т в морг.
     Она прикрыла глаза.
     Тускло звякнули извлекаемые из коробки патроны. Лязгнул затвор.
     - Вовка! - крикнул Стужа, обернувшись к капитанской рубке, перекрывая рыком 
и волны, и ветер. - Давай их мне под правый борт! - И, уже изготовившись для 
стрельбы, через плечо спросил Рысюка: - А ты стрелять будешь?
     Рысюк перевел взгляд на невидимое Стуже Лидкино лицо. Улыбнулся, 
отрицательно мотнул головой:
     - У меня рука дрожит, Петр Максимович. После вчерашнего.
     - После вчерашнего?- Стужа оглушительно захохотал.- Слабак ты, Игорешка, с 
чего ж дрожать-то?
     Рысюк рассмеялся в ответ - совершенно естественно и даже весело. Лидку 
передернуло снова.
     Траулер повернулся носом против волны - Лидка судорожно ухватилась за 
поручни. То зарываясь в пену, то выныривая, поднимая фонтаны воды, суденышко 
нагоняло стаю дальфинов.
     - Идиоты, - сказал Стужа. - Еще говорили, будто мозги есть у них. Были бы 
мозги, ка-ак драпанули бы сейчас, только бы мы и видели... Не. Вон, смотри, 
Игорек.
     Спотыкаясь о канаты, облепленные чешуей, поскальзываясь на мокрых досках и 
оступаясь на неопознанном хламе, Лидка добралась до железной лесенки, ведущей 
наверх, в рубку, и зацепилась за нее мертвой хваткой. Качку она переносила 
относительно легко, но перспектива не удержаться и врезаться в борт мало ее 
прельщала.
     Брезентовый плащ вонял рыбой. Дохлой, мутноглазой, не выпотрошенной 
вовремя.
     За бортом будто повернулось черное лаковое колесо - дальфинья спина. И еще. 
И еще - в отдалении. Скоро Лидка сбилась со счета, стая действительно была 
немаленькая.
     Кораблик по-прежнему раскачивало. Лидка была более чем уверена, что генерал 
промахнется; ветер, ревущий в ушах, благополучно съедал все звуки.
     Траулер врезался в стаю, отделяя от общей группы три или четыре твари. А 
потом широко, как в слаломе, развернулся - рубка прикрыла Лидку от ветра, отчего 
вокруг сделалось тихо-тихо, почти как под водой.
     И в этой-то тишине генерал выстрелил. Запрыгала по палубе гильза.
     - А-а, н-на тебе, сука, н-на! На, на, получай! Стреляные гильзы летели и 
летели. Игорь, приподнявшись на цыпочки, с интересом заглядывал за борт; генерал 
вскинул руку, давая указания невидимому Вовчику:
     - Дальше! Гони!
     По накренившейся палубе покатились предметы. Выбралась откуда-то жестяная 
банка с окурками, неспешно двинулась от борта к борту, то и дело роняя то 
жеваные бычки, то докуренные лишь до половины дорогущие сигареты с золотой 
каймой и отпечатком помады на фильтре. "Кого они тут ловят, на этом траулере?" - 
подумала Лидка.
     Снова возник ветер. Лидка съежилась, пытаясь запахнуть плащ без помощи рук- 
руки она по-прежнему не решалась оторвать от лесенки. Генерал стрелял и стрелял, 
заряжал и стрелял снова. Сперва Лидка видела только его затылок, но потом Стужа 
поменял ракурс стрельбы, повернулся к Лидке в профиль, и она удивилась.
     На лице его не было, против ожидания, ни ожесточения, ни свирепой радости. 
Это было умиротворенное лицо счастливого человека, разгладились морщины, исчез 
привычный оскал, генерал походил сейчас на пожилого клерка, вернувшегося со 
службы домой и наконец-то добравшегося до любимой коллекции марок. Лидка 
поднялась на несколько ступенек выше.
     Нет, море не меняло цвет. В отдалении мелькали спины - стая спешно уходила. 
Вероятно, дальфины не были такими идиотами, какими считал их Президент; 
самоубийцами, во всяком случае, они не были точно.
     Среди уходящих не было ни одного раненого. Лидка прищурилась. Ни одного.
     - Девять, - сказал Стужа, опуская винтовку. - Девять. Приедем домой, 
зарубки буду делать. Итого- сто пятнадцать. Есть что отпраздновать, Рысючина...
     - Мясо-то пропадает, - огорченно сказал тот самый пожилой морячок, что 
снабдил Лидку и Рысюка нечистой парусиной.- Гарпуном бы, так был бы толк. А так 
- рыбам корм.
     Стужа неприязненно зыркнул на старичка так, будто тот предлагал закусить 
червями.
     - Девять, - раздумчиво пробормотал Рысюк. - Я вот семь насчитал. Как их 
учитывать, твои трофеи? Стужа в момент надулся, побагровел, напряглись жилы на 
толстой шее.
     - Банкиров контролируй и министров там разных... ЭТИХ я чую. Я их сто 
пятнадцать штук уложил в новом цикле, и ТОГДА - штук двадцать глеф. ЭТИ тоже 
были шефами - может, человечины пробовали, а ты, - это морячку, - ИХ жрать 
собрался?!
     Пожилой рыболов бочком-бочком убрался прочь и исчез в каком-то люке.
     - Девять, девять, - успокоительно закивал Рысюк. - В конце концов коллекция 
зарубок ничем не хуже коллекции, например, чучел...
     - Ты видел, как глефы людей заваливают? - почти спокойно спросил генерал.
     Траулер развернулся к берегу. Ветер окончательно ушел, в наступившей тишине 
перекатывалась по палубе жестяная коробка из-под окурков; наследный принц с 
отсутствующим видом наблюдал за чайками, откуда ни возьмись слетевшимися к месту 
охоты. . Лидка на четвереньках добралась до борта, уцепилась за поручень, и ее 
вырвало.
     
     "...в ущерб боеспособности всего нашего ГО. Суд целиком и полностью 
подтвердил вину подсудимых:
     многократные злоупотребления, игнорирование служебных обязанностей, 
организация утечки информации... Смещены с занимаемых должностей... осуждены на 
разные сроки тюремного заключения... Полковник Ретельников Н. И., в течение 
многих лет продававший секретные материалы отечественного ГО аналогичным 
зарубежным службам... признан виновным в измене Родине и приговорен к высшей 
мере наказания - расстрелу..."
     Газета "Человек и страна", 24 июля 16 года 54 цикла.
     
     За окном медленно, неуверенно светлело небо. Теперь будет легче. Если 
рассвет - значит, ночь позади. Еще немножко, и встанет солнце, но в принципе уже 
сейчас можно шлепать на кухню и варить себе кофе.
     Лидка боком выбралась из-под одеяла. Рысюк тяжко вздохнул, но не проснулся.
     Оживая, подавали голос птицы, сперва робко, потом все более слаженно. 
Трудно поверить, что это не магнитофонная запись, что здесь, в центре города, в 
душном административном квартале, еще остался кто-то, способный щебетать на 
рассвете.
     В сером утреннем полумраке она прошла в ванную. Взглянула в зеркало над 
раковиной, заранее зная, что предстоит увидеть. Лихорадочно блестящие глаза, 
отекшие веки, седые волоски по обе стороны от пробора. Тридцать три года, ни 
годом больше, но и ни годом меньше. Все врут, что косметология способна творить 
чудеса... На воспаленный затравленный взгляд не наложишь очищающую маску.
     Она умылась, на несколько минут создав для себя самой иллюзию бодрости и 
свежести. Отправилась на кухню и плотно закрыла за собой дверь. Негромко взвыла 
кофемолка; Лидка поставила на огонь медную, как колокол, и такую же огромную 
джезву. Вот и все. Сейчас остатки бессонной ночи благополучно утопятся в густой 
коричневой жиже. И забудется "час быка" - раздумья, приходящие, будто по 
расписанию, ровно в четыре часа утра. Замечательное время, звездный час всех 
сумасшедших.
     Лидка улыбнулась. Отхлебнула из дымящейся чашки. Еще. Бесшумно приоткрылась 
дверь, на пороге обнаружился Рысюк, босой, в полосатом до пят халате.
     - Доброе утро, - сказала Лидка.
     - Ты с ума сошла? - спросил он ворчливо. - Такая рань...
     - Ранняя птичка ловит червячка. Хочешь кофе? Глава Администрации насупился, 
будто ему предлагали по меньшей мере мышьяку. Беспечный Лидкин тон не мог 
обмануть Рысюка. Иногда в минуты отчаяния ей казалось, что Рысюка вообще 
невозможно обмануть.
     - Что случилось, Лида?
     - Ничего.
     - А конкретнее?
     Лидка забросила ноги на табуретку.
     - Ни-че-го.
     Рысюк молча ждал. Она поморщилась, как от лимона.
     - Два дня назад звонил Слава.
     - Какой Слава? - спросил Рысюк после паузы.
     - Слава Зарудный, - сказала Лидка с нервным смешком. - Ты уже забыл, кто 
это?
     Рысюк сунул руки в карманы халата. Помолчал. Улыбнулся:
     - Паникует?
     Лидка сдвинула брови:
     - Как ты сказал?
     - Слава паникует? Ему стало тесно в одной коробке с Верверовым? Он чего-то 
боится?
     Лидка пожевала губами. Отвернулась, тихо спросила, глядя в окно:
     - Кто устроил эту дикую чистку в ГО? Рысюк молчал.
     - Кто устроил эту длинную показательную расправу? Кому помешал Ретельников, 
семидесятипятилетний старик?!
     За окном вставало солнце.
     Николай Иванович. Пепельница в коробочке из-под аспирина. Птичий помет на 
влажной весенней скамейке.
     - При чем тут Слава? - мягко спросил Рысюк. - Его не тронут при любом 
раскладе. Он - Зарудный, а это табу...
     - Игорь, ты понимаешь, что происходит?- устало спросила Лидка. Рысюк 
терпеливо кивнул:
     - Ты не спишь и нервничаешь. Тебе кажется, что происходит нечто из ряда вон 
выходящее. Ничего подобного - разборки в структурах были и прежде, только ты 
ничего об этом не знала.
     - В таких масштабах -не было, - сказала Лидка сквозь зубы.
     Рысюк снова кивнул:
     - Да, возможно, сейчас все игры ведутся по-крупному, но ведь через три года 
будет мрыга, Лида. Старое ГО - разжиревшая, потерявшая боеспособность 
организация. Старое государство - банда взяточников и казнокрадов...
     Он поймал ее за плечи и аккуратно, будто тяжелую вазу, снял с табуретки. 
Притянул к себе.
     - ...А новое государство прорастает сквозь останки старого, как травка...
     - ...сквозь труп... - вставила она сквозь зубы.
     - Ну что за натурализм! - Рысюк шевельнул плечами, халат упал к его ногам, 
Лидкина щека оказалась прижатой к холодной, твердой, безволосой Игоревой груди.
     - Отпусти, - сказала она тихо.
     - Да, - отозвался он печально. - Вот именно так силовые структуры поступают 
с доверившимся ему народом... для его же блага.
     Лидкины тапочки остались на кухне. Босые ступни не касались пола; Рысюк нес 
ее торжественно и вместе с тем небрежно, как охотник несет добытое мясо.
     - Игорь, я действительно не хочу. Я не кокетничаю. Отпусти.
     - ...А государство не существует без принуждения. Особенно накануне 
апокалипсиса. Извини, что я говорю банальности...
     Лидка нащупала пол под ногами, попыталась высвободиться, но Рысюк провел 
грамотную подсечку и уложил ее на ворсистый ковер посреди спальни.
     - Игорь, ты с ума сошел?!
     - Занятия политикой плохо на тебе сказались. Ты стала нервной, потеряла 
вкус к жизни... - Блокировав ее запястья одной рукой, он ловко стаскивал с нее 
белье. - В то время как близятся настоящие потрясения, предстоит огромная 
работа, перестройка всего общественного сознания под модель нового апокалипсиса, 
Зарудновскую модель, Ворота для всех, люди не куры, чтобы топтать друг друга, ни 
одной напрасной смерти, успеют все...
     Она рванулась. Он сильнее сжал ее запястья.
     - Игорь, - сказала она в нависающее над ней лицо, - если ты... я уйду 
сегодня же и навсегда, понял?!
     Рысюк замешкался. Остановился, замер, не спеша выпускать Лидку, внимательно 
разглядывая ее- сперва разметавшиеся по ковру волосы, потом соски, потом наконец 
глаза.
     - ...Человечество, спешащее к Воротам подобно амебе. Простейшему существу. 
Реализуя инстинкт самосохранения, оно реагирует только на элементарные 
раздражители. Даже если кто-то сумеет сохранить в этой толпе трезвую голову и 
человеческий облик, он все равно не сможет ничего изменить, оставаясь в 
подавленном меньшинстве, подавленном и придавленном. Самое гуманное, что может 
сделать этот смельчак,- дать затоптать себя, чтобы самому не топтать других... 
Лида, а почему ты так уверена, что я испугаюсь?
     Она не нашлась, что сказать. Глава Администрации по-прежнему возвышался над 
ней, придавив своей массой, не давая вздохнуть.
     - Куда ты уйдешь? Что, Слава Зарудный позвал тебя обратно? Переметнувшись к 
Верверову, ты стала бы ценным козырем. Ты писала бы очерки о нравах, царящих в 
близких Президенту кругах, ты рассказывала бы только о том, что видела своими 
глазами, и Верверов с его идеей немедленного импичмента получил бы дровишек в 
свой костер... Ничего, что я так красиво выражаюсь?
     Лидка молчала, стиснув зубы.
     - Это Верверов вернул Славику с мамой их квартиру? Это Верверов первым 
вспомнил о заслугах Зарудного перед обществом? Это на его деньги издали первое 
собрание сочинений? Это Верверов - умный, интеллигентный человек, в противовес 
солдафону Стуже, которым к тому же ловко манипулирует подлец Рысюк?
     Лидка молчала. Игорь налег на нее сильнее, его яйцо оказалось в сантиметре 
от Лидкиных воспаленных глаз.
     - Это Верверов заказал Зарудного, Андрея. Это он его убрал, Лида. Я знаю 
точно... А теперь думай!
     Лидка вскрикнула. Рысюк бывал с ней настойчивым и бесцеремонным, но никогда 
еще он не был так груб.
     Лидке снились пожары.
     Пылающие многоэтажные здания. Сперва густой дым, валящий из окон на верхних 
этажах, потом языки пламени, потом ревущий огненный ад, черные балки, 
обрушивающиеся стены, закопченные скелеты и горы дымящихся развалин. Дом за 
домом, реальные дома, знакомые дома, целый город, бегущие рыдающие люди...
     Потом она проснулась во сне, осознала свой кошмар и с облегчением 
вздохнула. Во сне встала, подошла к окну и увидела- сколько хватало взгляда- 
многоэтажки, многоэтажки, и за каждой третьей ветер тянет шлейф жирного дыма...
     Она проснулась снова, вернее, попыталась проснуться, и, балансируя на грани 
кошмара, подумала, что все это не к добру. Что пожары во сне обещают 
неприятности в реальной жизни, и как хорошо все-таки - ее дом так и не сгорел, 
горели те, что рядом, а ее остался нетронутым...
     Ну хватит, сказала она себе и проснулась окончательно. Стучали часы; следуя 
проверенному правилу, Лидка перевернулась на другой бок: "Куда - ночь - туда и 
сон"... Больше никаких пожаров, ни-ни.
     Ей приснилась не то презентация непонятно чего, не то митинг непонятно по 
какому поводу. Она стояла на возвышении, расфуфыренная, окруженная кольцом 
микрофонов, и репортеры со сладкими лицами, и репортеры с желчными лицами, и 
толпы людей с самыми разными лицами ждали, чтобы она сказала приготовленную 
речь, а Лидка не могла выговорить ни слова. Еще открывая рот, она помнила свой 
текст от начала и до конца, но, уже набрав в грудь воздуха, поняла вдруг, что ни 
слова не осталось в памяти, она не помнила даже, по какому поводу сборище, и кто 
эти люди, и чего от нее ждут...
     Она проснулась снова - в холодном поту. За окном было черным-черыо. Четыре 
часа утра.
     Брат Пашка сидел на подоконнике и болтал ногами в начищенных до блеска 
черных ботинках. В лицей теперь пускают только в черных, и если не начищены - 
заворачивают с порога.
     В прошлый вторник и Пашку завернули тоже, он не стал отчаиваться и пошел 
пить кофе в какую-то забегаловку, где его и обнаружил патруль комитета по 
образованию, проводящий операцию "Урок". Пашке пришлось пережить немало 
неприятных минут, директрисе лицея- тоже. Отныне нерях в нечищеных ботинках 
отправляли мыть лицейские туалеты, а Пашу не выперли из лицея только потому, что 
он приходился родным братом Лидии Зарудной, основательнице "Детского культурного 
фонда". Однако предупредили Пашу, в случае следующего нарушения дисциплины, - 
сколь угодно малого, его не спасет никакое родство.
     А соседка Оля с четвертого этажа вообще влипла в историю. Прогуляла в школе 
три дня, а мама ее, тетя Света, написала записку, что, мол, Оля болела и лежала 
с температурой. Так что ты думаешь? Не поверили записке, спросили у девчонок, а 
те донесли, что в те дни видели Ольку на улице. Тете Свете написали на работу, 
влепили ей выговор с занесением, а Ольку поставили на учет, конечно, не только 
за этот случай, они давно на нее зуб имели. Олька ходит бледная, уроки учит с 
утра до вечера и к районному инспектору каждый месяц - отмечаться...
     - С занесением куда? - спросила Лидка с некоторым опозданием.
     - Что - куда? - не понял Паша.
     - Выговор с занесением куда? - повторила Лидка терпеливо.
     - В личное дело, - удивленно ответил Паша. - А ты что подумала?
     - Ничего я не подумала, - сказала Лидка. Пашке было четырнадцать лет. За 
последние полгода он трансформировался из прыщавого подростка во вполне 
приличного, красивого даже юношу с тонкими чертами лица и темной полоской усиков 
над верхней губой. И длинный стал - на голову выше Лидки. И у него была девочка, 
с которой они трогательно, по-школьному, дружили.
     - Ладно, - сказал брат, прерывая затянувшуюся паузу, - пойдем чай пить.
     На кухне было тесно. Лидка давно забыла, что такое настоящая, душная, 
пихающаяся локтями теснота. Яночка, в будущем году заканчивающая лицей, уныло 
купала ложку в остывающем супе; на круглом Яночкином лице не было и следа 
косметики. На уроки с косметикой не пускали - даже старшеклассниц.
     Саня, изрядно располневшая в последние годы, мыла посуду. На Лидкино 
приветствие едва ответила:
     Саня справедливо считала, что высоко взлетевшая родственница мало заботится 
о семье. Невозможно же ютиться двум семьям в трех маленьких комнатах!
     Мама что-то жарила и одновременно варила, на всю кухню стоял треск жира и 
запах жареного лука. Вслед за невозмутимым Пашей Лидка проскользнула в узкую 
щель между холодильником и Яночкиной круглой спиной, влезла в проем между столом 
и подоконником и уселась на крошечный трехногий табурет.
     - Гэошник задолбал, - сказала Яночка обиженным басом. - Факультатив по 
субботам, причем ходить обязательно. По субботам, прикинь, ма!
     - Ну и походишь, - отозвалась Саня, гремя посудой. - Все лучше заниматься, 
чем маяться дурью. Яночка надулась, как праздничный шарик.
     - Если бы нормальные занятия! Математика там... А то маршруты зубрить эти 
долбаные да по линии препятствий бегать! - Яночка вдруг трагически понизила 
голос: - Представляешь... У нас у одной девчонки дни были, ну, бегать нельзя. 
Она ему и говорит: я сегодня линию не побегу... А он ей знаешь что говорит? 
Мрыга, говорит, не спросит, есть у тебя дни или нет. Штаны подтяни- и вперед... 
Ну представляешь?
     - Яночка, - сказала мама от плиты, - тут же мужчины...
     Паша хохотнул. Яна смерила его презрительным взглядом:
     - Этот, что ли? Какой он мужчина, он ни одного кросса до конца не добежал! 
Физкультурник так и сказал: передай его маме, что будет двойка в четверти, а 
когда до него доберется ГО, будет просто котлета с мозгами...
     - Фу! - сказала Саня, вытирая мокрые красные руки. - Не говори глупостей... 
Поела? За уроки!
     Яночка поднялась, поджала губы и лебедем выплыла из кухни.
     - Теперь уж квартиру не купим, - сказала Саня, обращаясь как бы к вешалке 
для полотенец. - А получить по очереди, так до самой мрыги не достоимся... Хоть 
бы сгорел этот дом, что ли. По страховке получили бы, наверное, получше 
квартиры...
     - Типун тебе на язык, - устало сказала мама.
     - Я жилье не распределяю, - сказала Лидка, отхлебывая чай. - Районный 
жилищный комитет: Новый спуск, семь, приемные часы с восьми до восемнадцати. 
Никаких привилегий. Ворота открыты для всех.
     Саня вздохнула и вышла вслед за Яночкой.
     - Ты бы все-таки поговорила... - неуверенно начала мама.
     - С кем? - подняла брови Лидка.
     Мама опустила плечи. Постаревшая, как-то сразу, скачком превратившаяся из 
дамы средних лет в пожилую, не очень ухоженную женщину.
     - С Игорем... Я, правда, не знаю, что у вас теперь за отношения...
     Лидка вздохнула. Она всячески скрывала от родных перемены в своем статусе. 
В другую квартиру переехала - мне там удобнее. Да, все в порядке, но Игорь очень 
загружен, мы с ним видимся только по выходным. Да, и в фонде все хорошо, работа 
как работа...
     - Игорь... Игорь спустит меня с лестницы! Если узнают, что главный борец с 
привилегиями делает исключения для... допустим, родственников... Хорошо, что он 
не узн