ожится основная ответственность...
     Она на секунду запнулась. Что за ответственность на них ложится, пес его 
знает, просто надо же было сказать что-то об ответственности, теперь это 
обязательное, самое главное слово, от частого употребления потерявшее всякий 
смысл.
     - ...ответственность за успешное овладение знаниями. Во время апокалипсиса 
вы должны показать себя сознательными гражданами, а в новом цикле- хорошими 
специалистами и еще более сознательными семьянинами... семьянами.
     Ей было смешно, но она не позволила себе даже улыбки. Если директриса 
подслушивает под дверью - пусть себе, она, Лидка, говорит вполне 
политкоррект-ные вещи. В духе времени. В соответствии с пожеланиями.
     - Семьянами и семьянками, - сказал черноволосый мальчик на второй парте в 
левом ряду. Сказал тихо, но Лидкин острый слух сработал безотказно, тем более 
что чего-то подобного она постоянно ждала.
     - Встань. Как твоя фамилия?
     Подросток покраснел и поднялся. Невысокий, широкоскулый, с ярко-зелеными 
глазами. "Ну ни фига себе!" - подумала Лидка.
     - Максимов.
     - Иди к доске.
     Парень вышел. Лидка прекрасно понимала, что ейчас строятся ее отношения с 
классом, и ей хотелось Ьойти в память этих выпускников самым кровавым ралачом за 
все десять лет учебы.
     Именно сегодня ей этого очень хотелось.
     - Максимов. - Она нашла его имя в журнале. - Гак, Максимов, что у тебя по 
биологии за прошлый од?
     - Пять, - тихо отозвалась жертва.
     - Отлично. - Она кровожадно усмехнулась. - По уровню подготовки отличника 
проверим общий вровень подготовки класса... Убрали все учебники р парт. Открыли 
тетради, написали "Самостоятельная работа". Ты, Максимов, на доске, а вы все в 
тетрадях- пожалуйста, определение понятий "удельная демографическая нагрузка", 
"популяционный сдвиг" и "органический порог переносимости". Время - пять минут. 
Время пошло, я жду...
     Склонились макушки. Зашелестели переворачиваемые странички. Один умник, 
ага! задумал положить книгу себе на колени, Лидка заставила его положить на 
учительский стол и книгу, и собственный дневник. Достала красную ручку и 
задумалась, какую бы для начала сделать запись, а тем временам бледный Мак-римов 
постукивал мелом, выводил слова и формулы, правильно в общем-то выводил, хотя 
сегодня всего лишь второй день учебы, а за лето, как водятся, можно забыть все 
что угодно...
     Тем более за ТАКОЕ лето.
     Лидка помрачнела. Занесла красную ручку над "вторым сентября" в дневнике 
уличенного хитреца и поняла, что выглядит глупо. "Не готов к уроку"? Неудачная 
запись, урок-то первый в учебном году. "Не подчиняется коллективу"? Звучит 
угрожающе, но совершенно бессмысленно.
     ...Накануне летних каникул Парламент отклонил очередной проект по дотациям 
для ГО. То был очередной ход в затяжной войне Стужи и Парламента; депутат 
Верверов кричал с трибуны об организации-пиявке, требующей все новых и новых 
вливаний, о непомерно раздутых гэошных штатах, о неразумных требованиях, 
стыдливо прикрытых заботой о будущем апокалипсисе. Парламент согласился с 
Верверовым и, шлепнув ГО по загребущим рукам, распустился на каникулы - до 
осени.
     Лето стояло скверное, дождливое, гнилое. Пустовали городские пляжи, 
изнывающие от скуки отпускники получили в качестве развлечения серию жутковатых, 
захватывающих событий.
     Стужа выступил по телевидению, обвинив коррумпированный Парламент в 
предательстве интересов избирателей. Депутаты все еще уверены, что в обход 
президентского Указа им удастся эвакуироваться в условленное время вместе с 
детьми и семьями; сытые демагоги, они вертят дыру в днище общего ковчега - 
Гражданской Обороны. (Эта фраза живо напомнила Лидке Игоря Рысюка. Кажется, даже 
в голосе генерала проскакивали рысюковские интонации.)
     Потом выступил генеральный прокурор. Против Дмитрия Александровича 
Верверова было открыто уголовное дело по обвинению в организации убийства 
Зарудного А. И. Большая часть информации утаивалась "в интересах следствия", но 
уже на следующее утро все газеты вышли с подробнейшими материалами по "делу 
Зарудного". Доказательства, более или менее убедительные, взялись как бы из-под 
полы.
     Лидка не выдержала и позвонила Славке. "Это неправда! - кричал в трубку ее 
бывший муж. - Это сфа... сфабрико... это провокация!"
     Лидка понимала его. Конечно, Славке трудно было в ТАКОЕ поверить; сама она 
не поверила в то утро, когда Рысюк повалил ее на ковер в их общей спальне:
     "Это Верверов заказал Зарудного, Андрея. Это он его убрал, Лида. Я знаю 
точно..."
     Протоколы допросов- бывшие верверовские сотрудники раскалывались один за 
другим. Полностью готовое, аргументированное обвинение. И - депутатская 
неприкосновенность Верверова, засевшего на одной из своих приморских дач.
     Лидка не спала три ночи подряд. Вспоминала, как улыбался Дмитрий 
Александрович (она виделась с ним однажды, когда Славке с мамой вернули их 
квартиру) и как протягивал руку, в том числе и ей, Лидке, тогда еще девчонке. И 
она вспоминала прикосновение этой руки - прохладное и сухое, и нежную, как у 
женщины, кожу.
     Он?!
     Она говорила себе, что и Стужа, и Рысюк вполне могут соврать для пользы 
дела. Что им нужно утопить Верверова, и ради этого ошг обвинят его хоть в 
разведении дальфинов, хоть в организации апокалипсисов. Что все эти невесть 
откуда взявшиеся свидетельства ничего не значат...
     Говорила - и не верила сама себе.
     Рысюк- и Стужа- давно знали, КТО заказал Андрея. Игорь искал и копил 
компромат, рыл носом, как прилежный кабан под дубом, и кто знает каким способом 
добывал доказательства. А добыв, хранил до момента "икс". Пока депутат Верверов 
ел, спал, вещал с трибуны, дарил жене цветы...
     Он, понимала Лидка, и губы ее сами собой высыхали, трескались, покрывались 
корочкой. Тогда она шла в ванную, умывалась и долго мыла руки, пытаясь 
соскоблить с правой ладони ощущение рукопожатия почти двадцатилетней давности.
     Тем временем разгневанная общественность, умелым образом подогреваемая, 
потребовала ареста Верверова. Стужа обратился к Парламенту с требованием о 
лишении преступника депутатской неприкосновенности.
     Преступников называет только суд, вякнула независимая газетенка и тут же 
была закрыта пожарной инспекцией. Дальнейшие события уложились в несколько дней.
     Стужа объявил о роспуске продажного и недееспособного Парламента. Депутаты, 
оставив ведомственные санатории, сползлись в столицу, где под залом заседаний их 
встретило вооруженное формирование ГО. Под дулами пулеметов ни один народный 
избранник так и не добрался до своего кресла.
     Верверов повесился на своей даче- успел за те несколько секунд, пока 
гэошники ломились последовательно в ворота, в двери дома, в двери ванной. Его 
самоубийство было объяснено признанием вины и страхом перед наказанием.
     В тот же день депутатские санатории были изъяты из ведомственного 
подчинения и переданы Детскому культурному фонду под летние тренировочные 
лагеря.
     Парламент так и не смог прийти в себя после поражения. Несколько попыток 
собраться воедино сорвались из-за внутренней депутатской грызни. Тем, кто 
добровольно сложит мандаты. Стужа пообещал трудоустройство в столице, 
ведомственное жилье, огромную страховку и прочие блага; уже через неделю от 
Парламента осталось только воспоминание, и воспоминание недоброе.
     Всю эту неделю Лидка провела перед телевизором, ежась, горбясь и 
по-старушечьи кутаясь в мамин пуховый платок. Она слушала взвинченных дикторов и 
прекрасно понимала, что никогда теперь не узнает правды. Был ли Верверов виновен 
и был ли виновен только Верверов - тайна умерла, удавилась шелковым галстуком. В 
свое время эта деталь - галстук - поразила Лидку. Вспоминался Рысюк на яхте, 
полуголый, с элегантной удавкой на шее...
     "Вот ты и получил, что хотел, Игорь. Твой Стужа почти диктатор - теперь 
давай, дрессируй. Апокалипсис покажет, и если, Игорь, ты все-таки прав, если 
удастся обойтись без потерь... Я первая признаюсь в своей глупости. Униженно 
попрошу простить меня, дуру, не понявшую и не принявшую гениального человека, 
куда более гениального, чем сам Андрей Зарудный..."
     Она опомнилась. Перед ней на столе лежал ученический дневник, и, поймав в 
прицел графу "Поведение", она аккуратно вывела красными чернилами: "Не выполняет 
требований учителя".
     - Максимов, ты готов?
     Он исписал мелом почти всю доску и вспомнил почти все касательно "удельной 
нагрузки" и "порога переносимости", но с "популяционным сдвигом" было плохо.
     - Что такое популяпионный сдвиг, Максимов?
     - Как в учебнике написано или как я понимаю? - спросил он с надеждой. Лидка 
улыбнулась:
     - Конечно, как в учебнике. Он сжал губы. Подумал.
     - Популяционный... сдвиг. Если за время цикла плотность популяции на данной 
территории изменяется... Или если особенность населения... кочевое... 
мигрирующее...
     Лидка засекла глазами как минимум двух девочек, которым очень хотелось 
Максимову подсказать. Одна - серьезная дурнушка с жидкой косой, другая - вполне 
ничего, блондиночка, кудрявенькая кукла. Конечно, такой мальчик должен иметь 
успех...
     Лидка ощутила внезапный прилив раздражения. Вспомнились сочувствующие глаза 
директрисы: "Часто бывает, что женщины, по каким-либо причинам лишенные радости 
материнства, приходят работать в школу... Правда, обычно это случается раньше, 
на девятом-десятом году цикла..."
     - ...Если количество населения обозначить как эн, площадь территории - тэ, 
а пропускную способность Ворот как вэ... то популяционный сдвиг будет равен... 
эн первое минус эн второе, делить на тэ... нет, делить на вэ...
     - Тройка, - сказала Лидка с почти искренним сожалением. - Три балла, на 
большее твой ответ не тянет.
     Мальчик молчал. На скуластом лице его медленно проступали красные пятна.
     В воскресенье в четыре утра объявили учебную тревогу. Лидка ночевала на 
квартире у родителей; накануне поздно легла, всю неделю не высыпалась, звук 
сирены едва не спровоцировал рвоту.
     - Я никуда не пойду! - заорала она спросонья.
     - Трое суток исправительных работ, - флегматично сказал отец. - Или десять, 
если повторно. Оно тебе надо?
     Едва перебирая ногами, толкаясь и спотыкаясь на каждой ступеньке, выбрались 
во двор. В кромешной темени метались лучи фонариков - четыре гэошных инструктора 
собирали каждый свою группу. Потом над двором зависла красная ракета, 
имитирующая, очевидно, характерный для апокалипсиса свет. И над соседним двором 
тоже висела ракета. И над следующим. Вероятно, на "учебку" подняли весь 
микрорайон.
     Пять минут ушло на перекличку; из дома Лидки-ных родителей не досчитались 
только какой-то старушки с пятого этажа да мужчины, накануне сломавшего ногу. 
Инструктор нахмурился:
     - Санитарная команда, на выход! Носилки, все, что полагается...
     Никто не решился перечить. Санитарная команда, в которую входил и Лидкин 
брат Тимур, извлекла несчастного из кровати, тот некоторое время орал и 
нечленораздельно бранился, но потом затих. На другие носилки уложили старушку.
     - Четвертая мрыга, - бормотала бабушка. - Четвертой не пережить. Оставьте, 
дайте помереть спокойно...
     Лидке было ее жаль.
     В строгом порядке двинулись по улицам. По очереди несли носилки; 
загипсованный мужчина весил, как мраморная колонна, носильщики быстро 
выдыхались. Никто не роптал; руководители групп слушали сообщения по радио и, 
повинуясь им, все время меняли направление движения. Примерно через час пути, 
когда складка чулка на пятке немилосердно натерла Лидке ногу, руководители 
учений посчитали, что самое время для полосы препятствий. Понурая толпа 
тренирующихся по лестнице забралась на крышу шестиэтажного дома, оттуда по 
узкому железному мостику перебралась на крышу соседнего. Загипсованный мужчина 
стонал сквозь зубы. "Долго еще?" - спрашивали у инструкторов задыхающиеся 
женщины. "Сколько понадобится".
     Светало. Из окон сочувственно поглядывали жильцы, которых сегодняшняя 
тренировка не коснулась. Пока не коснулась. Никого не минет чаша сия, не 
поднимут в воскресенье утром - настигнут в полночь посреди рабочей недели...
     Лидка глядела себе под ноги. Рубероид, кирпичи, антенны. По крышам домов 
тянулась отлично, прямо-таки любовно оборудованная пешая трасса, и человек сто 
женщин, мужчин и стариков шагали по ней, охая, мучаясь одышкой и проклиная ГО - 
проклиная молча.
     Инструктор ГО получает больше Лидкиного отца, который тоже не последний 
человек. Инструкторские вакансии плодятся, как кролики, но желающих все равно 
хватает, на одно место по десятку соискателей. Большого ума на этой должности не 
надо, образования не нужно тоже, нужны только приличная биография да 
физподготовка. А в дополнение к солидной зарплате и целому списку льгот 
инструктору дается еще и власть, самая настоящая: "Гражданин, не выполнивший 
распоряжение инструктора во время учебной тревоги, наказывается административным 
арестом на срок до полугода..."
     Научить. Натренировать. Довести до автоматизма. Так, чтобы настоящий 
апокалипсис и настоящая эвакуация показались прогулкой, едва ли не развлечением. 
Эти регулировщики перед муляжами Ворот. Эти знаки, жесты, команды, снящиеся 
Лидке в красноватых бредовых снах, и не только Лидке, наверное, снящиеся. 
Колонна построилась - пошла - стала. Пошла - стала. Пошла- стала... Никакой 
толкотни. Автоматные очереди поверх голов. Принудительные психиатрические 
обследования саботажников, "лиц, сознательно сопротивляющихся комплексу 
подготовительных мер ГО".
     Уж лучше мрыга.
     "Дорогие сограждане! Поздравляю вас с Новым, восемнадцатым годом цикла, 
который наступит в годовщину последнего апокалипсиса, двенадцатого ноября. Желаю 
счастья, здоровья, процветания... Около трех лет осталось до ожидаемого нами 
апокалипсиса, и я могу с полной уверенностью обещать вам, что это будет первый в 
истории человечества апокалипсис без потерь. Сильное, боеспособное ГО, 
подготовленное, сознательное население, разработанные видными учеными планы 
эвакуации - мы смело смотрим в будущее, мы не тревожимся за наших детей. Пусть 
приходит зима- мы утеплили наш дом и припасли дров. Пусть приходит апокалипсис- 
мы готовы к нему и войдем в Ворота в спокойствии и порядке, с гордо поднятой 
головой..."
     Из поздравительной речи Президента, 10 ноября П года 54 цикла.
     
      "Пусть приходит Стужа- мы смело смотрим в окошко нашей камеры"
     (Из анонимной надписи на дверях Лидкиного подъезда, 14 ноября 18 года 54 
цикла).
     Дверь в мужской туалет была распахнута настежь. Маленькая пожилая техничка 
мыла белую стену умывальни, и вид у старушки был почему-то виноватый. Из-под 
тряпки стекали темно-красные потеки. Лидка нахмурилась:
     - Кого тут по стенке размазали? Техничка не поняла ее юмора, мелко 
заморгала глазами.
     - Да вот, Лидия Анатольевна, просто пишут всякое фломастером, глупости 
всякие... Вечно пишут в туалете...
     - Отыщем кто - живо на учет поставим, - сказала Лидка механически, думая 
уже о другом. Переступила порог класса, дождалась, пока настанет полная тишина, 
пробежалась взглядом по лицам - и ощутила неправильность. Маленькую, не заметную 
глазом, не поддающуюся пока определению. Что-то изменилось.
     - Садитесь... Откройте тетради. Откройте книги на странице двести десять, и 
посмотрите на задание семь к параграфу сорок два...
     Максимов, ненавидевший Лидку и нервничавший в ее присутствии, был сегодня 
монументально спокоен, даже удовлетворен. Зато на личике его блондинистой 
кукольной подружки выступили красные пятна, и она никак не могла отыскать в 
учебнике нужную страницу. Вторая воздыхательница, умненькая дурнушка, пересела 
сегодня на последнюю парту.
     - Дрозд, кто разрешил тебе пересаживаться? Дурнушка поднялась. Глаза ее 
нехорошо поблескивали. Подставив под локоть правой руки кулак левой, девочка 
требовательно вскинула руку:
     - Лидия Анатольевна! Можно сказать? Замешательство в классе. Переглядки, 
шиканья, дурнушку дергают за подол, но она упрямо тянет руку.
     - Говори, - кивнула Лидка.
     - Лидия Анатольевна! А Максимов написал на стенке...
     Доносчица запнулась, будто не решаясь выговорить крамолу. В классе 
сделалось тихо-тихо, шелестел, ударяясь о стекла, сухой снег.
     - "Вика плюс Артем?- насмешливо спросила Лидка - Равняется любовь"?
     Кто-то хихикнул - и сразу замолк.
     - Нет, - угрюмо сказала доносчица. - "Стужа - дрессировщик".
     - Что? - автоматически переспросила Лидка.
     - "Стужа - дрессировщик", - шепотом повторила девочка.
     Лидка посмотрела на Максимова. Парень сидел ровно, именно так, как велено 
внутренним распорядком: спина прямая, между животом и краем парты расстояние в 
ладонь, подбородок поднят, руки согнуты перед грудью, правая лежит на левой. 
Ничего не выражающее бледное лицо.
     - И где он это написал? - мягко спросила Лидка.
     - В туалете, - сказала доносчица.
     - В женском? - спросила Лидка еще мягче. Доносчица покраснела.
     - В мужском...
     По классу прошло движение. Сдавленное хихиканье. Переглядки.
     - Не может быть, - протянула Лидка, по-прежнему глядя на Максимова. - И ты 
сама это видела, Дрозд? В мужском туалете?
     - Он написал! - с вызовом сказала девчонка, и под ее взглядом в классе 
стихли смешки. - В туалете никого не было, у Максимова был красный маркер! Он 
вышел, а я заглянула и увидела!
     Лидка встретилась с ней взглядом и стиснула зубы. У девчонки были 
глаза-буравчики, такой знакомый и такой забытый взгляд.
     Кто у нее родители? Вот черт, не вспоминается. Надо открыть журнал на 
последней странице, там расписаны все адреса и даты рождения, номера страховых 
полисов и гэошных участков, и должности родителей расписаны тоже...
     Как бы так открыть журнал на последней странице... ненавязчиво?
     -Максимов...,
     Она хотела спросить: "Максимов, это правда?" - но в последний момент 
прикусила язык. Потому что у парня хватит ума ответить "Да". В присутствии всего 
класса. Он совершеннолетний, ему давно исполнилось шестнадцать, а значит, 
идиотская выходка оборачивается сразу несколькими статьями. Оскорбление чести и 
достоинства Президента (а кто докажет, что "дрессировщик" - слово не 
оскорбительное?), компрометация правительственной антикризисной программы, 
хулиганство. Плюс отягчающая формулировка "в стенах учебного заведения". 
Дурачок. Маленький дурачок.
     Как бы невзначай, раздумывая, она перевернула журнал задней обложкой 
кверху. Вздохнула, открыла.
     - Максимов, у тебя действительно есть красный маркер?
     Весь класс знает, что есть. Маркер приметный, парню привезли его из-за 
границы несколько лет назад, когда такие поездки еще были возможны.
     Максимов покорно полез в пенал за маркером, Лидка пробежала глазами записи 
в маленьком школьном "досье". Дрозд, Антонина Григорьевна, номер четыре в 
списке. Мать- пищевик-технолог. Отец- инструктор ГО третьей ступени. Все понятно 
с тобой, девочка.
     Максимов, Артем Алексеевич. Номер тринадцатьв списке. Бывший отличник. Не 
повезло, с таким-то номером... Мать- инженер. Отец... об отце нет данных. 
Мать-одиночка?
     Черт побери, но что же делать?! Весь класс в свидетелях обвинения. Эта 
дура, инструкторова дочка. В старые времена Лидка поиздевалась бы над малолетней 
шпионкой и вызвала бы ее к доске отвечать какую-нибудь зубодробительную тему. Ей 
и сейчас смешно, но в параллельном классе одного парня на прошлой неделе 
отправили в колонию. За то, что обозвал гэошника старым дураком.
     Техничка, милая умная техничка, надо бы купить ей шоколадку и с чем-нибудь 
поздравить. Или просто угостить...
     Она демонстративно посмотрела на часы:
     - Время урока уходит со страшной скоростью.
     Дрозд, Максимов, идемте с