орох, плыли невиданные жуткие машины -  гладкие,
панцирные, до омерзения живые, шевелящие  массой  гибких,  как  водоросли,
антенн,  с  которых  слетали   зыбкие   бледно-фиолетовые   луны,   и   от
прикосновения этих лун горел янтак и плавился песок.
     Одна из машин, увлекая за собой другую, вырвалась далеко вперед и шла
прямо на Царапина, а он стоял в рост и завороженно смотрел на нее,  уронив
бесполезные руки, в которых не было теперь ни  карабина,  ни  даже  камня.
Невероятно, но Царапин уже пережил когда-то этот миг, уже  надвигались  на
него чужие, испепеляющие все на своем пути механизмы, и знакомо  было  это
чувство беспомощности  муравья  перед  нависающим  цилиндром  асфальтового
катка.
     Уэллс! Вот оно что! Конечно же, Уэллс!.. Боевые треножники,  тепловой
луч, развалины опустевшего Лондона...
     Царапин словно наклонился над пропастью.
     "Это безнадежно, - подумал он. - Мы ничем их не остановим..."
     "Мы". Не Царапин с Акимушкиным, Петровым,  прапорщиком  Файзулиным...
"Мы" - это вся Земля.
     Но тут слева из-за спины Царапина вывернулся  десантник.  Пригибаясь,
он в несколько прыжков  покрыл  половину  расстояния  до  чужой  машины  и
распластался по песку.
     Машина прошла над ним, и ясно было, что  припавший  к  земле  человек
больше не пошевелится. Но вот она прошла над ним, и десантник приподнялся.
С поворотом, за  себя,  как  тысячи  раз  на  тренировках,  махнула  рука;
граната, кувыркаясь, взлетела  в  навесном  броске  и,  очертив  полукруг,
опустилась точно в центр черного, не отражающего лунных  бликов  овала  на
глянцевой броне, который и в  самом  деле  оказался  дырой,  а  не  просто
пятном.
     Секунда, другая - и из овального  люка  с  воем  выплеснулось  пламя.
Воздух вокруг механизма остекленел и раскололся -  его  как  бы  пронизала
сеть мелких трещин, а в следующий миг он детонировал вокруг второй  машины
- поменьше, и ее понесло  вперед  с  нарастающей  скоростью,  пока  она  -
ослепленная, неуправляемая - не въехала боком в кусты.
     Царапин прыгал, потрясал кулаками, кричал:
     - Словили?! Словили?..
     Из овальной дыры соскользнула  на  землю  знакомая  зловещая  фигура.
Красные зайчики от горящего поблизости янтака лизнули неподвижную  гладкую
маску и тяжелые жвалы. Монстр остановился, не зная, куда бежать, и в ту же
секунду вокруг, взламывая траурный шорох чужой техники, зачастили автоматы
десантников. На глазах Царапина дьявола изорвало пулями.
     Мимо, к чернеющей подобно огромному  валуну  машине,  пробежали  двое
парашютистов. Еще не понимая, чего они хотят, Царапин  бросился  за  ними.
Втроем они навалились на холодный панцирный борт и,  запустив  пальцы  под
днище, попробовали качнуть. Откуда-то взялись еще двое: один -  десантник,
другой - кто-то из ракетчиков. Машина шевельнулась и под  чей-то  натужный
вопль "Три-пятнадцать!" оторвалась от земли,  после  чего  снова  осела  в
обдирающий руки янтак. Справа, закидывая за спину автоматы,  набегали  еще
четверо.
     Царапин  по-прежнему  не  понимал,  зачем  они  это  делают,  но   он
самозабвенно упирался вместе со всеми в упоении от собственной дерзости  и
бесстрашия.
     Рядом налегал на борт лейтенант Жоголев - на секунду пламя,  все  еще
пляшущее над первой - подорванной - машиной осветило его оскаленное лицо и
растрепанные вихры. Лейтенант был без фуражки.
     Из хаоса звуков выделилось непрерывное низкое мычанье  автомобильного
сигнала. Это задним ходом к  ним  подбирался  тягач,  толкая  перед  собой
низкий открытый прицеп.
     Новый  сдавленный  вопль  "Взяли!",  черная  машина  всплыла  еще  на
полметра и, развернувшись, вползла на платформу.
     Тягач рванул с места и погнал, не разбирая  дороги.  Царапин  сначала
бежал рядом, держась ладонью за ледяную  броню  трофейного  механизма,  но
скоро сбился с ноги, отстал и, споткнувшись о лежащего ничком  десантника,
на  котором  сидела  "фаланга",  вспахал  метра  три  песчаного   пустыря.
Извернувшись, как кошка, сел и застал "фалангу" в прыжке.  Опрокинулся  на
спину и почти  уже  заученным  движением  выставил  ей  навстречу  каблук.
Клюнула, дура! Отчаянно отбрыкиваясь, дотянулся  до  автомата  убитого  и,
чудом не отстрелив себе ногу, разнес "фалангу" короткой очередью.
     И что-то изменилось. Он уже не был лишним на этом  пустыре.  Причина?
Оружие. Словно не Царапин нашел его, а оно  само  нашло  Царапина  и,  дав
ощутить свой вес и свое назначение, подсказало, что делать.
     Он перевернулся на живот, выбрал цель и открыл  огонь  -  осмысленно,
экономно, стараясь поразить верхнюю треть панциря. Расстреляв весь  рожок,
забрал у убитого десантника второй и перезарядил автомат.
     Тут он почувствовал сзади что-то неладное и обернулся.  Горел  тягач.
Ему удалось отъехать метров на сто, не больше.  В  желто-красном  коптящем
пламени сквозь струи пара  чернел  купол  так  и  не  доставленной  в  тыл
вражеской машины.
     Царапин поглядел назад, и последняя  осветительная  ракета,  догорая,
словно предъявила ему пологие склоны, мертвые тела, отразилась в  панцирях
чужих механизмов.
     Погасла... Вокруг снова была серая, насыщенная  лунным  светом  ночь.
Траурный шорох стал нестерпим, и не потому что усилился, - просто  смолкли
грохот и лязг земной техники.
     И Царапин вдруг осознал, что он - последний  живой  человек  на  этом
пустыре, а еще через секунду ему показалось,  что  он  -  последний  живой
человек на всей Земле.
     Что ему оставалось делать? Прикрывать отход? Чей?
     Царапин закинул оружие за спину и побежал туда, где полыхал тягач. Он
был уверен, что отбежать ему дадут самое большее шагов на двадцать,  после
чего уничтожат, - и удивился, когда этого не произошло.
     Ночь словно  вымерла.  Никого  не  встретив,  он  миновал  опустевшее
"Управление" (по всему видно было, что ракетчиков эвакуировали  в  крайней
спешке), добрел  до  колючей  проволоки,  обозначавшей  восточную  границу
дивизиона, и чуть не провалился в какую-то яму, которой  здесь  раньше  не
было.
     Царапин заглянул в нее и отшатнулся -  снова  померещились  блики  на
гладком панцире чужого механизма. Слава Богу, это был всего  лишь  танк  -
старая добрая земная машина...
     Когда это было: только что или сто лет назад  -  жуткий  повышающийся
вой  и  тяжкий  удар  за  капонирами,  после  которого  Петров  сказал   с
удивлением: "Не взорвалось..."
     Жив ли теперь Петров? А от Левши, наверное, уже ничего  не  осталось,
даже пуговиц... Как же это так вышло, что сам Царапин до сих пор жив?
     Он спрыгнул на броню и осторожно выглянул из ямы. Перед  ним  в  ночи
лежала чужая планета. Внешне пейзаж не изменился (разве что кое-где  горел
янтак), но это уже была не Земля, эта территория  не  принадлежала  больше
людям.



                                    4

     О чем он думал тогда, сидя на шершавой броне зарывшегося  в  песчаный
грунт танка? В это трудно поверить, но старший сержант Царапин мучительно,
до головной боли, вспоминал, чем кончилось дело у Уэллса в "Войне  миров".
Книгу эту он читал и перечитывал с детства и все-таки каждый раз  забывал,
почему марсиане не завоевали Землю. Что им помешало?  Они  же  все  сожгли
своим тепловым лучом!.. Какая-то мелочь, какая-то случайность... В  книгах
всегда выручает случайность.
     Дожить бы до утра... "А оно наступит, утро?.."
     Царапин давно уже слышал, как по ту сторону  проволочного  ограждения
кто-то шуршит, перебегает, прячется. Звуки были свои, земные,  слушать  их
было приятно.
     Потом  зашуршало  совсем  рядом,  и   кто-то   за   спиной   негромко
предупредил:
     - Не двигаться! Буду стрелять!
     Тишина и человеческий голос. Царапин никогда не думал,  что  это  так
много - тишина и человеческий голос. Люди... А ведь они пробираются  туда,
к пустырю. Все живое бежит с пустыря,  а  они,  как  всегда,  -  наоборот,
наперекор...
     - Кто такой?
     - Старший сержант Царапин, - апатично отозвался он.
     Сзади опять зашуршало, и новый голос  (Царапин  машинально  определил
его как офицерский, но не выше трех звездочек) скомандовал:
     - Встать! Выходи!
     - Автомат брать? - спросил он, поднимаясь.
     - Что? - Офицер опешил.
     - Это не мой, - устало пояснил Царапин. - Я его у десантника  взял...
у мертвого...
     - Сдать оружие!
     Царапин  отдал  автомат  и  вылез.  Втроем  они  отошли,  пригибаясь,
подальше от ямы, в колючие заросли.
     - Товарищ лейтенант, - обессиленно попросил Царапин. - Не  ходите  на
пустырь... Туда людям нельзя... Туда не десант  -  туда  бомбу  надо  было
сбросить... Бомбу, - ошеломленно повторил он, и еще раз - словно проверяя,
не ослышался ли: - Бомбу...
     Вскочил с криком:
     - Бомбой их, гадов!..
     Его ухватили за ногу и за ремень, рывком положили на песок, прижали.
     - Я тебе  поору!  -  прошипел  лейтенант.  -  Я  тебе  повскакиваю!..
Ефрейтор  Фонвизий!  Проводишь  сержанта  до  шоссе.  Доложишься  капитану
Осадчему.
     - Пошли. - Фонвизий подтолкнул  притихшего  Царапина,  который  после
краткого буйства снова  успел  вернуться  в  состояние  горестной  апатии.
Поднялся и побрел, послушно сворачивая, куда прикажут.
     Впереди замерцал лунный  асфальт.  Разлив  асфальта.  Шоссе.  Артерия
стратегического значения. Рядом с обочиной, как бы припав к земле,  чернел
бронетранспортер. Чуть поодаль - еще один.
     Их окликнули. Навстречу из кустов янтака поднялись трое с  автоматами
и приказали остановиться. Появился капитан (видимо,  тот  самый  Осадчий),
которому Царапин немедленно  попытался  доложить  обстановку.  Капитан  не
дослушал и велел проводить старшего сержанта в санчасть.
     Никто ничего не хотел понять!
     Фонвизий  привел  слабо  сопротивляющегося   Царапина   к   покрытому
маскировочной сетью молочно-белому автобусу, на  каких  обычно  разъезжают
рентгенологи, и сдал с рук на руки медикам - морщинистому сухому  старичку
в капитанской форме и слоноподобному верзиле с лычками младшего сержанта.
     Царапин заволновался, стал рваться  в  какой-то  штаб,  где  даже  не
подозревают о настоящих размерах опасности, а он, Царапин, знает, видел  и
обязан обо всем рассказать... В конце концов верзиле пришлось его  бережно
придержать, пока капитан делал укол.
     Царапин был  настолько  измотан,  что  успокаивающее  сработало,  как
снотворное. Старшего  сержанта  усадили  на  жесткую  обтянутую  кожимитом
скамейку у стеночки, а когда оглянулись спустя минуту,  то  он  уже  спал,
пристроив голову на тумбочку.
     Короткое глубокое забытье, черное, без сновидений.
     А потом за ни пришли и разбудили.
     - Царапин, - позвала явь голосом "деда" Костыкина.  -  Хватит  спать.
Пошли.
     - Товарищ майор... - пробормотал он, - ...старший сержант Царапин...
     - Ладно-ладно, - сказал майор. - Пошли.
     Одурев от несостоявшегося сна и насильственного пробуждения,  Царапин
вылез из автофургона, недоумевая, откуда мог взяться комбат,  которого  он
мысленно похоронил вместе со всем дивизионом. Луна торчала почти в той  же
самой точке, что и раньше, когда они с ефрейтором  Фонвизием  подходили  к
санчасти. Следовательно, вздремнуть ему не удалось вообще.
     И Царапин вновь почудилось, что время остановилось, что  хитинноликие
чудовища каким-то образом растягивают ночь до бесконечности.
     Они пересекли шоссе и принялись перешагивать через какие-то кабели  и
огибать неизвестно когда появившиеся в этих местах палатки.  Возле  дороги
стоял  вертолет  размером  с  железнодорожный  вагон.   Человек   двадцать
военнослужащих и гражданских лиц в серых  халатах  при  свете  прожекторов
спешно разгружали и распаковывали  продолговатые  ящики.  Потом  по  шоссе
прошла колонна мощных закутанных в брезент грузовиков. За  ней  потянулась
вторая.
     "Дед" Костыкин остановился и, запрокинув  голову,  долго  смотрел  на
дорогу из-под козырька.
     - Ну вот, - не совсем понятно заметил он. - Так-то оно вернее...
     И  тут   же   принялся   расспрашивать,   где,   когда,   при   каких
обстоятельствах Царапин видел в последний раз Петрова,  Жоголева,  прочих.
Монстров  он  при  этом  называл  весьма  уклончиво  и   неопределенно   -
"противник".
     Возмутясь до забвения  устава,  Царапин  спросил,  неужели  майор  не
понимает, что это за "противник", неужели ему не ясно, что решается судьба
человечества?
     "Дед" Костыкин хмуро на него покосился и, ничего не  ответив,  указал
на пролом в беленом дувале, сделанный, судя по отпечаткам траков,  неловко
развернувшейся тяжелой гусеничной машиной. Они прошли в одноэтажный  домик
с типичными для Средней Азии низкими - почти вровень с  землей  -  полами,
где в ярко освещенной комнате Царапину предложили сменить стойку  "смирно"
на "вольно" и внятно, последовательно, по возможности без эмоций  изложить
все, что с ним произошло с момента объявления боевой готовности.
     Кажется, он наконец-то встретился с людьми,  от  которых  в  какой-то
степени  зависел  исход  сегодняшней  ночи.  Здесь  были  два  полковника,
подполковник, капитан - всего человек  семь  офицеров  и  среди  них  один
штатский,  именно  штатский,  а  не  военный  в  штатской  одежде  -   это
чувствовалось сразу...
     Ради одной этой встречи стоило выжить.
     Он собрался с мыслями и заговорил.  И  очень  быстро  -  к  удивлению
своему - заметил, что слушают его невнимательно. Уточняющих вопросов почти
не было. Полковник вроде бы глядел на Царапина в упор - на самом деле  он,
наверное, вряд ли даже сознавал, что перед ним кто-то стоит.
     Потом все насторожились, и Царапин в растерянности замолчал.
     - Слушаю! - кричал кто-то за стеной. - Слушаю вас!
     Неразборчиво забормотала рация. Звонкая напряженная тишина возникла в
комнате.
     - Понял, - сказал тот же голос с меньшим энтузиазмом.
     И еще раз - уже с явным разочарованием:
     - Понял вас...
     - Вы продолжайте, продолжайте, - напомнил штатский Царапину.
     Царапин продолжал, но теперь все, что с ним произошло,  казалось  ему
случайным набором никому не нужных  подробностей:  ужас  хитиновой  маски,
отступление через пустырь, поединки с  "фалангами",  пальба  из  автомата,
захват чужой машины... А от него требовалось одно - вовремя нажать  кнопку
на операторском пульте. И он нажал ее вовремя. Дальнейшие его поступки уже
ничего не решали. Их просто могло не быть.
     Царапин закончил. И, словно подтверждая его мысли, полковник  коротко
и дробно ударил пальцами по столу, повернулся к штатскому:
     - Ну что, Аркадий Кириллович, ничего нового...
     Штатский с сомнением поглядывал на Царапина.
     - Да как сказать...  -  в  раздумье  проговорил  он.  -  Насколько  я
понимаю, товарищ старший сержант был чуть ли не первый,  кто  схватился  с
ними...  мм...   врукопашную...   Послушайте,   Боря...   Вот   вы   самый
информированный среди нас человек: все видели, во всем участвовали...  Что
вы сами о них думаете?
     Царапин сглотнул. Перед глазами возник черный  обрубок,  еще  секунду
назад  бывший  пусть  мертвым,  но  Левшой,  забегали   синеватые   язычки
пламени...
     - Бомбой... - хрипло сказал Царапин. - Отступить подальше - и  бомбой
их...
     Широкоплечий мрачного вида майор, до этого  безучастно  смотревший  в
низкое черное окно, обернулся  в  раздражении,  но  тут  за  стеной  снова
замурлыкала и забубнила рация.
     - Что? - выкрикнул прежний голос. - Две? Каким образом?
     Все, кто сидел, вскочили, стоящие сделали  шаг  к  двери,  ведущей  в
соседнюю комнату.
     Спустя секунду она распахнулась. В  проеме,  схватившись  раскинутыми
руками за косяки, стоял невысокий плотный капитан.
     - Есть! - выдохнул он. - Две единицы. Это возле развилки арыка.
     Мрачный широкоплечий майор рванулся к выходу. Остановился. Штатскому:
     - Аркадий Кириллович, так что мы решим со старшим сержантом?
     - Со старшим сержантом? - Аркадий Кириллович оглянулся  на  Царапина,
задумался на секунду. - Старший сержант пойдет с нами.
     Выходя  за  ним  из  комнаты,   Царапин   слышал,   как   за   стеной
полковник-артиллерист кричит в микрофон:
     - "Таблетка"? "Таблетка", приступайте! У нас все готово...
     Майор быстро, едва не переходя на  бег,  шагал  в  сторону  колхозных
виноградников, чернеющих впереди под луной, как грозовое облако.
     - Боря! - негромко окликнул штатский. - А этот ваш Левша... Он по ним
выстрелить так и не успел?
     - Нет, - сказал Царапин. - Он даже затвор передернуть не успел.
     - А вы уверены,  что  он  был  мертв?  Может  быть,  просто  обморок?
Все-таки ночь, луна - могли ошибиться...
     - Н-не  знаю,  -  несколько  растерявшись,  ответил  Царапин.  -  Мне
показалось...
     Но штатский так и не узнал, что там показалось Царапину.  Неслыханный
плотный грохот упал на пустыри и виноградники с тяжестью парового  молота.
Луна исчезла. По  внезапно  черному  небу  косо  полетели  сгустки  белого
воющего пламени.  Грохот  сдавливал  голову,  требовал  броситься  наземь.
Освещаемый пульсирующими вспышками штатский выразительно указывал Царапину
на свой открытый рот. Царапин понял и  тоже  глотнул  тугой  содрогающийся
воздух. Стало немного полегче. Тогда он чуть повернул голову  вправо,  где
лежала территория его части и куда  летели  грохочущие  клочья  огня.  Там
вздымалось, росло ослепительно-белое пламя. Словно снаряды проломили  дыру
в земной коре и адской смертельной магмой плеснуло из недр.
     Майор тоже остановился и прикрыл щеку  ладонью.  Грохот  раскатывался
над окрестностями, на территорию дивизиона было уже невозможно смотреть  -
так, наверное, должна выглядеть поверхность Солнца.
     "Да куда же они еще садят! - в смятении подумал Царапин. - Там же уже
ничего не осталось!"
     Но   тем,   кто   отдавал   приказ,   было   видней,   они   работали
профессионально, наверняка, и залпы шли и шли волнами в одну точку,  и  не
верилось, что происходящее - дело рук человеческих.
     Бомбардировка прекратилась в тот самый момент,  когда  Царапин  решил
уже, что она не кончится никогда.
     Все трое временно оглохли. Майор, злобно смеясь, вытрясал мизинцем из
уха  воображаемую  воду.  Штатский  с  болезненной  улыбкой  повернулся  к
Царапину, и лишь по движению губ тот разобрал слова:
     - Ну вот и исполнилось ваше желание, Боря...
     Временная глухота чуть было не подвела их - они среагировали лишь  на
второй оклик ошалевшего часового: "Стой! Стрелять буду!" Бедный парень  не
знал, куда смотреть: то ли на них, то ли на бушующий справа пожар.
     То, что Царапин увидел впереди, заставило  его  вздрогнуть.  Шагах  в
двадцати от него, там, где большой, как  канал,  арык  распадался  на  две
оросительные ветви, плясали извилистые огненные блики на гладких панцирях.
Там, на песке, стояли две чужие машины  с  зияющими  овальными  люками,  а
рядом - хитиновой маской к луне - лежало длинное черное тело. Там же - кто
на корточках, кто привалясь  спиной  к  броне  -  расположились  несколько
мрачных  парней  в  пятнистых  комбинезонах.  Вокруг  стояли   и   бродили
военнослужащие из охраны.
     Майор  и  Аркадий  Кириллович  подошли  к   неторопливо   поднявшимся
десантникам и о чем-то с ними заговорили. Потом Аркадий  Кириллович  начал
озираться, заметил Царапина и поманил его к себе. Царапин приблизился,  не
сводя глаз с поникших гибких антенн, которые теперь лежали на  песке,  как
веревки.
     - Эти самые? - спросил штатский.
     - Да, - сказал Царапин. В горле у него запершило. - Вот  по  такой  я
стрелял из автомата. А такую при мне подорвали...
     - Они разные, - заметил штатский, кивая на механизмы.
     - Да они у них все разные... - хмуро сказал Царапин.
     - Вы не ошиблись? - Штатский был взволнован.
     Царапин подтвердил, что не ошибся.
     Штатский с майором задавали и задавали вопросы.  Царапин  механически
отвечал, а сам не сводил глаз с десантни