в спецшколу, а меня...
     - За что?!
     - Ну я же говорю, что теперь этого уже не понять...
     Ноябрьское утро хуже ночи. Темнота, морось. В пять утра включается первый в 
доме водопроводный кран. Потом другой, третий... Шаги на лестнице, кто-то вызвал 
лифт.
     Лидка охрипла. Замолчала; окна соседнего дома одно за другим заливались 
яично-желтым светом.
     Она никогда не думала, что СМОЖЕТ. Так легко и просто рассказать и даже 
заново пережить, и даже почти без горечи.
     - Я взорву эту газету,- шепотом сказал Андрей. - Подорву к черту!
     - Андрюшка... Тишина.
     - Мам, я так их ненавижу!
     - Не надо.
     - Мама! Если кто-то тебя обидит, я убью его! Я так поклялся, когда мне было 
лет двенадцать. Поклялся кровью!
     - Андрюшка...
     Прочь, сопли! Никаких слез!
     Лидка давно забыла, как плачут.
     Поздним утром - Андрей ушел в лицей на второй урок - Лидка позвонила по 
номеру, указанному на визитной карточке гостиницы, и попросила соединить с 
постояльцем Артемом Максимовым из пятьсот второго номера.
     Ждать пришлось минут десять.
     - Алло?
     - Привет, Максимов.
     - Лидочка?! Лида, как я рад...
     - Не радуйся преждевременно. Я звоню, чтобы сказать тебе, что твое 
предложение отклонено.
     - Лида...
     - Ты можешь писать мне и присылать открытки по праздникам. В будущем году я 
собираюсь на конференцию в ваши края, если будет время, созвонимся.
     - Лида...
     - Все, Тема. Рада была тебя видеть. Но именно сейчас у меня слишком много 
дел. Что до газеты "Пикант", то можешь поступать на свое усмотрение. Можешь 
давать интервью, не давать интервью. Мои отношения с этой газетой закончены.
     Положила трубку и сразу же набрала номер адвоката.
     Разговор занял еще десять минут.
     Потом, порывшись в записной книжке, связалась с газетой "Вечерний город" и 
договорилась о небольшой заметке в завтрашнем номере.
     Потом, подумав, набрала еще один номер. По памяти.
     Ждать пришлось долго, Лидка уже отчаялась услышать ответ.
     - Алло...                          
     - Здравствуй, Слава. Как твой артрит? Молчание.
     - Это Лида Сотова, если ты еще меня не узнал... Спасибо, Слава, что ты взял 
на себя труд просветить моего сына относительно моего прошлого. Я думаю, тебе 
будет приятно услышать, что мы с Андреем приняли к сведению твою информацию... 
Более того, один наш друг задумал написать сопливую мелодраму на предоставленном 
тобой материале. Тебя вносить в список консультантов?
     Сопение в трубке. Гудки. Лидка коротко усмехнулась.
     "Некоторое время назад газета "Пикант" поместила одна за другой 
клеветнические материалы, поливающие грязью профессора института экстремального 
прогнозирования им. А. И. Зарудного Лидию Анатольевну Сотову. Лидия Анатольевна 
подала в суд на вышеназванную газету, однако сегодня иск был отозван. Вот что 
сообщила профессор Сотова нашему корреспонденту:
     - Первым моим желанием было восстановить справедливость и потребовать у 
газеты возмещения морального ущерба. Однако время показало, что газета "Пикант" 
справедливостью не интересуется нисколько, а любой суд для нее - всего лишь 
повод для ярмарочного представления. У меня хватает денег и без выплат от желтой 
газетенки, а мое доброе имя нисколько не страдает от потуг "Пиканта" заляпать 
его дерьмом. Из чувства брезгливости я отзываю свой иск против "Пиканта". Отныне 
я считаю ниже своего достоинства обращать внимание на обитателей "пикантной" 
клоаки..."
     "Вечерний город", 30 ноября 18 года.
     Андрей пришел из лицея с синяком под глазом.
     - Покажи руки...
     Костяшки пальцев были ободраны до крови. Ничего себе.
     - Ты победил?
     - Конечно. - Сын счастливо улыбался. - Они просто не ожидали...
     - Они? Сколько?
     - Да неважно, дрались-то двое всего... А я, ты знаешь, обрадовался. Мне так 
хотелось кого-нибудь за тебя побить!
     Лидка закусила губу, чтобы подавить предательскую глупую улыбку.
     - Ты что, Дрюшка? Ты же никогда не был таким агрессивным!
     - Я агрессивный. Я ужасно агрессивный. Агрррр!
     И, уже прижимая сына к своему ворсистому халату, Лидка уперлась глазами в 
настенный календарь с видами побережья.
     Декабрь. Восемнадцатый год.
     Три года до апокалипсиса.
     
     ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
     Опять весна.
     Прямо у Лидкиного подъезда вылез из-под асфальта одуванчик. 
Искренне-желтый, бесшабашный и злой; именно такими бывают в апреле одуванчики, 
особенно если по дороге к солнцу им приходится поднимать асфальт.
     Лидка испытывала к этому цветку что-то вроде родственных чувств.
     Ее знаменитый отдел больше не был украшением института имени Зарудного. 
Сокращенный наполовину, он перебрался под крышу 00Б - Отдела Общественной 
Безопасности, который вот-вот должны были переименовать обратно в ГО. Строжайшая 
секретность, подписки, вертушки на входе и выходе - все атрибуты гнилой 
секретности, которую Лидка с давних пор ненавидела.
     "Нет, - сказал тогда Костя Воронов. - Вам придется обходиться без меня". - 
"Костя! - сказала Лидка. - Ты же помнишь, как все начиналось! Это же и ТВОЕ 
детище тоже!" - "Нет, - сказал Костя, и лицо его приобрело оттенок сырого мела. 
- Под ГО я не пойду. Это конец всему". - " Но почему. Костя? Их возможности..." 
- "Нет", - сказал Костя, не дослушав, и Лидка поняла, что уговаривать его 
бессмысленно.
     Она хотела объяснить ему. Объясниться. Она смотрела на него и подбирала 
слова, но сказать правду не получалось, а лгать было противно.
     "Костя, пойми..."
     Он ушел, не попрощавшись.
     Ни у кого не возникало сомнения в том, из-за чего исследования профессора 
Сотовой превратились в уж-жасную тайну. Близится апокалипсис, профессору 
Сотовой, уже немолодой, прямо скажем, женщине, очень хочется попасть в 
"условленные" списки...
     Лидка прекрасно знала, что говорят о ней в институте. И какие при этом лица 
у говорящих. И что все они уверены, что "Сотовша" старается зря: "условленное 
время" не резиновое.
     Чувства семнадцатилетней Лидки, когда-то раскопавшей в груде документов 
текст речи Зарудного, теперь мало кому понятны. Стоят другие, цивилизованные 
времена; об "условленном времени" знают все, хотя до оглашения списков, как это 
было при Стуже, дело не доходит. Козе понятно, что дочка Президента пролезет в 
Ворота раньше папаши, с этим все как бы давно смирились, но вот когда дело 
доходит до прочих "незаменимых", "неподражаемых", "самых ценных", "необходимых 
обществу кадров"...
     По всему городу цвели абрикосы. Лидка шла, высоко подняв голову.
     Зачем одуванчики лезут сквозь асфальт? И сколько их остается под серым 
битумным панцирем, тех, кто так и не смог пробиться?
     Два месяца назад Лидия Анатольевна Сотова, профессор, глава стратегически 
важного, засекреченного "проекта Сотовой" получила личную бирку с номером. Две 
тысячи девять "бэ". Пропуск и радиомаячок. При первых же признаках начинающегося 
апокалипсиса прибыть в условленное место и ждать транспорта для эвакуации.
     За клиентами категории "а" приезжают прямо на дом. Но даже не это главное - 
клиентов категории "а" собирают в Ворота вместе с семьями. Близкие родственники 
таких клиентов получают бирочку, маркированную "а-штрих".
     Лидка желчно усмехнулась, глядя, как ползет по бетонному бордюру сонная 
пчела с мокрыми, парализованными крыльями. Ползет все быстрее... Крылья 
высыхают... Подрагивают... Бьют пчелу по бокам...
     Вот она, бирочка, на шее, на цепочке, водонепроницаемая, противоударная, не 
снимаемая даже в ванной. Первый результат изматывающего, скверного марафона, из 
месяца в месяц Лидка семенила из приемной в приемную, не шла, не бежала, а 
именно семенила. От одного чиновничьего рыла к другому, и они, рыла, играли 
профессором Лидкой, будто пляжным надувным мячом. С упорством, достойным лучшего 
применения, профессор Сотова билась в обшитые кожей двери. Увольняла своих 
сотрудников - лучших, перспективнейших, преданных. Сворачивала интереснейшие 
исследования и разворачивала совсем другие, невнятные и ужасно секретные; 
некоторое время институт находился в шоке- да как же! Да ведь она же порядочная, 
она НЕ ТАКАЯ! Она же никогда прежде...
     Одно время она даже радовалась, что Костя Воронов не пошел с ней под крышу 
ГО. Не стал свидетелем Лидкиного падения; впрочем, радость ее была недолгой. 
Костя спился.
     На процесс, занимающий годы, у растяпы-гения ушло всего несколько месяцев. 
Из института его уволили за прогулы; даже помещенный Лидкиными стараниями в 
лечебницу, Костя уже не смог остановиться. И прошлой зимой замерз в сугробе- 
безмятежная, бессмысленная смерть.
     Говорят, именно Костя первый произнес это слово "скурвилась". И после 
емкого, точного слова надобность в объяснениях отпала сама собой. Скурвилась 
профессор Сотова. Мало ли с кем что бывает накануне кризиса.
     ...И вот она, бирочка на шее.
     Лидка остановилась перед грузным, как старая жаба, и таким же 
серо-коричневым зданием. В который раз пожалела, что за все эти нервные годы так 
и не научилась курить. Сейчас был бы замечательный повод для небольшой отсрочки, 
для паузы в несколько затяжек.
     Впрочем, ей назначили на одиннадцать, стало быть, ровно в одиннадцать она и 
заявится.
     Она в последний раз оглянулась на цветущий бульвар и стала подниматься по 
серой лестнице. Шаг за шагом, отекшие ноги ступали тяжело, ныли набухшие вены. 
Ломило поясницу.
     Бирку с номером, место в "условленном" списке нельзя передавать. Никому. 
Пол, возраст, имя, отпечатки пальцев - все это учитывается при эвакуации, во 
всяком случае должно учитываться. Есть некоторая вероятность, что в суматохе 
апокалипсиса эвакуаторам будет не до того... Но слишком слабая вероятность, 
чтобы доверить ей Андрюшкину жизнь.
     Она, как крыса, много месяцев разведывала тайники и норы. Не бывает так, 
чтобы совсем без потайных ходов; она много раз натыкалась на завалы и запертые 
двери, но несколько раз ей повезло и она нащупывала реальную возможность 
"подсадить" Андрюшку в список. Правда, когда она узнавала, сколько это будет 
стоить, "возможность" оказывалась миражом. Потому что продай Лидка свою 
академическую квартиру и страховой профессорский полис, да хоть сама продайся в 
рабство - ей не удастся собрать и половину запрошенной дельцами суммы.
     И потому ее марафон не закончен.
     И потому она поднимается сейчас по серым ступенькам, готовая к тому, что ее 
высмеют и грубо прогонят.
     И даже уверенная, что сегодня все случится именно так.
     И завтра тоже. Но зато послезавтра, может быть, ей немножечко повезет.
     "- ...В старые-старые времена все люди жили, как добрые соседи, и не было 
ни апокалипсисов, ни глеф, ни Ворот... Из-за черных туч пришел змей-живоглот, 
дохнул огнем и обуглил землю; все, сказал он, горе вам, теперь здесь буду жить 
только я да мои змееныши. А из-за белых облаков пришел золотой конь с 
серебряными крыльями и сказал: нет, змей, не твоя эта земля, не тебе тут жить... 
И стали они биться, и бились двадцать лет и двадцать дней. И одолел золотой конь 
змея-живоглота, но тот, издыхая, сказал проклятие: не быть на этой земле покоя, 
каждые двадцать лет и двадцать дней пусть приходит беда великая, пусть падает 
небо и стонет земля, и из моря пусть выходят голодные чудища. И пусть гибнут 
людишки, сотнями и тысячами, пока никого на земле не останется! А золотой конь, 
смертельно раненый, тоже свое сказал: не могу отменить проклятия твоего, 
живоглот. Каждые двадцать лет и двадцать дней будет приходить беда великая, 
будет падать небо и стонать земля, и из моря будут выходить голодные чудища, но 
властью своей приказываю: пусть в страшные дни эти среди поля и среди гор встают 
на земле Ворота, и все живое, от человека до малой пташки, пусть в Воротах 
укрывается. И не погибнет земля, будет жить!.."
     - Удобная легенда, - сказал Кузнец. - Предполагается, что за нас всех 
однажды и навсегда принес себя в жертву золотой конь. Что Ворота будут 
выскакивать сами по себе, вне зависимости от наших заслуг или прегрешений... Но 
послушай теперь ты, Художник. В моем варианте легенда оканчивается иначе:
     "Каждые двадцать лет и столько-то дней будет приходить беда великая, будет 
падать небо и стонать земля, и из моря будут выходить голодные чудища, но 
властью своей приказываю: пусть в страшные эти дни найдется среди живущих 
праведник, человек, возлюбивший и своих и чужих превыше себя. И пусть принесет 
себя в жертву, или его пусть принесут в жертву змею друзья. И тогда среди поля и 
среди гор встанут на земле Ворота, и все живое, от человека до малой пташки, в 
этих Воротах укроется. И так не погибнет земля, будет жить!.."
     Виталий Великов. Последняя жертва. Роман; рассказы. Изд-во "Центр". 16 год. 
656 с.
     Вечером к Андрею пришли одноклассники. Пара мальчиков и пара девочек; одна 
из девчонок. Юля, очень понравилась Лидке. Тоненькая, стройная, не то чтобы 
красивая, но с живыми, умными, внимательными глазами; когда она смотрела на 
Андрея, на серьезное лицо ее ложилась тень улыбки. Влюблена, подумала Лидка.
     Вторую девочку, Сашу, Лидка сперва приняла за парня. Джинсы и узкая 
курточка, коротенькая стрижка, низкий голос и ядовитые шуточки; из отрывков 
Сашиных реплик Лидка заключила, что девочка играет пресыщенную жизнью 
интеллектуалку.
     Парни были давние Андрюшкины приятели, Вадик и Витя, они бывали у Сотовых 
чуть не каждую неделю, и Лидка здоровалась с ними, как со старыми знакомыми.
     В комнате Андрея накрыли небольшой импровизированный стол и включили 
музыку. Лидка сидела у себя, невольно прислушиваясь к голосам и пытаясь 
разобрать слова, когда - примерно в восемь вечера - без предупреждения приперся 
Беликов.
     - Тихо, Виталик. Тут твои поклонники, и если тебя обнаружат, нам сегодня 
уже не поговорить...
     Беликов кивнул, обещая быть тихим, как мышь. Крадучись, они прошли на кухню 
и все так же молча уселись за чай, благо пирожные знаменитый писатель принес с 
собой.
     - Как?- спросил Беликов на двадцать первой минуте молчания.
     - Пока никак, - сказала Лидка, глядя в сторону.
     - Не отчаивайся, - сказал Беликов. Лидка усмехнулась:
     - Это ты говоришь МНЕ?
     Беликов облизнул выпачканный кремом палец:
     - Извини...
     В Андреевой комнате смеялись девчонки: заливисто Юля и басовито Саша.
     - Я пройду этот путь, Виталик. Я прошла уже большую часть его... и ничего, 
как видишь. Жива.
     Беликов вздохнул. Лидка подумала, что он здорово постарел в последнее 
время. Что седина ему не идет, в отличие от тех благородных старцев, которыми 
кишмя кишат классические пьесы и современные сериалы.
     - Виталик, ты бы покрасил волосы.
     - Я же не баба, - задумчиво отозвался Беликов. - Вот побриться налысо - это 
да, это по-мужски...
     Он помолчал, глядя в опустевшую чашку с прилипшими ко дну чаинками.
     - Знаешь, Лида... Когда я был маленьким, мне часто хотелось, чтобы весь 
мир, все, понимаешь, человечество состояло только из меня... Нет, не я один на 
свете, но все вокруг, все человечество - мои отражения, размножившийся я. Так 
просто было бы в классе... и учителям бы легче, и мне приятнее. Так легко 
получались бы общие дела... И все бы меня понимали, а я понимал бы всех. И мир 
был бы спокойным и счастливым, потому что за себя-то я ручаюсь - я не злой. 
Никто бы никого не боялся. Никто бы никому не завидовал. И во время апокалипсиса 
никто бы никого не давил, мы бы договорились... То есть я бы договорился с 
собой. Понимаешь?
     - Это новый роман?- спросила Лидка, заново наполняя свою чашку.
     - Нет. Это так, детские фантазии... Потом я поделился со старшим братом, и 
брат, подумав, сказал, что тогда мне, и никому другому, приходилось бы  резать 
живых поросят и снимать с них шкуру. Вскрывать трупы в морге, сливать нечистоты 
в море, сжигать мусор на свалках, с раннего утра становиться к конвейеру и 
привинчивать всю жизнь одну и ту же деталь, одну и ту же... И делать множество 
других, не таких неприятных, но совершенно неинтересных мне дел. И что только 
ничтожная часть меня могла бы сочинять "эти писульки" - так отзывался брат о 
моем творчестве. А бухгалтерский учет, добыча и переработка нефти, стрижка овец 
и дойка коров, прополка свеклы, слесарное дело и прочий быт легли бы на плечи 
остального населения-меня и сделали бы его, то есть меня, несчастным на всю 
жизнь...
     В комнате Андрея приглушили музыку. Голоса стали громче - молодежь спорила, 
причем спорила, кажется, до хрипоты, даже сквозь закрытую дверь долетали обрывки 
фраз: "...какой-то процент людей, которым все твои теории до лампочки!.. Они не 
смогут полюбить никого, кроме себя, это фи-зи-о-ло-ги-я!" - "...изменить... 
поверить..."- "да ты объясни это нашей химичке, хотя бы..." - "причем тут 
физиология к любви..."
     - Растут детки, - рассеянно сказал Беликов. Лидка нахмурилась:
     - Ты знаешь, они прямо балдеют от твоей "Последней жертвы". Иногда мне 
кажется, что балдеют не очень-то здорово. Фанатеют. Не люблю.
     - Я и сам не люблю, - признался Беликов. - У меня с той книжкой... Короче, 
я решил ее больше не переиздавать.
     Лидка подняла брови.
     - Да, - Беликов потер ладони, - все это чудненько, поклонники, так и должно 
быть... Но именно в "Жертве" они раскопали нечто, чего там нет. Во всяком 
случае, ЭТОГО я туда не вкладывал. Они слишком серьезно... вплоть до того, что 
некоторые особо рьяные предлагают-таки жертвовать собой, чтобы открылись Ворота. 
По-настоящему. Проводят свои кустарные исследования, доказывают, что каждый 
апокалипсис, каждое открытие Ворот действительно сопровождается невинной 
жертвой...
     Беликов замолчал и странно посмотрел на Лидку.
     - Поверь, мне это... можешь представить, как мне это неприятно. В качестве 
одной из жертв они приплели Зарудного...
     Лидка молчала.
     - Да не смотри ты на меня... Почему никому не приходит в голову строить 
"подводный оркестр" и развлекать дальфинов музыкой? Или расшифровывать рисунок 
облаков, как это делал герой "Потерянного ключа"? Почему они клюнули на 
"Жертву", а?
     - Это мрыга, - сказала Лидка нехотя. - Теперь они будут беситься, а повод 
им только дай...
     В комнате орали, перебивая друг друга, Андрей, Витя и Вадик: "Нельзя всех 
под одну гребенку! Эгоизм- здоровое чувство, как и чувство самосохранения..."- 
"Эгоисты не выживут!"- "Это альтруисты не выживут, если будут всем подряд 
уступать дорогу к Воротам..."
     - Какие умные беседы мы ведем, - со вздохом сказал Беликов.
     Лидка потянулась через стол, пожала беликовскую ладонь:
     - Виталик... спасибо, что ты пришел именно сегодня. После этого 
сегодняшнего разговора...
     - Да, понимаю. Но ты ведь не умеешь отчаиваться, верно?
     Она поймала его протянутую руку.
     - Нет... Но все равно спасибо.
     Беликов доел пирожное, посидел еще немного, обнял Лидку на прощание, 
чмокнул в щеку и ушел. А еще через некоторое время, ближе к полуночи, молодежь 
вспомнила, что завтра у всех лицеистов рабочий день.
     - Какая хорошая девочка, - сказала Лидка сыну, когда они оба собирались ко 
сну.
     - Ага! - с энтузиазмом поддержал Андрей. - Тебе тоже нравится? Лидка 
засмеялась:
     - Ну как она может не нравится? Сразу видно, умная, интеллигентная, 
искренняя девчонка. Сейчас таких мало.
     Андрей счастливо заулыбался, как будто похвалили его самого:
     - Да, она умная! Знаешь, какая у нее кличка? Верлибр, Сашка Верлибр.
     - У кого? - спросила Лидка, холодея.
     - У Саши, - удивился ее непонятливости Андрей. - Мы ведь о ней говорим?
     - О, - сказала Лидка. И побрела в ванную умываться перед сном.
     
      "...Прошедшие выходные были неспокойными для граждан и напряженными для 
городской милиции, виной тому новый виток, наркомании и подростковой 
преступнос