рал Петро в потолок.  -  Вот  привязался,
лупоглазый!.. - в сердцах сказал он Лехе. - Уперся, как баран рогом: отдай
да отдай...
     - А что за нога-то? - шепотом спросил Леха.
     - Да подпорку у него кто-то с  летающей  тарелки  свинтил,  -  нехотя
пояснил Петро. - А я как раз мимо проходил  -  так  он,  видать,  на  меня
подумал...
     - Отдай-й-й!.. - задребезжало в стеклах.
     - Ишь как по-нашему чешет!.. - оторопело заметил Леха.
     - Научился... - сквозь зубы отвечал ему Петро. -  За  две-то  недели!
Только вот матом пока не может -  не  получается...  Давай-ка  еще...  для
храбрости...
     - Не отдашь? - с угрозой спросил голос.
     Петро заерзал.
     - Сейчас кантовать начнет, - не совсем понятно предупредил он.  -  Ты
только это... Ты не двигайся... Это все  так  -  видимость  одна...  -  И,
подозрительно поглядев на Леху, переставил со стола на пол наиболее ценную
из банок.
     Дом крякнул, шевельнулся на фундаменте и вдруг с треском  накренился,
явно приподнимаемый за угол. Вытаращив глаза, Леха ухватился обеими руками
за края столешницы.
     На минуту пол замер в крутом наклоне, и  было  совершенно  непонятно,
как это они вместе со столом, табуретками, банками, ледобуром и прочим  до
сих пор не въехали в оказавшуюся под ними печь.
     -  А  потом  еще  на  трубу  поставит,  -  нервно  предрек  Петро,  и
действительно  -  после   короткой   паузы   хата   вновь   заскрипела   и
перепрокинулась окончательно. Теперь они сидели вниз  головами,  пол  стал
потолком, и пламя свечи тянулось книзу.
     - Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - проревело  чуть  ли  не  над
ухом.
     - Не вскакивай, слышь! - торопливо говорил Петра. - Это он  не  хату,
это он у нас в голове что-то поворачивает... Ты, главное, сиди... Вскочишь
- убьешься...
     - Долго еще? - прохрипел Леха. Ему было дурно,  желудок  подступал  к
горлу.
     - А-а!.. - сказал  Петро.  -  Не  нравится?  Погоди,  он  еще  сейчас
кувыркать начнет...
     Леха даже не успел ужаснуться  услышанному.  Хата  кувыркнулась  раз,
другой... Третьего раза Леха не запомнил.
     Очнулся,  когда  уже  все  кончилось.  Еле  разжал  пальцы,  выпуская
столешницу. Петро сидел напротив -  бледный,  со  слезой  в  страдальчески
раскрытых глазах.
     - Главное - что? - обессиленно проговорил он. - Главное -  не  верит,
гад!.. Обидно, Леха...
     Шмыгнул носом и полез под стол - за банкой. В  окне  маячило  зеленое
рыльце  инопланетянина.  Радужные,  похожие  на  мыльные  пузыри  глаза  с
надеждой всматривались в полумрак хаты.
     - А ты ее точно не брал? Ну, ногу эту...
     Петро засопел.
     - Хочешь, перекрещусь? - спросил он и перекрестился.
     - Ну так объясни ему...
     - Объясни, - сказал Петро.
     Леха оглянулся. За окном опять никого не было. Где-то у  крыльца  еле
слышно похрустывал ломкий снежок.
     - Слышь, друг... - жалобно позвал Леха. - Ошибка  вышла.  Зря  ты  на
него думаешь... Не брал он у тебя ничего...
     - Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - простонало из сеней.
     - Понял? - сказал Петро. - Лягва лупоглазая!..
     - Так, может, милицию вызвать?
     - Милицию?! - Вскинувшись,  Петро  выкатил  на  Леху  налитые  кровью
глаза. - А аппарат? А  снасти  куда?  Что  ж  мне  теперь,  все  хозяйство
вывозить?.. Милицию...
     Алексей хмыкнул и задумался.
     - Уркан убег... - с горечью проговорил Петро, раскачиваясь в тоске на
табуретке. - Цепь порвал - и убег... Все бросили, один сижу...
     - Ты погоди... - с сочувствием глядя на него, сказал Леха.  -  Ты  не
отчаивайся...  Что-нибудь  придумаем...  Разумное  же  существо  -  должен
понять...
     - Не отдашь? - спросило снаружи разумное существо.
     - Давай-ка еще примем, - покряхтев, сказал Петра. -  Бог  его  знает,
что он там надумал...
     Приняли. Прислушались. Хата стояла прочно, снаружи - ни звука.
     - Может, отвязался? - с надеждой шепнул Леха.
     Петро решительно помотал небритыми щеками.
     Некое едва уловимое журчание коснулось  Лехиного  слуха.  Ручей  -  в
начале марта?  Ночью?..  Леха  заморгал,  и  тут  журчание  резко  усилило
громкость - всклокотало, зашипело... Ошибки быть не могло:  за  домом,  по
дну глубокого оврага,  подхватывая  мусор  и  ворочая  камни,  с  грохотом
неслась неизвестно откуда взявшаяся вода. Вот  она  взбурлила  с  натугой,
явно одолевая какую-то преграду, и через минуту  снесла  ее  с  треском  и
звоном лопающейся проволоки.
     - Мосток сорвало... - напряженно вслушиваясь, сказал Петро.
     Светлый от луны двор внезапно зашевелился: поплыли  щепки,  досточки.
Вода прибывала стремительно. От  калитки  к  подоконнику  прыгнула  лунная
дорожка. Затем уровень взлетел сразу метра на полтора и окно на две  трети
оказалось под водой. Дом покряхтывал, порывался всплыть.
     - Сейчас стекла выдавит, - привизгивая от страха, проговорил Алексей.
     -  Хрен  там  выдавит,  -  угрюмо  отозвался  Петро.  -  Было  б  чем
выдавливать!.. Он меня уж и под землю вот так проваливал...
     В пронизанной серебром воде  плыла  всякая  дрянь:  обломок  жерди  с
обрывками полиэтилена, брезентовый рюкзачок, из которого выпорхнули  вдруг
одна за другой две красноперки...
     - Да это ж мой рюкзак, - пораженно вымолвил Леха. - Да что ж он, гад,
делает!..
     Голос его пресекся: в окне,  вытолкав  рюкзачок  за  границу  обзора,
заколыхался сорванный потоком горбыльно-веревочный мосток и запутавшийся в
нем бледный распухший утопленник, очень похожий на Петра.
     - Тьфу, погань! - Настоящий Петро не выдержал и,  отвернувшись,  стал
смотреть в печку.
     - Окно бы завесить... - борясь с тошнотой, сказал Леха и, не  получив
ответа, встал. Подобрался к висящему на одном гвозде одеялу, протянул  уже
руку,  но  тут  горбыльно-веревочную  путаницу  мотнуло  течением  и  Леха
оказался с покойником лицом к лицу. Внезапно  утопленник  открыл  страшные
глаза и, криво разинув рот, изо всех сил ударил пухлым кулаком в стекло.
     Леха так и  не  понял,  кто  же  все-таки  издал  этот  дикий  вопль:
утопленник за окном или он сам. Беспорядочно отмахиваясь, пролетел  спиной
вперед через всю хату и влепился в стену рядом с печкой.
     ...Сквозь целые и невредимые стекла светила луна.  Потопа  -  как  не
было. Бессмысленно уставясь на оплывающую  свечу,  горбился  на  табуретке
небритый Петро. Нетвердым шагом Леха приблизился к столу и,  чудом  ничего
не опрокинув, плеснул себе в стакан первача.
     - А не знаешь, кто у него мог эту ногу свинтить? - спросил он, обретя
голос.
     Петро долго молчал.
     - Да любой мог! - буркнул он наконец. - Тут за оврагом  народ  такой:
чуть зевнешь... Вилы вон прямо со двора сперли - и Уркан не учуял...
     - Ну ни стыда ни совести у людей! - взорвался Леха. -  Ведь  главное:
свинтил - и спит себе спокойно! А тут за него...
     Он замолчал и  с  опаской  выглянул  в  окно.  Зеленоватый  маленький
инопланетянин понуро стоял у раздетой на зиму теплицы.  Видимо,  обдумывал
следующий ход.
     - Чего он там? - хмуро спросил Петро.
     - Стоит, - сообщил Леха. -  Теперь  к  поленнице  пошел...  В  дровах
копается... Не понял! Сарай, что ли, хочет поджечь?..
     - Да иди ты! - испуганно сказал Петро и вмиг очутился рядом.
     Инопланетянин с небольшой охапкой тонких чурочек на голенастых ножках
шел к сараю. Свалил дрова под дверь и обернулся, просияв капельками глаз.
     - Не отдашь?
     - Запалит ведь! - ахнул Петро. - Как пить дать запалит!
     Он метнулся в угол, где стояла чудовищная рукоять  черпака.  Схватил,
кинулся к двери, но на пути у него встал Леха.
     - Ты чего? Сам же говорил: видимость!..
     - А вдруг нет? - рявкнул Петро. - Дрова-то - настоящие!
     Тут со двора послышался треск пламени, быстро  перешедший  в  рев.  В
хате затанцевали алые отсветы.
     - Запалил... - с грохотом роняя рукоятку, выдохнул  Петро.  -  Неужто
взаправду, а? У меня ж там аппарат в сарае! И снасти, и все...
     Леха припал к стеклу.
     - Черт его  знает...  -  с  сомнением  молвил  он.  -  Больно  дружно
взялось... Бензином вроде не поливал...
     Часто дыша, Петро опустился на табуретку.
     В  пылающем  сарае  что-то  оглушительно  ахнуло.  Крыша  вспучилась.
Лазоревый столб жара, насыщенный золотыми искрами, выбросило чуть ли не до
луны.
     - Фляга... - горестно тряся щетинами,  пробормотал  Петро.  -  Может,
вправду отдать?..
     Леха вздрогнул и медленно повернулся к нему.
     - Что?.. - еще не смея верить, спросил он. - Так это все-таки ты?..
     Петро подскочил на табуретке.
     - А пускай курятник не растопыривает! - злобно закричал он. -  Иду  -
стоит! Прямо на краю поля стоит! Дверца открыта - и никого! А у меня сумка
с инструментом! Так что ж я, дурее паровоза?! Подпер сбоку чуркой, чтоб не
падала, ну и...
     - Погоди! - ошеломленно перебил Леха. - А как же ты...  В  газете  же
пишут:  к  ним  подойти  невозможно,  к  тарелкам  этим!  Страх  на  людей
нападает!..
     - А думаешь - нет? - наливаясь кровью, заорал Петра. - Да я  чуть  не
помер, пока отвинчивал!..
     - Отда-ай мою поса-адочную но-огу-у!.. - с  тупым  упорством  завывал
инопанетянин.
     - Отдаст! - торопливо крикнул Леха. - Ты погоди,  ты  не  делай  пока
ничего... Отдаст он!
     - А чего это ты чужим  добром  швыряешься?  -  ощетинившись,  спросил
Петро.
     - Ты что, совсем уже чокнулся? - в свою очередь заорал на него  Леха.
- Он же от тебя не отстанет! Тебя ж отсюда в дурдом отвезут!
     - И запросто... - всхлипнув, согласился Петро.
     - Ну так отдай ты ему!..
     Петро закряхтел, щетинистое лицо его страдальчески перекривилось.
     - Жалко... Что ж я, зазря столько мук принял?..
     Леха онемел.
     - А я? - страшным  шепотом  начал  он,  надвигаясь  на  попятившегося
Петро. - Я их за что принимаю, гад ты ползучий?!
     - Ты чего? Ты чего? - отступая,  вскрикивал  Петро.  -  Я  тебя  что,
силком сюда тащил?
     - Показывай! - неистово выговорил Леха.
     - Чего показывай? Чего показывай?
     - Ногу показывай!..
     То и дело оглядываясь, Петро  протопал  к  разгромленной  двуспальной
кровати в углу и, заворотив перину у  стены,  извлек  из-под  нее  матовую
полутораметровую трубу с вихляющимся полированным набалдашником.
     - Только, слышь, в руки не дам, - предупредил он, глядя исподлобья. -
Смотреть - смотри, а руками не лапай!
     - Ну и на кой она тебе?
     - Да ты что! - Петро даже обиделся. - Она ж раздвижная! Гля!
     С изрядной ловкостью он насадил набалдашник  поплотнее  и,  провернув
его в  три  щелчка,  раздвинул  трубу  вдвое.  Потом  -  вчетверо.  Теперь
посадочная нога перегораживала всю хату - от кровати до печки.
     - На двенадцать метров вытягивается! - взахлеб объяснял  Петро.  -  И
главное - легкая, зараза!  И  не  гнется!  Приклепать  черпак  полтора  на
полтора - это  ж  сколько  мотыля  намыть  можно!  Семьдесят  пять  копеек
коробок!..
     Леха  оглянулся.  В  окне   суетился   и   мельтешил   инопланетянин:
подскакивал, вытягивал шеенку, елозил по стеклу лягушачьими лапками.
     - Какой мотыль? - закричал Леха. - Какой тебе мотыль? Да он  тебя  за
неделю в гроб вколотит!
     Увидев инопланетянина, Петро подхватился  и,  вжав  в  голову  плечи,
принялся торопливо приводить ногу в исходное состояние.
     - Слушай,  -  сказал  Леха.  -  А  если  так:  ты  ему  отдаешь   эту
хреновину... Да нет, ты погоди, ты дослушай!.. А я тебе на заводе  склепаю
такую же! Из дюраля! Ну?
     Петро замер, держа трубу, как младенца. Его раздирали сомнения.
     - Гнуться будет... - выдавил он наконец.
     - Конечно, будет! - рявкнул Леха. - Зато тебя на голову никто ставить
не будет, дурья твоя башка!
     Петро медленно опустился на край кровати. Лицо отчаянное, труба -  на
коленях.
     - До белой горячки ведь допьешься, - сказал Леха.
     Петро замычал, раскачиваясь.
     - Пропадешь! Один ведь остался! Баба  -  ушла!  Уркан  -  на  что  уж
скотина тупая! - и тот...
     Петро поднял искаженное мукой лицо.
     - А не врешь?
     - Это насчет чего? - опешил Леха.
     - Ну, что склепаешь... из дюраля... такую же...
     - Да вот чтоб мне провалиться!
     Петро встал, хрустнув суставами, и тут же снова сел. Плечи его опали.
     - Сейчас пойду дверь открою! - пригрозил Леха. - Будешь тогда  не  со
мной - будешь тогда с ним разговаривать!
     Петро зарычал, сорвался с места и, тяжело бухая ногами, устремился  к
двери. Открыл пинком и исчез в сенях. Громыхнул засов, скрипнули петли,  и
что-то с хрустом упало в ломкий подмерзший снег.
     - На, подавись! Крохобор!
     Снова лязгнул засов, и Петро с безумными глазами  возник  на  пороге.
Пошатываясь, подошел к табуретке. Сел. Потом застонал  и  с  маху  треснул
кулаком по  столешнице.  Банка,  свечка,  стаканчики  -  все  подпрыгнуло.
Скрипнув зубами, уронил голову на кулак.
     Леха лихорадочно протирал стекло. В светлом от луны  дворе  маленький
инопланетянин поднял посадочную ногу и,  бережно  обтерев  ее  лягушачьими
лапками, понес мимо невредимого сарая к калитке. Открыв,  обернулся.  Луна
просияла напоследок в похожих на мыльные пузыри глазах.
     Калитка закрылась, брякнув ржавой щеколдой. Петро за  столом  оторвал
тяжелый лоб от кулака, приподнял голову.
     - Слышь... - с болью в голосе позвал он. - Только ты это... Смотри не
обмани. Обещал склепать - склепай...  И  чтобы  раздвигалась...  Чтобы  на
двенадцать метров...





                               Любовь ЛУКИНА
                               Евгений ЛУКИН

                              ПОЛДЕНЬ. XX ВЕК




     Небо - точь-в-точь как на потолочной  розетке  какого-нибудь  старого
вокзала: обширная пролысина голубизны, обрамленная ненатурально  кудрявыми
облаками. Вот-вот начнут мерещиться  гигантские  бледные  фигуры  рабочих,
колхозниц и пионеров, устремленные головами к зениту.  Жарко.  Теней  нет.
Ветра тоже. Пыль такая,  что  можно  зачерпнуть  кружкой  и  осторожно  во
что-нибудь перелить. Все раскалено до последней степени.
     Придавленное зноем кирпичное беленое строение с деревянным  тамбуром.
Сельский магазинчик. Внутри - не то чтобы прохладнее, но во всяком  случае
темнее. С низкого потолка  -  все  в  мухах  -  свешиваются  липучки.  Две
женщины, купив по  буханке  хлеба,  по  килограмму  макарон  и  по  кульку
пряников, обсуждают, что бы еще купить. Дедок  в  пиджачке  и  с  палочкой
балакает с разморенной продавщицей.
     Улица лежит  пустая.  И  вдруг  из  какого-то  бокового  ее  отростка
шуршащим змеиным прыжком  выкатывается  нечто  чудовищное.  Ночной  кошмар
технократа. Светлые траки льются, почти не  вздымая  пыли.  Оно  буквально
съедает пространство, оно поводит какими-то усиками и щупиками, оно грозно
щетинится установками не совсем понятного, но явно оборонного назначения.
     Вот  один  из  усиков  засек  что-то  весьма  важное,  и   гусеничное
серо-зеленое страшилище слегка меняет курс. Оно осаживает возле  магазина,
само размером с магазин.
     Все покупатели наклоняются к низкому квадратному окну.
     - Йех! - говорит одна из женщин. - Гля, что приехало!
     Женщины и дедок выбираются  из  деревянного  тамбура  наружу.  Машина
приходит и сильное волнение и принимается наставлять на них то один щупик,
то другой.
     - Так это эти... - говорит дедок. - С-под Мазановки. Маневры  у  них,
стало быть...
     Машина  беспокойно  шарит  антеннами,  издавая   время   от   времени
нетерпеливое гудение.
     - Мань, а Мань! - кличет дедок. - К тебе ведь...
     Из деревянного тамбура показывается продавщица. Стоит ей  ступить  за
порог, как все усики, щупики и объективы обращаются в  ее  сторону.  Затем
грозная боевая техника приходит в движение. Массивная металлическая  ферма
совершает замедленный кувырок с проворотом,  так  что  перед  попятившейся
продавщицей оказывается некая выемка. И в выемке этой лежит червонец.
     Продавщица оторопело смотрит на купюру, потом, смекнув, хватает ее  и
опрометью бежит в магазин. Возвращается со свертком. Опасливо подобравшись
к машине, опускает предательски булькнувший сверток в выемку.
     Снова кувырок массивной фермы, мягкий  гудок,  гусеничное  страшилище
тем же змеиным рывком трогает с места - обратно, откуда пришло.
     - А люди-то, Митрич! - спохватившись, ахает одна из женщин. - Люди-то
в ней где?
     Дедок зачарованно смотрит вслед машине.
     - Стало быть, без  людей,  -  с  уважением  изрекает  он  наконец.  -
Запрограммирована, стало быть... Автоматика...





                               Любовь ЛУКИНА
                               Евгений ЛУКИН

                              ПОТОК ИНФОРМАЦИИ




     Сразу же, как только Валерий Михайлович Ахломов показался  на  пороге
редакционного сектора, стало ясно, что на планерке ему крепко  влетело  от
главного.
     - Пользуетесь добротой моего характера! - в тихом бешенстве выговорил
он. - Уму непостижимо: в рабочее время обсуждать польскую  помаду!  Что  у
меня, глаз нет? Я же вижу, что у всех губы фиолетовые.
     Он отпер дверь кабинета и обернулся.
     - Хотя... - добавил он с убийственной улыбочкой, - молодым даже идет!
- И покинул редсектор.
     - Скажите, пожалуйста!.. - немедленно открыла язвительный  фиолетовый
рот немолодая  Альбина  Гавриловна  и  спешно  закашлялась:  перед  дверью
кабинета, придерживая ее заведенной  за  спину  рукой,  опять,  но  уже  с
вытаращенными глазами,  стоял  Ахломов.  Возвращение  его  было  настолько
неожиданным, что не все успели удивиться, прежде чем он круто повернулся и
пропал за дверью вторично.
     -  Младенца  подкинули!  -  радостно  предположила   молодая   бойкая
сотрудница.
     Язвительный фиолетовый рот Альбины Гавриловны  открылся  было,  чтобы
уточнить, кто именно подкинул, но не уточнил, а срочно зевнул, потому  что
Ахломов снова вышел... Нет, он не вышел -  он  выпрыгнул  из  собственного
кабинета и, захлопнув дверь, привалился к ней лопатками.
     Тут он понял, что все девять блондинок и одна принципиальная брюнетка
с интересом на него смотрят, и заискивающе им улыбнулся. Затем  нахмурился
и, пробормотав: "Да, совсем забыл...", поспешно вышел в коридор.
     Там все еще перекуривали Рюмин и Клепиков. Увидев начальника,  они  с
сожалением затянулись в последний раз, но начальник  повел  себя  странно:
потоптался, глуповато улыбаясь, и неожиданно попросил сигаретку.
     - Вы ж курить вроде бросали, - поразился юный Клепиков.
     - Бросишь тут... - почему-то шепотом ответил  Ахломов,  ломая  вторую
спичку о коробок.
     Наконец  он  прикурил,  сделал  жадную  затяжку,  поперхнулся  дымом,
воткнул сигарету в настенный горшочек с традесканцией и решительным  шагом
вернулся в редсектор. Приотворил дверь кабинета и, не входя, долго смотрел
внутрь, после чего робко ее прикрыл.
     - Что случилось, Валерий Михайлович?  -  участливо  спросила  Альбина
Гавриловна.
     Ахломов диковато оглянулся на голос, но смолчал.  Не  скажешь  же,  в
самом деле: "Товарищи! У меня  на  столе  какая-то  железяка  документацию
листает!"
     Внятный восторженный смешок сотрудниц заставил его вздрогнуть.  И  не
блесни в дверях до боли знакомые всему отделу очки  Виталия  Валентиновича
Подручного, как знать, не шагнул ли  бы  Ахломов,  спасаясь  от  хихиканья
подчиненных, навстречу металлической твари,  осмысленно  хозяйничающей  на
его столе.
     А  Подручный  озадаченно  моргнул   -   показалось,   будто   Ахломов
обрадовался его приходу. Виталию Валентиновичу даже как-то неловко  стало,
что  перед  визитом  сюда  он  успел  нажаловаться  на  Ахломова  главному
инженеру.
     - Вот, - протянул он стопку серых листов. - С 21-й страницы по 115-ю.
     - Вы пройдите, - растроганно на него глядя,  отвечал  Ахломов.  -  Вы
пройдите в кабинет. А я сейчас...
     "А не прыгнет оно на него?" - ударила вдруг дикая мысль, но дверь  за
Подручным уже з