Скажите, какая персона - сотник!.. Ну да Бог с ними!  Главное:  дело  наше
решено положительно...
     - Дело? - непонимающе сдвигая брови, снова переспросил Афанасий.
     Ликующий Шерхебель вылез из дорогого халата и,  отмотав  с  себя  два
слоя дефицитной парчи, извлек уже знакомый  читателю  рапорт  о  том,  что
гребное устройство непременно  достигнет  пристани  Баклужино  в  такое-то
время. Дата прибытия  была  исправлена.  Чуть  ниже  располагалась  ровная
строка арабской вязи и две печати: красная и синяя.
     - "Исправленному верить. Хан Батый", - сияя, перевел Шерхебель.
     Афанасий задумчиво его разглядывал.
     - А ну-ка прищурься! - потребовал он вдруг.
     - Не буду! - разом побледнев, сказал Шерхебель.
     - Смышлен... - Афанасий одобрительно  кивнул.  -  Если  б  ты  еще  и
прищурился, я б  тебя  сейчас  по  маковку  в  землю  вбил!..  Грамотку-то
покажи-ка поближе...
     Шерхебель показал.
     - Это что ж, он сам так красиво пишет? - сурово спросил Афанасий.
     - Ой, что вы! - Шерхебель даже рукой замахал.  -  Сам  Батый  никогда
ничего не пишет - у него на это канцелярия есть. Между нами, он, по-моему,
неграмотный. В общем, все как везде...
     - А печатей-то наляпал...
     - Красная - для внутренних документов,  синяя  -  для  зарубежных,  -
пояснил Шерхебель. - Так что я уж на всякий случай обе...
     Тут снаружи раздался нестройный аккорд, и щемящий надтреснутый  голос
запел с надрывом:
     - Ах, умру я, умру... Пахаронют миня-а...
     Шерхебель  удивился.  Афанасий  пригорюнился.  Из  левого  глаза  его
выкатилась крупная богатырская слеза.
     - Входи, бедолага... - прочувствованно пробасил Афанасий.
     Вошел трясущийся Альбастров. Из-под надетой внакидку  ношеной  лисьей
шубейки, только что, видать, пожалованной с боярского, а то и  с  княжьего
плеча, глядело ветхое рубище да посвечивал из прорехи чудом не пропитый за
зиму крест.
     - Хорошие новости, товарищ Альбастров! - снова воссияв, приветствовал
певца Шерхебель.
     Электрик был настроен мрачно, долго отмахивался и  не  верил  ничему.
Наконец взял документ и обмер над ним  минуты  на  две.  Потом  поднял  от
бумаги дикие татарские глаза.
     - Афанасий! - по-разбойничьи звонко и зловеще  завопил  он.  -  А  не
погулять ли нам, Афанасий, по Волге-матушке?
     - И то... - подумав, пророкотал тот. - Засиделся я тут...
     - Отбить у татар нашу  лодку,  -  возбужденно  излагал  Шерхебель.  -
Разыскать Чертослепова...
     - И Намазова... - с недоброй улыбкой добавил электрик.



                                    2

     Отгрохотал ледоход на великой реке Итиль. Намазов - в дорогом,  почти
как у Шерхебеля, халате и в сафьяновых, шитых бисером сапожках с загнутыми
носками - прогуливался по берегу. На  голове  у  Намазова  была  роскошная
лисья шапка, которую он время от времени снимал и с уважением разглядывал.
     Его только что назначили толмачом.
     Где ж  ему  было  заметить  на  радостях,  что  под  полутораметровым
обрывчиком покачивается отбитое вчера у татар  гребное  устройство,  а  на
земле коварно развернут сыромятный арканчик электрика Альбастрова.
     Долгожданный шаг, мощный рывок - и свежеиспеченного  толмача  как  бы
сдуло с обрыва. Он лежал в гребном устройстве, изо  всех  сил  прижимая  к
груди лисью шапку.
     - Что вы делаете, товарищи! - в панике вскричал он,  мигом  припомнив
русскую речь.
     - Режем! - коротко отвечал Альбастров, доставая засапожный клинок.
     Шерхебель схватил электрика за руку.
     - Вы что, с ума сошли? Вы его зарежете, а мне опять идти  к  Батыю  и
уточнять состав экипажа?
     Электрик злобно сплюнул за борт и вернул клинок в рваное голенище.
     - Я вот смотрю... - раздумчиво пробасил вдруг Афанасий, глядя  из-под
руки вдоль берега. - Это не замдиректора нашего там на кол сажают?
     Зрение не обмануло  Афанасия.  В  полутора  перестрелах  от  гребного
устройства  на  кол  сажали  именно  Чертослепова.  Вообще-то  татары   не
практиковали подобный род казни, но, видно, чем-то их  достал  неугомонный
замдиректора.
     Самоотверженными гребками экипаж гнал лодку к месту события.
     - Иди! - процедил  Альбастров,  уставив  жало  засапожного  клинка  в
позвоночник Намазову. - И чтоб без командора не возвращался! А  сбежишь  -
под землей сыщу!
     - Внимание и повиновение! - закричал по-своему Намазов, выбираясь  на
песок.
     Татары, узнав  толмача,  многозначительно  переглянулись.  Размахивая
широкими рукавами, Намазов заторопился к ним. Шайтан его знает, что он  им
там наврал, но  только  татары  подумали-подумали  и  с  сожалением  сняли
Чертослепова с кола.
     Тем бы все и кончилось, если бы замдиректора  сам  все  не  испортил.
Очутившись на земле, он мигом  подхватил  портки  и  бегом  припустился  к
лодке. Татары уразумели, что дело нечисто, и  кинулись  вдогонку.  Намазов
добежал  благополучно,  а  Чертослепов  запутался  в  портках,  упал,  был
настигнут и вновь водворен на кол.
     - Товарищи! - страшно закричал Намазов. - Там наш начальник!
     Итээровцы выхватили клинки. Натиск их был настолько внезапен, что  им
в самом деле на какое-то время удалось  отбить  своего  командора.  Однако
татары быстро опомнились и, умело орудуя кривыми саблями, прижали экипаж к
лодке, и Чертослепов в третий раз оказался на колу.
     Бой продолжал один  Афанасий,  упоенно  гвоздивший  наседавших  татар
своей железной палицей.
     - Товарищ Филимошин! - надсаживался Шерхебель - единственный, кто  не
принял участия в атаке. -  Погодите,  что  я  вам  скажу!  Прекратите  это
побоище! Сейчас я все улажу!..
     Наконец Афанасий умаялся и, отмахиваясь, полез в лодку. Шерхебель тут
же выскочил на  берег  и  предъявил  татарам  овальную  золотую  пластину.
Испуганно охнув,  татары  попрятали  сабли  в  ножны  и  побежали  снимать
Чертослепова. В руках Шерхебеля была пайцза  -  что-то  вроде  верительной
грамоты самого Батыя.
     - Ты где ее взял, хазарин?  -  потрясенно  спросил  Альбастров  в  то
время, как татары бережно укладывали замдиректора в лодку.
     - Да прихватил на всякий случай... - небрежно  отвечал  Шерхебель.  -
Знаете, печать печатью...
     - Капитана... - еле слышно произнес Чертослепов. - Главное:  капитана
не забудьте...
     - Капитана? - удивился Шерхебель. - А при чем тут вообще капитан? Вот
у меня в руках документ, покажите мне там одного капитана!..



                                    3

     Разогнанная дружными мощными  гребками,  лодка  шла  сквозь  века.  В
зыбких  полупрозрачных  сугробах  межвременного   тумана   длинной   тенью
скользнул навстречу острогрудый челн Степана Разина. Сам Стенька стоял  на
коленях у борта и напряженно высматривал  что-то  в  зеленоватой  волжской
воде.
     -  Утопла,  кажись...  -  донесся  до  путников   его   расстроенный,
приглушенный туманом голос, и видение кануло.
     Вдоль бортов шуршали и побрякивали  льдышки  -  то  ли  шуга,  то  ли
последние обломки ледохода.
     Без  десяти  десять  лодка  вырвалась  из  тумана  как  раз  напротив
дебаркадера с надписью "Баклужино". Пристань была полна народу.  Присевший
у руля на  корточки  Чертослепов  мог  видеть,  как  по  мере  приближения
вытаращиваются глаза и отваливаются челюсти встречающих.
     Что и говорить, экипаж  выглядел  живописно!  Далече,  как  глава  на
церкви, снял шлем Афанасия, пламенела лисья шапка Намазова. Рубища и парча
просились на полотно.
     На самом краю дебаркадера,  подтянутый,  безукоризненно  выбритый,  в
неизменном своем бежевом плаще, стоял майор  Седьмых,  а  рядом  еще  один
товарищ в штатском. Пожалуй, эти двое были единственными на пристани,  для
кого внешний вид гребцов неожиданностью не явился.
     До дебаркадера оставались считанные метры, когда,  рискуя  опрокинуть
лодку, вскочил Шерхебель.
     - Товарищ майор! - закричал он. - Я имею сделать заявление!
     Путаясь в полах дорогого восточного халата, он первым вскарабкался на
пристань.
     - Товарищ майор! - так, чтобы слышали все встречающие, обратился  он.
- Во время заезда  мне  в  руки  попала  ценная  коллекция  золотых  вещей
тринадцатого века. Я хотел бы в вашем присутствии сдать их государству.
     С  каждым  его  словом  физиономия  второго   товарища   в   штатском
вытягивалась все сильнее и сильнее.
     Майор Седьмых улыбнулся и ободряюще потрепал Шерхебеля по  роскошному
парчовому плечу. Затем - уже без улыбки  -  снова  повернулся  к  гребному
устройству.
     - Гражданин Намазов?..



                                  ЭПИЛОГ

     Машинистку уволили.
     Над Намазовым хотели устроить показательный  процесс,  но  ничего  не
вышло - истек срок давности преступления.
     Электрик Альбастров до сих пор лечится от алкоголизма.
     Что же касается Шерхебеля,  то,  блистательно  обведя  вокруг  пальца
представителя  таможни  (ибо  незнакомец   на   дебаркадере   был   именно
представителем таможни), он получил причитающиеся ему по  закону  двадцать
пять процентов с найденного клада и открыл кооператив.
     Замдиректора по быту Чертослепов ушел на пенсию  по  инвалидности.  А
недавно реставраторы в Эрмитаже расчистили уникальную  икону  тринадцатого
века,  названную  пока  условно  "Неизвестный   мученик   с   житием".   В
квадратиках, располагающихся по периметру  иконы,  изображены  моменты  из
биографии  неизвестного  мученика.  В  первом  квадратике  его  сжигают  в
каком-то челноке, далее он показан связанным  среди  сугробов.  Далее  его
бичуют сначала татары, потом -  судя  по  одежде  -  русские  язычники.  В
квадратике номер семнадцать его пытается удавить арканом  некий  разбойник
весьма неопределенной национальности. Последние  три  картинки  совершенно
одинаковы:  они  изображают  неизвестного  мученика  посаженным  на   кол.
Озадаченные  реставраторы  выдвинули  довольно  остроумную  гипотезу,  что
иконописец, неправильно рассчитав  количество  квадратиков,  был  вынужден
трижды повторить последний сюжет. И  везде  над  головой  мученика  витает
некий ангел с огненным мечом и крыльями бежевого  цвета.  На  самой  иконе
мученик представлен в виде изможденного человека в лохмотьях,  с  лысеющей
головой и редкой рыжеватой растительностью на остреньком подбородке.
     А Афанасия Филимошина вскоре после мероприятия вызвали в военкомат  и
вручили там неслыханную медаль "За  оборону  Рязани",  что,  кстати,  было
отражено в местной прессе под заголовком "Награда нашла героя".
     И это отрадно, товарищи!





                              Любовь ЛУКИНА
                              Евгений ЛУКИН

                           РАЗРЕШИТЕ ДОЛОЖИТЬ!

                            Солдатская сказка



                                              О воин, службою живущий!
                                              Читай Устав на сон грядущий.
                                              И утром, ото сна восстав,
                                              Читай усиленно Устав.



                                    1

     - Рядовой Пиньков!
     - Я!
     - Выйти из строя! - скомандовал старшина, с  удовольствием  глядя  на
орла Пинькова.
     Рядовой Пиньков любил выполнять эту команду. Не было тут  ему  равных
во всем полку. Дух захватывало, когда вбив со  звоном  в  асфальтированный
плац два строевых шага, совершал он поворот через левое плечо.
     Но, видно, вправду говорят, товарищ старший лейтенант, что все  имеет
свой предел - даже четкость исполнения команды.  А  Пиньков  в  этот  раз,
можно сказать, самого себя превзошел. Уж с такой он ее точностью, с  такой
он ее лихостью... Пространство не выдержало,  товарищ  старший  лейтенант.
Вбил рядовой Пиньков в асфальт два строевых шага, повернулся  через  левое
плечо - и исчез.
     То есть не то чтобы совсем исчез... Он, как бы это выразиться,  и  не
исчезал вовсе. В смысле - исчез, но тут  же  возник  по  новой.  Причем  в
совершенно неуставном виде, чего с ним отродясь не  бывало.  Стойка  -  не
поймешь какая, на сапогах почему-то краска зеленая, челюсть отвалена -  аж
по третью пуговицу. И что самое загадочное - небритая челюсть-то!..
     Виноват, товарищ старший лейтенант, самоволкой это считаться никак не
может. Какая ж самоволка, если рядовой Пиньков  ни  секунды  на  плацу  не
отсутствовал! Другой вопрос: где это он присутствовал столько времени, что
щетиной успел обрасти?
     Разрешите продолжать?
     Значит, так...
     Повернулся рядовой Пиньков лицом к  строю,  душу,  можно  сказать,  в
поворот вложил, глядь! - а строя-то и нет! И плаца нет. Стоит  он  на  дне
ущелья посреди какой-то поляны, а поляна, что характерно, квадратная...
     Никак нет, по науке это как раз вполне допустимо. Есть  даже  мнение,
товарищ старший лейтенант, что  в  одном  и  том  же  объеме  пространства
понапихано миров - до чертовой  матери!..  Почему  не  сталкиваются?  Н-ну
образно говоря... в ногу идут, товарищ  старший  лейтенант,  потому  и  не
сталкиваются...
     Остолбенел  рядовой  Пиньков  по  стойке  "смирно".   Молодцеватости,
правда, не утратил, но что остолбенел - то остолбенел.  Однако  нашелся  -
скомандовал сам себе шепотом: "Вольно! Разойдись!" - и стал осматриваться.
     Местность незнакомая, гористая и какая-то  вроде  сказочная...  Никак
нет, в прямом смысле. Взять хоть поляну эту  квадратную:  четыре  угла,  в
каждом углу - по дереву. Что на трех дальних растет - не разобрать,  а  на
том,  что  поближе,  разрешите  доложить,  банки  с  тушенкой   дозревают.
Пятисотграммовые, без этикеток...
     Так точно, на мясокомбинате... Но это у нас. А  там  -  вот  так,  на
деревьях. Растительным путем... Вот и  я  говорю,  непредставимо,  товарищ
старший лейтенант...
     Смотрит Пиньков: за стволом шевеление какое-то. Сменил позицию, а там
- волк не волк, крокодил не  крокодил...  Короче,  пупырчатый  такой...  И
землю роет. Воровато и быстро-быстро. Передними лапами. А на травке  стоят
рядком четыре банки с тушенкой.  И,  надо  полагать,  свежесорванные  -  в
смазке еще...
     Изготовился рядовой Пиньков для стрельбы стоя и двинулся к дереву.  А
тот - роет. То ли нюх потерял, то ли  просто  не  ждет  опасности  с  этой
стороны. Потом поднял морду, а Пиньков уже - в трех шагах.
     Как пупырчатый присядет, как подскочит! Вскинулся и обмер - ну  чисто
собачка в цирке на задних лапках. Стоит и в ужасе  ест  Пинькова  глазами.
Глаза - маленькие, желтые, нечестные...
     - Вольно! - враз  все  смекнув,  говорит  рядовой  Пиньков  и  вешает
автомат в положение "на плечо". - Кто командир?
     Даже договорить  не  успел.  Хотите  верьте,  хотите  нет,  а  только
пупырчатый делает поворот кругом на два  счета,  да  так  ловко,  что  все
четыре банки летят в яму, а сам - опрометью куда-то, аж гравий из-под  лап
веером...
     Откуда гравий? Да, действительно... Поляна  же...  А!  Так  там  еще,
товарищ старший лейтенант, дорожки были гравийные от дерева к дереву! Ну а
на  самих-то  полянках,  понятно,   трава.   Причем   с   большим   вкусом
подстриженная: коротко, но не под ноль.
     Ну вот...
     Наклонился Пиньков над рытвиной - даже номер на них какой-то  изнутри
выдавлен. Разница в чем - у каждой по ободку вроде бы брачок фабричный.  А
на самом деле - след от черенка.
     Обошел Пиньков дерево, смотрит: а  листочки-то  кое-где  к  веткам  -
пришиты. Для единообразия, стало быть. Кто-то, значит, распорядился. А  то
на одной ветке листьев мало, на другой - много... Непорядок.
     "Однако,  -  ужасается  вдруг  Пиньков,  -  мне  ж  сейчас  в  караул
заступать!.."
     И тут, слышит, за спиной у него как бы  смерчик  теплый  с  фырчанием
крутнулся. Оборачивается, а там пупырчатый начальство  привел.  Начальство
такое: дед... Да нет! Дед - в смысле старенький уже, пожилой! Хотя крепкий
еще, с выправкой... На отставника похож... А с дедовщиной мы боремся,  это
вы верно сказали, товарищ старший лейтенант!..
     - Осмелюсь доложить, - рапортует. - Премного вашим внезапным явлением
довольны!
     И тоже, видать, кривит душой - доволен он! Оробел вконец, не  поймет,
то ли это рядовой Пиньков перед ним, то ли ангел  небесный  откуда-то  там
слетел...
     Никак нет, никакое не преувеличение. Вы рядового Пинькова  по  стойке
"смирно" видели? Незабываемое зрелище, товарищ старший лейтенант! Стоит по
струнке, глазом не  смигнет,  оружие  за  плечиком  сияет  в  исправности,
подворотничок  -  слепит,  надраенность  бляхи  проверять   -   только   с
закопченным стеклышком. А уж  сапог  у  Пинькова...  Да  какой  прикажете,
товарищ старший лейтенант. Хоть левый, хоть правый...  Кирза  ведь,  а  до
какого совершенства доведена! Глянешь с носка  -  честное  слово,  оторопь
берет: этакая,  знаете,  бездонная  чернота  с  легким,  понимаете,  таким
млечным мерцанием... Галактика, а не сапог, товарищ старший лейтенант!
     - Рядовой Пиньков! - представляется рядовой Пиньков по всей форме.  А
сам ненароком возьми да и скоси глаз в  сторону  ямы.  Ну,  дед,  понятно,
всполошился, тоже туда глаз метнул.  А  там  пупырчатый  на  задних  лапах
елозит - не знает, от кого теперь банки  заслонять:  от  Пинькова  или  от
дедка от этого.
     - А ну-ка, любезный,  -  подрагивающим  голосом  командует  дедок,  -
подвинься-ка в сторонку...
     Пупырчатый туда-сюда, уши прижал, лоб наморщил,  но  видит,  податься
некуда, - отшагнул.
     Смотрит дед: банки. Оглянулся быстро на Пинькова -  и  с  перепугу  в
крик.
     - Шкуру спущу! - кричит. - Смерти моей хочешь?  Перед  кем  опозорил!
Пятно на всю округу!..
     Откуда ни возьмись - еще четверо пупырчатых.  Точь-в-точь  такие  же,
никакой разницы - тоже, небось, банки тайком прикапывали, и не  раз.  Сели
вокруг первого, готовность номер один: пасти раззявлены, глазенки горят. И
смотрят в предвкушении на деда - приказа ждут.
     И еще гномики  какие-то...  Как  выглядят?  Н-ну,  как  вам  сказать,
товарищ старший лейтенант...  Гномики  и  гномики  -  пугливые,  суетятся.
Похватали банки и полезли с ними на дерево - на место прикреплять.
     - Взять! - визжит дед.
     Как четверо  пупырчатых  на  первого  кинутся!  Шум,  грызня,  клочья
летят... А дед берет культурно Пинькова под локоток и уводит в сторонку от
этого неприятного зрелища. А сам лебезит, лебезит, в глаза заглядывает.
     - Нет, но каков подлец! - убивается. - Ведь отродясь не  бывало...  В
первый раз... Как нарочно...
     - Разорвут ведь, - говорит Пиньков, останавливаясь.
     - У меня так! - кровожадно подтверждает  дед,  от  усердия  выкатывая
глаза. - Чуть что - в клочья!.. Вы уж, когда докладать будете... об  этом,
с банками, не поминайте, сделайте милость...
     И уводит Пинькова  все  дальше,  в  глубь  оврага...  Горы?  Виноват,
товарищ старший лейтенант, какие горы? Ах, горы... Разрешите  доложить,  с
горами у Пинькова промашка вышла. Не горы это были, а самый что ни на есть
овраг. Просто Пиньков его поначалу за ущелье принял...
     Да и немудрено. Ведь что есть овраг, товарищ старший  лейтенант?  Тот
же горный хребет, только наоборот.
     - Ты погоди, дед, - говорит Пиньков. - Ты  кто  будешь-то?  Звание  у
тебя какое?
     Дед немедля забегает вперед, руки по швам, глаза выкачены.
     - Колдун! - рапортует.
     "Эх, мать!" - думает Пиньков.
     И пока он так думает, выходят они из овражного отростка в центральный
овраг. Ну вроде как на проспект  из  переулка.  Внизу  речка  по  камушкам
играет - чистенькая, прозрачная. И травяные квадраты  -  вверх  по  склону
ступеньками.
     - Изволите видеть, - перехваченным горлом сипит колдун,  -  вверенная
мне территория содержится в полной исправности!..
     И точно, товарищ старший лейтенант. Порожки-склончики от ступеньки  к
ступеньке дерном выложены. На деревьях банки качаются в  изобилии.  И  под
каждым деревом пупырчатый на задних лапах.
     "Э! - спохватывается Пиньков. - Да ве