дин -  Тот,  Который
Знал?
   Знал - что?
   Уж не Тайну ли этой войны?
 
*** 
 
   - Скажите, брат Манолис, что  думали  в  Топак-хане,  когда  сарitano
Хмельницкий начал бунт?
   - Гетьман Хмельницкий,  -  негромко  поправил  корсар.  -  Ничего  не
думали, монсеньор. Старый султан умер,  а  евнухам  гарема  было  не  до
Лехистана. Я уже писал в Рим: Порта  не  готовила  мятеж.  Она  даже  не
пыталась им воспользоваться...
   - Но ведь Крым... - начал было я, но Канари только  махнул  загорелой
рукой.
   - Вам не давали читать мои доклады,  монсеньор!  Уже  пять  лет,  как
Ханство порвало с Истанбулом. Падишаха даже перестали поминать  в  фетве
на утреннем намазе. Но и Бахчисарай ничего не подозревал  до  последнего
дня.  Только  когда  Хмельницкий  приехал  и   попросил   подмоги,   они
проснулись. И то, признаться, не сразу. Нет-нет, монсеньор, пусть в Риме
не смотрят в нашу сторону! Если кто и готовил войну, то не мы.
   Может, поэтому брат Алессо и его неведомый спутник и бежали  в  Крым?
Не в Краков, не в Москву. Впрочем, московиты  тоже  ничего  не  знали  о
Хмельницком. Но не сами же поляки породили собственную погибель!
   Тайна! Вот она - Тайна!  И,  конечно,  киевская  миссия  пыталась  ее
раскрыть. Допустим,  кто-то  узнал.  Узнал,  доложил  мессеру  Джеронимо
Сфорца. Но узнали и другие - как  раз  тогда,  когда  поднялась  в  поле
трава. Спасать всех было поздно, и мессер Сфорца решил отправить в  Крым
брата Алессо вместе с помощником из верных русинов.
   Значит, дело все-таки в Нострадамусе?
   - Если вы любопытствуете относительно нынешних замыслов Порты...
   - Да-да, конечно, брат Манолис...
   Это меня как раз и не интересовало.  Главное  и  так  понятно.  Турки
наконец-то опомнились, сообразив, какая невиданная удача падает к ним  в
руки. Готовится договор с Хмельницким, золото послано  и  будет  послано
еще, какой-нибудь православный митрополит из  Афин  или  Дамаска  вручит
гетьману меч, освященный на Гробе Господнем.
   И  пойдут  казаки,  рыцари  православные,  пластать  в  пень   клятых
католиков за турецкие деньги. То-то радость всем  христианам!  А  там  и
янычарские полки подтянутся - под самый Чигирин.
   Это все - дважды два. А меня интересовал корень квадратный  из  минус
единицы.
   Однако следовало слушать. Слушать, запоминать и, отрешившись, оставив
себя-первого у дымящего очага, думать о Тайне...
   ...и не забыть поинтересоваться у брата коадъюктора о  сущей  мелочи:
сам ли он беседовал с настоятелем Успенского монастыря?
   И вообще, где сей монастырь находится?
 
*** 
 
   Я застал шевалье дю Бартаса в полной боевой готовности. Два  табурета
у двери образовывали баррикаду, на скамье же в отменном  порядке  лежали
пистолеты и обнаженная шпага.
   Стало ясно: с нашими вещами ничего не случилось, да  и  случиться  не
может.
   Сам шевалье, устроившийся на  груде  узлов  и  сумок,  был  задумчив.
Причину сего  я  уразумел  быстро,  лишь  только  заметил  в  его  руках
раскрытую книгу.
   Пикардиец штудировал Боплана.
   - Мой дорогой друг! - вскинулся он, лишь только я заглянул в дверь. -
Признаться, я уже начал волноваться!
   Баррикада с грохотом разлетелась, томик в желтой обложке брякнулся на
скамью.
   - Однако же вы один! Уж не  попали  ли  наши  спутники  в  рабство  к
здешним татарам? Не подумайте, что я был бы рад этому...
   Нет, конечно. Но, судя по тону, горевал бы он недолго.
   О татарах он уже успел прочитать у Боплана.
   - И как успехи? - поинтересовался я, кивая на книгу.
   - Уф-ф-ф! Дорогой де Гуаира, сей писака изрядно темнит. Я  так  и  не
понял, кто затеял нынешний мятеж - татары или казаки?
   - Книга написана еще до мятежа, - пояснил я. - Мятеж затеяли казаки.
   - Р-разбойники!
   Его тон мне понравился, но справедливость - прежде всего.
   - Но вы же сами бунтовали против Мазарини, мой друг!
   - Я - бунтовал?!
   Дю Бартас нахмурился и впал в долгое раздумье. Наконец вздохнул:
   - Однако же,  друг  мой,  я  обнажил  свою  шпагу  против  проклятого
Мазарини, этого гнусного лакея, который... Ох, выходит, я  и  вправду  -
бунтовщик?
   Целых два года он воевал в армии принца Бофора. И даже  не  попытался
задуматься.
   - Не огорчайтесь, шевалье! В некоторых случаях бунт дозволяется.
   - Правда? - обрадовался он. - А в каких?
   Настал  черед  размышлять  мне.  Объяснить  пикардийцу,   что   такое
неотъемлемые права людей, о которых писал доктор Марианна?
   - В общем, когда твой враг - изрядная сволочь. Вроде Мазарини.
   - Ага! Значит, эти казаки...
   Я сбросил на  лавку  изрядно  намокший  плащ.  За  плащом  последовал
"цукеркомпф".
   - У одного казацкого сарitano украли жену и забили насмерть сына.  Он
обратился к королю, но тот отказался помочь. Тогда этот сарitano  собрал
своих друзей...
   - Ну-у, тогда все понятно! Мой друг, я понимаю этих казаков!
   Он понимал. Я, признаться, нет.
   Войны никто не хотел, и в этом - одна из  ее  тайн.  Значит,  стихия?
Ураган, налетевший неведомо откуда?
   Не очень я верю в стихию!
   - Однако же, - задумчиво молвил  дю  Бартас,  -  ежели  взбунтовались
казаки, о которых так скучно пишет мессер  Боплан,  какое  отношение  ко
всему этому имеют татары?.. Эй, куда?
   Последнее относилось к красной феске, которая  внезапно  появилась  в
дверном проеме.
   - Каналья! - Шевалье грозно нахмурил брови, рука стиснула пистолет. -
Мозги вышибу! Феска дрогнула, подалась назад.
   - Сын мой! Не поступай опрометчиво, ибо внешность обманчива бывает...
   Брат Азиний, сверкая лысиной, переступил порог. Феска  исчезла,  зато
остался весь остальной  наряд:  шаровары,  темный  каптан,  подпоясанный
кушаком, красные сапоги.
   Турок превратился в грека.
   - Счел я разумным, дети мои, перевоплотиться должным образом,  в  чем
за скромную мзду помогли мне добрые люди.
   Дю Бартас  не  выдержал  и  захохотал,  рухнув  на  лавку.  Я  только
вздохнул, ибо грек смотрелся немногим лучше турка.
   - Надобно также разыскать мочало, поелику греки, как заметил я, носят
усы...
   Тут уже рассмеялся я,  но  совсем  не  так  весело,  как  беззаботный
шевалье.
   Усы из мочала - смешно. А вот четверо чужеземцев в татарийской  степи
- это уже не повод для веселья. Правда, брат  Манолис  обещал  замолвить
словечко перед своими друзьями-татарами, но этого мало. За степями лежат
казацкие земли, где сейчас война.
   Я открыл одну из сумок  и  разложил  перед  собой  все,  что  удалось
достать в Риме и Истанбуле. Еще год назад этих бумаг вполне  бы  хватило
для безопасного путешествия. Но этой зимой  Зборовский  мир  нарушен,  и
наше появление неизбежно вызовет слишком много вопросов.
   А ко всему еще -  язык!  Русинское  наречие  знал  только  я.  И  то,
признаться, скверно.
   В коллегиуме отцы воспитатели делали все, чтобы  я  не  забыл  родную
речь. Даже подарили славянскую Библию,  изданную  полвека  назад  князем
Острожским. Читать я мог, а вот разговаривать...
   Не с кем было. Да и незачем.
   А потом пришлось учить гуарани,  причем  не  одно  наречие,  а  сразу
несколько. Маской говорили иначе, чем кадувеи и гуай-кура,  а  было  еще
наречие кечуа и многие другие, о которые с треском ломался язык.
   И тут появился Станислав Арцишевский - Бешеный Стась. До сих  пор  не
представляю,  какая  нелегкая  занесла  этого  полуполяка-полурусина   в
Бразилию. Но отчего ему пришлось  бежать  оттуда,  я  знал.  Парень  был
честный, несмотря на то, что умел только две вещи: пить  и  стрелять  из
мортир. Но бить из пушек по безоружным индейцам и неграм он не захотел.
   Так я снова вспомнил свою речь. И когда Станислав собрался  домой,  я
почувствовал, что теряю  брата.  Веселого  бесшабашного  брата,  который
громко хохотал над тем, как я пытаюсь говорить по-русински  с  индейским
акцентом.
   Я получил от него всего одно письмо, уже из Гамбурга. Стась собирался
в Краков.
   А потом началась война.
 
*** 
 
   Я достал сложенную вчетверо бумагу,  полученную  от  брата  Манолиса,
чтобы присовокупить ее к своему маленькому архиву, но тут же  передумал.
Такое не стоит хранить, к тому же я помню донесение наизусть. Разве  что
еще раз пересмотреть, освежить в памяти.
   "Как скоро показалась трава на поле, стали собираться хлопы на  Киев,
подступили к днепровскому перевозу в числе 1080 человек..."
   Да, все верно. Помню, "...а в Киеве  ждал  их  казак  бывалый,  некий
мещанин киевский, с которым было все улажено".
   "...а  в  Киеве  ждал  их  казак  бывалый,  мещанин  киевский   Павла
Полегенький, с которым..."
   Буквы дрогнули, словно готовясь пуститься  в  пляс.  Бред!  Я  просто
забыл греческий!
   "...казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым было
все улажено. По данному им знаку Киев обступили со всех сторон, началась
на улицах злая потеха..."
   Хохот за левым ухом. Бумага дрогнула, налилась свинцом...
   - Вы что-то уронили, мой друг!
   - Да-да, шевалье, сейчас подниму...
   Я не сошел с  ума.  Это  было.  Было  и  есть,  записанное  неровными
греческими буквами. Перо попалось слишком острое,  в  нескольких  местах
бумагу прокололи насквозь...
   "...казак бывалый, мещанин киевский Павла Полегенький, с которым было
все улажено..."
   Павло Полегенький - Паоло Полегини. Таких совпадений не бывает.  Тот,
кто приказал выкинуть его имя из документа, хорошо это понимал. Но  ведь
сказано "сгинул"! Неведомо куда! Я же помню: "А брат Паоло неведомо куда
сгинул..."
   "...А брат Паоло, свершив сие, неведомо куда сгинул..."
   "Свершив сие"!
   А я еще удивлялся, что за странная фамилия - Полегини? В Италии такую
и не встретишь!
   ...Жуки, тараканы и в особенности - клещи. А также люди - зарезанные,
утопленные, сожженные заживо.
   Брат Паоло Брахман, прозываемый также Джанарданой, взялся за дудочку.
***
 
   Похлебку на этот раз варил брат  Азиний.  Я  проглотил  две  ложки  и
позавидовал сьеру Гарсиласио, до сих пор пребывавшему в  нетях.  Шевалье
оказался более стоек, но после десятой ложки все-таки не выдержал.
   - Признаться, синьоры, у меня  сегодня  отчего-то  нет  аппетита.  Не
иначе как от качки.
   - Неужели не вкусно, сын мой? - наивно осведомился наш попик.  -  Ибо
приложил я немало стараний...
   И вправду! Немало  стараний  требовалось  приложить,  дабы  сотворить
такое с обычной хамсой.
   - Отменно, отменно, святой отец, - вздохнул шевалье, глядя куда-то  в
сторону. - Однако же должно оставить трапезу и для синьора де ла Риверо.
   Вот уж не ожидал от него такой вежливости!
   Дворянин!
   - А-а вы? - повернулся ко мне явно расстроенный регент. -  Мон...  То
есть синьор де Гуаира! Должно сохранять силы телесные, как  и  учит  нас
Святой Игнатий...
   Я покачал головой, мысленно поклявшись в следующий раз лично заняться
трапезой.
   - Так ведь вкусно! - в отчаянии воззвал брат Азиний, погружая ложку в
котелок. - Дети мои! Готовил я по рецептам обители нашей... О, синьор де
ла Риверо! Наконец-то!
   Я оглянулся. Сьер еретик  стоял  в  дверях,  имея  вид  задумчивый  и
несколько странный.
   - Трапезничать! Трапезничать, сын мой! -  возопил  попик  и,  схватив
сьера римского доктора за руку, потащил к столу. - Вот и  ложка!  Сейчас
молитву прочтем!..
   Мы с шевалье переглянулись, но я не внял его молчаливому призыву.
   Муки телесные не менее мук духовных ведут к просветлению.
   В пытошную еретиков!
 
*** 
 
   - Что вы играли, друг мой? - поинтересовался шевалье, когда я отложил
гитару.
   - Похоронную песнь племени кадувеев, дорогой дю Бартас. Как  раз  под
настроение.
   Он вздрогнул и перекрестился, что с ним бывало не так уж и часто.
   - Гоже ли играть сии языческие напевы? - пискнуло сзади.  -  Ибо  сия
песнь, по всей вероятности, есть часть зломерзкого обряда...
   Я оглянулся. Брат Азиний,  к  этому  времени  уже  успевший  поменять
каптан на сутану, восседал на  лавке,  тыча  прыщавый  нос  в  раскрытый
молитвенник.
   Не люблю попов!
   - Кадувеи уже не язычники, а "кристиано"  -  добрые  христиане,  отец
Азиний. Да и раньше они были очень странными язычниками.  Чтили  единого
Бога и, между прочим, поклонялись кресту. Есть легенда, что  их  крестил
еще Апостол Фома.
   ...Поэтому  мы  и  называли  наши  поселки  "редукциями"  -  приютами
возвращения  к  истинной  вере.  Поэтому  так  охотно  и  слушали   нашу
проповедь.
   - Индейцы, равно как негры и прочие китайцы, суть дикие  животные!  -
упрямо проговорил  попик.  -  Ведомо,  что  сотворил  их  Господь,  дабы
работали они в поте лица своего на  благо  наше!  И  да  не  обманет  их
человекоподобие истинных христиан!
   Я встал, поглядел в мутное окошко.
   -  На  дворе,  кажется,  дождь,  не  так  ли   сьер   Гарсиласио?   Я
поинтересовался именно у него, поскольку римский  доктор  уже  несколько
раз выглядывал наружу. Интересно зачем?
 
*** 
 
   Сьер еретик едва соизволил кивнуть. В этот вечер ему было явно не  до
меня.
   - Прекрасно! Так вот, отец Азиний, по поводу индейцев. Да  будет  вам
ведомо,  что  собор  епископов  в  городе  Лиме   признал   их   людьми,
сотворенными по образу и подобию Божьему. Это  раз.  Их  признал  людьми
покойный папа Павел - это два. А сейчас будет три!
   - Синьор! Монсеньор! Не нада-а-а! Сначала за порог вылетел  сам  брат
Азиний. Затем - его молитвенник и уж следом - феска.
   Я хлопнул дверью и вновь взял гитару в руки.
   - Отменно, друг мой, - прокомментировал невозмутимый шевалье.  -  Эти
попы должны знать свое место. Однако же, друг мой, вы действительно не в
настроении! Смею ли поинтересоваться причиной?
   Причина? Да какая уж тут причина!
   - Не знаю, друг мой. Наверно, из-за дождя.
 
*** 
 
   Илочечонка, сына ягуара, предали.
   Капкан, скрытый в высокой траве, яма с отравленным колом  посередине,
ловчая сеть, спрятанная среди листьев... Предали!
   Мне сообщили все - кроме  главного.  Тайна,  которая  вовсе  не  была
тайной. А я еще недоумевал, никак не мог понять...
   Миссию в Киеве тоже предали. И в Риме знали имя предателя! Знали -  и
не сообщили мне.  А  ведь  бывалый  казак  Павло  Полегенький  служил  в
Республике много лет и прекрасно знал наши потаенные тропы.
   Теперь ясно, как погибли  братья  Поджио  и  Александр!  Им  тоже  не
сказали!
   Спросить бы, почему? Но у кого спрашивать? Я - мягкий воск, я топор в
руках дровосека. Я - труп.
 
*** 
 
   - Сьер де Гуаира! Можно  вас  спросить?  Голос  римского  доктора  не
предвещал ничего доброго, но я столько кивнул.
   - Вы сейчас так... эффектно заступились за наших  заморских  братьев.
Почему же вы и ваши... (он покосился в сторону шевалье) ваши  друзья  не
построят Город Солнца тут, в Европе? Это проще, чем ехать в какую-то там
Гуаиру!
   - Вам это действительно интересно? - удивился я.
   - Представьте себе, да.
   - О чем вы, синьоры? - недоуменно поинтересовался шевалье, но его  не
удостоили ответом.
   - Причина проста, сьер  Гарсиласио.  Собственность  -  и  привычка  к
собственности.
   - Ага! - Его глаза радостно сверкнули, но я поднял руку.
   - Погодите! Город Солнца во всех деталях  описал  еще  Платон.  После
него Блаженный Августин, затем Мор и Бэкон.  Но  никто  не  видел  пути.
Справедливость невозможна при наличии  собственности,  но  люди  слишком
привыкли к ней...
   - Забрать! - Тонкие губы сьера еретика дернулись в  злой  усмешке.  -
Забрать - и поделить! По справедливости!
   - Да о чем вы, синьоры? - вскричал сбитый с  толку  дю  Бартас.  -  Я
ничего не понимаю!
   - Позвольте вам разъяснить,  синьор,  -  охотно  откликнулся  римский
доктор. - Представьте, что крестьяне разграбили  ваш  замок,  перерезали
скот, землю поделили между собой.
   - Что-о-о?!
   - А в замке устроили общий коровник. Вам бы понравилось?
   Влезать в подобный спор не хотелось. Проще всего довести  любую  идею
до абсурда, тут сьер еретик далеко не оригинален. Но  ведь  когда-нибудь
нам придется рассказать о Гуаире! И не только  тем,  кто  читал  Мора  и
Колокольца, но и таким, как шевалье.
   - Из этого ничего не получится, - начал я.
   - Слава Богу! - поспешил вставить дю Бартас.
   - Так уже пытались делать  -  при  Лютере.  Имущество  целых  городов
объявлялось  общим,  делилось,  распределялось.  Но  всегда   находились
обиженные, которым их кус казался слишком маленьким.  И  все  начиналось
сначала. Поэтому такой путь не годится.
   - А ваши индейцы  -  ангелы!  -  хмыкнул  сьер  Гарсиласио.  Я  пожал
плечами.
   - Конечно, нет. Но они не знают, что такое "мое".  Поэтому  им  легко
привыкнуть к тому, что земля принадлежит всем. И не только земля...
   - Жены, например, - подбросил дров в огонь еретик.
   Шевалье перекрестился - второй раз за день.
   И вдруг я понял, что разбит. Конечно, я сейчас могу  рассказать,  как
мы  строим  Гуаиру.  Как  распределяем  землю,  как   пытаемся   убедить
"инфлиес", что брак - это таинство, а  не  случайное  сожительство,  как
учим их управлять миссиями.
   Рассказать - но не убедить.
   Для сьера Гарсиласио,  отравленного  протестантским  ядом,  Гуаира  -
ересь. Для шевалье - замок, превращенный в коровник.
   Отец Мигель умел убеждать - даже таких, как эти двое.
   Я-не он.
   Сьер  де  ла  Риверо  удовлетворенно  потер  руки,  празднуя  победу.
Хотелось  осадить  этого  мальчишку,  но  внезапно  я  ощутил   страшную
усталость. Гуаира далеко, слишком далеко, дальше,  чем  Город  Солнца  и
Остров Утопия. Здесь все иначе.
   - Поэтому очевидно...
   Сьер  еретик  встал,  гордо  расправил   плечи,   явно   готовясь   к
произнесению победной речи. И тут я заметил, как у  шевалье  сама  собой
отвисает нижняя челюсть. Я даже не успел удивиться. Дю  Бартас  вскочил,
молниеносным движением поправил воротник камзола...
   - Калимера, синьоры!
   Суровый голос прозвучал со стороны дверей. Я оглянулся.
   На пороге стояла Артемида.
   Что значит увлечься догматическим спором!
   - Синьорина! Позвольте приветствовать... - Шевалье изящно поклонился,
попытавшись по последней французской моде махнуть шляпой, но в последний
момент сообразил, что его шляпа лежит на  груде  вещей.  -  Ваш  приход,
синьорина...
   Василиса окинула дю Бартаса оценивающим взглядом,  подумала,  не  без
сожаления вздохнула и направилась прямиком к сьеру римскому доктору.
   Тот встал и потупил взор, начисто забыв о  приготовленной  инвективе.
Артемида, не говоря ни слова, взяла сьера еретика за руку и двинулась  к
двери.
   - Плащ! Синьор де ла Риверо, плащ! - вскричал шевалье, но тот даже не
оглянулся. Оглянулась Василиса. Дю Бартас осекся  и  принялся  задумчиво
поглаживать бородку.
   - Иногда мне кажется, что я уже старею, - наконец  проговорил  он.  -
Мой дорогой друг, а нет ли у нас хотя бы глотка вина?
   - Увы...
   Пикардиец совсем пал духом.
   - Бог мой, я как будто снова дома!
   В  его  руках  очутился  знакомый  потрепанный   томик,   зашелестели
страницы.
   - Дорогой де Гуаира! Положительно сей неведомый пиит знавал  подобные
минуты! Вот, к примеру.
   Дю Бартас закатил глаза и завел мрачным голосом:
   Свожу концы с концами еле-еле:
   Залез в долги я по уши опять.
   Пришли взаймы мне хоть пистолей пять
   До пятницы на будущей неделе!
   Я с воскресенья безнадежно пуст,
   И кошелек мой тем же самым болен.
   Пришли взаймы хотя бы пять пистолей,
   Коль есть в тебе хоть капля добрых чувств!
   Его голос креп, наполняясь живым, искренним пафосом. Славный  шевалье
явно знал, что такое пустой кошелек и пять пистолей взаймы.
   Жениться с горя? - Лучше лечь в могилу!
   Пришли мне хоть пистолей пять взаймы!
   Фортуна-потаскушка изменила -
   Я просто чудом избежал тюрьмы...
   Что делать мне? - Схватить перо осталось
   И написать тебе: читай с начала!
   - Не в рифму! - не удержался я. - "Осталось" - "с начала" -  даже  не
ассонанс.
   - Зато правда! - отрезал дю Бартас и тяжко вздохнул.  Мое  сердце  не
выдержало. Я взял с лавки плащ, надвинул на брови "