ы там застрял, Андрей?!"
     Некто, кого она с самого начала определила как мальчика Андрея, будто 
услышал ее мысленный призыв. Конопатая молоденькая Нина - сама на изрядном 
месяце беременности - засуетилась, забегала вокруг стола.
     - Сан Саныч! Да Сан Саныч же! Пятнадцатый... Зашивать надо будет...
     Лидка смотрела в потолок. Ей мерещилась белая поверхность моря, оловянные 
тусклые блики, огромная дальфинья морда с карим удивленным глазом...
     Нельзя во время родов думать о дальфинах! Плохая примета!
     - Здрасьте, - ласково сказала Нина. - Ох ты, и здоровый какой пацан... 
Лидка закрыла глаза. Дорожка из бликов. Дорожка.
     Новая весна пришла на несколько недель позже, чем следовало. Колоссальные 
роддома потихоньку переоборудовались в обычные детские больницы, ясли, а то и 
общежития; детородный период заканчивался. Старшая группа уже вовсю возилась в 
песочниках, средняя группа ковыляла, держась за руки мам и бабушек, волоча за 
собой дребезжащие игрушки на деревянных колесиках. Младшая группа лежала в 
колясках и люльках, агукала и тянулась за погремушкой.
     Сотовская квартира, еще два года назад подпадавшая под уплотнение, теперь 
напоминала не то зверинец, не то сумасшедший дом, не то перенаселенный до отказа 
муравейник. В трех комнатах помещались теперь Лидкины мама с папой, Яночка с 
двухлетним Тимурчиком, Лидка с трехмесячным Андреем и младший Лидкин брат Паша, 
исполнивший свою угрозу и приведший в дом жену, правда, годовалый ребенок у нее 
был от какого-то другого мужчины. Сама Лидка жила теперь бок о бок с племянницей 
Яночкой. Тимурчик ревновал к младенцу, приходившемуся ему дядей, капризничал, 
изображал беспомощность, умышленно писал в штанишки и все норовил забросить в 
колыбельку то грязный ботинок из прихожей, то подобранный на улице осколок 
стекла, то еще какой-нибудь опасный хлам.
     Если бы несколько лет назад Лидке сказали, как и в каких условиях она будет 
жить, она либо не поверила бы, либо побежала бы топиться. Теснота, нищета и 
бесконечный детский гвалт- тем не менее Лидка была безмятежна, как никогда. 
Почти счастлива.
     Ее мама, подчеркнуто равнодушная к сыну Пашиной жены, тряслась над Лидкиным 
ребенком, будто дракон над грудой золота. Откуда-то взялись запасы пеленок и 
одежек, два цикла дожидавшихся своего часа. Мама гуляла с коляской, бегала на 
молочную кухню, готовила кашки и смеси -своего молока у Лидки было мало, и 
Андрея почти сразу же пришлось докармливать.
     Длинный строй мам и бабушек на скамейках приветствовал Лидку тепло и 
уважительно. Поначалу она шарахалась, а потом привыкла и даже научилась находить 
удовольствие в несуетных разговорах, куда более полезных и актуальных, нежели 
целые полки запыленных книг. Девятнадцатилетние девчонки, нянчившие по двое 
детей каждая, охотно делились с Лидкой своим богатым опытом. Унылая бездетная 
стерва умерла, ее место заступила не очень молодая, но энергичная мать
     со здоровым цветом лица.
     Новый цикл - новая жизнь. Теперь Лидка сполна понимала, что значат эти 
слова. Все, когда-то казавшееся ей ценным и значительным, теперь частью 
отодвинулось, частью перестало существовать. Мир упростился, время 
распределилось на промежутки между сном и кормлениями. Еще одна коляска в общем 
потоке, еще одна справка в поликлинике, еще одна бутылочка детского питания...
     Все переменилось в один день. Лидка возвращалась из города, несла 
хозяйственную сумку с бутылкой подсолнечного масла. Ей повезло: масло завезли в 
магазин прямо перед ее носом, она успела подскочить к прилавку и оказаться в 
голове свеженькой очереди.
     И теперь вот возвращалась довольная. У подъезда, чуть в стороне от плотно 
заселенных скамеек, стояла, явно кого-то дожидаясь, тощая бледная женщина в 
черном плаще. Слишком теплом для майского дня. Руки женщины лежали глубоко в 
карманах.
     Лидка хотела пройти мимо, но женщина ступила на асфальтовую дорожку, 
загораживая Лидке проход.
     - Простите, вы - Лидия Зарудная?
     - Я Лидия Сотова, - сказала Лидка, не особенно задумываясь.
     Женщина на мгновение растерялась. Но только на мгновение.
     - Не-ет... Вы ведь были женой Рысюка?
     Вероятно, ответ прочитался на Лидкином лице. Черная женщина кивнула, 
оскалила больные зубы и быстро вытащила правую руку из кармана.
     Она была медлительна и неуклюжа, эта черная женщина. Хотя соседки, видевшие 
все от начала до конца, утверждали в тот вечер, что это Лидка была стремительна 
"ну прямо как зверь".
     Она успела уклониться. И ударить агрессоршу по черной руке, часть 
предназначенной Лидке кислоты плеснула на дорожку. Часть попала на джинсы, и эти 
джинсы пришлось потом выбросить. Несколько капель угодило на голую руку, но боль 
пришла уже потом.
     - Сука! - тонко кричала черная женщина. - Я знаю! Это ты! Я тебя помню!
     Соседки побежали вызывать милицию. На площадке ревели перепуганные малыши. 
Металлическая баночка с непонятной надписью валялась на асфальте, и на нее уже 
кто-то наступил.
     - Вы знали! Он не убивал! Сфабриковали... дело! Ты еще поплатишься, сука, 
проклятье на твой род, и на детей твоих!
     Из подъезда Выскочила Лидкина мама в халате и в тапочках.
     - Вот... вот!
     Откуда-то из-под плаща черной женщины появились и рассыпались по земле 
желтые листы бумаги - бледные ксерокопии документов с печатями, с устрашающими 
грифами.
     - Провокаторша! Сука! Змея!
     Кольцо женщин посреди двора вовсе не было непреодолимым препятствием. Но 
черная женщина не спешила убегать; прибывшая по вызову милиция довольно грубо 
затолкала ее в машину, а она все кричала и кричала с видимым удовольствием:
     - Поплатишься! Стерва! За все!
     Лидкина сумка лежала на дорожке, из-под ее темного брюха растекалась 
масляная лужа.
     Контора, ранее носившая одиозное название ГО, теперь переродилась в 
скромную организацию под вывеской "Отдел Общественной Безопасности", ООБ.
     Населявшие контору люди были относительно молоды- Лидкиного поколения и 
младше. Никого из них Лидка прежде никогда не видела, но глаза-буравчики были, 
очевидно, неотъемлемым атрибутом любого наследника ГО. Как будто бывшие 
сотрудники Гражданской Обороны сложили свои буравчики в сейф, чтобы преемники, 
ввалившись в здание, первым делом примерили на лица этот незабвенный, 
специфический взгляд...
     Сухощавый, серолицый, страшно усталый мужчина в штатском записал Лидкины 
показания и велел ей расписаться. Показаний было- кот наплакал. Шла домой, 
увидела совершенно незнакомую женщину. Успела уклониться от направленного в лицо 
потока кислоты. Нанесен незначительный материальный ущерб и значительный 
моральный...
     Потом, когда Лидка уже собралась уходить, серолицый вздохнул, как кузнечный 
мех, и достал откуда-то новый лист гербовой бумаги.
     -Лидия Анатольевна... Вашим первым мужем был Ярослав Андреевич Зарудный?
     - Да, - сказала Лидка после паузы; И добавила, поколебавшись: - Мы 
расстались с ним в прошлом цикле. Очень давно.
     Обэшник вздохнул снова:
     - Ваш брак с Игорем Рысюком тоже распался?
     -Да.
     - Где вы были во время процесса над Рысюком?
     Лидка поморщилась.
     - Здесь. В городе. Но я не знала, что идет процесс. Меня занимали другие, 
м-м, проблемы.
     Следователь вежливо поднял брови.
     - То есть вы НЕ ЗАМЕТИЛИ событие такого масштаба?
     - Я была занята другим,- упрямо повторила Лидка. И добавила с кривой 
усмешкой: - Я была, видите ли, влюблена. И мне отвечали взаимностью.
     - А-а, - сказал следователь. И некоторое время смотрел на Лидку, как бы 
прикидывая, кто же был тот ненормальный, что влюбился в эту грымзу.
     - Когда было выдвинуто обвинение против Верверова... Вы уже расстались к 
тому времени с Рысюком?
     - Ну конечно, рассталась, - сказала Лидка таким теплым снисходительным 
тоном, что для полноты картины следовало добавить: "...дурачок мой". - 
Давным-давно рассталась. Претензии этой женщины... мягко говоря, смешны.
     - Ага, - сказал следователь, кажется, с облегчением. - По всей вероятности, 
ей потребуется помощь психиатра... Спасибо, Лидия Анатольевна. Больше у меня нет 
к вам вопросов.
     Черная женщина оказалась вдовой Дмитрия Александровича Верверова, главного 
политического противника генерала Стужи. Мертвого противника. Впрочем, и сам 
Стужа теперь мертв- во всех смыслах. Жизнь его оборвалась во время апокалипсиса, 
все, что осталось от его тела, погребено под слоями земли, камней, песка. Все, 
что осталось от его имени, погребено под слоями проклятий, и они, проклятия, 
тяжелее самой чудовищной глыбы.
     А Верверов просто забыт. Всеми, кроме его вдовы. Потому что его дети тоже, 
оказывается, не пережили последнего апокалипсиса.
     ...Лидка позвонила в дверь, открыла Яночка. Маленький Тимурчик сидел 
посреди прихожей в картонной коробке из-под форсмажорной помощи.
     - Ой, теть Лид, ну наконец-то... Андрейчик поел и все срыгнул. Не спит, 
голодный... А у Тимы опять диатез, так я хотела в аптеку выскочить...
     Яночка говорила и натягивала туфли. Лидка поставила свою сумку на полочку 
для обуви. Поперек длинного темного коридора лежал косой солнечный луч, 
населенный, как амебами, медленно плывущими пылинками.
     - Теть Лид, я на полчаса...             
     Лидка заперла за ней дверь. В комнате все громче и громче верещал младенец.
     - Люса ни слусаеса, - осуждающе сказал Тимурчик из своей коробки. - Тима 
уписалса...
     Лидка увидела, что стенки коробки потемнели от вбираемой влаги. Тимур 
смотрел на нее честными серьезными глазами. Глаза у него были незнакомые - ни в 
Тимура-старшего, ни в Саню, ни в Яночку. Наверное, в собственного неизвестного 
отца.
     - Подожди, Тима... Надо было попроситься... Ты уже большой мальчик...
     Она торопливо вымыла руки, накинула поверх блузки домашний халат.
     - Андрюшечка, ну что такое... Ну иди сюда... Пеленки были мокрые, рубашечка 
грязная. Лидка возилась, переодевая, бормоча ласковую бессмыслицу, стараясь не 
слышать возмущенных воплей обделенного вниманием Тимура. Андрей притих, 
выложенный на животик, подобрал под себя ручки и без усилия поднял голову. 
Проследил глазами за резиновым попугайчиком, разинул рот, улыбнулся от уха до 
уха.
     Светлые пряди младенческих волос свешивались на выпуклый розовый лоб. 
Лидкин сын улыбался счастливо и даже несколько залихватски.
     Она не могла проснуться. Даже в те редкие минуты, когда становилось ясно, 
что происходящее - сон.
     Они ждали... чего? Кажется, праздника. Был дом, очень высокий, шестнадцать 
этажей. Лидка понимала, что с точки зрения сейсмологии такой дом никуда не 
годен: развалится в первую же мрыгу, от первого же толчка. Но вот же стоит...
     Был балкон. Очень просторный. На балконе- стол, табуретки, какие-то люди, 
знакомые и незнакомые. Мама, Яночка, даже, кажется, Максимов...
     Балкон не был огражден. Почти не был. Перила оказались проломаны или 
сгнили, или обвалились, со всех сторон зияли дыры, гости, смеясь, предупреждали 
друг друга: осторожно, а то еще свалитесь.
     А под ногами гостей вертелся Андрюша. Уже большой, лет двух или трех. Бегал 
и лепетал, и когда он пробегал мимо пролома, Лидка чувствовала, как обмирает 
сердце.
     - Иди сюда... Не ходи туда... Дай руку... И сын послушно сидел рядом с ней 
- целую минуту. А потом Лидка отвлекалась, и все начиналось сначала. Развеселый 
колокольчик, бегущий по краю пропасти.
     Лидка становилась в проломе, загораживая его собой, но дыр в ограде было 
много, и она не могла закрыть их сразу все. Обреченность витала над столом, над 
веселящимися гостями.
     - Андрей!
     Лидка проснулась.
     Непроглядная тьма. Духота. Сопение.
     Сунула трясущуюся руку за прутья кроватки.
     Живое. Теплое. Спит.
     Случай с Верверовой целый месяц развлекал компанию гуляющих мамаш. 
Центральная городская газета не пожалела двадцати строчек в разделе 
"Криминальная хроника", по счастью, без фотографий. Молодой длинноволосый 
корреспондент целых два дня дежурил у подъезда, ожидая, пока Лидка выйдет с 
коляской. Лидка не вышла, и корреспондент нашел себе занятие поинтереснее.
     Пришло письмо от Максимова. Помятое, потертое, пропутешествовавшее не одну 
неделю. Лидка долго не решалась вскрыть его, а когда наконец прочитала, ничего 
страшного не оказалось в этом письме. Ни покаяний с истерикой, ни вежливых 
извинений, даже отзвука былой теплоты и то не было. Обычное школьное сочинение 
на тему: "Как я провел лето". Не опасно, не разрушает душевный комфорт, хотя и 
провоцирует бессонницу...
     Телефонный звонок прозвучал в полвосьмого утра.
     Яночка с Тимуром стояли одетые на пороге квартиры, собираясь идти в 
поликлинику. За стенкой ревел приемный Пашин сын, младенец Андрей только что 
позавтракал, и Лидка прижимала его к себе, смиренно дожидаясь, пока малыш 
срыгнет.
     - Мама! Возьми трубку!
     В ванной шумела вода. Мама если и слышит, что же ей, нагишом к трубке 
бросаться? Отец, кажется, еще спит...
     - Теть Лид, ну возьми, - раздраженно сказала Яночка. - Мы же опаздываем.
     И хлопнула дверью.
     Одной рукой удерживая ребенка, Лидка прошлепала к телефону. Подняла трубку:
     - Алло.
     Молчание. Тресь-тресь. Лидка готова была в раздражении швырнуть трубку 
обратно, когда с той стороны, из потрескиваний возник голос:
     - Будьте добры, позовите Лидию Анатольевну.
     - Это я, - сказала она, сильнее прижимая к себе Андрея.
     - Это Саша, - сказала трубка. - Мы когда-то ныряли вместе. В Рассморте. 
Помнишь?
     Андрею было неудобно. Он пошевелился, высвобождая ручки. Тихонько 
закряхтел.
     - Помню, - сказала Лидка глухо. Но вспомнила не море и не затопленные 
Ворота, и не дерево из тугих шелестящих пузырьков- вспомнила обитую кожей дверь 
и тускло поблескивающую булавку на галстуке: "Ты права. Ученый из тебя 
хреновый".
     - Старая Верверова все-таки достала тебя? Дотянулась?
     - Нет, - сказала Лидка сквозь зубы. - Только джинсы выкинуть пришлось.
     Маленький Андрей наконец-то срыгнул. Так, кофточку снова придется менять.
     - Лида, надо встретиться. Поговорить.
     - Не хочу!- сказала она зло.- Все это меня не касается. У меня нет времени. 
У меня маленький ребенок.
     Пауза.
     - Да-а?! Поздравляю... Тем более, ты же хочешь жить спокойно? И, наверное, 
хочешь узнать, кто все-таки убил Андрея Зарудного?
     Младенец хныкал все громче.
     - Что молчишь, Лида?
     - Подожди...
     Неловко наклонившись, она положила трубку на столик. Отнесла ревущего 
малыша в комнату, уложила в кроватку, тряхнула гирлянду из погремушек - малыш 
остался безучастным. Плакал.
     Лидка прикрыла за собой дверь. Вернулась к телефону.
     - Саша?
     -Да?
     - Чего тебе надо от меня?
     - Это ТЕБЕ, Лида, надо. В конце концов столько времени прошло, и мы оба 
живы... Что странно и восхитительно. Нас связывают кое-какие общие 
воспоминания... Неужели тебе не интересно?
     Лидка молчала. Прежде Саша не позволял себе эпитетов, тем более 
сентиментальных. "Странно и восхитительно". Постарел?
     - Значит, так, Зарудная, давай-ка встретимся через часок где-нибудь в 
спокойном месте, в парке, ты ведь хочешь знать, кто его убил?
     Лидка закусила губу.
     Правильно ли она сделала, когда назвала малыша Андреем? Это имя ползло за 
ней, как тень, и не всегда приносило только радость. В последнее время совсем 
даже наоборот...
     - Да, - сказала она через силу. - Соломенский парк. Идет?
     От ее дома было двадцать минут ходу до Соломенского парка. Неспешным шагом 
с коляской - полчаса.
     - Идет, - отозвался Саша. - Через час. Если ты опоздаешь, я подожду. Она 
положила трубку.
     - Ну не реви... Ты же сытый... А, ты уже напрудил тут... Сейчас. Сейчас 
гулять пойдем, ой, смотри, какая цаца...
     Дверь в коридор была полуоткрыта. Лидка видела, как из Пашиной комнаты на 
цыпочках выскользнула его жена. Нырнула в освободившуюся ванную - ей, бедняге, 
тяжело. Тяжелее, чем когда-то Лидке в доме Зарудных. Не зря она такая бледная и 
нервная. Не зря за стенкой все чаще случаются приглушенные, но отлично слышимые 
ссоры...
     - Лида, кто это звонил?- спросила мама из кухни.
     - Так, - отозвалась она рассеянно. - Один знакомый... Мы-гулять.
     - Лида, ты ведь не ела?!
     - Ела-ела... Пока.
     С мастерством опытного водителя она провела коляску в дверной проем. Со 
второго раза попала колесами в желобки на лестнице, очень хорошие желобки, 
удобные. Через пару лет их снимут за ненадобностью.
     Андрей наконец-то увлекся погремушкой, пытался достать звенящую от толчков 
пластмассовую гирлянду. Лидка протолкнула коляску в двери подъезда. Перевела 
дух.
     Несмотря на ранний час, на скамейках у подъезда оставалось не так много 
посадочных мест. Лидка прошла сквозь приветствия, как раньше проходила сквозь 
косые взгляды. Посреди песочницы стоял на четвереньках годовалый внук Светки с 
четвертого этажа. Рот дитяти перемазан был песком, и парень собирался продолжить 
трапезу: вот он зачерпнул горстью и отправил содержимое в рот, и Светка, 
постаревшая и располневшая, сорвалась со скамейки, чтобы подхватить негодника за 
шиворот и вытряхнуть из него недоеденный песок.
     - Ах, ты опять? А по попе сейчас, по попе дам...
     Недовольный рев. Без особого отчаяния, так, дань приличиям. Лидка обратила 
внимание, что обитателей песочника стало меньше. Прочие, видимо, в яслях.
     По тротуару двигался целый поток гуляющих колясок; Лидка приноровилась к 
общему темпу. До назначенной встречи оставалось минут пятнадцать, она знала, что 
опоздает, но спешить не хотела. Был даже момент, когда она всерьез собралась 
поворачивать обратно, но одумалась и продолжила путь. Телефонный номер он знает, 
так что проще сразу все решить, чем играть в "перепрятушки"...
     Руки ее автоматически покачивали коляску. Ребенок задремал.
     Со времени их последней встречи прошел почти цикл. Произошло множество 
событий. Но Лидка почему-то отлично помнила, какой ворсистый был в кабинете 
ковер. И какая заколка блестела на галстуке. О чем они говорили, сейчас не 
важно, хотя некоторые Сашины слова основательно засели в памяти. Насчет 
"хренового ученого", например. Или вот эти: "Ты действительно казалась 
перспективной штучкой. Ты была фанаткой. Таких боятся. И ты умело делала вид, 
что много знаешь..."
     "Ничего я не знаю, - думала Лидку угрюмо. - Да, я разбирала архив 
Зарудного, но и вы, гэошники, разбирали его тоже. Возможно, в молодости мне 
хотелось выглядеть значительнее, чем я была на самом деле. Но если бы 
действительно что-то знала, я не дожила бы до сегодняшнего дня, так ведь?"
     Она невольно ускорила шаг. В витринах плыло ее торопливое отражение - 
женщина катит коляску. Магазины украшены были звездами из фольги и прочими 
атрибутами приближающегося Нового года. Нового, четвертого года; не так просто 
было привыкнуть, что праздник приходится теперь не на осень, как в прошлом 
цикле, а на второе июня. Три года прошло - как не бывало. Три года после этого 
ада- и ничего, живем...
     Действительно ли ей интересно, кто убил Андрея Игоревича? И возможно ли 
правосудие теперь, после всего, что было?
     Правосудие. Если по праву, то и ее, Лидку, надо... того. Потому что и она 
ездила по райцентрам в составе этой проклятущей агитбригады, и в ночь выборов 
сидела перед медленно зеленеющим экраном, и, кажется, даже радовалась... И 
говорила своим школьникам что-то про "ответственность за успешное овладение 
знаниями и умениями", "сознательность граждан" и прочую политкорректную, 
преступную чушь...
     Что такое одна жертва, пусть даже и депутат, по сравнению с тысячами жертв 
последнего апокалипсиса?
     Она обогнала одну коляску. И еще. Кто-то сказал:
     "Осторожно", кто-то неодобрительно посмотрел. Лидка шагала все быстрее.