ие.  Десятки  тысяч  безумцев  затопили  бы
страну, передавая свое безумие дальше, до  самых  польских  кордонов.  И
тогда колокола бы вновь заговорили - но уже  по-иному.  Коронное  войско
железной поступью двинулось бы вперед, заливая кровью Русь.
   Страшная работа велась уже без ведома брата Полегини. Но он  узнал  -
уже весной, когда  до  колокольного  звона  оставалось  всего  несколько
дней...
   ...И тогда хлопы подступили к киевскому перевозу. И встретил  их  там
Павло Полегенький, казак бывалый, с которым было все сговорено.  Убивали
всех - чтобы не спасся кто-то из знающих.
   ...Кроме брата Алессо. Бывалый казак пощадил друга, помог бежать.
   А может, Полегини не столь и наивен? Бог весть какие  сребреники  мог
предложить ему capitano  Хмельницкий!  В  одном  из  докладов  Джеронимо
Сфорца вскользь упомянул о своей "размолвке" с братом Паоло.
   Из Общества трудно уйти. Тысячи невидимых  нитей  держат  каждого  из
нас, сплетаясь гордиевым узлом. Трудно - но все же возможно.
   Брахман разрубил гордиев узел.
 
*** 
 
   - Дорогой де Гуаира! А не сыграете ли вы  нам?  Здесь,  под  навесом,
сухо.
   - О чем вы, шевалье? Впрочем... Прикажите принести гитару!
   - Ага!
   Теплое сухое дерево под руками... Что играть? А,  все  равно,  пальцы
сами найдут дорогу среди струн!
   Там, на берегах Парагвая, музыка всегда была  с  нами.  И  не  только
потому, что кадувеи и маскира не трогали тех, кто играл  на  флейте  или
лютне.
   Наша музыка несла мир, несла слово Божье. Мог ли  я  тогда  подумать,
что в далекой Индии брат Паоло Брахман тоже примеряется к дудочке!
 
*** 
 
   Не Божья работа!
   Не Божья!
   Ох, как вы правы. Ваше Высокопреосвященство!
   Правы?
   Но ведь брат Паоло выполнял приказ! И брат Сфорца тоже выполнял  волю
Конгрегации, волю Общества Иисусова! Мы все - солдаты Христовы,  и  тот,
кто не следует Ему, - презренный трус!
   Полегини струсил - и стал предателем, мерзким предателем  и  убийцей!
Но ведь то, что готовил Джеронимо Сфорца, - хуже чумы! Брат  Паоло  спас
тысячи, может быть, десятки тысяч!..
   Трус? Предатель?
   Герой?
   Разве взбунтовавшийся топор может быть героем? А я? Кто я? Я,  всегда
выполнявший приказы?
   - Что это было, друг мой? Ма foi! Я никогда не слышал, чтобы  вы  так
играли!
   - Не помню, шевалье. Не помню...
   - Но как же так ?
 
*** 
 
   К полуночи ливень стих, лишь редкие капли продолжали  метко  и  точно
бить в переполненные водой навесы и пологи шатров. Табор наконец  умолк.
Все, что могло случиться в этот страшный день, уже случилось.
   Издалека, от королевского лагеря, сквозь волглую  мглу  ветер  принес
обрывки знакомого песнопения. "Те Deum lau datum". Там славили Бога.
 
*** 
 
   И вновь черное покрывало сна разлетелось в клочья,  в  глаза  ударила
яркая синева зимнего неба, и лик Бирюзовой  Девы  Каакупской  глядел  на
меня сурово, без сожаления, без милости.
   Руки черпали песок, скрюченные пальцы цеплялись  за  уходящий  из-под
ног склон.  Тщетно,  тщетно!  Исчезло  небо,  навсегда  сгинул  Ее  лик,
сменившись серым холодным сумраком.
   Надежды нет! Я падал, скользил, снова падал, и подо мной  разверзлась
бездна.
   Я знал, что там, внизу. Круг первый, второй, пятый,  огненные  мечети
Дита, сырой огонь Злых Щелей...
   ...Ниже, ниже, ниже. Без остановки, без задержки.  И  вот  подо  мной
необъятное ледяное поле. Джудекка, обитель предателей.
   Круг девятый.
 
*** 
 
   Я уже был здесь, и мне почему-то не страшно.  Страх  остался  позади,
там, на поляне, возле дерева кебрачо,  возле  окровавленного  тела  отца
Мигеля Пинто, провинциала Гуаиры, строителя Города Солнца. Моего отца...
   Да, мне уже не страшно. Пусть лед, пусть вечный холод, вечная мука. Я
заслужил! И если была бы пытка горше этой...
   ...Хохот за левым ухом. Рука  Черного  Херувима  хватает  за  волосы,
тянет вниз, вниз, вниз...
   И тут вернулся страх. Значит, есть мука еще страшнее? Что там?  Пасть
Люцифера? Его мерзкие клыки, рвущие обреченную душу на части?
   ...Вниз, вниз, вниз...
   Ледяное поле обдает холодом, превращая меня  в  снежинку,  в  осколок
разбитой сосульки, в ничто, в серое пятнышко...
   Куда же мы? Куда?
   Хохот - страшный, торжествующий...
   Вниз, вниз, вниз...
   Перед глазами - темный лед, но странно, холод отступает, кровь  снова
пульсирует в венах, звенит в висках. Куда же мы? Рука  Черного  Херувима
мертво вцепилась в волосы, в мои волосы, никогда не знавшие  тонзуры.  Я
не священник, я - лжесвященник, лжеклирик, лжебрат. Мне нет пощады,  нет
прощения...
   ...Но где мы?
   Вместо ледяной пропасти - яркий, невыносимо прекрасный  блеск  звезд.
Южный Крест нависает над головой, под ногами - белое теплое свечение...
   - А ты не думал, что находится ПОД Джудеккой?
   Голос Черного Херувима звучит странно. Я оборачиваюсь...
   Вместо страшной личины - знакомое, виденное много  раз  лицо.  Только
раньше  оно  было  каменным  или  бронзовым,  оно  смотрело  на  меня  с
пожелтевших страниц. Теперь же...
   - Под Джудеккой, брат Адам, находится Рай!  Святой  Игнатий  смеется,
ему весело, он щурится, качает головой:
   - Нельзя быть маловером, сын мой! Ты что, думал, я отпущу тебя в  Ад?
Смотри!
   Рука  указывает  вперед,  туда,  где  за  черным  провалом   клубится
серебристое облако. Провал широк, но через него переброшена  нить,  тоже
серебристая, тонкая, словно гитарная струна.
   - Все, что тобой сделано,  сделано  по  приказу  Общества.  По  моему
приказу, сын мой! Иди!
   Его  голос  гремит,  хриплый  голос,  привыкший  командовать  сотнями
латников. Надо идти! Дон Инниго Лопес де Рекальде де Лойола не привык  к
ослушанию...
   - Нет...
   Я сам не понимаю, как шевельнулись мои губы.
   - Нет! Я грешен, отче! Грешен!..
   Он уже не смеется. На бледном лице - брезгливая гримаса.
   - Кто ты такой,  чтобы  судить?  Ты  труп  в  моих  руках,  ты  топор
дровосека! Или ты не знаешь, что сын  Общества  обязан  выполнить  любой
приказ - даже заложить свою душу Дьяволу?
   Я холодею. О таком не говорят вслух, но каждый  из  нас  ведает,  что
ради Общества можно все. И мы делаем все!
   Делаем - и побеждаем!
   - Ступай в свой Рай! Ты  ведь  знаешь:  когда  праведник  восходит  к
Престолу Божьему, Небеса ликуют!..
   Под ногами - черный провал и тонкая нить. Гитарная струна, ведущая  в
Эдем. Мое место там...
   Небеса ликуют... Не беса ли куют?
   Беса? Еще одного Черного Херувима?
   - Чего ты ждешь? - Хриплый  голос  бьет  в  уши,  звоном  отдается  в
висках. - Иди! Или ты не знаешь, что выполнить приказ - твой долг? Разве
отец Мигель Пинто не вел переговоры с голландцами, врагами нашей Церкви?
И разве ты не должен был доложить об этом?
   Я закрываю глаза. Должен...  Доложить,  дождаться  ответа,  исполнить
повеление Конгрегации. Я помнил о долге...
   ...Стальные клинья в запястьях, стальное острие пробивает сердце...
   Почему я жалею о Джудеккс?
   - Погоди! Нить может порваться, оставь это здесь! Я  открываю  глаза.
Это? Но ведь у меня ничего...
   ...Слева - Черная Книга. Справа - гитара в чехле.
   - Оставь здесь! - Рука Святого нетерпеливо  тычет  в  рукопись  брата
Алессо. - Ты не должен был даже заглядывать в нее! Оставь!
   Уже не хрип - визг. Его рука жадно тянется к Черной  Книге,  хватает,
швыряет в сторону...
   - А это можешь взять!
   Гитара? Но почему? Ведь мессер Инголи запретил!
   - Бери!
   Я нерешительно тянусь к подарку Коломбины...
   ...Знакомый хохот. Лицо Святого исчезает, передо  мною  -  скалящаяся
свиная рожа. Черный Херувим хватает меня за волосы,  толкает  вперед,  к
узкому мосту, ведущему в Рай.
   - И никогда не пытайся мудрствовать! Никогда! Никогда!..  Почему  мне
так страшно? Или Рай ужаснее Преисподней?
 
*** 
 
   Все утро ждали штурма, но королевский лагерь молчал.  Лишь  несколько
всадников со стальными крыльями за спиной промчались  мимо  вала.  Затем
ударили пушки, но быстро смолкли, и вскоре на мертвое поле вышли те, кто
еще остался жив. Перед тем, как убивать дальше, люди спешили  похоронить
мертвецов.
 
*** 
 
   -  Осада,  друг  мой,  -  наставительно  заметил  шевалье,  поудобнее
устраиваясь  на  барабане,  -  отнюдь  не  столь  скучна,  как   считают
некоторые. Напротив! При осаде всегда есть чем заняться! Вылазки,  мины,
контрмины, засады, траншей, эскарпы и контрэскарпы... Vioux diable!  Вот
увидите, нам будет весело!
   Марс не бросал слова на  ветер.  С  утра  сотни  ополченцев  в  белых
свитках месили  грязь,  поднимая  валы  редута  к  самому  небу.  Черные
реестровцы притащили еще три пушки и теперь  деловито  устанавливали  их
жерлами к врагу.
   Все мои тонкие намеки пропали даром. Славный пикардиец  не  собирался
оставлять редут. Как и брат Азиний - раненых, как и сьер еретик  -  свой
мушкет.
   А между тем вода успела смыть две гати из трех. Последняя уже исчезла
под водой, пройти можно было только по пояс в грязной болотной жиже...
   - Вы напрасно беспокоитесь, Гуаира!  Я  только  что  был  у  генерала
Джаджалия, беседовал с ним... Черт возьми, на каком языке?
   - ...И он сказал, что продовольствия у нас хватит на месяц. Ха! Да  с
такими запасами и с такими молодцами мы их всех разобьем!  Parbleu!  Вот
когда мы осаждали Париж и проклятый  Мазарини  приказал  уничтожить  все
припасы, вот тогда было и вправду тошно. Крыс жрали,  честное  слово!  А
здесь бояться нечего!
   Я не стал спорить с  простодушным  богом  войны.  Он  был  прав:  еды
хватало. И не только еды.
   Пить стали с самого утра. Вначале - по шатрам, скрываясь  и  стыдясь.
Затем, когда горилка ударила в головы, выкатили  бочки  на  улицу.  Пили
молча, не глядя друг другу в глаза, черпали, снова наливали...
   Пир кончился. Началась тризна.
   - Генерал Джаджалий надеется, что синьор Хмельницкий скоро  вернется.
Говорят, хан отпустил канцлера  Выговского  и  дал  ему  двадцать  тысяч
татар...
   Я кивнул - говорят. И это, и многое другое. С самого утра, как только
топоры ударили в  дерево,  раскупоривая  бочонки  с  водкой,  по  табору
поехало, понеслось, отразилось многоголосым эхом...
   ...Гетьмана увозят в Крым, его отпустили, требуют выкуп: три  бочонка
червонцев, четыре, десять. Ракоци спешит на помощь, Ракоци сговорился  с
королем, король обещает всех помиловать, повесить,  посажать  на  колья,
требует выдать старшину, оружие, гетьманскую хоругвь, собирается  бежать
в Варшаву, в Краков, в польском войске бунт, чума, голод, все то же -  в
казацком таборе, вместо сухарей и муки в мешках  нашли  крысиный  помет,
литовцы подходят к Лоеву, к Киеву, к Чигирину...
   И потянулись через неверную гать вереницы  усачей  в  ярких  жупанах.
Буревестники-запорожцы первыми почуяли беду, но не спешили встречать ее,
неминучую, лицом к лицу. Что им гетьман? Кость в горле, чужой  кнут  над
плечами!
   Шли  молча,  не  огрызаясь,  под  общий  свист.  Но  вскоре  свистеть
перестали, и среди жупанов появились черные каптаны.
   Пока еще немного. Реестровцы держались.
   Странно, но белых рубах на гати я не увидел. Посполитые оставались  в
обреченном таборе.
 
*** 
 
   - Однако же вы грустите, дорогой друг! - Тяжелая  ладонь  дю  Бартаса
ударила меня по плечу. - Бросьте! Ма fоi! Мы еще повоюем!..
   - Пане пулковнику! Пане пулковнику! До вас! Вестовой  джура  -  худой
паренек в косо сидящем черном каптане ударил каблуком в мокрую землю.
   - Говорят, из Воронкивской сотни! Шевалье поморщился, пытаясь  понять
полузнакомые русинские слова.
   - Ке?
   - Из Воронкивской, Переяславского полку. Говорит,  вы  ему  нужны  да
какой-то пан Илочеченко...
   Сейчас, в лучах выглянувшего из-за туч солнца, брат  Паоло  показался
мне древним старцем. Обтянутый темной кожей  череп,  клок  седых  волос,
выбившийся  из-под  мохнатой  шапки,  жидкие  длинные  усы.  И  глаза  -
близорукие, потухшие. Сколько ему? Семьдесят? Больше?
   - Господин  полковник?  Вы  разрешите  мне  поговорить  с  господином
Илочеченком?
   - С кем? Гуаира, это он вас так называет? От удивления  шевалье  даже
не сообразил, что с ним заговорили по-французски.
   Объясняться было некогда. Как и соображать, каким образом меня нашли.
Но тут же вспомнились слова моего провожатого:  "...От  пана  полковника
Бартасенко!"
   Сам виноват, глупый Илочечонк!
   Мы подошли к самому краю вала. Отсюда поле было видно целиком.  Живые
суетились возле мертвых, православный священник и кзендз  стояли  бок  о
бок, читая молитвы - каждый свою.
   Вера веру борет... Доборолись, Адамовы дети!
 
*** 
 
   - Значит, синьор Илочечонк  Гуаира?  -  Под  седыми  усами  сверкнули
острые хищные зубы. - Или просто - Гуаира? Я пожал плечами.
   - Как вам будет угодно, пан Полегенький!
   - Гуаира... Позвольте... Так вы из Гуаиры? А я еще подумал, откуда  у
вас индийский загар?
   Он пришел днем, в открытую, словно заключая негласное перемирие.  Что
ж, и нам надо похоронить своих мертвецов.
   - Значит, строили Город Солнца? Позвольте,  так  вы,  наверно,  знали
брата Мигеля Пинто? Мы с ним вместе учились в мадридском коллегиуме.
   Я вздрогнул, чувствуя знакомый холод  в  разом  оледеневших  ладонях.
Нет-нет, Брахман ни о чем не подозревает! Он просто спросил!..
   - Брат Мигель погиб девять месяцев назад.
   - Упокой,  Господи!..  Знаете,  в  молодости,  когда  я  был  меньшим
циником, мне казалось, что брат Пинто наверняка станет святым.
   Я сжал зубы, отвернулся, прикрыл глаза. Milagrossa  Virgen  Azul,  ты
все видишь!..
   - Жаль... Еще одним настоящим человеком меньше! Знаете, я  шел  сюда,
чтобы  посоветовать  вам  поскорее  скрыться.   Теперь   настало   время
усмехаться мне.
   - Взаимно, брат Паоло!
   - Вы не понимаете. Думаете  дождаться  здесь  королевских  войск?  Не
получится! Будет резня, страшная резня!
   Я поглядел вниз, на молодых парней в свитках  и  рубахах.  Да,  будет
резня. А у них даже нет оружия!
   - То красно дякуто за турботу, пане сотник!
   Мы медленно двинулись вдоль  вала,  стараясь  держаться  подальше  от
падающей с лопат земли. Я вдруг представил, как  там,  посреди  мертвого
поля, кто-то старательно, не торопясь, наводит на  нас  мушкет,  выбирая
первую жертву. На миг стало не по себе, но затем страх исчез, сменившись
пустым гулким равнодушием. Пусть себе!
   - В коллегиуме мне самому очень нравились идеи Мора. Да  и  здесь,  в
Киеве, я часто спорил с братом Алессо. Наш Нострадамус  был  от  Мора  в
ужасе.
   ...Оказывается,   в   Киеве   бывшего   башмачника   тоже    называли
Нострадамусом!..
   - Он был уверен... То есть он якобы видел, что в будущем идеи Мора  и
Колокольца будут использованы во зло.
   - Чушь! - не сдержался я. - Весь смысл того, что мы делаем в  Гуаире,
состоит в мирном переходе к новому обществу. Только идеи  Мора  способны
остановить войны,  сделать  людей  по-настоящему,  по-Божьему,  равными,
счастливыми!..
   - Браво! - Его ладонь на миг коснулась моего плеча.  -  Завидую  вам,
брат Гуаира! Признаться, лично я не очень верил в видения брата  Алессо,
а тем более в его астрологию и арабскую мистику. Зато  верили  другие...
Присядем? По-моему, подходит.
   Внизу, под самым валом, сиротливо стояла брошенная кем-то тачка. Я не
возражал.
   Дерево предательски заскрипело,  но  все  же  выдержало.  Брат  Паоло
достал из  кармана  широких  шаровар  турецкую  люльку  и  принялся,  не
торопясь, ее раскуривать.
   - Так вот, ему  верили...  Вы  что-то  знаете  об  этом?  Прежде  чем
ответить, я задумался. Черный Херувим прав - это не мое дело. Совсем  не
мое! Отмолчаться?
   - Брат Алессо увидел, что Республике грозит опасность. Он считал, что
период,  который  он  называл   "ва-ль-Кадар",   продлится   семь   лет.
Критический год - 1648-й...
   Удивленный взгляд, невеселая усмешка.
   - Вы ошибаетесь, брат Илочечонк!
   - Ошибаюсь?!
   - Он действительно видел опасность, но почему-то на этот раз не  смог
назвать точную дату. Эти семь лет определил не  брат  Алессо,  а  мессер
Джеронимо Сфорца, причем без всякой астрологии и тем  более  видений.  В
эти семь лет заканчивались так называемые  урочные  лета  в  большинстве
латифундий Поднепровья...
   Кажется, я перестал понимать итальянский!
   - Не знали? В Республике есть такая традиция. Магнат  получает  землю
от короля, как правило, пустую, где-нибудь на татарской  границе.  Тогда
он зовет посполитых, обещая не брать с  них  подати  и  не  посылать  на
работы в течение определенного срока. Обычно  это  двадцать  -  двадцать
пять  лет.  И  вот  в  конце  40-х  годов  урочные   лета   в   основном
заканчивались. Кроме того, именно на эти годы сейм наметил окончательное
уничтожение Запорожской Сичи...
   Посмеяться? Промежуточный Мир, потомки ангелов. Ночь Предопределения,
книга "Зогар"... Ну и дурак же  я!  Вот  позову  сьера  Гарсиласио,  вот
расскажу ему все!
   Так мне и надо!
   Я покосился на брата Паоло, неторопливо пускавшего  трепещущие  сизые
кольца. Слава Богу, не знает!
   - Брат Алессо увидел также нечто другое. По его  мнению,  эта  земля,
Русь, в ближайшие три-четыре столетия станет ареной нескольких  страшных
войн. Особенно опасна  первая  половина  двадцатого  века.  Брат  Алессо
считал, что в этих войнах погибнут более пятидесяти миллионов человек.
   - В смысле тысяч? - переспросил я, окончательно убеждаясь, что  забыл
итальянский.
   Он отложил дымящуюся люльку в  сторону,  помолчал,  затем  неожиданно
хмыкнул:
   - Нет! Миллионов! Более пятидесяти миллионов! Даже если он  ошибся  в
десять раз, в двадцать, в пятьдесят!.. Вот это да!
   - Господи!
   Сколько сейчас народу на  Земле?  Сколько  в  Европе?  В  Республике,
кажется, девять с небольшим миллионов...
   Миллионы погибших страшно, но его "вот это да!" - еще страшнее.
   - Эта война... Эти войны будут  вестись  каким-то  страшным  оружием.
Брат Алессо рассказывал о самодвижущихся повозках,  покрытых  броней,  о
стальных птицах, об огненных стрелах размером с большое  дерево.  Честно
говоря, не очень верится...
   Да, не верится. Но я тоже видел это! Еще в детстве,  когда  в  мареве
Последней Битвы передо мною предстал Сатана в  зеленом  берете  и  синяя
шестиконечная  звезда  над  Иерусалимом.  Алессо  Порчелли   занесло   в
Промежуточный Мир. А я? Где побывал я?
   - И ваш друг предложил  изменить  Грядущее?  Брат  Паоло  молчал,  не
спешил с ответом. Где-то вдалеке глухо прогремел пушечный выстрел.
   - Кажется, перемирие кончилось... Нет, Порчелли был  против.  У  него
уже был какой-то опыт.
   ...В Германии, Японии, Абиссинии...
   - Он  даже  вывел  нечто  вроде  закона  -  закона  Алессо  Порчелли.
Целенаправленные  попытки  изменить   будущее   приводят   к   обратному
результату.
   ...Протестанты торжествуют, японцы топчут  иконы,  кости  абиссинских
христиан растаскивают стервятники...
   - Но отец Джеронимо Сфорца решил все же попробовать. Сами войны  нас,
признаться, не очень волновали. Люди всегда будут воевать, а кольями или
бронированными повозками -  не  так  уж  важно.  Но  весь  этот  ужас  в
двадцатом  веке  станет  возможным  только  в  результате  гибели   Речи
Посполитой, оплота Святейшего Престола на востоке...
   - Решили спасти? - горько усмехнулся я.
   -  Решили.  Если  бы  Республика  пережила  свою   Ночь   ва-ль-Кадар
благополучно, шансы бы выросли. В  общем,  это  был  интересный  научный
эксперимент. Чуть ли не спор с Творцом! Отец Сфорца вначале надеялся  на
мудрость короля и железную руку гетьмана Конецпольского...
   ...И на  слово  митрополита  Могилы.  Бетельгейзе,  Ригель,  Капелла.
"Бетельгейзе - принц Краков, Ригель - принц  Молдова,  Капелла  -  регус
Ваза. Основа равновесия".
   - Но Конецпольский умер, а  король  поссорился  с  сеймом.  Тогда  мы
предложили, не дожидаясь весьма вероятного бунта Черкасов, ввести войска
на  Сичь  и  ликвидировать  нескольких  наиболее   популярных   казацких
capitano. В том числе Хмельницкого...