кнулась  стрела.  Одна,
затем другая...
   Смотреть на берег нет времени, некогда даже взглянуть, все  ли  целы,
все ли живы. Раз, раз, раз! Весла врезались в воду, пот заливал лицо...
   Вьюк! Какого черта! Паром и так перегружен!
   Раз, раз, раз!
   Я все-таки сумел скосить глаза и тут же решил, что зрение начало меня
обманывать.
   Вьюк исчез.
   Еще одна стрела ударила у самых ног, но паром уже  уносило  течением.
Настил шатнуло, возле краев зашумели маленькие бурунчики...
   Ушли?
   Я наклонился, плеснул в лицо горсть  холодной  воды.  Берег  был  уже
далеко. На втором пароме суетились люди, но отплывать не спешили. Юзбаши
мертв, а старшому каравана не до гонок по просторам Борисфена. Потому  и
молчали мушкеты: нашей охране ни к чему чужие напасти.
   -  Да  возблагодарим  Господа,  дети  мои,  за  избавление  от   оков
басурманских и от мук сугубых!..
   Знакомый гнусавый голос внезапно показался ангельским пением.
   - Амен, отец Азиний!
   - Амен! - тяжелым басом подхватил шевалье.
   - Амен...
   Почему-то голос сьера еретика прозвучал  странно.  То  есть  даже  не
странно, это был просто не его голос...
   - Да гребите, гребите, чего стали!
   Я оглянулся - и очумел.
 
*** 
 
   Есть такая сказочка - про  козленка,  который  умел  считать.  Раз  -
корова, два - бык...
   Раз - это я, два - шевалье в разорванном каптане, вытирающий  со  лба
пот, три - брат Азиний, бухнувшийся на колени прямо у ослиной задницы.
   Четыре - светловолосая девушка...
   - Да гребите же скорее!
   Я даже не удивился, услыхав русинскую речь'.
   - Синьорина, синьорина, как вы?
   Ага, вот номер пять - сьер еретик.
   Перебор!
   Я закрыл глаза, подождал, пока стихнут маленькие  молоточки  в  ушах,
глубоко вздохнул, оглянулся...
   Слева - голый песок, справа - густой  лес  Хортицы.  Могучее  течение
несло на юг, обратно к неспокойному Понту.
   - Я сказала: гребите! Тысяча цехинов каждому, ежели доставите меня  к
отцу!
   Я понял, что самое время раздать сестрам по серьгам.
   - Суши весла!
   Подождав, пока дю Бартас сообразит, что с  указанным  веслом  следует
делать, я перебрался ближе к центру парома, дабы не напрягать голос.
   - Отец Азиний, прочтите-ка "Сrеdо".
   Пока он гнусавил, уткнув  взгляд  в  неровные  доски,  я  вновь,  уже
основательнее, осмотрелся.
   Славный шевалье все еще тяжело дышит, на щеке - свежая  царапина,  но
он явно доволен собой.
   В глазах сьера Гарсиласио медленно гаснет ужас, он уже почти  очнулся
- и тоже доволен собой.
   Брат Азиний... Ну, с ним все ясно.
   Значит, недовольны лишь я и наша гостья. Причем  если  причина  моего
недовольства очевидна, то ее...
   - Ну, вы! Кто среди вас старшой? Отвечайте!
   Голая пятка ударила в деревянный настил.
   Сьер де ла Риверо вновь заладил свое про "синьорину",  а  я  невольно
залюбовался  светловолосой  девицей  -  Маленькая,  крепкая,  словно   с
очередной картины Рубенса, кулачки сжаты, в синих глазах - огонь.
   Будто не ее только что камчами стегали.
   - Оглохли, что ли? Эй!
   Шевалье с надеждой  поглядел  на  меня.  А  если  бы  она  заговорила
по-китайски?
   - Гратулюю моцную та зацную пани в нашей теплой  кум-пании!  То  пани
себя добре почувае?
   - Панна! - Ее носик нетерпеливо дернулся. - Эй, хлоп, кто тут  у  вас
старшой есть? Я восхитился.
   Сьер Гарсиласио попытался влезть в разговор, но девица не  стала  его
слушать, а я - переводить. Следовало что-то решать. Скидывать гостью  за
борт - не по-христиански, бросить на,  пустом  берегу  среди  камышей  -
опять-таки не по-христиански.  Отдать  ей  на  съедение  сьера  римского
доктора? Пусть панне сапоги чистит! Правда, у панны  зацной  и  сапог-то
нет!
   Внезапно  мой  взгляд  упал  на  расплывшегося  в  довольной  усмешке
пикардийца. А ведь шевалье  нагрешил  не  меньше,  чем  еретик!  Тот  ее
прятал, этот - на борт волок.
   - То старшим у нас, моцная  панна,  пребывает  зацный  и  пышный  пан
Огюстен дю Бартас, славный лыцарь, владетель пикардийский,  многих  иных
земель дедич и сберегатель и самого архикнязя Бофора мечник.  С  ним  же
духовник его, падре Азиний,  и  мугырь  письменный  Гарсиласишка,  и  я,
Адамка-толмач.
   Она быстро оглянулась, безошибочно нащупала глазами шевалье. Короткий
поклон - вежливый, полный достоинства.
   - Гратулюю пана мечника!
   Если дю Бартас и растерялся, то лишь на миг. В воздух взлетела шляпа.
Взлетела, с шумом пронеслась над кончиками сапог, снова взмыла в воздух.
   - Перетолкуй пану мечнику, что Ядвига Ружинска, дочь  пана  каштеляна
гомельского, за помощь благодарит и на будущее надежду имеет.
   Я с удовольствием перевел. Пикардиец, оставив шляпу  в  покое,  гордо
надул щеки.
   - Друг мой, переведите прекрасной синьорине Ружинской...
   Он задумался, но я не стал ждать.
   - ...Зацный и пышный пан дю Бартас в том великую  честь  видит  и  не
пожалеет самой жизни для прекрасной панны, нимало на награду не надеясь!
   Она кивнула, вполне удовлетворенная.
   - В том слышу я голос истинного лыцаря. Однако же  переведи,  Адамка,
что людишки пана мечника по тысяче цехинов  получат  за  труды  от  отца
моего, моцного пана Антония Ружинского, каштеляна гомельского.
   Прежде чем сообщить эту радостную весть,  я  поглядел  направо.  Лес,
лес, лес... Все еще Хортица - значит, нам дальше.
   - Переводи, Адамка!
   Пятка вновь ударила  в  настил.  Пришлось  подчиниться.  Услыхав  про
цехины, славный лыцарь дю Бартас  удовлетворенно  хмыкнул,  брат  Азиний
дернул прыщавым носом и поспешил уткнуться в молитвенник.
   - Синьорина! Не слушайте его! Не слушайте! Глаза сьера еретика горели
гневом. Но гнев тут же угас, столкнувшись с ледяным холодом ее взгляда.
   - То пан Гарсиласио - только секретарь? Так-так!  Уйми  его,  Адамка,
негоже мугырю письменному без спросу в панский разговор лезть!
   Не знаю, что (и на каком наречии) он наплел нашей гостье за эти  дни,
но отныне судьба "пана секретаря" была решена.
   Внезапно она застонала и медленно опустилась на помост. Странно,  что
у нее хватило сил на этот разговор.
   - Брат Азиний! - распорядился я. - Кажется, у нас есть какая-то мазь.
Помогите синьорине!
   - Шут! - Сьер де ла Риверо сорвался с места, кинулся ко  мне,  сжимая
кулаки. Я поднял сарбакан.
   - Комедиант! Я...
   - Ты - паленое мясо, сопляк! Ты - и твоя семья! И моли Бога,  что  ты
мне пока нужен!
   Слушать, как он скрипит зубами, было приятно.
 
*** 
 
   Острый мыс, покрытый огромными серыми валунами, уходил вдаль. Хортица
осталась позади, и я понял, что пора браться за весла.
 
   Бурбон, Марсель увидя,
   Своим воякам рек:
   О, Боже, кто к нам выйдет,
   Лишь ступим за порог?
 
   Шевалье поет - значит, все в порядке.
   Я снял камзол и  расстегнул  ворот  рубахи.  Сапоги  лежали  поодаль,
холодная вода приятно лизала ноги. Сейчас бы удочку! Правда,  на  Днепре
не поймаешь рыбу пенсе. На берегах Парагвая ее,  правда,  тоже  изловить
мудрено. Жабры - торчком, по ночам вылазит на берег, а уж глаза!
   Даже когда жареную ее ешь - и то не по себе.
 
*** 
 
   Итак, все  было  в  порядке.  Брат  Азиний,  удалившись  в  камышовые
заросли,  завершал  врачевание  ран  панны  Ядвиги  (лечиться  в   нашем
присутствии она категорически отказалась),  сьер  Гарсиласио  с  мрачным
видом бродил по берегу, а шевалье...
   - Не требуется ли моя помощь, дорогой друг? Ибо поистине изучил я сию
карту как вдоль, так и поперек.
   "Сия карта", извлеченная из книги мессера де Боплана, была  разложена
прямо на песке. К  сожалению,  даже  яркое  солнце  не  могло  увеличить
мельчайшие буквицы, рассыпанные по желтоватой плотной бумаге.
   ...В  последние  месяцы  зрение  начало  сдавать.  Так  и  до  окуляр
недалеко!
   - Подскажите, ежели я ошибаюсь, дорогой дю Бартас. Это,  насколько  я
понимаю, Хортица...
   Я  взял  веточку  и  принялся  рисовать  прямо  на  песке,  пользуясь
подсказками пикардийца. Итак, Niepper, Сhortizca, Кuczkosow...
   Внезапно я рассмеялся. Какого черта! Я  все-таки  дома.  Хватит  всех
этих Кuczkosow! Как там бишь придумали  Константин  с  Мсфодием?  Днепр,
Хортица, Кичкасы...
   Совсем другое дело!
   - Тут неподалеку две реки, -  подсказал  шевалье.  -  Обе  впадают  в
Ньеппер. Одна называется... Vieux diable!  Ну  и  шрифт,  ровно  муравьи
какие-то! Ага, Konskewoda, это на левом берегу, и  Samarka,  это  здесь,
только чуть южнее... Konskewoda... Конская Вода! Конская Вода и Самарка.
   Я всмотрелся в то, что получилось, сверился с картой.
   Ну и глушь!
   - Однако же, дорогой друг, не  спутайте:  Samarka  и  Samara  -  суть
разные реки, ибо вторая значительно протяженнее и полноводнее... Но  что
вы написали?
   Я вновь поглядел на свою карту. Что-то не так? Ах, да!
   - Это кириллица, дорогой шевалье. Так пишут русины.
   -  Весьма  странно!  -  Пикардиец  присел,  притронулся   пальцем   к
начертанным на песке буквам. - Ка... Каллапка?
   - Что?!
   Гром не  прогремел,  не  вздыбилась  днепровская  вода.  И  земля  не
раскололась.
   Каллапка!  Бог  мой!  Умирающий  русин  сам  нарисовал   карту,   сам
подписал!..
   - Дорогой друг! Но что с вами?
   - Нет-нет, шевалье, все отлично!
   Самарка! Вот что было написано на листке бумаги,  пересланном  братом
Манолисом в Рим! Какой-то неученый дурак из  канцелярии  навострил  перо
и...
   ...получил латинское "к" вместо  "слово",  латинское  же  "р"  вместо
"рцы", а славянское "мну" принял за неясно написанное двойное "l"!
   Каллапка!
   Я облегченно вздохнул. Затем возгорелся гневом на неведомого болвана,
а потом махнул рукой.
   Что с них взять? Почему-то славянские языки всегда были нашим  слабым
местом. Лет восемьдесят назад  Антонио  Поссевино  просил  прислать  ему
русинский шрифт для новой типографии в Берестье.
   Ему прислали - албанский.
   Самарка! Господи, как все просто!
   - Дорогой дю Бартас! А  не  желаете  ли  получить  отпущение  грехов,
вольных и невольных, на сто лет вперед? Или на двести?
   - А что? - ничуть не удивился он. - А с удовольствием!
   Я лег  прямо  на  песок  и  уткнулся  в  карту.  Все  сходилось!  Все
превосходно сходилось!
 
*** 
 
   Тогда, после киевской резни, брат Алессо вместе с  неведомым  русином
бежали на юг, "к Запорогам". Это недалеко - Томаковка  или  Микитин  Яр,
именно там гнездятся сейчас днепровские черкасы. К  тому  же  это  самый
короткий путь в Крым -  Кичкасы  рядом.  Но  где-то  здесь  брат  Алессо
заболел...
   ...И появилась карта с речным изгибом и буквой "N".
   Почему "N"? "Nоtа"? Впрочем, это не так и важно.
   Самарка!
   А ведь если б не сьер Гарсиласио  с  его  донкихотством,  кто  знает,
разгадал бы я этот несложный ребус?
   Самарка!
 
*** 
 
   Голубое небо над головой, тихий плеск воды, шелест камышей...
   Только сейчас я сообразил, что это и есть - дом. Мой старый, забытый,
давно покинутый дом. Я вернулся с черного хода, непрошеный, неузнанный.
   Но - вернулся.
   Кнеж Адам Константин, пан зацный и мойный, из кнежей Горностаев герба
Гиппоцентавруса, рода Гедемина Великого, снова дома.
   Дома...
   Выстрел...
   Испуганный крик, снова выстрел...
   Я вскочил, пытаясь сообразить, куда девался сарбакан  и  остались  ли
еще черные колючки.
   - Мон... Монсеньор! Спасите! 0-о-о-ой-й!
   Да, я дома. И, кажется, меня решили встретить.
 
*** 
 
   - Монсеньо-о-р!
   Попик вылетел из камышей, опережая собственный  вопль,  зацепился  за
корягу, взвизгнул, ткнулся носом в песок.
   - Пугу! Пугу! Лови гололобого! Резкий свист - слева, затем справа.
   - Пугу! Так вот вы где, такие хорошие!
   - Ха! Хлопцы, да тут девка! Славно, славно!
   Трое? Четверо? Орут по-русински, теперь бы увидеть...
   Зашелестели камыши - и я увиделНа берег неторопливо выходила Медвежья
Шкура. Когда-то она  была  шубой,  причем  весьма  богатой,  но  теперь,
лишившись рукавов и воротника, выглядела именно шкурой, которую долго  и
неумело сдирали с бедного зверя. Из-под шкуры торчали голые ноги в грубо
сшитых башмаках-постолах. Все завершала  шапка,  увенчанная  дыркой,  из
которой торчал длинный клок волос.
   - Тю! Так то ж ляхи! А ну, хлопцы, сюда!
   В руке - кривая сабля, в другой - аркан, красный  пояс-кушак  завязан
небрежно, вот-вот упадет.
   Я не успел даже удивиться, как слева зашелестело,  и  сквозь  зеленую
стену камыша показалась Грязная Сорочка. Точнее, сорочек оказалось целых
три, надетые одна на другую, причем каждая - дыра на дыре.  Зато  хороши
были шаровары - роскошные, из дорогой  красной  китайки.  Они  прекрасно
сочетались с босыми пятками.
   - А вот и мы, панове!
   Того, что подошел справа, я и разглядывать не стал. Кажется,  на  нем
был татарский халат и тоже шаровары, но черные.
   Черен был и ствол мушкета, старинного, с колесным запалом.
   - Та-а-ак! Добридень, панове! И кто ж вы такие будете? Ответить я  не
успел. В камышах вновь послышался шум, возня, затем громкий вопль.
   - Ах, трычорты, матинке твоей герц! Кусаться, сучонка!
   Панна Ядвига Ружинска, по-прежнему в одной рубахе, измазанной  кровью
и зеленью, бесшумно проскользнула мимо хлопца с мушкетом и спряталась за
широкой спиной шевалье. Итак, все в сборе - кроме сьера еретика.
   - Хватайте чертову девку!
   Из камышей вывалил широкоплечий усатый здоровяк в распахнутом  жупане
и меховой шапке  с  красным  верхом.  Лицо  -  глянуть  страшно:  рябое,
безносое.
   Четверо! Сабли, пистоли, у того, что справа, - мушкет.  И  у  всех  -
усы, длинные, хоть за ухо закладывай.
   - Добридень, панове! - вздохнул я. - То прекрасный денек сегодня!
   В ответ ударил хохот/
   - Ой, уморил! Ой, какой лях смешной! А шапка-то, шапка! Кажется,  мой
"цукеркомпф" им понравился.
   - Ну, вот чего, - отсмеявшись, заявила Медвежья Шкура. - Давайте сюда
девку да татарина. А потом и с вами, панами зацными, по душам поговорим!
   - Руки коротки, хлоп! - отрезала панна Ружинска.
   - Ого! - Хлопцы переглянулись. - То  панночка  слишком  длинный  язык
имеет! Ну так мы его подкоротим! А за "хлопа" канчуков отведаешь!
   Шутки кончились. Это понял не  только  я.  Хмурый  дю  Бартас  шагнул
вперед и небрежным движением прочертил острием  шпаги  длинную  неровную
линию на белом песке. Мы оказались на маленьком полуострове между  водой
и незваными гостями. Пикардиец поудобнее пристроил шпагу в руке  и  стал
на самой границе, широко расставив ноги.
   Медвежья Шкура и Грязная Сорочка переглянулись. Между  тем  хлопец  с
мушкетом подошел к лежавшему на песке  брату  Азинию,  взял  за  шкирку,
встряхнул:
   - Ах, татарва клятая! Чего ж ты, собачий сын, Днепр  переплывал?  Или
не  знал,  как  мы  вас,  гололобых,  любим?  Не  везло  нашему  попу  с
"перевоплощениями"!
   - Это священник, - вновь вздохнул я.  -  Мы  ехали  из  Крыма,  он  и
переоделся в татарское. Его хоть не троньте!
   Сказал  -  и  прикусил  язык,  слишком  поздно  сообразив,  что   для
схизматиков латинский поп хуже татарина.
   Бедного брата Азиния подхватили, рывком поставили  на  ноги.  Треснул
ворот халата.
   - Крест, хлопцы! Латинский! Так ты, пан  отец,  еще  и  католик!  Ну,
кумпания! Пан значковый, да чего с ними цацкаться! В песи их!
   - Тихо, панове молодцы!
   Пан значковый, он же Медвежья Шкура, выступил вперед.
   - А ну, говорите, по какому  праву  да  с  целью  какой  порушили  вы
кордоны Войска Запорожского Низового? А соврете, так с места не сойдете!
   Сарбакан остался где-то среди вещей. Но я вдруг понял, что он мне  не
понадобится.
   Самарка рядом! Совсем близко!
   - Про то я вам, пане значковый, одному  скажу.  Потому  как  дело  то
тайное да химерное.
   ...Посыл первый  -  все  обожают  тайны.  Посыл  второй  -  маленькие
начальнички в особенности...
   Я не ошибся. Удивленное хмыканье,  здоровенная  лапища  потянулась  к
затылку.
   - Ин ладно, пан зацный!  То  прошу,  поговорим!  Дю  Бартас  тревожно
заворчал, но я легко хлопнул его по плечу.
   - Прорвемся, шевалье!
   Между  тем  брат  Азиний,  воспользовавшись  моментом,  бухнулся   на
четвереньки и резво пополз в нашу сторону. Ему не мешали.
   - А вы, Панове молодцы, за этими смотрите! А за девкой - особливо!
   Панове молодцы согласно закивали, не отводя глаз от панны  Ружинской.
Грязная Сорочка облизнулся.
   Мы поднялись чуть выше, на невысокий песчаный горб, откуда хорошо был
виден берег. Я быстро оглянулся, надеясь заметить сьера  Гарсиласио,  но
того и след простыл.
   Кажется, запас храбрости у него кончился еще на переправе!
   - Ну, говорите, пан добродий!
   Вблизи он смотрелся не таким страшным. Чуть  старше  меня,  такой  же
загорелый, костистый. Усы черные, зубы крепкие, взгляд - хитрый.
   Даже не хитрый - хитрющий.
   Я открыл захваченный  с  собой  мешок,  встряхнул,  достал  небольшой
свиток.
   -  То  дозвольте  отрекомендоваться,  пане  значковый.  Адам  Гуаира,
гидравликус. Строю плотины, запруды, каналы,  мельницы  водяные.  Прибыл
сюда по приглашению воеводы киевского  моцного  пана  Адама  Кисиля  для
возведения мельниц в его местностях, о чем писал он в миланский торговый
дом Барди год назад. Меня же направили, потому как в деле своем весьма я
искусен и русинскую речь ведаю. О чем и  грамота  имеется,  самим  паном
воеводой подписанная.
   Этот свиток - все, что  удалось  достать  в  Риме.  Приглашение  было
настоящим - и печать, и подпись. Почти настоящим...
 
*** 
 
   Я понадеялся, что пан значковый не силен в грамоте, но ошибся.  Читал
он долго, внимательно, еще дольше разглядывал печать.
   - То пан Адам с воеводой нашим тезки? Так-так! А ведает ли пан  Адам,
что владетельный пан Кисиль еще в прошлом году к ляхам клятым перебежал?
А как мы того пана воеводу изловим, то меж тарпанами дикими  привяжем  и
на четыре стороны по ковылю разнесем.  И  будет  пан  Гуаира  в  райских
садочках пану Кисилю мельницы строить!
   ...Подправленные дату и имя он не заметил. Приглашение было  написано
десять лет назад.
   Оставалось пожать плечами. Я - человек маленький.
   - На все воля Божья, пане значковый! Надо будет,  и  в  раю  мельницы
выстроим. Рек там много, с четырех концов Эдем окружают.
   ...Имя одной - Фисон, второй  -  Гихон,  третьей  реки  -  Хиддекель,
четвертая же река Евфрат. Дернет сейчас этот усач рукой - и строить  мне
там запруды до Страшного Суда...
   - Мельницы, значит? Так то  и  есть  химерия,  про  которую  мне  пан
гидравликус говорил?
   Он  уже  ухмылялся,  скаля  белые  зубы,  словно  волк,  исповедующий
ягненка. Волк еще не знал, что встретил ягуара.
   - То не химерия, - улыбнулся я, пряча бесполезный свиток.  -  Химерию
пан значковый уже видел. Пан думает, что то девка?
   - А может, и молодица, - охотно согласился значковый. - Моим  хлопцам
- все одно. Соскучились по бабьему мясу!
   - То не девка. То четыре тысячи цехинов.
   ...Посыл третий и  главный  -  все  любят  золото.  И  бандерайты,  и
кастильские идальго, и днепровские черкасы...
   Ухмылка исчезла. Медвежья Шкура обратился в слух.
   - Знатно! - молвил он наконец. - Я и гляжу -  панна  не  из  простых!
Вот, значит, отчего у Кичкас веремия учинилась! Знатно, знатно!..
   С минуту я раздумывал. Сейчас он предложит честно поделиться:  нам  -
жизнь, им - цехины. Ради мешка с золотыми панове молодцы отвезут "девку"
хоть в далекий Гомель, хоть в Бэйпин. Оно и лучше - не надо будет тащить
панну Ружинску с собой. Хлопцы, конечно, по бабьему мясу соскучились, но
не беда. Жива останется.
   Это, конечно, выход. Но Самарка рядом, совсем рядом!
   - То пан значковый видел еще не всю химерию, - усмехнулся я, доставая
карту. - В Риме я познакомился с одним человеком...
 
*** 
 
   У берега все оставалось по-прежнему. Возле границы нашего  маленького
полуострова возвышался  грозный  дю  Бартас  со  шпагой  в  руке.  Панна
Ружинска присела рядом, глядя куда-то в сторону, на ровную  гладь  реки.
Брат Азиний врос коленями в песок, сунув прыщавый нос в молитв