шай. Через пять лет  Касе  не  должно  быть  ни
Бэрсаров, ни Братства. Это не отвратит Священной войны, но даст  вам  шанс
уцелеть. Против колдуна Бэрсара и богопротивного Братства Церковь заставит
выступить  светскую  власть.  И  Таласар  -  можешь  не  сомневаться  -  с
удовольствием ввяжется в эту войну. И Лагар - без всякого  удовольствия  -
тоже. Ну, о Кевате я не говорю - там пока ничего не ясно. Но если не будет
ни Бэрсара, ни Братства - только люди верящие как-то иначе,  это  выглядит
уже по-другому. Не дело одного государя  указывать  другому,  как  и  чему
молиться его людям. Нейтралитет Бассота слишком нужен окрестным странам, и
это будет для них предлогом не ввязываться в войну.
     - Ну, наш-то поганец ввяжется!
     - Но только он. И ты его одолеешь.
     - Крира?
     - Не прибедняйся,  Эргис.  Из  Бассота  можно  сделать  одно  большое
Приграничье.
     - Против своих?
     - За своих. Малый Квайр надо сберечь ради большого. Пока  мы  живы  и
процветаем...
     - Да ладно! А то я не знаю! Ох ты, господи, ну, беда с  тобой!  Вечно
как оглоушишь...
     - Это еще не скоро, Эргис. Года через четыре. Мне еще надо прикончить
Братство.
     - Тилар, - очень тихо сказал Эргис. - А, может, вместе, а?
     - А на кого я оставлю это? Отпусти меня, - прошу  смиренно.  -  Дайте
мне хоть немного пожить свободным!


     А вот и еще один победитель: гон Эраф прилетел из  Лагара.  Я  уже  в
силах принять его в кабинете.
     Попиваем нагретый лот, говорим о приятном и  интересном,  потому  что
таков ритуал. Гон Эраф ценит время, но не выносит спешки, и беседа  должна
созреть. Созреть, перезреть и, как плод, упасть прямо в руки.
     - Мой покровитель! - ласково говорит мне старик, - доколе  вы  будите
так безрассудны? Какая вам надобность рисковать своей жизнью,  драгоценной
для стольких людей?
     - Себя не переделаешь, биил Эраф.  Но  сами  вы,  надеюсь,  в  добром
здравии?
     Какое там в добром! У него полсотни болезней, и  он  с  удовольствием
расскажет о них, и надо вздыхать, поддакивать и кивать, но это значит, что
мы с ним почти у цели, и можно спросить о здоровье его почтенного брата, а
это прямая дорога к тарданским делам.
     - Тардан - есть  Тардан,  -  ворчит  старик.  -  Пиратское  гнездо  и
воровская обитель. Даже его величество, могучий и благородный Сантан III -
просто грабитель с морской дороги, мужлан неотесанный.
     - Но вас-то он не грабил, биил Эраф?
     - Нет, - говорит Эраф, - но и я его тоже.
     - Неужели?
     - Увы! Я добился только права беспошлинного прохода через Тардан  для
наших караванов.
     - Разве этого мало, биил Эраф?
     - Мало! У  брата  такие  связи,  что  я  мог  рассчитывать  на  право
свободной торговли с Балгом!
     - Не искушайте бога, биил Эраф! Чудеса дозволены только ему. Вы и так
сделали больше, чем в человеческих силах. А что кор Эслан? Он не скучал  в
Лагаре?
     - Нет, мой покровитель, - быстрый лукавый  взгляд,  и  я  улыбаюсь  в
ответ. - Царственный кор намерен остаться в  Лагаре  до  зимы.  Он  просил
передать вам письмо, биил Бэрсар...
     - Я успею его прочесть.
     Я знаю, что хочет сказать Эслан, и он,  наверное,  прав.  Сейчас  для
него Лагар приличнее Каса.
     Немного поговорим о лагарских делах. Теперь гон Эраф одобряет блокаду
Квайра. Увидел поближе - и согласился. Нынешний Квайр стоит держать в узде
- у него слишком сильные руки.
     - Биил Эраф, - говорю я вдруг, - а особенности нашей  дипломатии  вас
не задевают? Я ведь не официальное  лицо,  и  нас  с  вами  словно  бы  не
существует. Тайные договоры, словесные соглашения...
     - Да, - говорит он, - бывает. Я привык опираться на документы,  а  не
на слова. Просто никогда еще я не мог столь многое совершить,  потому  что
никогда у меня не было такого хозяина. - Увидел, что я хочу  возразить,  и
поднял руку. - Я знаю, что вы скажете, мой покровитель, но  старой  собаке
нужен хозяин. Утешьтесь тем, что нет никого вернее, чем  старые  преданные
псы.
     - Но вы же знаете...
     - Знаю. - И вдруг невпопад: - Кстати, о документах. Я должен сообщить
вам весьма прискорбную весть. - Молчит,  опустив  глаза,  никак  не  может
решиться. И наконец: - Чиновники - особое братство,  биил  Бэрсар.  Мы  не
рубим канатов и не сжигаем  остов,  поелику  неведомо,  на  какой  стороне
спасение, а на какой -  погибель.  Есть  люди  -  весьма  доверенные  -  в
Судейском и Посольских приказах, которые не забывают меня.
     Мне стало ведомо, что из Судейского и Посольского приказов, равно как
из личной канцелярии  правителя,  изымаются  документы  с  надписью  акиха
Калата и заменяются таковыми  же  с  подписью  акиха  Таласара.  Подлинные
оставлены  только  внешние  договоры,  ибо  таковая  замена   сделает   их
недействительными. Но это только до той  поры,  пока  не  будут  заключены
новые договоры. - Поглядел на меня и спросил - почти с облегчением:
     - Вы ждали этого, мой господин?
     - Да. Чего-то в этом роде. Знаете, что сказал бы на  это  Огил?  "Все
правильно. Слишком большой контраст.  Он  все-таки  не  может  тягаться  с
нами".
     - Да, - говорит Эраф печально. - Так бы он и сказал. Обида  жжет  мою
душу, биил Бэрсар! Великий человек создал эту куклу из грязи, вложил в нее
свое разумение, ибо у этого купчишки нет ни единой своей мысли - и  теперь
создание восстает на творца потому лишь только, что недостойно его!
     - Можно сказать и иначе, биил Эраф. Пока он доделывал то,  что  начал
Огил, тень учителя не мешала ему. А теперь он должен идти своим путем,  он
уже натворил ошибок и сделал врагами немногих своих друзей. И  сейчас  ему
стала опасна тень гиганта, потому что он -  человек  обычного  роста.  Все
очень понятно, биил Эраф. Он позволил убить Огила, считая,  что  так  надо
для блага страны. А теперь он убивает его опять - и опять считает, что это
для блага страны.
     - И вы допустите?!..
     - А что я могу? Убрать сейчас Таласара? Это значит ввергнуть Квайр  в
многолетнюю смуту, потому что  он  успел  уничтожить  всех,  кто  способен
возглавить страну. Заменить Таласара собой? Я не  смогу  удержать  власть.
Сейчас надо убивать каждый день, чтобы ее удержать.  Посадить  на  престол
кора Эслана и направлять его? Но тогда его союзники  станут  его  врагами,
потому что благо страны - не благо для знати. Надо перетерпеть, биил Эраф.
Никогда не выбираешь из двух благ - только из двух зол.
     - Но аких Калат был вашим другом!
     - Да. И поэтому я не спорю с ним. Огил сам выбрал свою судьбу - пусть
же будет по воле его.


     Теперь я совсем один - Баруф ушел от меня. Последний раз я слышал его
в бреду, и больше он не пришел ни разу, не отозвался и не ответил.
     Теперь я знаю, почему он молчит. Его убивают опять, и опять я позволю
это.
     Я думаю  о  Баруфе  и  о  себе,  потому  что  с  какой-то  минуты  мы
нераздельны. Мы с ним, как сросшиеся близнецы, у которых  две  головы,  но
одно дело. Я привык измерять наши чувства делом. А  если  отбросить  дело,
что такое Баруф? Умный, добрый, порядочный человек.
     А  если  оставить  только   дело?   Холодный,   жестокий   прагматик,
неразборчивый в средствах и равнодушен к людям.
     Как совместить доброго друга - и человека, который играл моей  жизнью
и моей душой? Заботливого командира - и того, кто молча  позволил  изгнать
самых верных своих бойцов?
     Это Олгон, думаю я. Мир, где человек - только винтик,  где  обрублены
корни, где прошлое не существует,  а  настоящее  -  только  то,  что  надо
как-нибудь пережить.
     Баруф виноват только в том, что родился в Олгоне. Как мне его судить?
думаю я. Если бы он проделал все это в Олгоне - поставил к стенке верхушку
и загнал полстраны в лагеря - я бы принял это почти  что  без  возмущенья:
что значат отдельные судьбы, когда спасают страну? Он просто действовал  в
Квайре, как действовал в Олгоне, и даже гораздо мягче - ведь он не  жесток
и дозу насилия отмерял по силе сопротивления.
     Я все о нем знаю, думаю я, хоть совсем ничего не знаю. Не знаю, любил
ли он хоть когда-то и был ли счастлив в любви. Тосковал ли  он  по  нашему
миру, мучили ли его те  несбыточные  желания,  что,  как  фантомные  боли,
одолевают меня. И все-таки я последний, кто знает его. Те, что знал его  в
Олгоне, уже не родятся, а здесь он предал немногих своих друзей.
     Это,  несправедливо  думаю   я.   Человек,   изменивший   историю   и
переделавший мир, не должен уйти без следа. Он, как и я, подлежит людскому
суду. Если он виноват - пусть его осудят. Если он прав - пусть  будут  ему
благодарны. Я знаю, ему это было бы безразлично, ему - но не мне.
     Я не могу тебя отпустить, думаю я. Я слишком  тебя  люблю  и  слишком
тебя ценю, чтобы позволить  какому-то  Таласару  распоряжаться  памятью  о
тебе. Я тебе сохраню, думаю я. Не в себе, потому что я тоже  недолговечен,
а в том, что надолго переживет меня.


     Вот и все. Пора дописать последние  строчки  и  упрятать  рукопись  в
надежный тайник. Я сделал все, чтобы он оказался надежным - но кто  знает?
- двести лет слишком  долгий  срок.  Как  бы  там  ни  было,  эта  история
принадлежит Олгону. Я перелистываю страницу и  начинаю  писать  на  чистом
листе.
     Я уже отдал свои долги. Баруфу, Квайру и даже  Касу.  Теперь  я  могу
сказать "Бассот - уже страна.
     Я сдержал свое слово: в Касе нет Братства и послезавтра уже не  будет
Бэрсара. Есть Совет Городских  Старейшин,  где  всем  заправляет  Асаг,  и
надежная армия под командой Эргиса. Мне здесь больше нечего  делать,  и  я
ухожу.
     В устье Кулоры меня ждут корабли. Благодаря Эргису  мы  построили  их
неведомо для страны. Благодаря тайной сети Суил мы сумели их снарядить.  А
теперь мы навеки покинем Олгон, чтобы начать новую жизнь на новой земле.
     Вот так все просто? Нет. Не просто. Семь лет я отдал это  земле.  Как
следует полил ее кровью и потом, схоронил здесь  мать  и  потерял  Баруфа.
Здесь все мое:  завоевано  в  бесчисленных  схватках  и  построено  своими
руками: здесь мои друзья и моя родня; очень больно выдирать себя  из  этой
земли, может, даже больнее, чем в первый раз, когда я решил  проститься  с
Олгоном - тогда я не ведал, что меня ждет, теперь я знаю - и это труднее.
     Но игра доиграна - и пора уходить. Последнее, что я должен им дать  -
это свобода. Возможность жить своим разумом и своей волей,  выбирать  себе
путь и защищать свою жизнь.
     Мне тоже нужна свобода и нужно новое дело. Баруф был прав  -  история
беззащитна. Любая случайность способна ее повернуть, и я не уверен, что мы
повернули к благу. Олгон не срастется в единого монстра -  я  в  этом  уже
уверен, но мы подстегнули технический прогресс, и лет  через  сто  материк
станет центром мира. Что сможет тогда ему противостоять?  Еще  первобытный
Тиорон?  Разодранный  на  десятки  царств  фанатичный  и   нищий   Ольрик?
Разбросанная еще неведомая в южных морях курортная радуга Архипелага?
     Пора закладывать  противовес.  Есть  только  одно  подходящее  место:
недавно открытые вновь Острова, забытая колыбель забытой культуры. Я очень
много рассчитываю успеть. На несколько лет мы  просто  исчезнем,  а  когда
появимся - с нами придется  считаться.  Новое  государство  в  перекрестье
морских путей, защищенное морем, вне  могучей  власти  Церкви.  Мы  быстро
разбогатеем, потому что нам будет с  кем  торговать,  а  воевать  придется
нескоро. А когда придется - у  нас  будет  самый  могучий  флот  и  армия,
вооруженная лучше всех в мире.
     Ладно, до этого надо еще дожить. Что мне сказать потомкам и  надо  ли
говорить хоть что-то им? Только одно: я ни о чем не жалею. Правы  мы  были
или не правы - но мы такие, какие есть, и никак не могли поступать  иначе.
Меня не слишком волнует наш суд: когда живешь по одним  законам,  а  судят
тебя совсем по другим - можно слегка пренебречь приговором.  Но  я  обязан
сказать вам правду, раз был поставлен эксперимент, который определил  ваши
судьбы, вам следует знать, кто был виноват, или, может быть, прав  в  том,
что случилось. И знать, что история беззащитна. И,  может  быть,  защитить
ее.



                               ПОСЛЕСЛОВИЕ

     Я уверен, что, прочитав эту книгу, большинство читателей обратятся  к
послесловию с тайной надеждой убедиться, что это - выдумка,  мистификация,
роман на  историческую  тему.  Должен  вас  огорчить:  эта  история  может
оказаться правдой.
     Рискованное утверждение, но я говорю не только от своего  имени.  Эта
книга - результат напряженной трехлетней работы многих ученых:  историков,
филологов, математиков - и, обращаясь к вам, я представляю их всех.
     Нам было нелегко на это решиться, потому что  все  мы  довольно  ясно
представляем  себе,  какой  эффект  вызовет   публикация   подлинных   или
поддельных мемуаров Итилара Бэрсара.  Книга  эта  не  может  не  оскорбить
чувства верующих, ибо для лиц  свободного  вероисповедания  Итилар  Бэрсар
ближе к богу, чем кто-либо из людей. Книга эта не может не возмутить людей
здравомыслящих, убежденных в  однонаправленности  истории  и  незыблемости
мирового порядка. Я уверен, что многие усомнятся в моей  компетентности  и
научной добросовестности, потому что эту работу возглавлял именно я.
     Но прав я или не прав, правы мы все или не правы, мы приняли  решение
опубликовать  "Рукопись  Бэрсара"  и,  следовательно,  принимаем  на  себя
ответственность за все последствия, которые может повлечь наше решение.
     Нам ставят в вину ту атмосферу  секретности,  которой  были  окружены
обстоятельства находки рукописи и сама работа над ней. Для этого были свои
причины - достаточно убедительные на мой взгляд. Первая - то, что  начиная
работу, все мы  считали  рукопись  подделкой,  мистификацией,  талантливым
розыгрышем, и только настоятельные просьбы наших касских коллег  заставили
нас отнестись к работе серьезно. Вторая - беспорядки в Касе, которые  были
вызваны слухами о находке рукописи.
     Именно это заставило наших коллег передать документ  для  расшифровки
руководимой мной кафедре криптологии Квайрского  Историко-археологического
института. Формальным предлогом послужили наши успехи в дешифровке древней
письменности Островов, истинной причиной - невозможность нормальной работы
с рукописью в атмосфере ажиотажного и не совсем бескорыстного интереса.
     Рукопись была обнаружена -  точнее,  обнаружила  себя  -  в  Касе,  в
знаменитом Вдовьем  Храме,  построенном,  как  свидетельствуют  документы,
самим Бэрсаром.
     В сгаре 736 года сразу по окончании  дневного  богослужения  алтарная
плита  внезапно   сдвинулась,   открыв   тайник,   в   котором   находился
металлический цилиндр. К счастью, настоятель  храма  -  наставник  Фрат  -
человек  образованный  и  здравомыслящий,  немедленно  удалил   из   храма
посторонних и вызвал  экспертов  из  Касского  университета  и  Управления
Охраны порядка.
     Благодаря этим  четким  и  разумным  действиям,  рукопись  с  момента
обнаружения находилась в руках  специалистов,  что  обеспечило  не  только
сохранность, но и проведение своевременной и качественной экспертизы.
     Результаты экспертизы - при всей уверенности  в  их  достоверности  -
могли поставить кого угодно. Состав бумаги, на которой написана  рукопись,
и состав чернил позволили  историкам  датировать  рукопись  шестым  веком.
Цилиндр, в который была  помещена  рукопись,  изготовлен  из  неизвестного
сплава  на  основе  алюминия  и  снабжен  весьма  остроумным   устройством
самоуничтожения,  отключившимся  при  срабатывании   часового   механизма,
открывшего  тайник.  Сама  рукопись   написана   на   языке,   существенно
отличавшемся от письменного языка эпохи, причем отличия касались не только
языка и  орфографии,  но  и  написания  букв.  При  этом  начало  рукописи
изобиловало  неизвестными  символами  и  математическими  выкладками,  что
заставило  нас  привлечь  к  работе  группу  математиков   из   Квайрского
Физико-математического института.
     Технические трудности были огромны психологические - огромны.  Каждый
из  нас  столкнулся  с  тем,   что   не   только   противоречило   системе
установившихся представлений, но и - скажем так - угрожало ей. Если  бы  в
группу входили специалисты одного профиля,  эти  психологические  барьеры,
вероятнее всего, погубили бы работу. Но каждый из  нас  шел  своим  путем.
Первыми были побеждены математики. Как только  они  преодолели  трудности,
связанные  с  идентификацией  символов  и  своеобразием  системы   записи,
совершенство  математического  аппарата  ошеломило   их.   Крупнейший   из
квайрских математиков - асфат Тисуэр Торн так выразил мысли своих  коллег:
"Это математика будущего. Нам бы понадобилось сотни лет,  чтобы  дойти  до
этого самим".
     Я  отнюдь  не  намерен  утомлять  вас  перечислением  психологических
барьеров, которые нам пришлось преодолеть. Просто каждый из нас  -  раньше
или позже - подошел к критическому моменту, когда оставалось только  одно:
отвергнуть рукопись, как фальшивку,  или  принять,  как  истину,  со  всей
горечью и всей гнетущей ответственностью вытекающих из этого решений.
     Мне было  легче,  чем  моим  коллегам-историкам.  Специализируясь  на
древних  культурах,  я  не  имел  ни  глубоких  познаний,  ни   устойчивых
представлений об этой, не столь отдаленной от нас эпохе. Что такое  двести
лет рядом с двумя тысячелетиями, отделяющих нас от Древних Царств Ольрика?
Я мог бы считать Итилара Бэрсара своим современником, и я пытался думать о
нем именно так.
     Я был поражен тем, как много и как мало  мы  о  нем  знаем.  Много  -
потому, что шестой век, время странных войн и странной дипломатии, оставил
достаточно письменных источников, где упоминается имя  Бэрсара.  Мы  можем
достаточно уверенно утверждать, что Итилар Бэрсар - историческая личность,
крупный военный и политический деятель первой половины шестого  века,  что
он действительно был квайрским послом В Лагаре, что он принимал участие  в
обоих   квайро-кеватских   войнах,   был   другом   знаменитых   квайрских
военачальников - Тубара и Ланса, что правитель Кевата - Тибайен  -  считал
его  опаснейшим  из  врагов  и  назначил   за   его   голову   невероятное
вознаграждение, что с 523 по 530  год  Итилар  Бэрсар  жил  в  Касе,  имел
облагаемое налогом имущество и даже держал торг", то есть  обладал  правом
монопольной торговли с иностранными купцами.
     Мало - потому, что все, что мы о нем знаем, укладывается в  период  с
521 по 530 год. До 521 года о нем нет и единого упоминания, после 530 года
- тоже. Мы не знаем, где и когда родился Итилар Бэрсар и когда он умер. Мы
не знаем,  почему  лагарские  и  кеватские  источники  вполне  определенно
связывают деятельность Итилара Бэрсара с Квайром, квайрские  же  источники
не содержат о нем никаких упоминаний. Мы  не  знаем,  какова,  собственно,
была роль Бэрсара в Квайро-кеватских  войнах.  Слишком  долго  перечислять
все, чего мы не знаем о Бэрсаре в квайро-кеватских войнах.  Слишком  долго
перечислять все, что мы не знаем о Бэрсаре, но есть еще одна загадка -  по
крайней мере, для меня.  Я  имею  в  виду  огромный  пласт  "бэрсаровского
фольклора", существовавший во всех странах материка.  Именно  потому,  что
работа с древнейшими культурами приучила меня  с  уважением  относиться  к
легендам, я был поражен мощностью и однородностью этого фольклорного  слоя
и,  честно  говоря,  самим  его  существованием.  Подобные  циклы   легенд
характерны для дописьменных эпох и совсем иных культурных формаций. Я  мог
бы допустить его существование в еще живой устной традиции Бассота, но  не
в сравнительно скудной фольклорной среде Квайра, Лагара и Тардана.
     И в этих легендах - где бы они ни жили -  Итилар  Бэрсар  удивительно
однозначен. Он - добрый волшебник, мудрец и бесстрашный воин. У него  есть
волшебные шкатулки, чтобы поддерживать связь со своими единомышленниками в
разных городах