ась криками 
восторга. Андрей подал Саше руку, и, опираясь на нее, она неожиданно грациозно 
соскочила со школьного крыльца.
     Солнце жгло их, когда они шли, уже по отдельности, каждый в свой конец 
строя.
     - А-а, Лидия Анатольевна, я, признаться, не ожидал...
     - Вы хотите накануне мрыги вылететь изо всех списков?- спросила Лидка, не 
торопясь садиться в предложенное кресло.
     Маленький Серенький Человечек разинул свой маленький серенький рот:
     - А?..
     - Бэ! - рявкнула Лидка. - Если в течение трех дней я не получу обещанного, 
вся история будет предана огласке. Все ваши махинации - и все мои махинации. 
Выбирайте.
     Человечек молчал, глядя на Лидку недоверчиво и почти весело:
     - Но, Лидия Анатольевна, как все это несерьезно... Вы берете меня, грубо 
выражаясь, "на понт"... Вы ведь сами опозоритесь, оскандалитесь, вся ваша работа 
пойдет прахом, вы вылетите из академии и, само собой разумеется, из списка 
тоже...
     Лидка улыбнулась, и от этой ее улыбки Человечек притих.
     - Вы, крыса... Вы думаете, для меня имеют значение академия, работа? Даже 
честное имя? Если мой сын не окажется в "условленном" списке, то все остальное 
теряет смысл! Если вы не выполните обещания, мне нечего будет терять. Через три 
дня здесь будет следственная комиссия, и она отыщет много интересного. Я дам ей 
в руки только одну ниточку, но этого достаточно, чтобы размотать весь клубочек!
     Маленький Серенький Человечек превратился в Маленького Беленького Человечка 
- такой внезапной и пугающей была его бледность.
     - Лидия Анатольевна, - выдавил он сквозь зубы. Лидка широко улыбнулась:
     - Я КЛЯНУСЬ вам, что сделаю это. Утоплю вас вместе с собой. Верите?
     Маленький Беленький Человечек забегал глазами.
     - И не трудитесь подсылать ко мне убийц... если эта пошлая киношная мысль 
все-таки придет вам в голову. Все документы хранятся в надежном месте, и в 
случае моей внезапной смерти... каюк. Ясно?
     Человечек молчал.
     Лидка повернулась и вышла, не дожидаясь ответа.
     Два дня ей мерещилась слежка. Не поддаваясь панике, она бывала в тех же 
местах, что и обычно. Азарт и злость придавали ей силы - сотрудники льстили 
наперебой: "Ах, Лидия Анатольевна, как вы хорошо сегодня выглядите!"
     На третий день Маленький Серенький Человечек позвонил ей на работу.
     - Ваш сын внесен в приказ, - сказал он тихо и внятно. - Потрудитесь 
приехать вместе с ним в штаб ООБ... То есть теперь он снова называется штаб ГО. 
Пятница, четырнадцать тридцать, сорок вторая комната.
     И повесил трубку.
     - Лидия Анатольевна... Что с вами, Лидия Анатольевна?!
     Летел за окнами, снегом ложился на тротуары тополиный пух. Лидка 
чувствовала, как жгут, скатываясь по щекам, слезы.
     - Лидия Анатольевна, что случилось? Воды?
     - Да... - она на секунду забыла имя своей новой секретарши. - Да, Оля... 
Воды...
     Урчал кондиционер. Лидка чувствовала, как в широченной улыбке трескаются 
запекшиеся губы, но боли не ощущала.
     - Андрюшка, что у тебя в пятницу?
     - Консультация. По химии.
     - В котором часу?
     - В двенадцать.
     - А... до половины третьего ты освободишься?
     - Не знаю... Мама, что с тобой?
     - Андрюшка, - сказала Лидка как можно безмятежнее, - в пятницу, в 
четырнадцать тридцать, нам вместе надо подойти в штаб ГО.
     - Зачем? - спросил он после паузы.
     - Новый приказ. - Лидка подчеркнуто спокойно отхлебнула чая из чашки. - По 
нашему отделу родственники руководителей вносятся в "условленный" список... Ну и 
тебя вносят. Надо получить что полагается- бирочку, номер, инструкции...
     - Мама, но как же так?.. - спросил Андрей растерянно, и Лидка внутренне 
сжалась, предчувствуя какую-то его выходку. - Как же так? Везде говорят, что в 
"условленный" список- только стратегически важные люди, правительство, военные, 
депутаты... Меня-то зачем, от меня-то ничего не зависит?!
     - От тебя многое зависит, - сказала Лидка, давясь чаем. - Такое правило, не 
я его выдумала... Я стратегически важна для страны, а ты стратегически важен для 
меня. Без ^тебя вся моя стратегия теряет смысл... Понятно? Отпросись с 
консультации, если будут задерживать.
     - Мама, - Андрей водил пальцем по волнистому краю тарелки, - мама... А 
можно, я не пойду? Я молодой, здоровый, зачем мне это... Мама, ты чего?!
     "Сдержаться, - подумала Лидка. - Можно все испортить. Надо сдержаться".
     - Андрюша... Дрюшка. Если ты хоть капельку ценишь мои нервы... давай больше 
не будем на эту тему. Ладно?
     Запрещенный прием. Прежде она никогда не пыталась надавить на него, 
апеллируя к собственному здоровью. Гнилой прием: "Если ты не послушаешься, со 
мной случится инсульт..."
     - Мама, но я же и сам смогу... Зачем мне какое-то "условленное" время, 
если...
     Комната провернулась перед Лидкиными глазами. Как в глупом парковом 
аттракционе "Сюрприз". Угол стола сильно ударил по лицу, но боли она не 
почувствовала. Вообще ничего; в следующую секунду в нос хлынул отвратительный 
запах нашатыря, и, чтобы не задохнуться, Лидка пришла в себя.
     Великолепно.
     Низкий диван в гостиной. Коренастый мужчина в белом халате, молодая женщина 
со шприцем напере-вес. Бледное, вытянувшееся лицо Андрея.
     - Мамочка... Если бы я знал, что это так важно...
     Лидка поморщилась. Укол был болезненный, жгучий;
     обладатель белого халата что-то писал в своем блокноте, о чем-то спрашивал 
Лидку, предлагал обратиться в районную поликлинику, потому что в Лидкином 
возрасте с давлением не шутят, и еще что-то говорил. Лидка видела, что он устал 
и огорчен, но печалит его вовсе не Лидкино здоровье. Возможно, он поссорился с 
женой. Ночевал у друга и утром на брился...
     "Скорая" уехала. Андрей молча сел на край дивана, и так, без слов, прошло 
минут двадцать.
     "Не сдержалась,- думала Лидка с отвращением.- Распустила себя. Стыдно. И 
жаль Андрюшку".
     - Мам... Хорошо, я отпрошусь с консультации. Пойдем.
     Все прошло как по маслу. Андрей держался, как молчаливый, не особенно 
любопытный, не особенно догадливый мальчик. Лидку это устраивало, она до 
последней секунды боялась неожиданностей.
     Андрея внесли в "условленный" список категории "бэ". Номер пятнадцать тысяч 
сто двенадцать. Лидка успела подивиться, как вырос городской список, ведь 
собственный ее номер был две тысячи девять.
     На "условленное время" уйдет часа полтора, думала она, невольно ежась. 
Много, очень много. Кого же они туда напихали? Как обычно, родственников, детей, 
внуков?
     Тем более, решила она уже с ожесточением, если все продвигают в список 
своих родичей, почему она, профессор Сотова, не имеет на это права? Много ли 
времени займет внеочередная эвакуация одного Андрея?
     Формальности закончились, Андрею вручили бирку. Он остался совершенно 
безучастным, сдержанно поблагодарил, как будто речь шла о почетной грамоте от 
какого-нибудь общества любителей кактусов...
     Цепочка с биркой утонула под воротом рубашки. И Лидкина душа утонула где-то 
в животе, и чувство, испытываемое профессором Сотовой, только с большой натяжкой 
можно было назвать счастьем.
     Не верю, думала Лидка, спускаясь по широченной лестнице.
     Не верю, думала она, из прохладного помещения выходя на залитый солнцем 
двор.
     Не верю, не верю...
     Кружилась голова.                 
     - Мам, ты себя опять плохо чувствуешь?
     - Наоборот, я очень рада... Андрей пожал плечами. Нашла, мол, повод для 
радости.
     - Тебя проводить на работу?
     - Что ты, Дрюшка, я совершенно здорова. Я сама доберусь.
     - Тогда я побежал готовиться?
     - Ты бы погулял, - сказала Лидка, поднимая лицо к солнцу. - Посмотри, какая 
погода...
     - Хорошо, - согласился он с подозрительной покорностью. - Погуляю.
     Она стояла, прислонившись к запыленному стволу липы, и смотрела, как он 
уходит. Как двигаются лопатки под тонкой летней рубашкой.
     "Сидит, стало быть. Господь наш на высокой горе, по правую руку от него 
Светлый советчик, а по левую - Темный... И двадцать лет Темный нашептывает 
Господу на левое ухо: посмотри, Отче, на двуногих тварей, что расплодились на 
Твоей тверди. Они презирают тебя и не исполняют твоих заповедей. Они не способны 
любить - себя любят и помет свой, а больше никого. Они развратны, низменны 
душой, они несчастны; сотри их с лица земли!
     И двадцать лет слушает его Господь, и наконец заканчивается его терпение. И 
шлет он на землю огонь, смертоносный смрад и морских чудовищ.
     И тогда размыкает уста Светлый советчик. Пощади их, Господи, говорит 
Светлый. Посмотри, как они напуганы, как смотрят на Тебя и молят о пощаде, 
послушай, они клянутся почитать Тебя и открыть свое сердце для любви!
     И Господь не выдерживает снова, сердце Его смягчается, и он посылает нам 
Ворота, чтобы мы вошли в них и убереглись от напастей.
     Но теперь сердце его не смягчится.
     Отступил от него Светлый советчик, разуверился и пал духом, тысячу лет 
глядя в пустые и уродливые души. Да люди вы разве, сказал Светлый, сотни раз я 
молил за вас Господа, а теперь не буду, потому что ничто не идет вам впрок. Так 
пропадайте же в серных котлах, в огненных пропастях, в море и в пламени!
     И сидит Господь на горе, и у левого его уха примостился темный советчик, а 
у правого нет никого. Некому заступиться. Говорю вам, братья, готовьтесь к 
смерти, не будет вам Ворот!"
     Журнал "Экстрасенс", рубрика "Слово кон-тактера", 4 июня 21 года.
     
     Наступление нового, 21 года отметили бурно и нервно. Будто перейдена была 
незримая черта - опять, как в позапрошлом цикле, явились из ниоткуда толпы 
мрачных пророков. Предсказывали страшный, последний на земле апокалипсис, 
предсказывали конец света и гибель цивилизации. Церкви, полупустые в это время 
года, теперь ломились от прихожан. Каждый день возникали новые суеверия, никого 
на улице уже не удивляли толпы молодых людей в нечистых белых хламидах, недавно 
бывших льняными простынями. Самозваные босые проповедники советовали заботиться 
не о страховом полисе, а о душе; таковую заботу все понимали по-своему.
     Одна Лидкина сотрудница уволилась с работы и ушла жить "на скит". Как 
выглядит "скит" и где он находится, Лидка не знала и не горела желанием узнать. 
Соседка по лестничной клетке вступила в очередную секту Любви, скоро одежда 
повисла на ней, как на вешалке, а глаза приобрели стеклянно-отрешенное 
выражение.
     Особенно буйно психоз разгулялся среди молодежи- как обычно. Никто не хотел 
ни учиться, ни работать; наркокурьеров отлавливали десятками, но они 
возрождались сотнями, благо спрос на наркотики подскочил, как на пружине. 
Сделалось модным самоубийство; однажды трое парней, оставив прощальную записку, 
ушли в море на яхте и в сотне километров от берега пробили в лодке дно. Случай 
имел огласку: по примеру отчаянной троицы целые флотилии отправлялись далеко в 
штормящее море, и там юных смертников отлавливали патрульные катера. Кого-то 
отлавливали, а кого-то не успевали отловить, и через некоторое время волны 
прибивали к берегу лодки с аккуратно продырявленными днищами.
     Дальфины не подходили близко к берегу, но и не уходили далеко. В хороший 
бинокль можно было разглядеть мелькающие над водой спины- почти каждый день, 
почти в любую погоду.
     - Уже небось отложили свои "мины", - бормотал смотритель пирса, на минутку 
одолживший Лидке бинокль. - У-у, сволочи, так бы и пострелял всех... Яйца их 
клятые - глубинными бомбами...
     И смотритель, и Лидка понимали, что разговоры о глубинных бомбах - не более 
чем треп. Дальфиньи яйца лежат на глубине, не доступной для современного оружия.
     В обычных школах экзамены превратились в пустую формальность, один только 
лицей все еще ухитрялся держать марку. Директор и педагоги делали вид, будто 
ничего не происходит. Экзамены шли своим чередом.
     Андрей сдал на все пятерки, если не считать математики, которую едва 
удалось вытянуть на четыре, но не Андрей был в этом виноват. Лидка прекрасно 
знала, что математичка считает выскочкой профессора Сото-ву и терпеть не может 
ее сына.
     - Не обращай внимания, - сказала Лидка Андрею.- В медицинский институт 
математика- не профилирующий.
     Сын молча согласился.
     Выпускной бал обставили со всей возможной пышностью. На входе в школу - и у 
ворот, и на крыльце - дежурила специально нанятая на этот вечер охрана. 
Присутствие вооруженных людей было как нельзя кстати, потому что выпускной бал 
одновременно во всех школах города, одновременно для всей младшей группы - 
всегда маленький апокалипсис. Репетиция конца света.
     Накануне всех граждан, не имеющих детей в младшей группе, призывали 
провести вечер в четырех стенах. И'ни в коем случае не выходить на улицу ночью. 
Не зря говорят: "Выпуск старшей группы - счастье, средней группы - радость, 
младшей группы - безумие".
     Во всех школах прошли общие собрания, родителей призывали до утра не 
покидать территорию школы, не упускать из виду своих детей и не допускать ночных 
прогулок куда-либо. 'И все равно неминуемы были чумной карнавал, насилие и 
самоубийства, праздник накануне конца света, вот почему лицей, не без основания 
считавший себя островком трезвости и здравомыслия, отгородился от сумасшедшей 
ночи спинами охранников.
     Мероприятие началось ровно в девять. На этот раз Лидка сидела на почетном 
месте, в президиуме, рядом с директором. Смотрела в зал и ловила на себе 
любопытные, презрительные, а то и ненавидящие взгляды. Весь ее путь, вся бурная 
деятельность последних нескольких лет, путешествие по чиновничьим кабинетам и 
сотрудничество с Маленьким Сереньким Человечком - все это не могло пройти 
незамеченным, все это обросло слухами и сплетнями и создало профессору Сотовой 
славу прожженной стервы, приспособленки, предавшей науку ради теплого места в 
"условленном" списке.
     Лидка искренне надеялась, что хоть Андрея эти взгляды не коснутся. Она 
взяла с сына страшную клятву, что НИКТО не узнает о его бирке, о том, что он 
тоже включен в список. Никто, даже Саша. Сын в конце концов поклялся, и Лидка 
немного успокоилась, потому что слова своего Андрей никогда еще не нарушал.
     ...Торжественная часть закончилась, и с эстрады грянул инструментальный 
ансамбль, гордость школы. Еще в те времена, когда по Лидкиной милости каждого 
ребенка тянули в музыкальную школу, чтобы определить его способности, а при 
необходимости и развить их, еще в то время был создан вот этот ансамбль, и даже 
сейчас, когда "мода на музыку" поутихла и забылась, он продолжал существовать и 
назывался - Лидка всякий раз краснела - назывался "Лидия"...
     Его пытались переименовать уже тысячу раз. Но почему-то получалось, что, 
переименованный, он проваливал районные смотры самодеятельности и в последний 
момент снимался с гастролей; с возвращением старого имени возвращалось и 
везение, и в конце концов, махнув рукой, "Лидию" оставили в покое, тем более что 
не все уже помнили, почему детский ансамбль назвали не "Солнышком" и не 
"Ласточкой", а относительно редким женским именем...
     Ребята из "Лидии" выросли, закончили лицей в прошлом и позапрошлом годах, 
но ансамбль до сих пор был жив. И Лидке виделся в этом добрый знак.
     Всех пригласили к столам, накрытым в спортзале. И на "родительском", и на 
"учительском", и на "детском" столах через равные промежутки стояли бутылки 
шампанского. Лидка вспомнила, как чуть больше двадцати лет назад, на выпускном 
вечере Максимова, спиртное запрещали под страхом ужасного наказания.
     Воспоминание о Максимове пришло и ушло, не задев.
     Она отыскала в толпе Беликова, непринужденно опираясь на его руку, прошла к 
"родительскому" столу. Рядом сразу возникло пустое пространство, а может быть, 
ей показалось.
     Пока Беликов откупоривал бутылку и наливал Лидке вина, она отыскала глазами 
Андрея; слава Богу, рядом с ним никакой пустоты не наблюдалось. Наоборот, вокруг 
него прямо-таки толпились ребята, а он, улыбаясь, что-то говорил, и в руке у 
него был бокал с апельсиновым соком.
     - Ну, выпьем, Лида. Поздравляю...
     Она чокнулась в Беликовым и выпила, не ощутив вкуса.
     "Лидия" отставила инструменты и присоединилась к пирующим. В зале включили 
магнитофон.
     Лидка выпила еще бокал, после третьего что-то мягко ударило ей в затылок- 
изнутри. Свет в зале стал ярче.
     - Ты не презираешь меня, Виталик?
     - Нет, - сказал Беликов серьезно. -- И не жалеешь меня?
     На этот раз Беликов думал дольше.
     - Нет... не жалею. Ты выбрала. Лидка улыбнулась:
     - Спасибо... Я сама себя не жалею. Но, наверное, скоро буду презирать.
     Беликов снова помолчал. Шум в зале потихоньку нарастал, где-то за "детским" 
столом уже пели, и то был не пьяный ор - настоящее многоголосье. Лидка подумала, 
что они очень музыкальны, эти ребята. И что они пройдут в Ворота... непременно 
пройдут.
     - Подводим итоги, Лида?
     Она облизнула терпкие от вина губы.
     - А что,пора?
     - Не знаю, - отозвался Беликов после новой паузы.
     - Я предала науку, - сказала Лидка тихо.
     - Знаю... Неоднократно.
     - Я предала... Костю Воронова.
     - Возможно.
     - Я предала себя... ученого в себе.
     - Ты никогда и не была ученым. Лидка оскорбилась:
     - Но идея-то... об отборе... она же моя? Беликов печально улыбнулся:
     - Эх, Лида... Знаешь, сколько у меня было подобных идей? Разговоры с 
дальфинами, космическая съемка океанов, да мало ли... Но я мечтатель, а не 
ученый. И еще талантливый врун.
     Музыканты из "Лидии" наелись и напились. Влезли на эстраду, лениво взялись 
за инструменты- в зале возникло веселое оживление.
     - Я тюбик, - сказала Лидка. - Тюбик с пастой. Я сама себя выдавила. Теперь 
я просто жестяная оболочка. С красивой крышечкой.
     Беликов обнял ее за плечи.
     - Но ты ведь не жалеешь? Ты себя растратила ради Андрюшки, разве он этого 
не стоит?
     "Лидия" ударила по струнам. В противоположном углу спортзала под неубранным 
баскетбольным кольцом сразу же возникла стихийная танцплощадка.
     - Потанцуем? - спросил Беликов.
     Лидка покачала тяжелой головой. Ей вдруг захотелось спать. Уехать на 
необитаемый остров - и никогда не просыпаться. Отдохнуть наконец.
     - Лида, может, выйдем на воздух?
     Она отрицательно покачала головой.
     Музыканты оборвали едва начатую залихватскую мелодию. Некоторое время был 
слышен только звон бокалов и ропот публики, а потом вдруг зазвучал вальс, смутно 
знакомый Лидке, старый, немножко сентиментальный.
     - Мама? - В следующую секунду рядом обнаружился Андрей. Новый пиджак был 
распахнут, узел тонкого модного галстука чуть ослаблен, рубашка поражала 
неестественной белизной - а может, так показалось воспаленным Лидкиным глазам.
     - Мамочка, это я заказал ребятам вальс...
     - Андрюша... - сказала она беспомощно.
     - Погоди, мама, я хочу пригласить тебя на танец!
     - Андрюша, я...
     Беликов выпустил ее руку и чуть-чуть подтолкнул. ...Под их каблуками 
потрескивали, сминаясь, цветные спирали серпантина. Налипали на подметки 
кружочки конфетти; кажется, кроме них никто не танцевал. Все стояли и смотрели, 
их лица были подернуты дымкой, вроде как сигаретным дымом, хотя никто в зале не 
курил.
     Одна рука Андрея лежала у Лидки на талии, другая поддерживала ее руку; 
прикосновение было уверенным и теплым, и Лидка вдруг успокоилась.
     Страшно и весело.
     Андрей вел ее не по кругу- по какой-то замысловатой спирали, за его спиной 
мелькали размазанные пятна света, пахло вином и летом, и еще почему-то ливнем, 
паркетным лаком, свежим огурцом. Лид-кина голова кружилась, но кружилась приятно 
и упорядочение, в такт причудливому вальсу.
     Сын принадлежал ей. Только ей. Нет на свете ни апокалипсисов, ни смерти, ни 
девочек Саш.
     И тогда Лидка поняла, что