ать на неповоротливых  салажат  в  байданах.  "Старики"
спокойно, не торопясь орудовали саперными лопатками.  И  все  это  был  я.
Причем даже не весь, а только крохотная часть меня - каких-нибудь  человек
сорок. А там, за тем холмом, на равнине, развертывалась, строилась  и  шла
колоннами основная масса - сотни и тысячи...
     Рвы были вырыты, частоколы вбиты. На бугре выставили  наблюдателя,  в
рощице - двоих, Потом достали свертки и принялись полдничать. Я,  понятно,
ничего с собой захватить не догадался, но мне тут же накидали  бутербродов
- больше, чем я мог съесть.
     - Здесь еще спокойно... - вполголоса говорил один салага  другому.  -
Окопался - и сиди. А вот в первой баталии пахота...
     - В первой - да... - соглашался со вздохом второй.  -  Я  на  прошлой
неделе три раза подряд туда попадал. Набегался - ноги  отламываются.  Сдал
кладовщику байдану, шлем, выхожу на улицу, чувствую - шатает... Ну, думаю,
если и завтра опять в первую! Нет, повезло: на переправу попал...
     - Ну, там вообще лафа...
     - Никак спит? - тихо, с любопытством спросил кто-то из "стариков".
     Все замолчали и повернулись к воину, который действительное  задремал
с бутербродом в руке.
     - Во дает! Ну-ка тюкни его легонько по ерихонке...
     Один из бородачей,  не  вставая,  подобрал  свое  огромное  копье  и,
дотянувшись до спящего, легонько тюкнул его по навершию шлема тупым концом
древка.  Тот,  вздрогнув,  проснулся  и  первым  делом  уронил  бутерброд.
Остальные засмеялись.
     - Солдат спит, а служба идет, - тут же съехидничал хриплый. Голос он,
однако, при этом приглушил.
     - Виноват, братцы... -  Проснувшийся  протер  глаза  и  со  смущенной
улыбкой оглядел остальных. -  Тут,  понимаете,  какое  дело...  Женился  я
вчера...
     Сидящий рядом воин вскочил с лязгом.
     - Согласилась? - ахнул он.
     - Ага... - подтвердил проснувшийся. Лицо его  выражало  блаженство  и
ничего кроме блаженства.
     Вскочивший набрал полную грудь воздуха, словно хотел завопить во  всю
глотку "ура!", но одумался, вздохнул и сел. Лица у этих двух сияли  теперь
совершенно одинаково. Зато хриплый был сильно озадачен.
     - Погоди, а на ком?
     - Да ты ее еще не знаешь...
     Бородачи наблюдали за происходящим со  снисходительными  улыбками.  А
вот на лицах "молодых" читалось явное неодобрение.
     - Додумался! - пробормотал один из них.  -  Военное  время,  а  он  -
жениться!.. Дурачок какой-то...
     На беду слова его были услышаны.
     - Голосок  прорезался?  -  зловещим  шепотом  спросил,  оборачиваясь,
сильно небритый "старик". - Зубки прорезались?  Это  кто  там  на  "дедов"
хвост поднимает? А ну встать! Первый, второй, третий год службы! Встать, я
сказал! Вы у меня сейчас траншею будете рыть - от рощи и до отбоя!
     "Молодые" поднялись,  оробело  бренча  железом.  Небритый  подошел  к
новобрачному и положил руку в кольчужной рукавице на его стальное плечо.
     - А тебе я, друг, так скажу, - задушевно проговорил он. - Хорошую  ты
себе жену выбрал. Кроме шуток.
     Сидящий в сторонке командир отряда скептически поглядел  за  него  и,
вздохнув, отвернулся.


     К часу дня подошла разведка противника.
     Человек двадцать конных в  голых  "яко  вода  солнцу  светло  сияющу"
доспехах подъехали к выкопанному нами рву. Я и  еще  несколько  салажат  в
байданах, как наиболее уязвимая часть нашего  воинства,  были  отведены  в
заранее подготовленное укрытие и  теперь  с  жадным  любопытством  следили
поверх бруствера за развитием событий.
     Постарел авантюрист, осунулся. Я имею в виду того, что командовал  их
отрядом. Ударив саврасую лошадь длинными шпорами, он выехал вперед и долго
смотрел на заостренные колья, вбитые в дно рва.
     - Пес! - бросил он наконец с отвращением. - Успел-таки...
     Он поднял глаза. Перед ним с того  края  рва  грозно  топорщился  так
называемый "еж". "Молодые" подтянулись, посуровели, руки их  были  тверды,
лезвия алебард - неподвижны.
     - А почему у него лошадь саврасая? -  шепотом  спросил  я  одного  из
салажат. - Была же белая...
     Действительно, лошади под противником были и той, и другой масти.
     - Белая  во  время  атаки  шею  свернула,  -  также  шепотом  пояснил
салажонок. - Да ты сам сегодня увидишь - покажут...
     - Предлагаю пропустить нас по-хорошему! -  раздался  сорванный  голос
старшего всадника. - Имейте в виду: сейчас сюда подойдет еще один отряд  -
в пятьдесят клинков...
     - Да хоть в сто... - довольно-таки равнодушно отозвался с этого  края
рва наш командир.
     Мой противник оскалился по-волчьи.
     - Ты вынуждаешь меня на крайние меры, - проскрежетал он.  -  Я  вижу,
придется мне завтра прихватить сюда...
     - Пулемет, что ли?
     - А хоть бы и пулемет!
     - Прихвати-прихвати... - невозмутимо отозвался командир. - А я базуку
приволоку - совсем смешно будет...
     - А я... - начал противник и, помрачнев, умолк.
     - Сеточку, - издевательски подсказал командир. - Сеточку  не  забудь.
Такую, знаешь, капроновую...
     Тот яростно крутнулся на своем саврасом.
     - Червь! - выкрикнул он. - Татарский прихвостень! Там, - он  выбросил
закованную в сталь руку с шелепугой подорожной куда-то  вправо,  -  терпит
поражение князь Мстислав Удатный! А ты? Ты, русский человек, вместо  того,
чтобы ударить поганым в тыл... Сколько они тебе заплатили?..
     - За прихвостня - ответишь, - процедил командир.
     Тяжелый наконечник семиметрового копья плавал в каких-нибудь полутора
метрах от шлема всадника, нацеливаясь точно промеж глаз.
     - Куда, нехристь?! - Это уже относилось к противнику из "молодых", не
сумевшему сдержать  белую  лошадь  и  выехавшему  прямо  на  край  рва.  В
остервенении старший всадник хлестнул виновного  шелепугой.  Тот  взвыл  и
скорчился в седле - рогульчатое ядро пришлось по ребрам.
     - А мы еще жалуемся... - уныло проговорил один из наших салажат. -  У
нас "деды" хоть орут, да не дерутся...
     Я же с удовлетворением отметил,  что  "еж"  из  копий  и  алебард  не
дрогнул ни разу. Воины по эту сторону рва стояли, нахмурясь и зорко  следя
за конными. Что-что, а дисциплина у меня всегда была на высоте...
     Потом подошел обещанный противником отряд. Пятьдесят не пятьдесят, но
клинков сорок в ним точно было. На той стороне началась  давка  и  ругань.
Всадники подъезжали группами, смотрели с содроганием на заостренные  колья
и снова принимались браниться. Наконец вся эта масса попятилась и на рысях
двинулась прочь, оставив после себя перепаханную, изрытую копытами землю.
     - Вроде отвоевали на сегодня, - сказал командир.
     Возле  рва  оставили  охранение  и  разрешили  салажатам  вылезти  из
укрытия.
     - Ну что он там? - нетерпеливо крикнул новобрачный,  чуть  запрокинув
голову.
     - Уходит, - ответил ему наш наблюдатель с холма.
     - Все правильно, - заметил командир.  -  Убедился,  что  все  лазейки
перекрыты, и теперь концентрирует силы на равнине. Напролом попрет...


     Наблюдателей на бугре сменяли часто. И не потому, что служба эта была
трудной, - просто каждому хотелось взглянуть, что делается на равнине.
     - Вторая баталия пошла, - сообщил только  что  спустившийся  с  холма
бородач. - Пусть новичок посмотрит. Ему полезно...
     - Можно, - согласился командир. - Пошли, новичок...
     Мы поднялись на бугор. Открывшаяся передо мной равнина  была  покрыта
свежей, еще не выгоревшей травой. И по этому зеленому полю  далеко  внизу,
грозно ощетинясь копьями, взблескивая панцирями и алебардами,  страшный  в
своей правильности, медленно  полз  огромный  прямоугольник  -  человек  в
тысячу, не меньше.
     - Эх, мать! - восхищенно сказал наблюдатель. - Красиво идут!
     - Да я думаю, - отозвался командир. - Там же "старики" в основном! За
десять лет и ты строем ходить научишься...
     - Так что служи, служи, - не преминул добавить поднявшийся  вместе  с
нами хриплый. - Тебе еще - как медному котелку.
     - А вон и первая баталия строится, - сказал наблюдатель.
     В отдалении  муравьиные  людские  потоки  струились  из-за  бугров  и
пригорков,   смешиваясь   на   равнине   в   единую   массу,    постепенно
преобразующуюся во второй такой же прямоугольник.
     - Да что ж  они  так  вошкаются  сегодня?  -  с  тревогой  проговорил
хриплый. - Не успеют же!..
     - Успеют, - сказал командир.
     Он перевернул ладанку и взглянул на циферблат.
     - Ну, минут через десять начнется...
     И минут через десять - началось! Конница выплеснулась из-за  пологого
холма,  ослепив  сверкающими  на  солнце  доспехами.  И   она   продолжала
изливаться, и казалось, ей не будет конца. Никогда бы не подумал, что  это
так много - семь тысяч человек! И вся эта  масса  разворачивалась  во  всю
ширь равнины и с топотом, с  визгом,  с  лязгом  уже  летела  на  замершие
неподвижно баталии.
     Я зажмурился. Ничто не могло остановить этот поток сверкающего и  как
бы расплавленного металла.
     - Что? Сдали нервишки? - злорадно  осведомился  командир,  обращаясь,
как вскоре выяснилось, не ко мне, но к противнику на равнине. -  Это  тебе
не сеточки капроновые бросать...
     Я открыл глаза. Ситуация внизу изменилась. Баталии по-прежнему стояли
неподвижно, а вот первые ряды конницы  уже  смешались.  Всадники  пытались
отвернуть,  замедлить  разбег,  а  сзади  налетали  все  новые  и   новые,
начиналась грандиозная свалка.
     - Смотри, смотри! - Хриплый в азарте двинул  меня  в  ребра  стальным
локтем. - Туда смотри! Сейчас белая шею свернет!
     Упало сразу несколько лошадей, и одна из них так и  осталась  лежать.
Чудом уцелевший всадник прыгал рядом на одной ножке - другая была схвачена
стременем.
     - Все, - с сожалением сказал хриплый. - Конец лошадке.
     - А где он взял саврасую?
     - С племзавода увел, гад! - Хриплый сплюнул. - Предупреждали ведь их:
усильте охрану, обязательно будет попытка увода... Нет, прошляпили!
     - Ну вроде дело к концу идет, -  удовлетворенно  объявил  командир  и
повернулся к отдыхающему внизу отряду. - Кончай  перекур,  орлы!  Все,  по
возможности, привести в прежнее состояние. Ров  -  засыпать,  частоколы  -
убрать. Найду хоть один окурок - заставлю похоронить. С почестями.


     В пыльных доспехах, держа шлем и алебарду  на  коленях,  я  сидел  на
стуле посреди кабинета и смотрел в скорбные глаза шефа.
     - Ты не передумал, сынок? - участливо спросил он.
     - Нет, - ответил я со всей твердостью. - Не передумал.
     - Понимаешь, какое дело... - в затруднении  проговорил  шеф.  -  Я-то
предполагал раскидать эти семь тысяч дней на нескольких сотрудников - хотя
бы по тысяче на каждого... Но ты войди в  мое  положение:  вчера  какой-то
босяк прорвался в XI век и подбросил  в  Гнездовский  курган  керамический
обломок твердотопливного  ускорителя,  да  еще  и  с  надписью  "горючее".
Теперь, видимо, будет доказывать освоение  космоса  древними  русичами.  А
сегодня - и того хлеще! Целую банду нащупали!  Собираются,  представляешь,
высадить  славянский  десант  в  Древней  Греции.  Ну  там  Гомера  Баяном
подменить и вообще... Давно у нас такой заварки не было.
     - Да не нужно мне никакой помощи! - сказал я.  -  Людей  у  меня  там
хватает...
     Впервые я смотрел на своего шефа как бы свысока,  что  ли...  Ну  вот
сидит он за столом - умный ведь мужик, но один. Совсем  один.  И  что  он,
один, может?.. Я зажмурился на секунду и снова увидел ощетиненный копьями,
страшный в своей правильности огромный квадрат, ползущий по зеленому полю.
Воистину, это был я...
     - Да боюсь, тяжело тебе придется... - озабоченно сказал  шеф.  -  Сам
ведь говоришь: дедовщина там у вас...
     - Да какая там дедовщина! - весело возразил я. - Вот у него дедовщина
так дедовщина! - Тут я не  выдержал  и  радостно  засмеялся.  -  Сам  себя
шелепугой лупит!..





                              Любовь ЛУКИНА
                              Евгений ЛУКИН

                           СИЛА ДЕЙСТВИЯ РАВНА...




     - А ну попробуй обзови меня еще раз козой!  -  потребовала  с  порога
Ираида. - Обзови, ну!
     Степан внимательно посмотрел на нее и отложил газету.
     Встал. Обогнув жену, вышел в  коридор  -  проверить,  не  привела  ли
свидетелей. В коридоре было пусто, и Степан тем же  маршрутом  вернулся  к
дивану. Лег. Отгородился газетой.
     - Коза и есть!..
     Газета разорвалась сверху вниз на две половинки.
     Степан отложил обрывки и снова встал. Ираида не попятилась.
     - Выбрали, что ль, куда? - хмуро спросил Степан.
     - А-а! - торжествующе сказала Ираида. -  Испугался?  Вот  запульну  в
Каракумы - узнаешь тогда козу!
     - Куда хоть выбрали-то? - еще мрачнее спросил он.
     - А никуда! - с вызовом бросила  Ираида  и  села,  держа  позвоночник
параллельно спинке стула. Глаза - надменные. - Телекинетик я!
     - Килети... - попытался повторить за ней Степан и не смог.
     - На весь город - четыре телекинетика! - в упоении объявила Ираида. -
А я из них - самая способная! К нам сегодня на  работу  ученые  приходили:
всех проверяли, даже уборщицу! Ни у кого больше не получается -  только  у
меня! С обеда в лабораторию забрали, упражнения показали... развивающие...
Вы, говорят, можете оперировать десятками килограммов... Как  раз  хватит,
чтоб тебя приподнять да опустить!
     - Это как? - начиная тревожиться, спросил Степан.
     - А так! - И Ираида, раздув ноздри, страстно  уставилась  на  лежащую
посреди стола вскрытую пачку "Родопи". Пачка  шевельнулась.  Из  нее  сама
собой  выползла  сигарета,  вспорхнула  и   направилась   по   воздуху   к
остолбеневшему Степану.  Он  машинально  открыл  рот,  но  сигарета  ловко
сманеврировала и вставилась ему фильтром в ноздрю.
     - Вот так! - ликующе повторила Ираида.
     Степан закрыл рот, вынул из носа сигарету и швырнул об пол. Двинулся,
набычась, к  жене,  но  был  остановлен  мыслью  о  десятках  килограммов,
которыми она теперь может оперировать...


     В  лаборатории  Степану  не  понравилось  -  там,   например,   стоял
бильярдный стол, на котором тускло блестел один-единственный шар.  Еще  на
столе лежала стопка машинописных листов,  а  над  ними  склонялась  чья-то
лысина - вся в синяках, как от медицинских банок.
     - Так это вы тут людей фокусам учите? - спросил Степан.
     - Минутку... - отозвался лысый и, отчеркнув ногтем  строчку,  вскинул
голову.
     -  Вы  глубоко  ошибаетесь,  -  важно  проговорил  он,  выходя  из-за
бильярда. - Телекинез - это отнюдь не фокусы.  Это,  выражаясь  популярно,
способность перемещать предметы, не прикасаясь к ним.
     - Знаю, - сказал Степан. - Видел. Тут у вас сегодня  жена  моя  была,
Ираида...
     Лысый так и подскочил.
     - Вы - Щекатуров? Степан... э-э-э...
     - Тимофеевич, - сказал Степан. - Я насчет Ираиды...
     - Вы теперь, Степан Тимофеевич, берегите  свою  жену!  -  с  чувством
перебил его лысый и схватил за руки. - Феномен она у вас! Вы не  поверите:
вот этот самый бильярдный шар - покатила с первой попытки! И это что!  Она
его еще потом приподняла!..
     - И опустила? - мрачно  осведомился  Степан,  косясь  на  испятнанную
синяками лысину.
     - Что? Ну разумеется!.. А вы, простите, где работаете?
     Степан сказал.
     - А-а... - понимающе покивал лысый. - До вашего предприятия мы еще не
добрались. Но раз уж вы сами пришли, давайте я вас проверю.  Чем  черт  не
шутит - вдруг и у вас тоже способности к телекинезу!
     - А что же! - оживился Степан. - Можно.
     Проверка заняла минут десять. Никаких  способностей  к  телекинезу  у
Степана не обнаружилось.
     - Как и следовало ожидать, - ничуть не расстроившись, объявил  лысый.
- Телекинез, Степан Тимофеевич, величайшая редкость!
     - Слушай, доктор, - озабоченно сказал Степан, - а выключить ее теперь
никак нельзя?
     - Кого?
     - Ираиду.
     Лысый опешил.
     - Что вы имеете в виду?
     - Ну, я  не  знаю,  по  голове  ее,  что  ли,  стукнуть...  Несильно,
конечно... Может, пройдет, а?
     - Вы с ума сошли! -  отступая,  пролепетал  лысый.  И  так,  бедняга,
побледнел, что синяки на темени черными стали.


     - Сходи за картошкой, - сказала Ираида.
     Степан поднял на нее отяжелевший взгляд.
     - Сдурела? - с угрозой осведомился он.
     - Я тебе сейчас покажу "сдурела"!  -  закричала  она.  -  Ты  у  меня
поговоришь! А ну вставай! Разлегся! Тюлень!
     - А ты... - начал было он по привычке.
     - Кто? - немедленно ухватилась Ираида. - Кто я?  Говори,  раз  начал!
Кто?
     В гневе она скосила глаза в сторону серванта. Сервант  накренился  и,
истерически  задребезжав  посудой,  тяжело  оторвался  от  пола.   Степан,
бледнея, смотрел. Потом - по  стеночке,  по  стеночке  -  выбрался  из-под
нависшего над ним деревянно-оловянно-стеклянного чудовища  и,  выскочив  в
кухню, сорвал с гвоздя авоську...
     - ...у-у, к-коза! - затравленно проклокотал он, стремительно шагая  в
сторону овощного магазина.


     - Знаешь, ты, доктор, кто? - уперев тяжкие кулаки в бильярдный  стол,
сказал Степан. - Ты преступник! Ты семьи рушишь.
     Лысый всполошился.
     - Что случилось, Степан Тимофеевич?
     На голове его среди изрядно пожелтевших синяков красовались несколько
свежих - видимо, сегодняшние.
     - Вот  ты  по  городу  ходишь!  -  возвысил  голос  Степан.  -  Людей
проверяешь!.. Не так ты их  проверяешь.  Ты  их,  прежде  чем  телетехнезу
своему учить, - узнай! Мало ли кто  к  чему  способный!..  Ты  вон  Ираиду
научил, а она теперь чуть что -  мебель  в  воздух  подымает!  В  Каракумы
запульнуть грозится - это как?
     - В Каракумы? - ужаснулся лысый.
     Сердце у Степана екнуло.
     - А что... может?
     Приоткрыв рот, лысый смотрел на него круглыми испуганными глазами.
     - Да почему же именно в Каракумы,  Степан  Тимофеевич?  -  потрясение
выдохнул он.
     - Не знаю, - глухо сказал Степан. - Ее спроси.
     Лысый тихонько застонал.
     - Да что же вы делаете! - чуть не  плача,  проговорил  он.  -  Степан
Тимофеевич, милый! Да купите вы Ираиде Петровне цветы, в кино сводите -  и
не будет она больше... про Каракумы!.. Учили же в школе,  должны  помнить:
сила действия всегда равна силе противодействия. Вы к  ней  по-хорошему  -
она к вам по-хорошему. Это же универсальный закон!  Даже  в  телекинезе...
Вот видите эти два кресла на колесиках? Вчера мы посадили в  одно  из  них
Ираиду Петровну, а другое загрузили балластом. И представьте, когда Ираида
Петровна начала мысленно отталкивать  балласт,  оба  кресла  покатились  в
разные стороны! Вы понимаете? Даже здесь!..
     - И тяжелый балласт? - тревожно спросил Степан.
     - Что? Ах, балласт... Да нет,  на  этот  раз  -  пустяки,  не  больше
центнера.
     - Так... - Степан помолчал, вздохнул и направился к двери.  С  порога
обернулся.
     - Слушай, доктор, - прямо спросил он.  -  Почему  у  тебя  синяки  на
тыковке? Жена бьет?
     - Что вы! - смутился лысый. - Это  от  присосок.  Понимаете,  датчики
прикрепляются присосками, ну и...
     - А-а... - Степан покивал. - Я думал - жена...


     Купить букет - полдела, с ним еще надо уметь  обращаться.  Степан  не
умел. То есть умел когда-то, но разучился. Так и не вспомнив, как положено
нести эту штуку - цветами вверх или цветами вниз, он воровато сунул ее под
мышку и - дворами, дворами - заторопился к дому.


     Ираида сидела перед зеркалом и наводила зеленую тень на  левое  веко.
Правое уже зеленело вовсю. Давненько не  заставал  Степан  жену  за  таким
занятием.
     - Ирочка...
     Она изумленно оглянулась на голос и вдруг вскочила. Муж подбирался  к
ней с кривой неискренней улыбкой, ДЕРЖА ЗА СПИНОЙ КАКОЙ-ТО ПРЕДМЕТ.
     - Не подходи! - взвизгнула она, и Степан остановился, недоумевая.
     Но тут, к несчастью, Ираида Петровна  вспомнила,  что  она  как-никак
первый телекинетик города. Степана резко приподняло и весьма чувствительно