то я могу? Я хотел уйти, начать все сначала и...  и
все. Почему я? Почему опять все приходится на меня?..
     Он плакал. А в черно-синем "окошке", далеко за рекой,  медленно,  как
бы остывая, гасли бледно-голубые спирали.


     Было около четырех часов утра,  когда  Андрей  вылез  через  окно  на
мокрый пустой тротуар. Постоял, беспомощно поеживаясь, совсем  забыв,  что
можно поднять воротник. Отойдя шагов на пятнадцать, догадался вернуться  и
прикрыть окно.
     Сапер вынесет бомбу на руках, бережно уложит ее в наполненный  песком
кузов и взорвет где-нибудь за городом...  Ходячая  бомба.  Бомба,  которая
неизвестно когда  взорвется,  да  и  взорвется  ли?..  Уйти,  унести  себя
подальше от людей и без жалости обезвредить - он теперь не имел права даже
на это.
     Не было сил уже ломать голову, строить предположения, даже  прибавить
шагу - и то  не  было  сил.  И,  словно  сжалившись  над  Андреем,  истина
открылась  ему  сама  собой,  незаметно,  безо  всяких  там  "неожиданно",
"внезапно", "вдруг"...
     Он не удивился и не обрадовался  ей,  он  подумал  только,  что  все,
оказывается, просто. И что странно, как это он сразу не сообразил,  в  чем
дело.
     Монтировщик сцены А.Скляров - далеко не  обыкновенный  человек.  Мало
того: он - единственный, кто нашел "окошко" и видел в нем будущее.
     Мир  был  заведомо  обречен,  и  в  миражике,  возникшем  однажды   в
заброшенном "кармане" захолустного драмтеатра, месяцы,  а  может  быть,  и
годы  отражалась  серая  мертвая  пустыня.  Пока  не   пришел   человек...
Требовался ли здесь именно Андрей Скляров? Видимо, этого уже никто никогда
не узнает - случай неповторим... Но он пришел, и сразу же возникла большая
вероятность, что этот увидевший сможет что-то изменить. Андрей лежал тогда
на каменном полу, жалкий, проигравший дотла всю свою прежнюю жизнь, никому
ничем не обязанный; он не видел еще "окошка", а оно уже  менялось:  в  нем
таяло, пропадало исковерканное здание и  проступали  цветные  пятна  неба,
травы, проступали очертания коттеджика и спиралей на том берегу...
     Город спал. Город был огромен. И казалось невероятным, что на  судьбу
его мажет как-то повлиять человек, одиноко бредущий по светлым от влаги  и
белых ламп асфальтам.
     Он должен  был  что-то  сделать.  Какой-то  его  не  совершенный  еще
поступок  мог  спасти  летнюю  желто-серебристо-зеленую  степь  и  хозяйку
забавных металлических зверьков...
     Когда это должно случиться? Через год? Через десять лет? Завтра? Или,
может быть, сейчас - через несколько шагов?
     Он замуровал себя в себе  самом,  в  своей  обиде  на  жизнь.  Теперь
предстояло взломать эту уютную обжитую обиду: снова всматриваться в  лица,
вслушиваться в разговоры, сопоставлять строчки газетных сообщений... И так
- пока не почувствуешь, как чувствуют боль ампутированной  руки,  огромный
живой организм - человечество.
     И все это для того, чтобы понять однажды: вот оно! Пора.  Сейчас  его
слабенький своевременный рывок вызовет цепную реакцию,  даст  поправку,  и
мир - эта невообразимая громада - пройдет по краешку мимо  серой  песчаной
смерти.
     ...И никто не поможет, не посочувствует, потому что придется обо всем
этом молчать, хотя бы  из  боязни:  не  убьешь  ли  ты  миражик  тем,  что
расскажешь о нем еще кому-нибудь...
     ...И пробираться время от времени к  своему  "окошку"  со  страхом  и
надеждой: не пропустил ли  ты  решающее  мгновение,  жива  ли  еще  степь,
светятся ли еще спирали на том берегу?..
     Андрей остановился посреди пустой площади и поднял голову.
     - Дурак ты, братец, - с наслаждением выговорил он в проясняющееся, со
смутными звездами, небо. - Нашел, кого выбрать для такого дела!
     В бога он, естественно, не верил - следовательно, имел  в  виду  весь
этот запутанный клубок  случайностей,  привязавший  к  одному  концу  нити
человека, к другому - целую планету.
     - Я попробую, - с  угрозой  пообещал  он.  -  Но  если  ни  черта  не
получится!..
     Короткими злыми тычками он заправил поплотнее шарф, вздернул воротник
пальто и, снова запрокинув к небу бледное измученное лицо,  повторил,  как
поклялся:
     - Я попробую.





                               Любовь ЛУКИНА
                               Евгений ЛУКИН

                           У ИСТОКОВ СЛОВЕСНОСТИ
                           (Пещерная хроника 003)




     В юности многие пишут стихи, и Миау не был в этом смысле исключением.
Он был исключением совсем в другом смысле - до Миау стихов не писали.
     Начал он, естественно, с лирики.
     За первое же стихотворение - простое и искреннее - его вышвырнули  из
пещеры под проливной дождь. Там он очень быстро освоил сатиру, и вот целое
племя, похватав топоры, кинулось за ним в ливень.
     Хряп в облаве не участвовал. Дождавшись  конца  ливня,  он  вышел  из
пещеры и сразу же наткнулся на дрожавшего за кустиком Миау.
     - Ловят? - посочувствовал Хряп.
     - Ловят, - удрученно ответил ему Миау.
     - Сам виноват, - заметил Хряп. - Про что сочинял-то?
     - Да про все сразу...
     - А про меня можешь?
     ...Тот, кто хоть однажды был гоним, поймет, какие чувства поднялись в
груди юного Сына Пантеры после этих слов вождя. Миау вскочил, и над мокрой
опушкой зазвучали первые строфы творимой на месте оды.
     Оторопело  моргая,  Хряп  узнавал  о  том,  что  яростью  он  подобен
носорогу, а силой - мамонту, что грудь его есть базальтовый  утес,  и  что
мудростью он, Хряп, превосходит буйвола, крокодила и вепря, вместе взятых.
     Племя ворвалось на опушку в тот момент, когда Миау  звенящим  голосом
объявил, что если Хряпа  ударить  каменным  топором  по  голове  -  камень
расколется, древко сломается, рука отсохнет, а ударивший умрет на месте от
изумления.
     Храп взревел и, воздев огромные кулаки, кинулся  вдогонку  за  быстро
сориентировавшимися гонителями.
     Племя пряталось в лесах несколько дней и вернулось сильно поумневшим.
Теперь, прежде чем устраивать облаву на Сына  Пантеры  в  связи  с  каждым
новым  его  произведением,  предварительно  выясняли:  а   как   к   этому
произведению относится Хряп...





                               Любовь ЛУКИНА
                               Евгений ЛУКИН

                               ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ




     Ранним осенним утром я сидел на завалинке и считал цыплят.
     - Меня не считать! - категорически заявил четырнадцатый.
     У меня отвалилась челюсть.
     - Почему? - тупо спросил я наконец.
     - А я не здешний, - пискнул он и нырнул в прозрачный предмет, который
я поначалу принял за  пустую  кефирную  бутылку.  Зеленоватая  вспышка,  и
четырнадцатый исчез.
     Меня аж ознобом обдало. Я же его чуть не зажарил, дурачка этакого!
     Теперь вот гадаю: то ли пришелец, то ли сам он эту штуку соорудил.
     От них ведь, от инкубаторских, нынче всего ожидать можно!





                               Любовь ЛУКИНА
                               Евгений ЛУКИН

                              ШЕРШЕ ЛЯ БАБУШКУ
                       (Из цикла "Петлистые времена")




     Парадокс, говорят  они,  это  когда  ты  отправляешься  в  прошлое  и
убиваешь там своего дедушку до того, как он встретился с твоей бабушкой.
     Раз не было дедушки, то, значит, не было и отца, а если не было отца,
то возникает вопрос: кто же в таком случае отправился в прошлое и убил там
своего дедушку?
     Желая внести ясность в эту запутанную научную  проблему,  я  приобрел
подержанную машину времени  и,  прихватив  тяжелую  лопату,  отправился  в
прошлое.
     И вы думаете - хоть что-нибудь изменилось?
     Бабушка, конечно, вышла замуж  за  другого,  но  что  толку,  если  в
результате у них все равно родился мой отец!
     Теперь я сижу в одиночке и думаю: за что я кокнул дедушку? За  что  я
убил лопатой этого рыжего наивного человека, вдобавок не имеющего  ко  мне
никакого отношения!
     Бабушку надо было кокнуть, бабушку!..





                               Любовь ЛУКИНА
                               Евгений ЛУКИН

                                   ЩЕЛК!




     В психиатрической клинике меня встретили как-то странно.
     - Ну наконец-то!  -  выбежал  мне  навстречу  молодой  интеллигентный
человек в белом халате. - Как бога вас ждем!
     - Зачем вызывали? - прямо спросил я.
     Он отобрал у меня чемоданчик и распахнул дверь.
     - Я вообще противник подобных методов лечения, - возбужденно  говорил
он. - Но разве нашему главврачу что-нибудь докажешь! Пошел на принцип... И
вот вам результат: третьи сутки без света.
     Из его слов я не понял ничего.
     - Что у вас, своего электрика нет? - спросил я. -  Зачем  аварийку-то
вызывать?
     - Электрик со  вчерашнего  дня  на  больничном,  -  объяснил  доктор,
отворяя передо мной очередную дверь. - А  вообще  он  подал  заявление  по
собственному желанию...
     Та-ак... В моем воображении возникла сизая похмельная физиономия.
     - Запойный, что ли?
     - Кто?
     - Электрик.
     - Что вы!..
     Из глубины коридора на нас стремительно надвигалась  группа  людей  в
белых халатах. Впереди шел главврач. Гипнотизер, наверное. Глаза выпуклые,
пронизывающие. Скажет тебе такой: "Спать!" - и  заснешь  ведь,  никуда  не
денешься.
     -  Здравствуйте,   здравствуйте,   -   зарокотал   он   еще   издали,
приветственно протягивая руки, - последняя надежда вы наша...
     Его сопровождали два огромных медбрата и женщина с ласковым лицом.
     - Что у вас случилось?
     - Невозможно, голубчик, работать, - развел руками главврач.  -  Света
нет.
     - По всему зданию?
     - Да-да, по всему зданию.
     - Понятно, - сказал я. - Где у вас тут распределительный щит?
     При этих моих  словах  люди  в  белых  халатах  как-то  разочарованно
переглянулись. Словно упал я сразу в их глазах. (Потом уже мне рассказали,
что местный электрик  тоже  первым  делом  бросился  к  распределительному
щиту.)
     - Святослав Игоревич, - робко начал  встретивший  меня  доктор.  -  А
может быть, все-таки...
     - Нет, только не это! - хрипло оборвал главврач. - Молодой человек  -
специалист. Он разберется.
     В этот  миг  стоящий  у  стены  холодильник  замурлыкал  и  затрясся.
Удивившись, я подошел  к  нему  и  открыл  дверцу.  В  морозильной  камере
вспыхнула белая лампочка.
     - В чем дело? - спросил я. - Работает же.
     - А вы свет включите, - посоветовали мне.
     Я захлопнул дверцу и щелкнул выключателем. Никакого эффекта. Тогда  я
достал из чемоданчика отвертку, влез на стул и,  свинтив  плафон,  заменил
перегоревшую лампу.
     - Всего-то делов, - сказал я. - Ну-ка включите.
     К моему удивлению, лампа не зажглась.
     В коридор  тем  временем  осторожно  стали  проникать  тихие  люди  в
пижамах.
     - Святослав Игоревич, - печально спросил один из  них,  -  а  сегодня
опять света не будет, да?
     - Будет, будет, -  нервно  сказал  главврач.  -  Вот  специалист  уже
занимается.
     Я  разобрал  выключатель  и  убедился,  что  он  исправен.  Это   уже
становилось интересным.
     Справа бесшумно подобрался человек в пижаме и, склонив голову  набок,
стал внимательно смотреть, что я делаю.
     - Все равно у вас ничего не получится, - грустно заметил он.
     - Это почему же?
     Он опасливо  покосился  на  белые  халаты  и,  подсунувшись  поближе,
прошептал:
     - А у нас главврач со Снуровым поссорился...
     - Михаил Юрьевич, - сказала ему ласковая врачиха, - не мешали бы  вы,
а? Видите, человек делом занят. Шли бы лучше поэму заканчивали...
     И вдруг я понял, почему они вызвали аварийную  и  почему  увольняется
электрик. Главврач ведь ясно сказал, что света  нет  во  всем  здании.  Ни
слова не говоря, я направился к следующему выключателю.
     Я обошел весь этаж, и везде меня ждала одна и та же картина: проводка
- исправна, лампочки - исправны,  выключатели  -  исправны,  напряжение  -
есть, света - нет.
     Вид у меня, наверное, был тот еще, потому  что  ко  мне  побежали  со
стаканом и с какими-то пилюлями. Машинально отпихивая стакан,  я  подумал,
что все в общем-то логично. Раз это сумасшедший дом, то  и  авария  должна
быть сумасшедшей. "А коли так, - сама собой продолжилась мысль, -  то  тут
нужен сумасшедший электрик. И он сейчас, кажется, будет. В моем лице".
     - Святослав Игоревич! - взмолилась ласковая врачиха. -  Да  разрешите
вы ему! Скоро темнеть начнет...
     Главврач выкатил на нее и без того выпуклые глаза.
     - Как вы не понимаете! Это же будет не  уступка,  а  самая  настоящая
капитуляция! Если мы поддадимся сегодня, то завтра Снурову уже  ничего  не
поможет...
     - Посмотрите на молодого человека! - потребовал вдруг  интеллигентный
доктор. - Посмотрите на него, Святослав Игоревич!
     Главврач посмотрел на меня и, по-моему, испугался.
     - Так вы предлагаете...
     - Позвать Снурова,  -  решительно  сказал  интеллигентный  доктор.  -
Другого выхода я не вижу.
     Тягостное молчание длилось минуты две.
     - Боюсь, что вы правы, - сокрушенно  проговорил  главврач.  Лицо  его
было очень усталым, и он совсем не походил  на  гипнотизера.  -  Елизавета
Петровна, голубушка, пригласите сюда Снурова.
     Ласковая врачиха скоро вернулась с маленьким человеком в  пижаме.  Он
вежливо поздоровался с персоналом и  направился  ко  мне.  Я  слабо  пожал
протянутую руку.
     - Петров, - сказал я. - Электрик.
     - Снуров, - сказал он. - Выключатель.
     Несомненно, передо мной стоял виновник аварии.
     - Ты что сделал с проводкой, выключатель?! - Меня трясло.
     Снуров хотел ответить, но им уже завладел Святослав Игоревич.
     - Ну вот что, голубчик, -  мирно  зарокотал  он,  поправляя  пациенту
пижамные лацканы. - В чем-то мы были не правы. Вы можете снова включать  и
выключать свет...
     - Не по инструкции? - изумился Снуров.
     - Как вам удобнее, так и включайте, - суховато  ответил  главврач  и,
массируя виски, удалился по коридору.
     - Он на меня не обиделся? - забеспокоился Снуров.
     - Что вы! - успокоили его. - Он вас любит.
     - Так, значит, можно?
     - Ну конечно!...
     Я глядел на него во все  глаза.  Снуров  одернул  пижаму,  посмущался
немного, потом старательно установил ступни в положение "пятки  -  вместе,
носки - врозь" и, держа руки по швам, запрокинул голову. Плафон  находился
как раз над ним.
     Лицо Снурова стало вдохновенным, и он отчетливо, с чувством сказал:
     - Щелк!
     Плафон вспыхнул. Человек в  пижаме  счастливо  улыбнулся  и  неспешно
направился к следующему светильнику.


Евгений Лукин. Конец
Ледникового периода


                           Пещерная хроника 004



     Не повезло племени лярвов с вождем. Ну, что суров - ладно, а вот  то,
что при нем холодать стало... Летом - снег, льды какие-то  громоздятся  на
горизонте. Выйдешь поутру из пещеры - зябко. Опять же добычи мало,  бизоны
стадами на юг уходят. Оголодало племя, осунулось, однако вслух еще роптать
не решались. Хряп - он ведь такой. Хряпнет разок -  и  нет  тебя.  Поэтому
сами охотники к вождю не пошли, а  послали  юного  Миау.  Во-первых,  слов
много знает, а во-вторых, так и  так  ему  пропадать.  Опять  отличился  -
разрисовал изнутри всю пещеру. Такую Бизонью  Мать  изобразил,  что  дрожь
берет. Вроде корова коровой, а присмотришься: морда - как у Хряпа.
     - Короче, вождь, - дерзко сказал Миау, Сын Пантеры,  приблизившись  к
горящему  посреди  пещеры  костерку.  -  С   завтрашнего   дня   объявляем
забастовку...
     Услышав незнакомое слово,  Хряп  хмыкнул  и  даже  отложил  кремневое
рубило, которым  как  раз  собирался  раскроить  череп  наглецу.  О  своем
сходстве с запечатленной в  пещере  бизоньей  коровой  вождь,  правда,  не
догадывался, поскольку изображена она была в профиль. Честно  сказать,  он
там и рисунка-то никакого не углядел - просто видел, что стенка испачкана.
     - А?.. - переспросил Хряп, грозно сводя лохматые брови.
     - Холодно, - объяснил Миау. - Бизоны уходят. Совсем скоро не  станет.
Сделай тепло, тогда и охотиться будем...
     Хряп взревел, но, пока тянулся  за  опрометчиво  отложенным  рубилом,
юный Сын Пантеры успел выскочить наружу. А на следующий день, как  и  было
обещано, ватага охотников начала первую в истории человечества забастовку.
     Вроде бы вышли на бизона, а сами взяли и попрятались  в  лесах...  На
вторые сутки подвело у племени животы. Да и у вождя тоже...  Любой  другой
на его месте давно бы уже сделал тепло, но не тот был у  Хряпа  норов.  На
горизонте по-прежнему мерцал ледник, пушил  снежок,  копытные  тянулись  к
югу. Шустрый Миау предложил было забить тайком  пару  отставших  телят,  а
вождю мяса не давать - обойдется!
     Ну тут уже самого Сына Пантеры чуть не забили.  Как  это  не  давать,
если положено?.. Тогда Миау придумал новую штуку:  не  позволять  женщинам
выкапывать коренья. А то конечно: ватага-то в лесах натощак сидит, а  Хряп
себе за обе щеки корешки уписывает. Поголодает  по-настоящему  -  глядишь,
может, и образумится... А то  -  ну  что  ж  это  такое?  Зуб  на  зуб  не
попадает...
     Понятно, что протянись эта забастовка  чуть  подольше  -  вымерло  бы
племя лярвов за  милую  душу.  Однако  уже  утром  третьего  дня  Хряп  от
бешенства утратил бдительность, и забодало его носорогом - прямо на выходе
из пещеры. Вождем племени стал Миау.
     Ну тут, разумеется,  сразу  потеплело,  льды  с  горизонта  убрались,
антилопы вернулись, бизоны... А геологи вон до сих  пор  толкуют  о  конце
ледникового периода. Чисто дети малые! А то мы не знаем, как  оно  все  на
свете делается!..



Евгений Лукин.
Приснившийся.


     Сон прояснился внезапно и, такое впечатление, что с середины. Поэтому
оставалось лишь гадать, как попали они в эту  тесную  каменную  комнату  и
почему зияет в земляном полу прямоугольная  дыра,  и  выглядывает  из  нее
темная крышка старинного сундука, а сами они (вдвоем с кем-то  незнакомым)
ползают на коленях и торопливо сгребают в яму рыхлую землю.
     Что-то они, видно, натворили  в  первой,  канувшей,  половине  сна  и
теперь заметали следы.
     Дело  продвигалось  медленно,  и   даже   забрезжила   надежда,   что
пробуждение так  и  застанет  их  за  этим  занятием,  но  тут  сон  опять
передернуло: яма вдруг оказалась засыпанной,  а  они  уже  разравнивали  и
уплотняли грунт ладонями...
     Потом оба поднялись с колен  и,  бесшумно  отступив  каждый  к  своей
стене, снабженной каменным приступочком, уселись друг напротив друга,  как
пассажиры  в  купе.  "Успели,  -  неуверенно  подумал  один.  -  Может,  и
выкрутимся..."
     Смысл происходящего был ему по-прежнему неясен, но сердце  колотилось
ликующе. От ямы не  осталось  и  следа  -  ровный,  равномерно  утоптанный
земляной пол, нигде ни бугорка, ни вмятины. Оба  сидят  с  самым  невинным
видом, руки - на коленях...  Желая  понять,  что  чувствует  сообщник,  он
всмотрелся в лицо напротив, но лицо было скрыто тенью. Вновь встревожился,
и вскоре ему стало казаться, что сообщник испуган. Значит, ничего  еще  не
кончилось, значит, что-то им еще предстоит...
     Время   шло,   и   беспокойство   сменялось   потихоньку    тоскливой
уверенностью. Вне всякого сомнения, впереди затаилось нечто  неотвратимое.
Настолько неотвратимое, что  даже  бояться  не  имело  смысла.  Оставалось
сидеть и ждать...
     И вот наконец со звуком,  похожим  на  мощный  вздох  доисторического
чудовища, весь грунт, который они так старательно сгребали и разравнивали,
взвился из ямы и  рухнул  на  потолок,  лег  опрокинутым  конусом.  Сундук
раскрылся, и со дна его поднялась и выпрямилась во  весь  рост  обнаженная
женщина...  Обнаженная?  Он  не  закричал  лишь  потому,  что   уже   ждал
чего-нибудь подобного. Женщина была без  кожи.  Голые  синеватые  мышцы  и
белые  жгуты  сухожилий.  Медленно  повернулось  сплетенное  из   муску