл. Братству жить считанные недели.
     - Все-то ты знаешь! А оно, чай, тоже от нечистого!
     - Значит, это наставник Салар воду мутит?
     - Значит, он.
     - И чего он хочет? Власти?
     - Кабы так! Ты его просто не знаешь,  Тилар.  Он-то,  наставник  наш,
святоша да постник, дай ему волю, всех бы постами да молитвами заморил,  а
только ни хитрости в нем, ни корысти. Для  себя-то  он  ничего  не  хочет.
Братство ему заместо души, да только не наше, не всамделишнее, а какое  он
сам вымечтал. То и боится перемен, что, мол, всякое искушение от  дьявола.
Думает: и эту беду можно  отмолить  -  поститься  да  покаяться,  глядишь,
господь и смилуется.
     - А ты?
     - Что я?
     Я глянул ему в глаза, и Сибл нехотя усмехнулся.
     - А я, брат Тилар, мужик простой. По мне на господа надейся, а  топор
точи. Нынче, коль  возьмемся  молиться,  не  взвидим,  как  и  на  небесах
очутимся.
     - Тогда выход один. Раскол.
     - Что?! - глаза его засверкали, стиснулись огромные кулаки. Ну,  если
он сейчас да меня... конец! Но досталось не мне,  а  столу:  хрустнула  от
удара столешница, подпрыгнул светец, выронив лучину, красным огоньком  она
чиркнула в темноте и погасла. И стало очень страшно.
     - Что?! - опять прорычал Сибл из тьмы. - Да ты...
     - Что я? Какого дьявола вам от меня надо?  Я  что,  просился  в  ваше
Братство дураков? Да за один ваш суд... вот ей-богу! - надо  бы  вас...  к
ногтю! А я, как нанялся, вас спасать!
     - Спаситель! - Сибл уже  успокоился;  этакий  ненавистно-насмешливый,
почти ласковый голос.
     - А ты у Асага спросил. Он знает.  Ладно,  зажги  свет.  Он  послушал
зашевелился в темноте. Высек огонь, присвечивая трутом, отыскал  на  столе
лучину, зажег и сунул в светец. Поглядел на меня  и  сказал  -  с  той  же
ласковой злобой.
     - Ты расскажи еще, что ради нас кинул.
     - Слушай,  Сибл,  -  отозвался  я  устало,  -  что  ты  все  на  меня
сворачиваешь? Считай, на плахе сидим, а ты все заладил, как этла, кто я да
что я.
     - Ох, и непочтителен ты, брат Тилар! - сокрушенно ответил он.  -  Так
ли со Старшими говорят? На плахе-то я  всю  жизнь  сижу,  привык  уже  под
топором, а вот кто ты да что... понять мне тебя надо, брат Тилар. Как  это
ты в душу к Асагу влез да почти все  Братство  перебаламутил?  Ишь  ты,  с
дороги не переспал, а уж сразу: раскол. А ты Братство ладил, чтоб рушить?
     - А ты?
     - И я не ладил. Готовое получил,  потому  и  сберечь  должен.  Дедами
слажено, отцами завещано - как не сберечь?
     И все-то он врал, хитрый мужичок. Ходил вокруг да  около,  покусывал,
подкалывал, а  сам  все  следил  за  мной  своим  зорким,  алмазно-светлым
взглядом, все прикидывал, примерял меня  к  чему-то,  что  уже  решено.  И
разгневался он, когда я сказал про раскол, не  потому,  что  это  _б_ы_л_о
с_к_а_з_а_н_о_ мной. Потому, что я так уверенно это  сказал,  будто  знал,
что все уже решено.
     Нет. Я не стану пешкой в чьей-то игре. Я и Баруфу этого не простил, а
уж там была игра - не этой чета. И я спросил:
     - К чему ты ведешь, Сибл? Хочешь выкупить Асага  моей  головой?  Ваше
право - я давно перед ним в  долгу.  Только  что  тебе  это  даст?  Мир  в
Братстве? Возможность умереть заодно?
     Он только хмыкнул. Не соглашался и не возражал - слушал.
     - Хочешь, чтобы конь не ел  траву,  а  урл  -  коня?  Чтобы  Братство
спасти, а святош не обидеть? Не выйдет.  Я  Огила  знаю.  Если  он  что-то
начал, он это дело кончит. Мы ему сейчас, как нож у лопатки. Он  страну  в
кулак собирает, из кожи вон лезет, чтобы мясо жилами проросло, чтобы нам -
малюсенькому Квайру - выстоять один на один против Кевата. А вы  тут,  под
боком сидя,  все  галдите,  что,  мол,  сами  к  власти  его  провели,  на
готовенькое посадили. Все ему весну поминаете... допоминались! Он бы ее  и
сам не забыл - припомнил бы - да не так скоро и не так  круто.  А  уж  раз
сами хотите - извольте! Все на памяти. И как столицу  взбунтовать,  и  чем
бунты кончаются. Оч-чень  ему  болячка  у  сердца  нужна,  когда  Квайр  в
опасности!
     - Так что ж: нам уж и рта не открыть, молчать было да терпеть?
     - Да? Сколько раз я Асагу говорил: затаитесь. Дайте ему против Кевата
выстоять, а там уже  по-другому  пойдет,  там  все  с  него  потребуют.  И
крестьяне - то, чего он не может дать, и калары - то, чего не захочет. Вот
тогда-то и наш черед придет,  тогда  ему  против  нас  не  на  кого  будет
опереться, возьмем свое.
     - Надолго ли?
     - Надолго или нет, об этом уже поздно  судить.  Теперь  он  нас,  как
козявку, раздавит, и никто за нас не заступится. Самим себя надо спасать.
     - И уж ты спас бы?
     - Не знаю, - ответил я честно. - Огил... понимаешь, он сильней  меня.
Не скажу умней... тут другое: сильней и опыта у него больше.  То,  что  он
делает... разгадать-то я смогу, а вот сумею ли его  переиграть?  Не  знаю,
Сибл.
     Он посмотрел на меня; так же зорки и пронзительны были его глаза,  но
что-то смягчилось в их кристальной глубине.
     - А все-таки, Тилар, что тебя заставило против друга  пойти?  Неужели
мы тебе дороже, чем он?
     - Нет. Если честно, то меня от вас  с  души  воротит.  Не  живете,  а
корчите из себя бог весть что. Нет, чтобы дело делать - только друг  перед
другом пыжитесь! Правда на вашей стороне, вот в чем дело. Ты  пойми,  Огил
ведь честный человек. Очень честный. Он все делает  только  для  Квайра...
для людей. А выходит... ну, сам увидишь, если доживем. Не хочу, чтобы  его
имя злом поминали, чтобы он успел загубить то, на что жизнь положил.
     - Хитро это у тебя! Значит, его дело от него спасти? Нашими руками?
     - "Наше, ваше"! И когда вы поумнеете? Есть только одно дело. Сделать,
чтобы люди были людьми, жили, как люди, и знали о себе, что они люди, а не
скот безъязычный! А тебе что, не хочется человеком пожить? Чтобы дети твои
были сыты, а на тебя самого никто сверху вниз глянуть не смел?
     - Красиво говоришь! Хотел бы, само-собой. Ладно, Тилар,  не  стану  я
тебе больше томить, разговоры  разговаривать.  И  обнадеживать  не  стану:
жизнь твоя нынче что паутина,  и  ни  моя,  ни  Асагова  подмога  тебе  не
сгодятся. Быть тебе опять перед судом, а уж во  что  тот  суд  повернет...
Выстоял раз, сумей и вдругорядь выстоять. Сумеешь  людей  повернуть,  чтоб
хоть малая да трещина... а уж мы-то по той трещине все Братство разломаем.
Вишь тут дело-то какое: Асаг  сам  думал  на  середку  стать,  а  оно  ему
невместно... и не по нутру. Ему бы командовать... а  тут  не  приказ,  тут
слово надо, чтоб до печенок  дошло  да  мысли  повернуло.  Ты  не  серчай:
испробовал я тебя: выйдет ли?
     - Ну и как?
     Он задумчиво покачал головой.
     - А знаешь, похоже, что и выйдет!


     На самом деле это был не суд, а просто заседание Совета, и  я  пришел
туда по праву. Оказывается, есть и у  меня  права.  Хотя  обычно  надлежит
беспрекословно подчиняться Старшим, но на совете я имею право  потребовать
отчета у любого из них, и тот обязан перед нами отчитаться. Неглупо.
     Я  пришел  в  знакомый,  почти  родной  подвал;  пришел   один,   без
провожатых, и часовой безмолвно пропустил меня. Все были в сборе - как я и
хотел. Не сорок, а гораздо меньше; хоть я немного знал в  лицо,  зато  они
меня все знали  по  суду,  и  смутный  неприязненный  шумок  поднялся  мне
навстречу. Я пробирался, как на эшафот, и взгляды их - опасливые, мрачные,
враждебные - подпирали меня со всех сторон.  Один  лишь  просто  глянул  и
кивнул - Эгон - и я уселся рядом с ним. Опять всплеснулся злой шумок  -  и
стих. Явились Старшие. Их было пятеро, я знал троих.  Асаг  шел  первым  -
невысокий, сухонький, с застывшим настороженным лицом. За ним  громоздкий,
равнодушный Сибл и величавый Салар. Те двое незнакомых шли позади,  и  это
хорошо - они подчинены и Сиблу, и Асагу.  Высокий,  очень  тощий  человек,
угрюмый и усталый, и горбун с руками  до  колен  и  удивительными  черными
глазами.
     Я взглядом показал на них Эгону, и он шепнул, почти не разжимая губ.
     - Казначей Тнаг и брат Зелор. Всевидящий.
     Я сам едва расслышал, но  горбун  вдруг  обернулся,  чиркнул  быстрым
взглядом,  выделил  меня  и  рассмотрел.  Какие  это  были  умные   глаза!
Пронзительное  сочетание  ума,  печали   и   равнодушного,   безжалостного
любопытства. Очень странное ощущение: холод между лопаток и  радость.  Мне
был страшен и все же  приятен  этот  долгий,  пугающий  взгляд:  мы  опять
узнавали  друг  друга,  эту  неуловимую  связь  между  ним  -  управлявшим
разведкой, и мной - направившим ее. Тень улыбки скользнула по тонким губам
и пропала; Старшие остановились, поклонились Совету и сели. И  только  тут
Асаг заметил меня.
     Недоумение, облегчение, тревога - и снова  замкнулось  его  лицо,  но
чуть свободнее стала поза и не таким напряженным взгляд.
     Потом неизбежная молитва, какие-то  незначительные  вопросы,  похоже,
входящие в ритуал. Тянулось и тянулось, мне было скучно  -  и  вдруг  Эгон
незаметно ткнул меня в бок. Встал наставник Салар и провозгласил величаво:
     - Братья! Ум человечий мал, и  мудрость  людская  ущербна.  И  зрячий
бывает слеп, и знающий не ведает. Вы, кому открыты души  людские,  что  вы
скажите нам?
     Мгновенная тишина -  и  вскочил  один,  незнакомый.  Вскинул  руки  и
крикнул:
     - Я спрашиваю брата Асага!
     - Я слышу тебя, брат Арван.
     - Почему Тилар сидит среди нас? Пес приблудный... обряда не прошел...
расселся!
     Асаг не дрогнул.
     - Пять лун тому за  свои  заслуги  перед  Братством  брат  Тилар  был
заглазно принят в Совет. Сам ты, Арван,  тогда  слова  против  не  молвил,
почто ж теперь надрываешься? А обряду он не прошел, потому  как  в  другом
месте родимой земле служил,  а  ежели  он  по  большому  обряду  Братством
принят, так обычаем это дозволено. Так ведь, наставник?
     Салар кивнул неохотно.
     - Заслуги? Вот пусть за свои заслуги и ответит!
     Что тут поднялось!
     - Заслуги?  А  кому  он  служил:  нам  иль  Калату?  Подосланный  он!
Предатель! Колдун!
     Асаг встал, поднял руку, и они, наконец, замолчали.
     - Брат Тилар, готов ли ты ответить Совету?
     - Да, брат Асаг.
     - Отвечай!
     И я вышел на середину, в кольцо злобных  взглядов  и  ощеренных  лиц,
обернулся к Старшим, помедлил мгновенье, вбирая тревогу  в  глазах  Асага,
настороженно-зоркий взгляд Сибла, холодную неприязнь  Салара,  равнодушное
любопытство Зелора, и только на лице казначея я не прочел ничего.
     - Наставник Салар, могу я тебя спросить?
     Он кивнул.
     - Наставник Салар, не ты ли очистил меня от обвинения в колдовстве?
     - Не я, а суд божий.
     - Оспоришь ли ты истинность суда этого?
     - Нет, - ответил он с сожалением.
     - Брат Зелор, теперь я спрошу тебя.
     - Спрашивай, Тилар, - очень мягко он это сказал, но меня не  обманула
его мягкость. Так же мягко и  грустно  он  прикажет  меня  убить,  если  я
проиграю бой.
     - Брат Зелор, ты один можешь оценить все,  что  я  знал  о  Братстве.
Только ты способен сказать, насколько я мог повредить Братству, когда  был
приближен к акиху.
     Слабый румянец  мелькнул  и  погас  на  впалых  щеках,  замечательные
ресницы на миг притушили глаза.
     - Мы были в твоих руках, брат Тилар, но это дело прошлое.  И  однажды
ты уже спас Братство, но это тоже дело прошлое.
     - А что не прошлое?
     - Спрашивай у них, - ответил он безмятежно.  -  В  Совете  у  Старших
власти нет.
     Умный ответ, и я понял: если я справлюсь с Советом,  Старшие  мне  не
страшны. И я обернулся к ним - к злобным лицам и ненавидящим взглядам.
     - Спрашивайте, братья.
     Они опять загалдели, и опять Асаг поднял руку.
     - По одному.
     Первым вскочил Арван и выплюнул мне  в  лицо  все  тот  же  надоевший
вопрос о гонце и об акихе, которому я проторил дорожку на престол. Я  даже
вздохнул, до того мне это осточертело. И начал  устало  и  терпеливо,  как
повторяют в сотый раз одно и то же тупому ученику. Я говорил им о том, что
все они хоть немного да знали: о кеватском владычестве, разорявшем страну,
об упадке ремесел и торговле, о безработице, пожиравшей Садан. О бездарной
войне,  которую  нам  навязали  кеватцы,  об  изверге  Тисуларе,  которого
посадили над нами кеватцы, о процессе против их близких, который  затевали
кеватцы. Конечно же, я изрядно сгущал краски. Но мне хотелось,  чтобы  они
увидели эту картину: наш маленький, прекрасный,  истерзанный  Квайр  перед
разверстой пастью чудовищного Кевата.
     Сначала они еще пытались кричать, перебивали, выкрикивали оскорбления
и угрозы, но я говорил - и они понемногу утихали. Они уже слушали.
     Я сам не знал, что умею  так  говорить.  Не  ради  спасения  жизни  и
спасения дела - нет, что-то вдруг перевернулось в  душе,  и  я  неожиданно
ощутил себя квайрцем. Сыном этой земли. Братом этих людей.  Я  любил  свою
землю и ненавидел Кеват, и я говорил им об этом: о том, как  гнусен  Кеват
со своим рабством, и как ужасно было бы, если б он  нас  одолел  и  сделал
рабами, нас, гордых и смелых свободных людей. Я гордился ими, и говорил им
о том, как я ими горжусь: ведь у каждого дома семьи, и каждому так  тяжело
достается кусок хлеба; нас считают быдлом, рабочим скотом, но люди  именно
мы, мы думаем не о себе и даже не о своих близких, нет, мы  рискуем  всем,
что есть у нас дорогого, ради счастья других, тех, что сами не  смеют  или
не могут постоять за себя. Неужели мы, гордые свободные люди,  согласились
бы стать рабами Кевата? Нет! У нас многое неладно в стране,  но  это  наши
дела, и только нам их решать...
     И когда у них заблестели глаза и распрямились плечи, я  уже  попросту
объяснил, почему нам пришлось уступить свою победу Калату.
     - Мы бы не удержали страну - она о нас ничего не знает. Даже город бы
мы не смогли удержать. Сколько нас? Несколько сотен.  Это  не  сила!  Ведь
между нами и Квайром глухая  стена  обряда.  Видите  же:  достаточно  было
нелепых слухов, чтобы люди предместий от  нас  отшатнулись.  А  уж  тогда,
после бунта...
     - Неладное говоришь! - заметил Салар с угрозой.
     - А разве это неправда, наставник? Пока я с вами не встретился,  я  о
вас ничего не знал. А я ведь не на печи лежал, а с разведкой работал,  обо
всем прочем не Огил мне - а я ему говорил. Кто нам поверит,  кто  за  нами
пойдет, если никто о нас правды  не  знает?  Только  сплетни  да  страшные
слухи!
     - А тебе, видать, наш закон не по нраву? - спросил наставник  сурово.
Странно, но в лице его не было злости. Только досада, что  ненужным  своим
появлением и дурацкими своими речами я порчу серьезное дело. Мне даже жаль
его стало, настолько он глух и слеп: он не слыхал моих слов, не спускал их
в себя, он только искал зацепку - что-нибудь, что позволит прикончить меня
и приняться за Асага.
     - Мне другое не по  нраву,  наставник!  Братья,  да  что  это  у  нас
делается? Беда пришла, завтра нас, может, уже всех прикончат, а вы тут чем
заняты? Меня судите? А что я за птица такая, чтобы самое спешное время  на
меня тратить? Ну, было время, чем-то я мог навредить...  так  ведь  теперь
уже ничего не могу - сам между петлей и плахой гуляю. А может, это  не  во
мне дело, братья? Может, это Старшие не в ладу?
     - Ты б потише, Тилар, - урезонил Сибл. - Совет-то Совет, а на Старших
лучше хвост не поднимай!
     - А если Совет, так я спросить могу. Брат Асаг!
     - Да, - сказал он. Он давно уже не понимал  ничего,  глядел  на  меня
сурово, и знакомые грозные складки скомкали его лоб.
     - Зачем вы на меня время тратите, когда беда у ворот?
     - Спроси у людей, Тилар. Я тебя не звал, и судить тебя мне не за что.
     - Наставник Салар!
     - Коль посылает на нас господь испытание, чисты мы должны быть  перед
ликом его. Да не оскорбит худая трава взор господень, когда воззрит он  на
чистый сад, что взрастил в душах наших.
     - А время ли полоть траву, когда кругом огонь? Неужели ты не  видишь,
что скоро будет вырублен твой сад? Неужели хочешь расточить то, что дедами
посеяно, а отцами взлелеяно?
     - Ты, пришлый! - глухо прогудел Тнаг, я совсем о нем позабыл, а  зря:
он глядел с такой откровенной злобой, что мне стало смешно. - Тебе об этом
судить... чужак! Как смеешь...
     - Смею! - дерзко ответил я. - Совет у нас!  А  если  не  смею,  пусть
братья скажут. Ну?
     - Говори! - крикнули сзади сразу  несколько  голосов.  Свершилось!  Я
переломил их вражду.
     - Так ответь, наставник! Совету ответь.
     - Не тебе с меня спрашивать. А прочим скажу: все в руке господней.
     - Брат Зелор!
     Он поднял на меня свои удивительные глаза; ни дружелюбия  не  было  в
них, ни вражды - просто спокойный интерес.
     - Ты