ева.  Спать  Вы  будете часа  три,  а когда
проснетесь, почувствуете себя другим человеком, -  и Джордан  улыбнулся чуть
различимой  улыбкой, обращенной прежде всего самому себе. Он потушил  свечи,
открыл  шторы,  задул фонарь,  и,  прихватив  с собой  книгу,  тихо  покинул
королевские покои.
     Аманда  спала долго,  и снились  ей такие странные вещи,  о которых она
потом никому не рассказывала. Пробудившись, она никак не могла взять в толк,
кто  она, и где находится. Постепенно ее сознание прояснилось, и она поняла,
что соприкоснулась с такими вещами, которые раньше ее совершенно не трогали,
либо казались совершенно непостижимыми. Но  самое интересное состояло в том,
что  она  действительно  почувствовала  себя  новым  человеком.  Той  зимней
депрессии,  в  которой  она пребывала  последнее время,  как не  бывало.  Ее
кровообращение значительно улучшилось, вернувшийся румянец  вновь украсил ее
щечки, и ей стало по-настоящему интересно жить. "Как много вещей на свете, о
которых мы ничего не знаем, и как мир велик и интересен", - думала она, и от
этого ей становилось легко  и спокойно.  Она, полностью приняв происшедшие в
ней перемены, поспешила в клетушку Джордана.
     -  Скажите, сэр,  чем  я  могу выразить  Вам  свою признательность?  То
чудесное самочувствие,  которым  Вы меня одарили,  несомненно, дороже любого
предложенного Вам вознаграждения, но все же?
     Джордан сидел в своей убогой келье на  цокольном этаже,  где  давала  о
себе знать подвальная сырость. Из мебели, кроме  грубо  сколоченной кровати,
покрытой  тюфяком  из  соломы,  стоял  стол,  занимающий   полкомнаты,  пара
колченогих табуреток  и  небольшой  шкаф  с  различными  астрономическими  и
алхимическими, как показалось королеве, инструментами.
     Джордан поднялся  со стула, как и  положено  в присутствии королевы,  и
застыл в растерянности, склонив голову.
     - Ну же, милый друг, не стесняйтесь. Сегодня же Вы переедите на верхние
этажи  из этого  подвала. Я велю заплатить  Вам  сорок золотых, и мы с мужем
приглашаем Вас на обед, который состоится в Вашу честь.
     - Ваше Величество, я даже не знаю, как выразить Вам мою благодарность и
признательность. Вы так  добры ко мне. Вместе с тем, я простой странствующий
ученый, идущий по земле, чтобы приносить облегчение людям. Я полностью отдаю
себя науке, и большего, чем постижение высшей мудрости, мне не надо.
     - Отчего же тогда Вы попросили убежища в наших стенах?
     - Эпохи сменяют друг  друга, Ваше Величество,  и на смену эре всеобщего
добра и справедливости приходит  эпоха зла и невежества. Мы с вами  живем  в
трудное время. Древняя эпоха  канула  в  лету, унеся с  собой многие  тайны.
Затем наступила  эпоха Всемилостивейших королей, которая закончилась Великой
войной,  а  сейчас  мы  живем  в  период  безвременья  перед  новым  великим
противостоянием. Черты новой эпохи уже ясно можно различить на лице времени.
Смею  Вас уверить, грядущая эпоха будет эпохой такого  зла  и потрясений, по
сравнению с которыми Великая война покажется не более как детской забавой, -
его голос  звучал тихо и печально, но вместе с тем отчетливо и внятно, как у
человека,  ясно  сознающего  свою  правоту.  -  Люди  не  понимают  многого.
Вспомните, как до Великой войны процветал этот мир,  пока невежды и церковь,
извратившая смысл древних обрядов, не воспользовались простодушием королей и
не обманули их.
     По телу Аманды пробежал нехороший холодок.  Их королевство, конечно, не
самое слабое, но если кто-нибудь из владык-соседей пронюхает о  том, что они
приютили у себя беглого монаха-еретика, и донесет Верховному Жрецу Конаху, у
Монтании могут  возникнуть далеко не  маленькие проблемы. И еще  она ощутила
легкий укол стыда, как будто впервые узнала о вещах вполне естественных, но,
вместе с тем, считающихся  непристойными. Король Роланд никогда не  унижался
перед Верховным Жрецом, а его отец Рогмунд даже открыто выступил на одном из
соборов против Верховного Жреца по вопросам  веры, чем навлек на себя клеймо
еретика и  немилость  до конца  дней своих.  И даже  она,  королева  Аманда,
чувствовала  усиление  церкви  Священного  престола  и  особенно  ее  высшей
иерархии.  Верховный  Жрец  постепенно  забирал  себе все больше  власти,  и
некогда могущественные  монархи,  чьи отцы еще могли  поспорить с  Верховным
Жрецом наравных, все более становились от него  зависимыми, приобретая права
вассалов.  Сколько  лет  было   Жрецу,  не  знал  никто,  самые   осторожные
исследователи  утверждали,  что  не  менее трехсот, и уже  одно  это внушало
раболепный трепет. Но с течением времени его мощь не ослабевала, наоборот, с
каждым  днем  он становился  сильнее.  Одним росчерком  пера он мог  предать
анафеме  любого из  монархов, и  тогда подданные должны были восстать против
проклятого короля и расправиться с ним. Верховный Жрец требовал от монархов,
чтобы они обращали в истинную веру все большее количество  людей и присылали
ему свидетельства  такого  обращения.  Свидетельством  чаще  всего  выступал
клочок волос,  срезанный у  вновь  обращенного,  и  зачастую  на  север  шли
караваны, груженные  пакетиками с  волосами, ногтями,  зубами  новых адептов
веры - все эти свидетельства обращения назывались первой жертвой.
     "Действительно,  эпоха Великих Королей закончилась, - думала Аманда. --
Какие  уж это нынче короли,  если они дрожат по ночам  от  возможных доносов
своих слуг и вассалов".
     В Монтании было относительно  спокойно. Возможно, это объяснялось  тем,
что король Роланд, пользуясь  удаленностью  Монтании,  старался  не особенно
часто напоминать о своем существовании Священному престолу и, будучи королем
справедливым,  не давать подданным повода для жалоб на  него, а может  быть,
тем, что Верховный Жрец  еще  не собрался  с  силами,  чтобы расправиться  с
Роландом Храбрым.
     Королеве не хотелось углубляться в  эту  тему, и  она еще раз спросила,
чем она  может быть полезна Джордану. Джордан посмотрел  ей  в глаза, и  она
поняла силу этого взгляда - не так-то просто сломить этого человека.
     - Я хочу ознакомиться с библиотекой короля Роланда, как  говорят, самой
лучшей в Серединном мире, - ответил он прямо.
     Аманда знала, что Роланд  никому,  кроме  нее и Квентина, не  разрешает
пользоваться библиотекой, но все-таки пообещала, что Джордан сможет работать
в библиотеке.
     В  тот  же  день  состоялся обед в  честь Джордана, и Квентин впервые в
непосредственной  близости смог разглядеть  таинственного монаха.  На голове
Джордана  был  надет  золотой  ободок, который,  стянув кудрявые  каштановые
волосы, открыл его высокий прямой лоб. Лицо у него было бледное, но с живыми
проницательными глазами, которые словно бы  лучились изнутри золотым светом.
Широкие  рукава его сутаны открывали почти до локтей  белые руки  с длинными
тонкими пальцами.  Квентин,  наблюдая за его  руками,  отметил  удивительную
подвижность  и  гибкость его пальцев. И еще,  лицо Джордана чудесным образом
помолодело  и совершенно не  походило  на то  усталое  лицо скитальца, когда
Квентин впервые увидел его осенью.
     Король  Роланд сидел во  главе стола. Его пышная борода  была аккуратно
расчесана,  а шею украшала массивная золотая  цепь  с гербом Монтании.  Пара
выпитых кубков вина уже запылала на щеках короля веселым румянцем. По  всему
чувствовалось,  что Роланд в прекрасном настроении. Аманда  сидела по правую
руку короля, Квентин по левую. На  Аманде было ее любимое бирюзовое платье с
белыми  атласными вставками  и  ожерелье  из  жемчуга. Квентин  был  одет  в
темно-коричневый с пышными белыми кружевами костюм инфанта.
     Свечи в гостиной горели тысячами маленьких солнц: они стояли на столе в
старинных канделябрах, были во множестве развешаны  в светильниках по стенам
комнаты,  весело  играли   хрустальными   огоньками   в   огромной   люстре,
свешивающейся с потолка. В большом  отделанном мрамором камине весело трещал
огонь. Слуги, видя доброе  расположение  короля,  старались  во всю  угодить
своим  хозяевам.   Праздничная  атмосфера  поддерживалась  веселыми,  может,
чуточку грубоватыми шутками Роланда. Квентин заметил, как преобразилась  его
мать. Румянец пылал на ее щеках, глаза блестели, и смеялась она, как прежде,
звонким  колокольчиком. Аманда ожила, была  полна сил и радости, несмотря на
бескрайние  снега,  покрывавшие  землю, и  пронзительное волчье завывание за
метели окном.
     Джордан  тоже  повеселел:  розовые   сполохи  на  его   щеках  скрасили
постоянную бледность монаха-отшельника.  После долгого скитальческого  поста
он уписывал угощения за обе щеки и весело смеялся  шуткам короля, запивая их
лучшим вином, привезенным из-за моря, с родины Аманды.
     Квентин посмотрел на отца, он вообще в последнее время редко видел его,
а таким веселым, как в этот вечер, и  того реже. Отец стал  часто уезжать из
замка и отсутствовал,  случалось, по  нескольку  дней.  Приезжал уставший, с
темными  кругами под глазами от недосыпания. Аманда сначала не очень  хорошо
переносила  его  отлучки, но потом,  судя  по  всему, между  ними  произошел
какой-то  разговор,  и королева  успокоилась. Но с принцем  никто  об  этом,
разумеется, не разговаривал. И от этого он испытывал некоторую напряженность
в отношениях с родителями.  Он  чувствовал, что от  него старательно  что-то
скрывают, что-то  такое,  неприятное, что  было  разлито  в  воздухе  в  эти
последние месяцы.
     -  Мы рады оказать помощь  и гостеприимство любому  путнику, но мы ведь
ничего не знаем о вас, Джордан, -- сказала королева Аманда.
     Джордан понял, что  пришла  пора рассказать  о себе  людям,  которые  с
риском для себя приютили его.
     Он помолчал, собираясь с мыслями, и начал рассказ:
     - Я  родился  далеко  от  этих  мест,  на юге.  В то время туда еще  не
дотянулась  жестокая  рука  Верховного Жреца  Конаха,  и были сильны  обычаи
прежней жизни. Там даже  после  Великой  войны сохранились  вольные города и
общины  свободных поселенцев, а влияние  церкви  Священного престола не было
особенно заметно, и многие люди продолжали поклоняться  Древнему Богу. Мир в
то  время  был  совсем  иным:  простым, красивым  и дружелюбным. Все это мне
вспоминается  сейчас,  как протяжная горская песня под  волынку или  детские
слезы облегчения - и сладко, и горестно.
     Мой отец был плотником, а  мать пекла хлеб. Но по слухам в  наших жилах
текла благородная кровь,  во всяком случае, отец никогда не оспаривал этого.
В семье, кроме меня, было еще двое  детей, и отец всю жизнь старался,  чтобы
мы увидели лучшую жизнь и вырвались из круга нищеты и постоянных лишений.
     Когда мне исполнилось восемь лет, отец посадил меня на телегу и отвез в
школу при  монастыре  за  двести  с лишним миль от дома. С  тех пор для меня
началась  жизнь  монашеского  затворника,  полностью   подчиненная  служению
Священному престолу.
     Однако  двадцать лет монастырской жизни и церковного обучения не прошли
даром. Я хорошо изучил Книгу и с достоинством мог поддержать диспут на любую
религиозную тему,  а также неплохо  овладел  предметом,  который в церковной
системе  обучения  называется  натурфилософией.  За  успехи  в   учебе  меня
удостоили второй  степени посвящения и приняли в  Орден  Дракона.  Это самая
закрытая   организация   в   церкви,  и   отбор   в  нее   производится  при
непосредственном участии Его Святейшества.
     С удвоенной силой я продолжал постигать  науки. И вскоре меня допустили
к  тайным  хранилищам Священного престола, где содержаться запрещенные  вещи
Древнего мира. Каких только  чудес  там нет! Мне многое  открылось  тогда, и
среди  Древних раритетов я нашел один любопытный прибор, - Джордан задумчиво
поглядел на свой бокал, в хрустальных гранях которого играли огоньки света.
     --  Я  стал  изучать этот  прибор, тщательно  скрывая  от  братьев  мое
пристрастие  к Древней  науке. И мое любопытство было  вознаграждено. В один
прекрасный  миг  чудесное озарение  снизошло на меня, и понял я: наш  мир не
единственный!  Существует  огромное  множество  других не  менее  прекрасных
миров!
     Как  узнал  настоятель  монастыря  о моем увлечении  -- неизвестно,  но
однажды  я  обнаружил,  что  за  мной следят.  Мне пришлось  еще  тщательнее
скрывать мои исследования, но в марте прошлого года один тайный друг передал
мне, что меня готовятся  обвинить  в связи с дьяволом  и предать  церковному
суду. Что это означает, думаю, вам объяснять не надо...
     Дальше оставаться в монастыре было опасно, и я бежал, прихватив с собой
это замечательное  устройство. --  Джордан  обвел взглядом своих слушателей,
все  молчали,  внимательно  его  слушая.   --  Пришлось   долго   скитаться.
Неоднократно  преследователи выходили на мой след,  но мне  всегда удавалось
уходить.  Так и продолжалось до  тех  пор, пока я не  попал в Монтанию... --
Джордан улыбнулся. -- А дальше вы знаете.
     "Для чего  отец приютил беглого монаха?" -- думал впоследствии Квентин.
Может быть, для того, чтобы выведать какие-то тайны Священного престола.
     Так  это или  нет, навсегда  останется  тайной. Одно только несомненно,
если и узнал король Роланд что-либо важное от беглого монаха, то заплатил за
свое знание слишком дорогую цену.


Глава 2. Подземелья.

     Джордан получил право пользоваться библиотекой, и уже утром  следующего
дня Квентин, проходя мимо, увидел в проеме приоткрытых резных дверей из дуба
силуэт Джордана, склонившегося над книгой. Квентин решил немного понаблюдать
за ним и неслышно стал за дверью. Яркие солнечные лучи насквозь  пронизывали
помещение библиотеки, и он видел только затененный силуэт  Джордана. Джордан
был  целиком  поглощен чтением  и, казалось,  ничто  на  свете  не  заставит
оторваться его от книги. Квентин  подумал,  что было  бы забавно подкрасться
незаметно  и  немного  его  напугать,  и  он   потихоньку  приоткрыл  дверь,
настолько,  чтобы можно было проскользнуть незаметно. Дверь не  скрипнула, и
Квентин бесшумно проник в библиотеку. Джордан стоял, склонившись над книгой.
Квентин приготовился совершить стремительный прыжок пантеры, и в этот момент
Джордан повернулся, пресекая любые попытки застигнуть его врасплох.
     - Приветствую Вас, мой Принц!  -- Джордан  заметил тень разочарования в
глазах Квентина, и легкая улыбка чуть тронула уголки  его губ. - Простите, я
так  увлекся  этой  прекрасной старинной  книгой,  что  не  услышал,  как Вы
подошли.
     Квентин  покосился  на  книгу,  раскрытую  на  бюро.   Это  был  старый
потрепанный фолиант.
     - Я уже много лет пытаюсь понять Древний мир, к сожалению, до нас дошло
слишком немногое от той  суммы  знаний,  которой  располагали Древние.  Вот,
например, языки  - у  каждого народа  в  древности  был свой  язык.  У  нас,
конечно,  тоже есть  разные наречия  и наши,  и варварские,  но  мы  можем в
принципе понять друг друга,  а в древности у каждого народа был свой язык, и
люди  разных народов не понимали друг друга.  Многие из этих языков утрачены
безвозвратно,  но  есть  и  такие,  какие  в  большей  или  меньшей  степени
перекочевали в  наш язык.  А сколько бесценных знаний  кануло в лету!  Еще в
монастыре я как служитель ордена Дракона получил доступ к знаниям Древних, -
его взгляд стал каким-то отстранено мечтательным,  словно он загнул  куда-то
за  завесу времени.  -  В монастырях сохранились  целые коллекции  не только
книг, но  и других  предметов Древнего мира.  Сколько же  удивительного  там
было. В одной из Древних книг я прочел, что Древние умели  летать по воздуху
в особых машинах, ездить по земле на чудесных машинах и плавать под  водой в
металлических лодках.  А еще они умели записывать и воспроизводить  в  живом
виде звук  и изображение и  передавать  их на большие расстояния. Но все эти
знания было утрачены за минувшие столетия. И все еще находятся люди, которые
объявляют  многие вещи, которые  им  не  понятны  кознями  дьявола. Особенно
усердствовали они в первые века, уничтожая  все, что осталось от Древних, и,
надо сказать, постарались на славу. Они видели в Древних только одно -- зло.
Прирожденное зло. И старались искоренить его любыми путями.
     Квентин чувствовал, как он превращается в перегретый котел,  а его щеки
помимо  воли  становятся пунцовыми.  Еще  бы,  в  его  присутствии  поносили
пророков и учителей, почитаемых за святых, первосвященников, изгнавших зло с
лица Земли в первые века и установивших новую Веру. Древние были злом, - это
знал каждый. И  дьявол,  порождение Древних,  был скован вплоть  до  Великой
войны.  Но  перед  началом  войны,  кто-то  из Великих королей  отступил  от
заповедей, говорят, он нашел путь к знаниям  Древних и освободил  дьявола. И
тогда грянула война. После войны вера ослабла, и  дьявольские игрушки  стали
достоянием многих. Но вера устояла, хотя ересь и  смута все же пустили корни
в сердцах людей.
     - Древние  не  были слишком  разборчивы в выборе средств для достижения
своих  целей. Они не  задумывались  над тем, где  добро,  где  зло,  не были
одержимы  религиозным  фанатизмом, поиском зла и борьбой  с  дьяволом, у них
была другая страсть  -- наука,  -  продолжал Джордан. - Они жаждали знаний и
новых открытий, а  когда натыкались на проявления зла, не отталкивали его, а
заставляли служить  своим  целям, хотя, вполне  возможно,  со  временем сами
стали  его орудием. Плохо  это или хорошо, не знаю, но  Древняя  цивилизация
погибла, и еще неизвестно, что послужило причиной ее гибели. Мы  другие,  мы
законсервировали нашу цивилизацию по принципу "как бы  чего не вышло". А это
хорошо и плохо одновременно, - Джордан отвел грустный  взгляд к окну, словно
бы обращаясь  с  невысказанным  вопросом к солнцу.  - В  результате в  нашем
обществе  отвергается   все  новое,   каждое  открытие,  любое  новое  слово
взвешивается на весах верности престолу, и если что не так, сразу начинается
преследование инакомыслящих.
     Ценности  Древнего  мира  были   утрачены,  а   любые  попытки  создать
магическое искусство в эпоху Великих королей были жестоко пресечены Конахом.
Что же  мы  имеем  на  сегодня?  Ничего,  кроме  мракобесия и невежества. --
Джордан умолк и отвернулся к окну.
     Квентин еще раз посмотрел  на книгу, лежащую на бюро, она была написана
на  незнакомом языке,  странно,  но  раньше  он  ее никогда  не  видел, хотя
отцовскую библиотеку знал не плохо.
     Принц был совершенно смущен разговором с  Джорданом и не знал, как себя
вести. Ему впервые доводилось слышать столь крамольные речи.  Правда, и отец
слыл  вольнодумцем,  но такого он никогда от него не  слышал,  да  отец и не
старался  особенно распространяться  на подобные темы в  присутствии сына. И
вообще, у Квентина  накопилось столько вопросов,  что  они  разрывали его на
части,  готовые  рвануться  стаей  летучих  мышей  из пыльного  подвала  его
сознания при первом же попавшем  туда лучике света. Он снова покраснел, и от
этого  ему  стало  еще более стыдно - он вел как какая-то кисейная  барышня,
привыкшая держаться за маменькину юбку. И теперь, когда в откровенной беседе
с  Джорданом можно было найти ответы на многие мучащие его вопросы, на  него
вдруг неожиданно нашел ступор. Квентин стоял молча, потупив голову и жмурясь
от ярких лучей утреннего солнца.
     - Но вера не так уж слаба... - только и смог выдавить он из себя.
     - Конечно,  веру  не назовешь слабой, особенно  если  она подкрепляется
столь  действенными  мерами  как  отлучение от церкви  и  другими  не  менее
эффективными вещами, о которых предпочитают не распростроняться.
     Квентину   ясно  представились  отряды  охранителей   веры  --   хорошо
вооруженные, закованные в блестящие серебряные  латы  с  изображением луны и
солнца.  Как  они  окружают языческие деревни и устраивают  их сожжение, или
аутодафе еретиков  и дьявольских  игрушек на центральных  площадях  городов.
Изредка, ввиду удаленности, они наведывались и в  их феод, и ч