но поднимался вновь,  день
затягивался серо-бурой пеленой. Когда порывы утреннего ветра стихали, Джарри
и  Санза  могли наблюдать через свое любимое восточное окно (единственное на
третьем этаже) за Мертвой Землей, где один утес  был  похож  на  непокорного
нормотипа,  махавшего  им  рукой, могли валяться на зеленой кушетке, которую
подняли с первого этажа, или заниматься  любовью  под  звуки  разгоняющегося
ветра, или Санза напевала, а Джарри писал в журнале или перечитывал записи в
нем  -  столетиями  копившиеся  каракули  друзей и незнакомцев - и часто они
мурлыкали, но никогда не улыбались, потому что не знали, как это делается.
     Однажды утром, посмотрев в  окно,  они  увидели  двуногое  создание  из
вымазанного  йодом  леса,  бредущее через пустыню. Оно несколько раз падало,
поднималось и шагало дальше, наконец упало и больше не двигалось.
     - Что оно делает так далеко от дома? - спросила Санза.
     - Умирает, - ответил Джарри. - Давай выйдем наружу.
     Они опустились по-кошачьи на четыре лапы, спустились  на  первый  этаж,
надели защитные костюмы и вышли из своего сооружения.
     Создание  вновь  поднялось  и заковыляло дальше. Оно было покрыто рыжим
мехом; темные глаза, широкий длинный нос, лоб сильно скошен назад. По четыре
коротких пальца с когтями на руках и ногах.
     Увидев,  что  они  выходят   из   миропреобразователя,   это   существо
остановилось и стало на них смотреть. Потом оно упало.
     Подойдя   поближе,   они   стали  разглядывать  лежащее  существо.  Оно
продолжало смотреть на них, его темные глаза  расширились,  тело  затряслось
мелкой дрожью.
     - Оно умрет, если мы его здесь оставим, - сказала Санза.
     - ...И оно умрет, если мы заберем его внутрь, - ответил Джарри.
     Существо  попыталось протянуть к ним переднюю конечность, но сил на это
не хватило. Его глаза сузились, потом закрылись.
     Джарри подошел и легко тронул его носком ботинка. Никакой реакции.
     - Оно мертво, - сказал он.
     - Что мы будем делать?
     - Оставим здесь. Песок его занесет.
     Они вернулись в  свое  сооружение,  и  Джарри  записал  происшествие  в
журнал.  Шел  последний  месяц  их  вахты, когда Санза спросила его: - Здесь
кроме нас все умрет? И зеленые птицы,  и  большие  хищники?  И  те  забавные
маленькие деревья, и волосатые гусеницы?
     - Надеюсь,  что  нет,  -  ответил  Джарри.  -  Я  перечитал  все записи
биологов.  Думаю,  что  жизнь  сможет  адаптироваться.  Стоит  ей  один  раз
возникнуть,   и  она  сделает  все  возможное,  чтобы  продолжаться  дальше.
Обитателям этой планеты,  наверное,  повезло,  что  у  нас  только  двадцать
миропреобразователей.  У  них  есть  три  тысячелетия, чтобы получше обрасти
шерстью, научиться  дышать  нашим  воздухом  и  пить  нашу  воду.  С  сотней
установок  мы  бы их уничтожили, и пришлось бы ввозить криопланетных существ
или  выводить  новых.  А  так  те,  что  здесь  живут,   имеют   возможность
приспособиться.
     - Замечательно,  - сказала она, - но мне сейчас пришло в голову, что мы
делаем  здесь  то  же  самое,  что  судьба  когда-то  сделала  с  нами.  Нас
подготовили  для  Элионола,  а  Новая  его  уничтожила.  Эти  существа здесь
родились, а мы уничтожаем их мир. Мы превращаем все живое на этой планете  в
то, чем были сами в наших прошлых мирах - в нечто неприспособленное.
     - С  той, однако, разницей, что мы теряем свое время, - уточнил Джарри,
- и даем им шанс выжить в новых условиях.
     - И все же я чувствую: мы здесь видим, - она указала на окно, - то,  во
что превратится вся планета - в одну большую Мертвую Землю.
     - Мертвая Земля была здесь и до нас. Мы не создавали новых пустынь.
     - Все  звери  уходят на юг. Деревья погибают. Когда они заберутся на юг
так далеко, как им по силам, а температура будет  падать  дальше,  и  воздух
сжигать их легкие, им придет конец.
     - Но они могут к тому времени адаптироваться. Кроны деревьев становятся
гуще, их кора толще. Жизнь приспособится.
     - Я не знаю...
     - Может, тебе лучше уснуть до тех пор, пока все не кончится?
     - Нет, я хочу всегда быть рядом с тобой.
     - Тогда  тебе  придется  смириться  с  тем,  что любое изменение всегда
чему-нибудь вредит. Если это поймешь, ты перестанешь себя винить.
     И они стали слушать пение ветров.
     Через три дня, во время затишья на закате,  разделявшего  ветры  дня  и
ветры ночи, Санза позвала его к окну. Он взлетел на третий этаж, приблизился
к  ней.  Ее  груди  казались  розовыми  в  закатном  свете,  под ними лежали
серебристые тени. Шерсть на плечах и бедрах  светилась,  словно  ее  окружал
туманный ореол. Лицо ничего не выражало, ее глаза не смотрели на Джарри.
     Он  выглянул  наружу.  Падали первые крупные хлопья, голубые на розовом
фоне  заката.  Они  опускали  пелену  забвения  на  скалы,  на   непокорного
нормотипа;  они прилипали к кварцевому толстому стеклу; упав, они окрашивали
пустыню в цвет ядовитой лазури; они порхали, большая часть их уже опустилась
на землю, но была подхвачена первыми порывами ветра. Темные облака сошлись в
небесной вышине, от них к земле протянулись нити  и  ленты  голубого  цвета.
Хлопья,  как  бабочки,  плясали  за окном, то открывая, то скрывая очертания
Мертвой Земли.  Изжелта-розовое  исчезло,  уступив  место  голубизне,  а  та
синела, темнела, - и когда снаружи донесся первый порывистый вздох вечера, и
снежные вихри понеслись не вниз, а вбок, они были уже сине-фиолетовыми.


     "Эта  машина  никогда  не  умолкает,"  -  писал  Джарри.  - "Иногда мне
кажется, что я различаю голоса в ее безостановочном гуле, внезапном рычании,
похрустывании могучих сочленений. На станции в Мертвой Земле я  один.  После
нашего  прибытия  прошло  пять  столетий.  Я  решил,  что  Санзе будет лучше
проспать эту вахту, чтобы не тревожить  душу  мрачными  перспективами.  (Они
есть.)  Она, конечно, рассердится. Сегодня после пробуждения я слышал голоса
родителей в соседней комнате. Слов не разобрал. Только их голоса, которые  я
раньше слышал по старому интеркому. Они должны были уже умереть, несмотря на
все  успехи  геронтологии.  Часто  ли  они  вспоминали  обо  мне после моего
отъезда? Я даже не смог бы пожать руку отцу без  моей  перчатки,  поцеловать
мать на прощанье. Это странно, чувствовать себя полностью одиноким, и только
машины  гудят,  перебирая  молекулы атмосферы, замораживая мир в центре этой
синей равнины. Меня злит тот факт, что я вырос  в  стальной  камере.  Каждый
день   я  связываюсь  с  девятнадцатью  другими  станциями.  Боюсь,  я  стал
надоедлив. Надо бы не беспокоить их завтра, а может, и послезавтра тоже.
     Сегодня  утром  я  на  несколько  секунд  выскочил  наружу  без  своего
скафандра.  Все еще невыносимо жарко. От первого же глотка воздуха мне стало
дурно. Наш день еще далеко. И все же я почувствовал разницу по  сравнению  с
тем,  что  было  в  прошлую  попытку,  два с половиной века назад. Что здесь
будет, когда все завершится? - И кем буду я, экономистом? Каковы  будут  мои
функции на нашем новом Элионоле? Неважно, была бы Санза счастлива...
     Миропреобразователь  запинается  и вздыхает. Земля везде покрыта синим,
куда ни посмотришь. Утесы остались, но их  очертания  уже  изменились.  Небо
сейчас  розового цвета, вечером и утром оно бывает почти бордовым. Наверное,
именно о таком говорят, что оно "цвета вина",  но  сам  я  вина  никогда  не
видел,  поэтому  не  могу сказать точно. Деревья не погибли. Они стали более
крепкими. Кора стала толще, листья темнее и больше. Я слышал, что теперь они
вырастают гораздо выше. В Мертвой Земле деревьев нет.
     Гусеницы еще живы. Они кажутся более крупными, но как  я  заметил,  это
оттого,  что они стали более мохнатыми, чем раньше. Похоже, что почти у всех
животных шерсть стала гуще. Некоторые, наверное,  стали  впадать  в  спячку.
Странная  вещь:  как  сообщили  с  седьмой станции, им показалось, что мех у
двуногих стал гуще. Вроде бы в их районе было немного таких  существ,  и  те
обычно держались на большом расстоянии. Они стали выглядеть более косматыми.
Однако  непосредственные  наблюдения показали, что некоторые из них надевают
или заворачиваются в шкуры мертвых животных! Возможно ли, что они могут быть
более разумными, чем мы считали? Кажется маловероятным,  ведь  их  тщательно
обследовала  биокоманда еще до того, как мы запустили машины. Действительно,
очень странно.
     Ветры по-прежнему сильны. Иногда они приносят столько пепла,  что  небо
становится    темным.   Отсюда   на   юго-западе   отмечается   значительная
вулканическая активность.  Из-за  этого  пришлось  перебазировать  четвертую
станцию.  Я  стал  слышать  пение  Санзы  - в звуках работающей установки. В
следующий раз я дам ей проснуться. К тому  времени  все  получше  наладится.
Нет,  это  неправда.  Это  эгоизм.  Я  хочу, чтобы она была рядом со мной. Я
чувствую себя так, словно я единственное живое существо в этом мире.  Голоса
по  радио  как  призраки.  Часы  громко  тикают, а промежутки между тиканием
заполняет гудение установки  -  по  сути,  та  же  тишина,  потому  что  оно
постоянно.  Временами  мне  кажется,  что  его  нет; я начинаю вслушиваться,
напрягаю уши, и все же не знаю, гудит или нет. Тогда я проверяю  индикаторы,
и  они  подтверждают  мне,  что  машина  работает.  Возможно,  это  какая-то
неисправность в индикаторах. Но они  выглядят  так,  словно  с  ними  все  в
порядке.  Нет.  Дело  во  мне.  А синева Мертвой Земли - тоже тишина особого
рода. Утром даже скалы покрыты голубым инеем. Красиво это или отвратительно?
Для меня неважно. Это часть великой тишины, вот и  все.  Возможно,  я  стану
мистиком.  Возможно,  я  разовью  в  себе  оккультные способности и достигну
просветления и освобождения, сидя здесь, в центре великой тишины.  Возможно,
у  меня  будут  видения.  Голоса  я уже слышу. Водятся ли призраки в Мертвой
Земле? Нет, здесь ничто  и  никогда  не  могло  обратиться  в  призрака.  За
исключением,  пожалуй, того маленького двуногого существа. Я пытаюсь понять,
куда он шел по Мертвой Земле? Почему он стремился к центру разрушений, а  не
прочь  от  него,  как  соплеменники?  Теперь  уже  не узнаю. Разве что будет
видение. Думаю, уже пора взять себя в руки  и  выйти  прогуляться.  Полярные
шапки  стали  толще.  Начался  ледниковый период. Скоро, скоро все пойдет на
лад. Скоро тишине придет конец, я надеюсь. Все-таки я  хотел  бы  знать,  не
есть  ли  тишина  естественное  состояние  Вселенной,  лишь оттеняемое нашим
ничтожным шумом, темным пятнышком посреди голубого поля.  Все  однажды  было
тишиной,  и  станет  тишиной,  -  уже сейчас, возможно. Слышу ли я настоящие
звуки, или только звучащую тишину? Я хотел бы  разбудить  ее  прямо  сейчас,
выйти с ней прогуляться. Начинается снегопад."

     Джарри пробудился снова на исходе тысячелетия.
     Санза  улыбалась  и  держала  его  руку  в  своих,  сжимала  ее, - а он
объяснял, почему не разбудил ее тогда, словно извинялся.
     - Конечно, я не сержусь, - сказала она, - ведь  и  я  сама  обошлась  с
тобой так же в прошлый цикл.
     Джарри не сводил с нее глаз и, кажется, начинал понимать.
     - Больше  я  так  не поступлю, - пообещала Санза. - Я знаю, что и ты не
сможешь. Такое одиночество почти непереносимо.
     - Да, - ответил он.
     В прошлый раз отогрели нас обоих. Я очнулась первой  и  сказала,  чтобы
тебя  опять  отправили  спать.  Я была очень рассержена, узнав, что ты перед
этим натворил. Но я быстро все простила, мне  так  хотелось,  чтобы  ты  был
рядом.
     - Мы всегда будем вместе, - сказал Джарри.
     - Конечно, всегда.
     На  флаере  они  долетели  из  пещеры-спальни  до миропреобразователя в
Мертвой Земле, где сменили предыдущую пару и подняли на  третий  этаж  новую
кушетку.
     Атмосфера Мертвой Земли оставалась душной, но ей уже можно было недолго
дышать,  хотя  такие  эксперименты  неизменно  заканчивались головной болью.
Скала, некогда похожая  на  махающего  рукой  нормотипа,  потеряла  четкость
очертаний. Ветры утратили буйный нрав.
     На   четвертый  день  они  обнаружили  звериные  следы,  которые  могли
принадлежать  какому-то  крупному  хищнику.   Это   обрадовало   Санзу,   но
последующие наблюдения оказались безрезультатными.
     Однажды утром они решили забраться подальше в Мертвую Землю.
     Не  пройдя  и  ста  шагов,  они  наткнулись  на трех мертвых гигантских
гусениц. Те были жесткими, словно их высушили, а не заморозили,  вокруг  них
на  снегу  вились цепочки непонятных знаков. Следы вели и к ним, и от них, и
имели незнакомые очертания.
     - Что это значит? - спросила она.
     - Не знаю, но думаю, это стоит сфотографировать, - сказал Джарри.
     Так и сделали. После обеда Джарри связался с  одиннадцатой  станцией  и
узнал,  что  нечто  подобное иногда замечали вахтенные на других установках,
правда, не слишком часто.
     - Не понимаю, - сказала Санза.
     - И не хочу понимать, - ответил Джарри.
     Ничего подобного за их вахту не повторилось. Джарри отметил  событие  в
журнале,  подготовил отчет. Потом они целиком отдались любви, наблюдениям, и
время от времени ночным  пирушкам.  Два  столетия  назад  какой-то  биохимик
посвятил  свою  вахту  экспериментам с веществами, которые бы действовали на
кототипов так же, как легендарное виски на нормотипов. Он преуспел, предался
четырехнедельному пьянству, забросил вахту и был отстранен от нее,  а  затем
отправлен  в  криобункер  до  конца  Ожидания.  Однако найденная им формула,
довольно несложная, передавалась из рук в  руки,  так  что  Джарри  и  Санза
обнаружили  в  кладовке  богатый  бар  и  рукописную  инструкцию, содержащую
практические  указания  и  рецепты  разнообразных  коктейлей.  Автор  текста
выражал  надежду,  что  каждая  вахта  может  внести  новый  вклад в копилку
рецептов, в результате чего к моменту его  очередного  дежурства  инструкция
сможет  достичь объема, соразмерного его желаниям. Джарри и Санза поработали
на совесть: их пунш "Снежный цветок" согревал тело, превращая  мурлыканье  в
хихиканье,  и  так  они  познали  смех. Тысячелетие они отметили целой чашей
этого напитка, тогда Санза настояла на том,  чтобы  связаться  с  остальными
станциями  и  сообщить им формулу - прямо сейчас, в ночную смену - чтобы все
разделили с ними их радость. Вполне возможно,  так  все  и  поступили,  ведь
рецепт   был  очень  простой.  И  хотя  потом  эта  чаша  отошла  в  область
воспоминаний,  смех  они  сохранили  навсегда.  Вот  так,  легкими  простыми
штрихами, делает свой первый набросок традиция.


     - Зеленые   птицы  умирают,  -  сказала  Санза,  откладывая  в  сторону
прочитанный отчет.
     - Правда? - сказал Джарри.
     - Видимо, они уже сделали для адаптации все, на что  были  способны,  -
заметила она.
     - Жаль, - сказал Джарри.
     - Кажется,  что  с  нашего появления здесь не прошло и года. А на самом
деле - тысяча лет.
     - Время летит, - сказал Джарри.
     - Я боюсь, - призналась она.
     - Почему?
     - Не знаю. Просто боюсь.
     - Чего?
     - Жить так, как мы живем, наверное. Оставлять себя по кусочкам в разных
столетиях. Я помню, несколько месяцев назад здесь была пустыня.  Сейчас  тут
ледник.  Расселины открываются и схлопываются. Каньоны возникают и исчезают.
Одни реки пропадают, другие появляются. Все кажется таким  ненадежным.  Вещи
выглядят  прочными,  но  я  боюсь  до  них  дотрагиваться  - вдруг исчезнут.
Превратятся в дым, и моя рука пройдет сквозь них, как сквозь черный  дым,  и
коснется  чего?...  Бога,  наверное.  Или  еще хуже, даже его может не быть.
Никто по-настоящему не знает, каким будет этот мир, когда  мы  закончим.  Мы
отправились  в  неведомую  землю,  и уже поздно возвращаться. Мы идем сквозь
сон, устремляясь к мечте... Иногда я скучаю по своей камере... по всем  этим
машинкам,   которые   обо  мне  заботились.  Может  быть,  это  Я  не  смогу
адаптироваться. Может и я, как зеленая птица...
     - Нет, Санза. Нет. Мы реальны. Неважно, что происходит вокруг, МЫ здесь
останемся. Все меняется потому, что мы захотели этих изменений.  Мы  сильнее
этого  мира, и мы будем давить на него, перекрашивать и дырявить до тех пор,
пока не сделаем из него именно то, что нам нужно. А тогда мы  займем  его  и
заполним  городами  и  детьми. Ты хочешь увидеть Бога? Посмотри в зеркало. У
Бога острые уши и зеленые глаза. Он покрыт мягкой серой шерсткой.  Когда  он
простирает длань, меж пальцев показываются перепонки.
     - Хорошо, что ты сильный, Джарри.
     - Давай-ка возьмем мотосани и прокатимся.
     - Давай.
     Вверх  и  вниз,  без  остановки,  они  неслись через Мертвую Землю, где
темные камни замерли в молчании, будто облака в опрокинутом небе.


     Прошло двенадцать с половиной веков.
     Теперь они могли дышать без респираторов, пусть недолго.
     Теперь они могли выносить температуру этого мира, пусть недолго.
     Теперь все зеленые птицы умерли.
     Теперь начались странные и тревожные вещи.
     По  ночам  приходили  двуногие,  оставляли  цепочки  знаков  на  снегу,
оставляли  в  центре  мертвых животных. Теперь такое случалось гораздо чаще,
чем в прошлом. Чтобы сделать это, они приходили издалека, и у многих из  них
плечи были покрыты шерстью, но не их собственной.
     В поисках отчетов об этих существах Джарри перерыл весь архив.
     - В одном из отчетов говорится об огнях в лесу, - сообщил он. - Седьмая
станция.
     - Что?...
     - Огонь, - сказал он. - Что, если они открыли огонь?
     - Значит на самом деле они не животные!
     - Но были ими!
     - Теперь  они  носят  одежду.  Совершают  что-то вроде жертвоприношений
нашим машинам. Нет, они больше не животные.
     - Как такое могло случиться?
     - А как ты  думаешь?  МЫ  САМИ  это  сделали.  Они  могли  бы  остаться
неразумными,  -  животными,  - если бы мы не пришли и не вынудили их умнеть,
чтобы выжить. Мы ускорили их  эволюцию.  Им  оставалось  адаптироваться  или
погибнуть, и они адаптировались.
     - А  тебе не кажется, что это могло произойти, даже если бы мы здесь не
появились? - спросил он.
     - Может, да, - когда-нибудь. А может, и нет.
     Джарри подошел к окну, окинул взглядом Мертвую Землю.
     - Я должен разобраться и выяснить. Если они разумны, если  они  люди  -
как мы, - добавил он, - то мы должны с ними считаться.
     - Что ты предлагаешь?
     - Найти  кого-нибудь  из этих созданий. Посмотреть, можно ли наладить с
ними контакт.
     - Разве раньше не пробовали?
     - Пытались.
     - И какие результаты?
     - Разные. Одни утверждают, что они определенно разумны. Другие считают,
что им далеко до порога, за которым начинается человек.
     - Может быть, мы делаем ужасную  вещь,  -  отозвалась  она.  -  Создали
людей,  а  теперь их уничтожаем. Однажды, когда мне было грустно, ты сказал,
что мы боги этого мира, что в нашей власти создавать и разрушать.  Это  так,
но  я  не ощущаю себя богом. Что мы можем сделать? Они сумели измениться, но
ты уверен, что они смогут пройти с нами до конца нашего пути? Что  если  они
вроде зеленых птиц? Если они адаптировались так быстро и полно, как могли, и
этого все же недостаточно? Что здесь может сделать бог?
     - Все, что захочет, - ответил Джарри.
     В  этот  день  они летали на флаере над Мертвой Землей, но обнаруживали
признаки жизни разве что друг в друге. Поиск  был  продолжен  в  последующие
дни, однако к успеху не привел.
     Ранним пурпурным утром, двумя неделями позже, это все-таки произошло.
     - Они были здесь, - сказала Санза.
     Джарри подошел к выходу из установки и присмотрелся.
     Снежный покров в нескольких местах был утоптан, знакомые цепочки знаков
окружали тельце мертвого зверька.
     - Они не могли уйти очень далеко, - сказал он.
     - Не могли.
     - Давай поищем на санях.
     И  сразу  же  -  по снегу вдаль, через землю, называемую Мертвой, Санза
управлял