ня  врагом  и  начисто
обрывает любую попытку контакта.
     Наверное, он не хочет, чтобы его спасли.
     Квайр, победитель Кевата, поднимается из-под развалин. Юг разорен, но
в Среднем Квайре созрели хлеба, и, кажется, голода этой зимой не будет.
     Полным-полно моих квайрских знакомых в Лагаре, и у них не хватает ума
сторониться меня. На рынке и в гавани или в портовых харчевнях я случайно,
хотя  неслучайно,  приветствую  их,  и  они  снисходительно  утоляют   мое
любопытство, горькую жажду изгнанника, так смешно потерявшего Квайр.
     Лагарцы знают, что я участвовал в этой войне -  квайрцы  нет.  Лагар,
Тардан и Бассот понимает, _к_а_к_о_й_ была эта война - квайрцы нет. Словно
и не было в Квайре великой войны, съевшей десятки тысяч людей, разоренного
Юга, сожженного Биссала.
     Петушиное чванство, упоение победы, но никто не способен представить,
во что она нам обошлась. Тоже ошибка? Нет. Баруф хочет выиграть  время,  и
поэтому беженцев не пускают в столицу, а людей из столицы  не  пускают  на
Юг.
     Квайрцы ликуют, торгуют, живут,  как  жили;  опустевшие  села  готовы
снимать урожай, армия, получившая жалованье и награды, в полной готовности
перебиралась в Согор, и порою желание обмануться заставляет меня  хоть  на
миг, но поверить, что все хорошо.
     Трудно - даже на миг. В  Квайре  нехорошо.  Под  напряженной  пленкою
тишины то здесь, то там водоворотики возмущений. Пока локальные очажки, но
каждый чрева серьезным бунтом, и если чуть-чуть ослабнет власть... И  чуть
заметное оживленье: вельможи ездят из замка в замок, и кто-то уже закупает
ружья; калар Назера гостит в Лагаре и пробует почву при дворе. И  это  все
означает: скоро.
     Тубар объявился, и мы  с  Эргисом  званы.  Именно  так:  я  и  Эргис.
Приятно. Старик определяет Эргису новый статус: не просто  Эргис,  а  биил
Эргис Сарталар, которого надлежит ублажать и бояться. Пока что они  боятся
его ублажать.
     Обед с приветственными речами,  достаточно  узкий  круг  -  армейские
офицеры, и кое-кто из вельмож: нейтралы,  но  настроенные  пробэрсаровски.
Хозяин был мил, а гости еще милей; немного растерянный Ланс опекал Эргиса,
я честно выдерживал образ, но вот, наконец, все кончилось, и мы с  Тубаром
одни.
     Одни в том самом покое, где были весной, и круглая рожа  луны  торчит
над окном, как прожектор.
     - Вот мы и свиделись, - говорит мне Тубар,  будто  и  не  было  этого
длинного дня, пышных речей и томительных разговоров.
     - Да. Мне опять повезло.
     Кивает, он но не глядит  на  меня.  Разглядывает  парчовую  скатерть,
обводит пальцем узор.
     - Поздравить бы мне тебя, - наконец говорит он, - а  душа  не  лежит.
Великие дела ты совершил и великие труды принял... а не лежит. Тяжко мне с
тобой говорит.
     - Опять я провинился?
     Он угрюмо покачал головой.
     - Как добрался до меня Ланс, я всю ночь из него душу  вытряхивал.  Уж
больно чудно: в Приграничье целое войско вошло, а оттуда едва половина, да
и ту будто черти грызли. А Крир из того же места  -  да  нещипанный.  Прям
колдовство.
     - Ну и что?
     - Не по-людски это, - сказал он угрюмо. - Я солдат  и  по  врагам  не
плачу, но чтоб так...
     - Не пойму я вас что-то, биил Тубар! Вам жаль кеватцев?
     - Мне себя жаль, что до такого дожил. И я, парень, грешен. И  пленных
вешал, и города на грабеж давал. Коль счесть, то и на мне не  меньше  душ,
чем ты в тех лесах положил. Молчи! -  приказал  он.  -  Я  все  знаю,  что
скажешь. Мол, нельзя было по-другому. А так можно?  Сколько  тыщ  в  землю
положить... не воевал, не отгонял... просто убивали, ровно  сапоги  тачали
иль оружие чинили. Да люди ль вы с Огилом после того?
     - А кто? Кто? - закричал я. - Будьте вы прокляты! - закричало во  мне
Приграничье. - Сначала заставили растоптать свою душу, а теперь  говорите,
что  я  жесток.  Да,  я  жесток!  А  вы?  Вы-то  где  были,  прославленные
полководцы? Почему вы сами это не сделали - по-людски?
     - Тише, парень, - грустный сказал Тубар. - Разве ты жесток? Видывал я
жестоких, ягненочек ты против них. Жестокость  -  это  понятно.  А  тут...
Чужие вы с Огилом. Не люди вы. Не могут  люди  так...  убивать,  как  поле
пахать... без злобы.
     Так тихо и грустно он говорил, что мне расхотелось кричать. Я  просто
молча глядел на него и слушал, что он говорит.
     - Не дозволяю я этого, парень. Покуда жив - не дозволю. Если эдакое в
мир пустить... и так-то зла хватает... Ну, что скажешь?
     - Думаете, что я не того же хочу? Да, я чужой. Да, я воевал так,  как
воюют у нас. Но воевал-то я за то, чтобы не стали такими, как мы! Возьмите
это на себя, доблестный тавел! Сами защищайте свой мир!
     - Да, - сказал он почти беззвучно. - Знаю, чего ты хотел. Все  будет.
И поздравительное посольство в  Квайр...  и  союзный  договор  подпишем...
Крир-то в Согоре... есть чем убедить.
     - Как цветы на могилу? Значит, мы больше не увидимся, биил Тубар?
     - На людях разве. Ты уж прости меня, Тилар. Старый я.  Кого  любил  -
считай, все умерли. Оставь мне того молодца, что мне в лесу глянулся, а  в
деле полюбился.
     - Спасибо, биил Тубар, - ответил я грустно. - Прощайте.
     - Постой, Тилар. Те парни, что с тобой были... забирай  их  себе.  Не
надо мне твоей заразы в войске!
     - Спасибо, биил Тубар. При случае отдарюсь.
     - Иди! Нет, постой! - он вылез из-за стола, подошел - и обнял меня.
     Я заново покорю Кас. Прошло то время, когда приходилось  кланяться  и
просить. Мне нужен послушный Кас и послушный правитель - и  никакой  возни
за нашей спиной!
     Маленький праздник: приемная дочь Эргиса выходит за одного из  лесных
вождей. У нас в гостях  половина  леса;  три  дня  мы  буйствуем,  пьем  и
стреляем, и наша невеста стреляет не хуже гостей.
     Удовольствие не из дешевых, зато Касу понятно, что стоит  мне  только
свистнуть...
     Никто не знает, сколько у меня людей.
     Никто не знает, сколько у меня денег.
     Никто не знает, чего я хочу.
     Мне бы еще выгнать отсюда  попов-кеватцев.  Это  не  так  уж  сложно:
Бассот не верит в  Единого,  и  даже  те,  кому  положено  верить,  втайне
предпочитают лесных богов. Пожалуй, мне стоит связаться с Нилуром...
     Целый день я на людях, и люди меня раздражают.
     У Суил в глазах ожидание, и она сторонится меня.  Я  знаю,  чего  она
ждет. А я жду вестей от Зелора.
     Зелор оберегает его. Братство хранит своего убийцу.  Зелору  не  надо
ничего объяснять, он понимает меня. И он уже перехватывал  нож  и  отводил
ружье. Пока.
     Мне больше не снится  Приграничье.  Мне  снится  стремительная  река,
которая уносит его. Его. От меня.


     В Малом Квайре кипит работа. Асаг добрался  и  до  реки  и  укрепляет
подмытый берег. Хозяйство Братства ему по плечу, он счастлив, он  пьян  от
работы. Все вертится словно само  собой:  завозится  лес,  куется  утварь,
разосланы люди на поиск руды. Мы будем сыты этой зимой - те, что  есть,  и
те, что придут.
     Хорошо, что он снял с меня эти заботы. Или плохо? Я жду.
     Эргис растворился в лесу. Кует железо, пока горячо:  гостит  у  новой
своей родни, раздает подарки, мирит врагов.
     Хорошо, что он, а не я. Или плохо? Я жду.
     А вот и вестник беды: гон Эраф убежал в Кас.
     Он не  сразу  ко  мне  явился.  Выждал  несколько  дней,  принюхался,
осмотрелся - и прислал слугу с письмом.
     И снова, как год назад - как тысячу лет назад! - его черная трость  с
серебром, дипломатическая улыбка и холодок в глазах.
     Я знаю: он верит мне - только мне он и  может  верить,  но  -  бедный
старик! - он горд, как признаться в своем поражении?
     - Биил Эраф, говорю я ему, - наша встреча в Лагаре... надеюсь, я  вас
не обидел?
     - Не будим лукавить, биил Бэрсар. Если бы в Лагаре я не оценил  вашей
заботы, я бы не осмелился прибегнуть к вашему покровительству.
     - Мне было бы приятней услышать "довериться вашей дружбе". Вы знаете,
как я к вам отношусь, биил Эраф.
     Улыбается. Ироническая улыбка и облегчение  в  глазах.  Милый  старый
хитрец! Нам с тобою не стоит играть...
     - Что же творится в Квайре, биил Эраф? Неужели Огил посмел?..
     - Нет, - отвечал он. - С вашей помощью наша дела в Лагаре завершились
успешно, посему по возвращеньи  я  был  принят  сиятельным  акихом  весьма
благосклонно  и  награжден  весьма  достойно.  Мне  не  в  чем   упрекнуть
благодетельного акиха. Я служил двум государям и одному правителю...
     - И только он оказался вас достоин?
     - И только он меня оценил.  Нет,  биил  Бэрсар.  Просто  я  -  старый
человек, и знаю запах смерти. Я хочу умереть в своей постели, биил Бэрсар!
     Не надо перебивать, он и сам слишком долго молчал.
     - Таласар меня ненавидит. Можете мне  поверить  -  есть  за  что!  Он
побывал в Лагаре. Мальчишка, наглый  щенок,  он  за  одну  неделю  столько
напортил, что я потом два месяца носился между Лагаром и Квайром, как лист
по ветру! Я - старый человек, биил Бэрсар, - сказал он угрюмо. -  Я  служу
без малого сорок лет, и все эти годы верность  моя  была  вне  подозрений.
Даже недоброй памяти кор Тисулар не  посмел  обвинить  меня  в  измене.  А
теперь, почтенный доверьем акиха, верша секретнейшие из  дел,  я  облеплен
шпионами, как утопленник тиной, я шага  не  смею  сделать,  ибо  этот  шаг
станет ведом ему и навлечет несчастье на  тех,  кто  не  защищен  доверьем
акиха, как я. Никто ни от чего не защищен в  Квайре!  Воистину  только  за
границей я чувствую себя спокойно, ибо не могу никому повредить. Я не смею
переписываться с братом, биил Бэрсар!
     - Гон Сибл Эраф в Тардане?
     - Да. Господь дал  ему  светлый  разум  -  не  то,  что  мне.  Я  сам
уговаривал его вернуться, но он не осмелился - и трижды прав!
     - Разве в Квайре так опасно? Я вроде бы не слышал о новых арестах?
     - Аресты? - спросил Эраф и безрадостно засмеялся. - Вы слишком  давно
не бывали в Квайре, биил Бэрсар! Поверьте, я порой сожалею о бесхитростных
временах правления кора Тисулара. Вы помните Энвера, книготорговца?
     - Конечно!
     - Он, как и я, защищен приязнью акиха. Но у меня нет сына, а  у  него
был сын, и сын этот пойман с разбойною шайкой на разбое, осужден и казнен!
     - Разве Энвер? Что за чушь? И Огил позволил? Или он не знал об этом?
     -  Не  обманывайте  себя,   биил   Бэрсар.   Аких   знает   все,   но
попустительствует злодеям. Мы стали безгласны, потому  что  боимся  не  за
себя. Мы! - сказал он с тоской. - Те, что покровительствовали  Охотнику  и
были опорой акиху Калату. А теперь мы  должны  замолчать.  Теперь  говорят
банкиры. У нас две тысячи кассалов долгу, биил Бэрсар! Юг  разорен,  треть
мужчин в стране перебита. У нас непомерная армия, которой надо  платить  и
которую надо кормить. Вы знаете, почему наша  армия  оказалась  в  Сагоре?
Нет, не из политических соображений!  Бродячие  проповедники  взбаламутили
весь край, в Унтиме начинался бунт, и если бы он начался...
     Знаю я это, мой друг.
     - А знаете ли вы, что калары Назера и Глата, удаленные от  двора,  но
не арестованные, ибо Крир не сумел предоставить доказательства их  измены,
удалились в свои замки и там вооружают вассалов? Если бы не отступничество
кора Эслана...
     - Я и это знаю, гон Эраф.
     - В столице пахнет смертью, - сказал он тихо. - Никто ему не поможет.
Мы молчим, потому что и наши дети превратились в  заложников  Таласара.  И
чернь. Проклятая подлая чернь, которой кишит город.
     - Люди из предместий?
     - Я еще не забыл родной язык, биил Бэрсар, и могу  отличить  бедняков
от черни! Поганая чернь, гниль людская! Они слоняются возле  наших  домов,
пьют во всех кабаках, и золото бренчит в их карманах. А вы знаете, сколько
раз на него покушались? Уже трижды!
     - Четырежды, - говорю я.
     - И ни разу злодей не был пойман! Их просто убивали на  месте  потому
что мертвые не болтают.
     - И вы сказали Огилу?
     - Да. Я был допущен к нему  для  беседы  наедине  и  сказал  то,  что
почитал неизбежным сказать. - Поглядел на меня и  невесело  усмехнулся:  -
Как спасти того, кто не хочет быть спасенным? Он дал  мне  понять,  что  у
меня есть и свои дела, а это значило,  что  судьба  моя  решена,  ибо  мне
известно, сколь болтливы дворцовые стены. Мне предстояла поездка в Тардан,
но едва я узнал, что аких удалил от себя Дибара...
     - Дибара? Биил Эраф, скажите,  что  это  неправда!  Биил  Эраф...  о,
господи!
     Сижу,  закрыв  руками  лицо,  и  в  глазах  у   меня   река.   Серая,
стремительная река, которая уносит его. Его. От меня.
     Что мне этот Квайр и это мир? Что мне все  эти  пустяки,  разделившие
нас? Баруф, друг мой, брат  мой,  мой  соплеменник,  неужели  тебя  убьют?
Неужели я позволю тебя убить?


     Я позволил его убить. Шестое из покушений. Утром. Он шел во дворец, а
в одной из дворцовых башен его уже ждал убийца.  Стреляли  дважды.  Первой
пулей ранен солдат из конвоя, вторая была его. Будь с ним Дибар, он бы его
прикрыл, и забрал бы себе его пулю, но Дибара он отослал в Согор. И кто-то
успел прикончить убийцу, потому что мертвые не болтают.
     В Касе объявлен траур. Я хочу, чтобы Кас плакал о нем, и  Кас  о  нем
плачет.
     Разбитая пополам несуразная жизнь. Я слишком давно быль готов, и  это
почти облегченье. Боль легче, чем ожидание.
     А в Квайре уже началось.
     Лесная граница пока не закрыта, и новости в полном объеме приходят ко
мне. Три дня опоздания - по местным понятиям сразу. Как  жаль,  что  Зелор
так сурово отверг передатчик...
     День первый. Растерянность, страх -  и  внезапные  беспорядки.  Квайр
отдан взбесившейся  черни.  Подонки  врываются  в  дома  горожан,  грабят,
убивают и жгут. В предместьях молчанье, городские ворота закрыты, гарнизон
безмолвствует.
     День второй. Войска подавляют  бунт.  Тадас  Таласар  объявляет  себя
акихом, приводит к  присяге  войска  и  клянется  перед  народом  раскрыть
заговор убийц и безжалостно покарать тех, кто лишил нас Спасителя Квайра.
     Первый - убийства, третий - аресты. Опустел для меня Квайр. Все, кого
мы с Баруфом прежде считали друзьями, кто был прозревающий  совестью  этой
страны. Их не в чем было бы обвинить. Те, кого можно, сейчас  в  дворцовых
подвалах.
     День пятый. Преждевременное восстание каларов. Смерть Баруфа  сорвала
их планы, и они пропустили  свой  шанс.  Все.  Калар  Эсфа,  прославленный
победитель Кевата, уже подводит к Назеру  войска.  Бойня.  Квайрцы  против
квайрцев. Дожили!
     Суды казни. Гарнизоны во всех замках. И - тишина.
     Прекрасная режиссура; знакомый почерк,  я  и  сам  недавно  сыграл  в
поставленной им пьесе. Пришел на подготовленную сцену и отыграл свой  акт.
Теперь играет Таласар. Фанатики и подлецы насилуют историю без страха.  Но
виноват-то ты, Баруф. Ты ведал, что творишь.
     Теперь я знаю, что тебя сгубило. Олгон. Та самая порядочность, что не
в рассудке, а в крови. Ты _э_т_о_г_о_ не смог. Спасибо и на том.
     Суды, аресты, казни; казни без судов,  убийства  без  арестов  -  наш
святой Баад при деле! Убийца за работой. Хороший аргумент нашел ты в нашем
споре!
     Прости меня, Баруф! Не мне тебя винить, ведь сам я убежал, удрал, как
трус, чтобы не брать на душу эту мерзость. Но ты был прав. Все верно,  нет
других путей.
     Все ложь. Я не хочу поверить в эту правду и в  эту  правоту  пути  по
трупам. История рассудит? Нет. Она беспамятна или продажна. Мы не войдем в
историю, Баруф, и это правильно. Неправильно лишь то, что  ты  ушел,  и  я
один. Один - чтобы доделать. Один - чтобы спасти все то, что ты сумел,  от
самого тебя и от себя. От нас.
     Мне стыдно. Ты  подобрал  меня  в  лесу,  заставил  выжить  -  сделал
человеком - а я тебя покинул и позволил, чтобы тебя убили. А я? Кто  будет
знать всю правду обо мне? И кто меня осудит?



                               3. ПРОЩАНИЕ

     Почтенные люди не разъезжают весной. Они подождут, пока не  просохнут
дороги, а после спокойно и чинно отправляются  по  делам.  Меня  же  весна
обязательно сдернет с места, и я тащусь, ползу, утопаю в грязи  на  топких
лесных путях - как видно, не стать мне почтенным.
     Я даже люблю эти хлопоты и неуют, живую тревогу весеннего  леса,  его
особенный детский шумок. А можно и проще: терпеть не  могу  засад.  Засад,
перестрелок, потерь. Я лучше съезжу весной.
     Весенняя синева сквозь черную сеть  ветвей  и  запахи,  звонкие,  как
свобода. Моя коротенькая свобода от дома до цели, длинною ровно в путь.
     Будем довольны и малым: я в пути, я свободен, со мною Эргис и десяток
надежных ребят - только парни Эргиса без соглядатаев  Братства.  Словно  я
вылез из панциря и покинул просторный тапас.
     Нет. Я все равно не свободен. Я поехал с Эргисом не потому, что хотел
с ним побыть. Я просто не мог бы оставить его в  Малом  Квайре.  Сейчас  у
него и у Сибла поровну сил, и я не хочу вместо Каса найти пепелище.
     И в путь я отправляюсь не от тоски по  грязи,  а  чтобы  как  следует
образумить Асага. Асаг - есть Асаг, и его достоинства равны недостаткам  -
он видит лишь то, что ему достаточно видеть. Пока управляю  я,  он  держит
сторону Братства, дадим же ему Малый Квайр - пускай он увидит  все.  Асагу
придется утихомирить Братство. Как только все поползет у него в руках,  он
сразу затянет подпругу. Это мне не следует быть жестоким - Асагу дозволено
все...
     Деревья чуть разошлись, и можно догнать Эргиса. Мы едем с ним  рядом,
и нам не хочется говорить. Нам  просто  хочется  ехать  рядом,  взглянуть,
улыбнуться - снова молчать. И вдруг:
     - А ко мне давеча Ларг приходил. Урезонивал: чего, мол, с  Сиблом  не
лажу. Братьев, мол, не выбирают, всяких любить должно.
     - А Сибла он урезонил?
     - Его урезонишь! Ему господь на двоих отвалил: ума - палата, а норова
- хлев.
     Асаг управится, думаю я. Мы с тобой добрячки, Эргис,  мы  не  прожили
жизнь в Садане.
     - А как с выкупными землями?
     - Подерутся, - отвечал Эргис спокойно. - Пирги землю продали, а талаи
не признали - угодья-то спорные. Ничего, - говорит он, - пирги сильней.  А
ежели талаи на юг пойдут, мы им, глядишь, против олоров поможем.
     Все правильно, мне уже не нужны олоры. Кеват окончательно выведен  из
игры.
     - Никак не привыкну, что нет Тибайена, - говорю я Эргису: кому еще  я
могу такое сказать? - Мне его не хватает.
     - Горюешь?
     - Не очень. Просто пока был жив Тибайен, мы могли не бояться Квайра.
     Он нахмурился и подогнал коня, потому что деревья  опять  сошлись,  и
теперь можно ехать только гуськом и  вертеть  в  голове  невеселую  мысль,
которую я не доверяю даже Эргису.
     В прошлом, описанном Дэнсом, Тибайен скончался  бы  через  пять  лет.
Умер, добравшись до берегов  океана  и  посадив  на  престол  младшего  из
двоюродных внуков - в нарушение всех законов. Арт Каэсор оказался  достоин
деда, но сейчас ему только семнадцать лет, и он третий из сыновей.
     Первое изменение, которое можно считать закрепленным. Лучше теперь не
заглядывать в книгу: мы уже в неизведанном - и куда мы идем?
     Нет, мне не в чем особенно себя упрекнуть. Когда я  вступал  в  игру,
ставка была ясна: жизнь живущих рядом со мной людей - единственно живущих,
потому что те, другие, которых я знал, еще не успели родиться.
     А теперь  другая  игра,  и  снова  все  ясно  до  тошноты:  по  Дэнсу
завоевание региона обошлось бы примерно  в  сто  тысяч  жизней.  А  победа
Квайра без всяких "бы" обошлась примерно в сто тысяч жизней. И еще  ничего
не исключено, даже если маятник теперь качнется из Квайра, даже  если  это
начнется через десяток лет. И снова та же цена?
     Что же делать бедному игроку? Драться с историей, выдирая  из  глотки
сотни тысяч единственных жизней, что она норовит  сожрать.  И  зачеркивать
других - еще не рожденных. Полтора  миллиарда  Олгонцев,  треть  населения
всей планеты. Мои современники - друзья и враги, просто прохожие, лица  из
хроники, кто-т