ичего особенного нет, и слава богу. А вот  вы,  кажется,  играли
что-то необычное. Как звали того сокрушителя столиц? Ольянтай?
   - Ольянтай, - кивнул я. - Но  его  я  играл  мало.  Моя  роль  -  это
Илочечонк. Она даже остановилась.
   - Это... Это вроде гидравликуса?
   Я невольно рассмеялся и тут только сообразил, что девушка  так  и  не
отняла руку. Наверно, ночь была слишком холодной.
   - Илочечонк - это маленький мальчик, который попал в стаю ягуаров. На
языке гуарани его имя означает Младший Брат.  Илочечонк  вырос,  считая,
что он ягуар, но вот однажды ему пришлось вернуться к людям...
   Внезапно мне расхотелось рассказывать о своей любимой роли. Илочечонк
вернулся к людям. Он не хотел возвращаться.
   - Наверно, ему было трудно?
   - Конечно, - вздохнул я. - И он очень тосковал по стае. Тосковал -  и
мечтал вернуться в Прохладный Лес. Но туда ему не было дороги...
   Больше всего я боялся, что девушка спросит почему. Придется отвечать,
а говорить об этом....
   - Осторожно!
   Уклониться я не успел. Сильный удар отбросил меня в сторону, в тот же
миг чья-то рука грубо сдернула с плеч мой новый амстердамский плащ.
   - Лупи купчишку!
   Темнота сгустилась, распадаясь на черные фигуры.
   - Где он, синьоры?  Ба,  да  тут  девка!  Ату!  Пахнуло  перегаром  и
почему-то - розовым маслом. Я уклонился от чьего-то кулака,  отскочил  в
сторону.
   - Точно, девка! Хватайте ее, синьор Гримальди! Вот уж не  думал,  что
римские banditto называют друг друга "синьорами"!
   Один, второй... Кажется, трое. Трое, и по крайней  мере  у  одного  -
шпага.
   - Синьорина, позвольте, э-э-э, предложить... Ах ты,  сучка,  кусаться
вздумала!
   Франческа вскрикнула. Я бросился  вперед  -  и  наткнулся  на  кончик
широкой шпаги.
   - Стой где стоишь, скотина!  А  не  то  как  жука-навозника,  клянусь
Святой Бригиттой! Эй, тащите девку к карете!
   Вновь послышался крик, шпага у моей груди дрогнула, но  растерянность
уже проходила. Да, их трое, у всех шпаги, двое -  высокий  и  толстяк  -
держат Франческу за руки, а широкоплечий крепыш со шпагой в  руке,  тот,
что так не вовремя помянул Святую Бригитту...
   - Кидай кошель, купчишка, да проваливай! Не  беспокойся,  твоя  девка
скучать не будет! Ну, пошевеливайся! Я кивнул, протянул руку к поясу...
   ...И ягуар превратился в обезьяну.
 
*** 
 
   ...Отец Хозе черный, как безлунная ночь, и такой же мрачный. Ни  разу
он не улыбнулся, ни разу - даже на Рождество, когда в небе под  горячими
звездами зажигались "соломенные огни". В Гуаире он уже давно,  и  мы  не
спрашиваем, откуда пришел к нам  этот  пожилой  слегка  сутулый  негр  с
пятнами проседи в курчавых  волосах  и  рваными  шрамами  на  запястьях.
Расспросы ни к чему.  Вокруг  наших  границ  много  энкомиендо'.  Оттуда
бегут, но не всем, как отцу Хозе,  удается  запутать  следы  и  уйти  от
беспощадных  "рапазиада  пура  ланца"  -  копьеносцев   на   низкорослых
выносливых конях.
   Энкомиендо - поместье.
   - Драться надо уметь, сынок. Ты даже не представляешь, как это иногда
нужно...
   ...Обезьяне ни  к  чему  стоять  на  задних  лапах.  На  четвереньках
удобнее. Прежде всего уйти от удара, затем перевернуться, легко отбежать
чуть в сторону. Смешные неуклюжие люди ловят  руками  воздух,  рассекают
темноту острым железом. Они не знают,  что  обезьяну  не  убить  сталью.
Нужен сарбакан, но сарбакана у них нет. Ну-ка, поиграем!
   - Когда ты уйдешь к белым, у  тебя  ничего  не  будет,  кроме  твоего
распятия и твоей гитары, сынок. Индейцы не тронут тебя, но бандерайты не
пощадят.
 
*** 
 
   ...Люди суетятся - нелепо, бестолково.  Их  короткие  руки  не  могут
достать верткого зверя, к тому  же  их  трое,  они  мешают  друг  другу.
Говорят, людям очень смешно наблюдать, как скачет обезьяна. Прыг - ушла,
прыг - и снова не попали. А сейчас - еще смешнее,  упор  на  руки,  ногу
вверх... Неужели больно?
   - Мы называли это "капоэйра". Белым казалось, что глупые черные  рабы
просто учатся танцевать... У тебя тоже были рабы, сынок ?
   Отвечать не хочется, но лгать этому человеку я не могу.
   - Да, отец Хозе. Простите...
   А глупые люди продолжают суетиться, один, правда, решил  отдохнуть  -
прилечь на  холодную  землю,  -  должно  быть,  устал  смеяться.  Другой
зачем-то размахивает железом, наверно, хочет закинуть его подальше. Надо
помочь! Прыг! Ну зачем же кричать? Крик может привлечь  ягуаров,  а  они
очень страшные.
   Мы хоронили его всей миссией, и  даже  из  соседних  редукций  пришли
люди, и белые, и черные, и "Кристианов - отца Хозе любили все.  В  гроб,
как он и просил, положили старые проржавевшие кандалы. Они были  разбиты
- отец Хозе умер свободным и свободным ушел в рыжую влажную землю. Землю
Свободы.
   Он умел сражаться.Requiem in расе!
   Остался один, и ему очень  не  по  себе.  Неужели  человек  не  хочет
подружиться с такой смешной обезьяной? Прыг! Прыг! Ты машешь железом,  а
я убегаю. Правда, смешно? Прыг! А я и так могу! И так!  И  даже  на  шею
тебе запрыгнуть! Вот так! Ну  зачем  же  падать?  Я  же  только  начинаю
играть! Ну, давай подружимся!
 
*** 
 
   - Франческа, вы не видели мой плащ? Девушка не ответила, она все  еще
стояла там, у самой кромки воды. Стояла, не двигаясь,  молча,  и  я  уже
успел испугаться.
   - Франческа?!
   - Вы... Вы их убили?
   Убил?  Я  быстро  осмотрелся.  Только  что  тут,  на   сырых   камнях
набережной, лежали трое. Одного уже нет - не иначе
   Кристиане - крещеные индейцы. уполз -  стало  быть,  кости  целы,  по
крайней мере частично.
   Еше двое...
   - Мужлан! Плебей! На дыбу! На плаху! Угли в Елопеу!.. Ага, второй  не
только жив, но и достаточно бодр. Правда, вставать почему-то не спешит.
   - Стража! Стража! Стра-а-ажа!
   И с третьим все в порядке. Три героя-разбойничка и  девушка.  И  одна
обезьяна.
   Плащ я не нашел, зато подцепил ногой чью-то шпагу. Сломать? Да зачем,
Тибр рядом!
   Буль!
   - Нам надо уходить, синьор Адам! Вы слышите? Нам надо скорее уходить!
   - Сейчас, вот только...
   Буль!
   Плащ я нашел рядом со второй шпагой. А вот  и  третья,  та  самая,  с
широким жалом. Рукоять показалась неожиданно тяжелой. Неужели золото? Да
нет же, быть того...
   Буль!
   - Стража! Стра-а-а-жа!
   Оставаться не имело смысла, но дикий вопль синьора banditto навел  на
правильную мысль. Стража? Вот и прекрасно!  Пусть  сбиры  разбираются  с
этими мерзавцами!
   - Надо уходить, Адам! Вас арестуют, вас...
   Я оценил "Адама", но уходить не торопился. Меня арестуют? Да за  что?
К тому же тот,  кто  поминал  Святую  Бригитту,  -  широкоплечий  крепыш
соизволил все-таки встать. На всякий случай я шагнул  вперед,  прикрывая
девушку.
   - Мужлан! Если бы ты был дворянином!..  Где  моя  шпага?  Ты,  плебей
сиволапый, ты куда девал мою шпагу?
   - Стра-а-ажа! - поспешил добавить пластун.
   - Адам, синьор Адам! - Франческа  тянула  меня  за  рукав,  но  слова
крепыша заставили меня замереть на месте.  Дворянин?  Пора  было  внести
ясность.
   - Ваша шпага  пугает  рыб  в  Тибре,  синьор  banditto.  Что  касаемо
прочего...
   - Как?!
   Он подпрыгнул, да так, что я невольно отшатнулся. Не превратиться  бы
ему в обезьяну. Две обезьяны - то-то весело будет!
   - Моя... Моя шпага! Моего деда...  Прадеда!..  Ее...  Его  Величество
император Карл!.. Ты, плебей!.. Ты!..
   - Это не разбойники! - тревожно шепнула Франческа. - Это...
 
*** 
 
   - Ты, сиволапый! Я - маркиз Мисирилли, и за мою шпагу  тебя,  мужлан,
купчишка вонючий, колесуют, четвертуют!..
   - Стра-а-ажа-а-а!
   Не то чтобы я начал что-то понимать, но  какая-то  догадка,  смутная,
невероятная...
   - Адам де Гуаира к вашим услугам, маркиз.  Завтра  утром  меня  можно
будет найти в гостинице "Форум Траяна". Кера пана!
   Я взял девушку под руку и только потом сообразил,  что  попрощался  с
синьором маркизом на гуарани. Ничего, догадается.
   По смыслу.
 
*** 
 
   Мы долго шли молча, наконец Франческа вздохнула, отстранилась.
   - Сразу видно, что вы издалека, синьор Адам! Это не  разбойники.  Это
синьоры дворяне, которым бывает скучно по ночам.
   Я молча кивнул, хотя заметить разницу между  первыми  и  вторыми  мог
только острый глаз журавля теру-теру, парящего над Прохладным Лесом.
   - Они обратятся к подесте. Вас арестуют!..
   - Это вряд ли.
   Она удивленно взглянула, покачала головой.
   - Для обычного священника вы что-то излишне смелы, синьор де Гуаира!
   Частичка "де" была превосходно проинтонирована. Я невольно улыбнулся.
   Актриса!
 
*** 
 
   Читать по ночам при сальной свече  -  истинная  пытка.  Но  так  мне,
грешному, и надо! Сначала "Лакрима Кристи", затем прогулка с девушкой и,
как венец всего, - драка! Ей-богу, как в нынешних  модных  романах,  что
печатаются в каждой типографии Света Старого и Света Нового: благородный
идальго спасает девицу из грубых разбойничьих лап.
   Поп-жантильом!
   Меа сulра! Меа maxima сulра!
   И даже maximissima!
   Странно, несмотря на все мои  усилия,  чувство  вины  было  настолько
неощутимым, что мне поневоле стало стыдно. Я горестно вздохнул  и  вновь
склонился  над  листом  бумаги,  разложенным   на   неструганых   досках
колченогого стола.
   ...Как скоро показалась трава на  поле,  стали  собираться  хаопы  на
Киев, подступили к днепровскому перевозу...
   Конец документа я помнил  наизусть.  Погибли  почти  все  -  мужчины,
женщины, дети. Все, кто имел смелость исповедовать  Святую  Католическую
веру в стране схизматиков.
   А нас еще проклинают за ночь Святого Варфоломея!
   "...Три дня гуляли казаки и отправили лихим и  наглым  чином  на  тот
свет до 600 душ, в том числе всех братьев, что в миссии пребывали, кроме
брата Алессо Порчелли и брата Паоло Полегши по прозвищу Брахман. А  брат
Паоло неведомо куда сгинул, брат же Алессо со скудным пожитком  своим  к
Запорогам бежал, но там не усидел и на полдень подался, где  и  настигла
его хворь".
   Это было все. Все, если не считать последнего  документа,  с  которым
мне еще предстояло ознакомиться. Но я уже знал - подробностей там нет.
   Ни о брате Алессо, ни о брате Паоло.
   Сгинули.
   Без следа.
   И не только они.
 
*** 
 
   Я был уже  третьим,  кто  пытался  найти  пропавших.  Первого,  брата
Поджио, направили  сразу  же,  зимой  1649-го,  из  Вены.  Второй,  брат
Александр, поехал  из  Рима  летом  следующего,  1650-го  -  и  тоже  не
вернулся.
   Тайна оставалась тайной. Страшная тайна  страшных  трех  дней,  когда
вместе  со  всеми  католиками  Киева  погибла  миссия  Общества   Иисуса
Сладчайшего. Их было шестеро -  наших  братьев,  пытавшихся  нести  свет
истины среди татарских степей.
   Общество не  бросает  своих  сыновей.  И  теперь  мне,  брату  Адаму,
исповеднику четырех обетов, бывшему монитору провинции Гуаира,  поручено
узнать правду. Правду о погибших и выживших в той далекой стране.
   Я отложил в сторону донесение и  прикрыл  глаза.  Значит,  так  надо.
Илочечонк, сын ягуара, покинувший Прохладный Лес, скоро увидит эту terra
incognita.
 
*** 
 
   ...Рутения,  называемая  также  Руссией  и  Русью,  полуденная  часть
Республики, что лежит на самом краю Европы. Далекая  земля  на  востоке,
чужая, непонятная, страшная, объятая пламенем войны...
   Моя родина.
 
*** 
 
   КОММЕНТАРИИ ГАРСИЛАСИО ДЕ ЛА РИВЕРО. РИМСКОГО ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ
   Мне, как непосредственному участнику  описываемых  событий,  остается
лишь подивиться  долготерпению  несчастной  бумаги,  которой  приходится
выдерживать столько лжи, клеветы и несуразностей.
   А
   Начну, как и полагается, с себя. Надеюсь,  вся  моя  жизнь,  а  также
научные, равно как педагогические, штудии освобождают меня  от  нелепого
жупела "еретика". Если я и еретик, то лишь с  точки  зрения  таких,  как
отец Гуаира. Вместе с тем лживый иезуит приписал  мне  многие  из  своих
собственных заблуждений.  Я  не  разделял  и  не  разделяю  ошибочные  и
неверные  воззрения  Джордано  Бруно,  прозываемого  Ноланцем,  и   Фомы
Колокольца, хотя и уважаю их как борцов с католическим мракобесием.  Что
касаемо  теории  Коперника,  то  я  лишь  допускаю  ее   как   одну   из
математических гипотез, позволяющую точнее вычислять  эпициклы  движения
планет. В этом я полностью солидарен с доктором  Осиандером,  написавшим
предисловие к первому изданию "Обращения небесных сфер".
   Наша первая встреча с отцом Гуаирой выглядела несколько иначе, чем он
рассказывает.
   Около года я находился в одиночном заключении. Не стану описывать все
ужасы тюрем Святейшей Инквизиции, среди которых  Святая  Минерва  всегда
считалась одной из самых суровых.  Пытка  темнотой  -  далеко  не  самое
страшное, что мне довелось испытать. Посему  никто  не  осудит  меня  за
"покаяние". Пусть тот, кто там не был, бросает в меня камни!
   О новом следователе меня  предупредили.  Я  ждал  вопросов,  но  отец
Гуаира молчал и только перелистывал бумаги. Все, о чем  он  пишет,  -  -
выдумка. Я был не в том состоянии, чтобы  цитировать  Данте.  Во  всяком
случае, ничего подобного я не помню. Зато не  могу  забыть  его  лицо  -
омерзительный лик злобной уродливой  обезьяны,  с  которой  столь  часто
сравнивает себя автор. Во всяком случае, на Черного Херувима он никак не
походил.
   В
   Не ради очернения чьей-то памяти,  но  ради  истины  вынужден  внести
коррективы в описание некоторых действующих лиц этой книги. Речь  пойдет
о  синьоре  Франческе,  с   которой   несколько   позже   мне   довелось
познакомиться. Автор ее, мягко говоря, приукрашивает. На самом деле  она
была  чрезвычайно  некрасива.  Худая  как  щепка,  с  огромным  ртом   и
оттопыренными ушами, эта девица весьма походила не на  Коломбину,  а  на
деревянную куклу buratino. Нечего говорить,  что  ее  манеры,  как  и  у
всякой актрисы, были вульгарны, а помыслы низки. Она из тех, что  готовы
подарить свою благосклонность любому наглецу с тугим  кошельком.  Кошель
отца Гуаиры, как и следует из его рассказа, был всегда полон золота.
   Так чему же удивляться?
   Отец Гуаира вовсе не был столь образован, как  может  показаться.  Во
всяком случае, на всех языках, кроме, может быть, гуарани  (незнаком,  а
посему не стану судить), он говорил с  чудовищным  акцентом.  Порой  это
было весьма смешно. О его актерских, точнее -  лицедейских,  талантах  и
говорить  не  стоит.  Ни  один  благородный  человек  не  стал  бы  этим
хвалиться!
   Зато верно другое - он  был  фанатиком,  убежденным  иезуитом,  лютым
врагом всего, что дорого мне и всем честным  людям.  Иногда  становилось
страшно от его холодной нечеловеческой уверенности в себе.
   Незачем напоминать, что все его "добрые" поступки, подобные  спасению
жалких лицедеев  от  тюрьмы  (которую  они,  без  сомнения,  заслужили),
диктовались все тем же  холодным  расчетом.  Дальнейшие  события  только
подтверждают это.
 
Глава V 
 
   О достоинствах напитка, именуемого мате, дворянской чести, загадочной
реке под названием Каллапка и бедной, бедной обезьяне.
   Испанец: Ну ты, жалкий туземец!  Не  теряй  ни  минуты:  почисть  мои
сапоги, подогрей вина с  пряностями,  вымой  пол,  отскреби  сковородку,
сбегай в лавку, застели мою постель, а после отправляйся на плантацию  и
работай там, пока не сядет солнце!
   Илочечонк: А для чего мне делать все это?
   Испанец: Да потому, что я  -  идальго,  созданный  Богом,  чтобы  мне
служили такие, как ты. Слыхал ли ты про Адама ?  Так  знай  же:  Господь
создал испанских идальго ровно на день раньше,  чем  этого  грешника!  А
будешь спорить, запрягу тебя вместо мула!
   Илочечонк: А ну-ка, запряги ягуара!
   Действо об Илочечонке, явление четвертое.
 
   Грохот был такой, что в первый миг мне  почудилось,  будто  языческий
бог Плутон в очередной раз разгневался и сотряс ни  в  чем  не  повинную
землю. Не открывая глаз,  я  махнул  рукой,  сбрасывая  противомоскитную
сетку, другая же привычно вцепилась в штаны. Конечно, потолок легкий, из
тонких веток, переложенных листьями, но если он упадет на голову...
   - Ах, каналья! Да я тебе  уши  отрежу!  Vieux  Diable!  Скажи  своему
хозяину, что, если мне не принесут вина, я  разнесу  весь  этот  поганый
гадюшник!..
   Снова  грохот  -  Плутон  не  любит  шутить.  Но  я  уже   проснулся.
Противомоскитной сетки не обнаружилось, равно  как  и  москитов,  вместо
сухих листьев над  головой  темнели  толстые  закопченные  балки,  да  и
Плутон, судя по голосу, оказался куда более безобидным.
   - Я научу вас, чертей, как надо обращаться с французским дворянином!
   Утро. Белая известка стен, красная черепица неровных крыш  за  окном.
Моему соседу по гостинице не принесли вина.
   - Я вас научу!..
   Быстрые шаги - коридорный спасался  бегством.  Я  нырнул  в  штаны  и
открыл дверь.
   Невысокий  худощавый  синьор  с  короткой  бородкой  клинышком  стоял
подбоченясь, олицетворяя собой одновременно Гнев, Досаду и Жажду.  Босые
ноги попирали осколки ночного горшка. Именно им Плутон кидал в стену.
   - К-канальи!
   Заметив меня, Плутон, ничуть  не  смутившись,  поклонился  с  немалым
изяществом, чему нисколько не помешала длинная ночная рубашка.
   - Доброе утро, - улыбнулся я.
   - О, мой дорогой сосед! - Плутон сверкнул яркими голубыми  глазами  и
брезгливо отбросил голой  пяткой  попавший  под  ногу  осколок.  -  Я  в
отчаянии от того, что разбудил вас, но этот каналья хозяин!..
   Плутона звали Огюстен дю Бартас, и он  умудрился  задолжать  здешнему
заведению за три недели. Об этом я узнал в первый же день, как поселился
в "Форуме Траяна".
   - К тому  же  вчерашняя  жажда,  которую  пришлось  заливать  здешним
мерзейшим пойлом, обратилась, о мой дорогой  сосед,  в  такую  сушь,  по
сравнению с которой пустыни Берберии поистине ничто!  Так  мне  принесут
выпить или нет? Ну что же это творится?
   - Ужасно! -  поспешил  согласиться  я,  невольно  сочувствуя  бедняге
Плутону. - Мате выпьете? В таких случаях изрядно помогает.
   Кувшин с горячей водой уже стоял у моей двери. Здешняя прислуга умеет
быть обязательной - если им не должать, само собой.
   - Мате? - Голубые глаза удивленно моргнули.  -  А-а,  все  равно!  Вы
спасаете меня, о мой дорогой друг! Позвольте мне  лишь  одеться,  ибо  в
гневе я совершенно забылся. Кстати, вы не видели моего слугу?
   Его слуга, рябой нескладный малый, бежал еще неделю  назад,  опасаясь
умереть с голоду в такой компании. Кажется, славный дю Бартас  никак  не
мог поверить в его измену.
   Сухая тыквочка, трубочка-бомбилья, ситечко.
   - Прошу вас, синьор дю Бартас. Только осторожно - горячий.
   Плутон не без опаски глотнул, подождал немного, прислушиваясь к новым
ощущениям, снова взялся за бомбилью.
   - Гм-м-м?!
   - Пейте, пейте! - подбодрил я. - Помогает даже после  целого  кувшина
тростниковой водки. А пульке - это вам не здешнее вино.
   - Действительно.
   Славный синьор, то есть, конечно,  не  синьор  -  шевалье  дю  Бартас
удовлетворенно вздохнул, откинулся на спинку кресла.
   - Уже лучше! Но, мой дорогой друг, ведь это трава!
   - Листья, - улыбнулся я. -  Дерево  называется  йерба.  Издалека  оно
очень похоже на нашу липу.
   Но из листьев липы мате не сваришь. Увы, мой запас уже на  исходе.  А
жалко!
   Наконец  тыквочка   была   осушена.   Славный   шевалье   дю   Бартас
удовлетворенно  вздохнул,  проведя   крепкой   ладонью   по   сразу   же
покрасневшему лицу.
   - Кажется, вы спасли меня, о мой дорогой друг, синьор де...
   - Гуаира, - подсказал я.
   В свое время я, конечно, представился, но моему  соседу  было  не  до
новых знакомств.
   - Дорогой синьор  де  Гуаира!  Да  пошлет  Господь  вкупе  со  Святым
Христофором мне возможность отблагодарить вас сторицей! Если бы какое-то
чудо позволило нам перенестись в мой  славный  замок,  что  находится  в
Пикардии...
   Он глубоко вздохнул и пригорюнился. Я уже догадывался,  что  чуда  не
случится. Моему соседу не скоро доведется увидеть родную П