сахарную башку".
   - Ждите, мой друг! Схожу на охоту. Должны же здесь пить вино!
   - О-о! - Пикардиец даже подскочил на месте. - Вы  истинный  друг,  де
Гуаира! Однако же не помиловать ли нам нашего попа?  На  дворе  изрядный
холод! Пусть лучше под лавкой сидит.
   Я оценил его доброе сердце.
 
*** 
 
   Шторм поутих. Седые волны по-прежнему захлестывали берег,  но  ярость
уже ушла. Вода  медленно  отступала,  обнажая  черные,  поросшие  рыжими
водорослями скалы и  разбитый  причал  с  обрывками  мокрых  веревок  от
исчезнувших в пучине лодок.
   Я поднялся на высокий обрыв и глубоко вдохнул холодный сырой воздух.
   Это еще не смерть, ягуар!
 
*** 
 
   Гнев и растерянность уходили,  словно  смытые  беспощадными  тяжелыми
волнами.
   Меня никто не предавал. Общество не обязано давать отчет  таким,  как
я.  Тайна  есть  тайна,  особенно  если  один  из   братьев   становится
изменником. Итак, есть приказ, есть человек, приказ  получивший.  А  все
прочее - от лукавого.
   Это задание - не самое трудное. И не самое страшное.
   В Риме хотят знать, что поделывает  предатель  Полегини?  Куда  исчез
Нострадамус из Флоренции?
   Они узнают. Узнают - и хватит об этом!
   Я спустился ниже, к подножию холма, где возле невысоких голых  маслин
темнели неказистые рыбацкие мазанки. Вино здесь,  конечно,  найдется.  А
вот брат Азиний...
   Брата Азиния я нашел неподалеку от причала. Попик был не один.  Рядом
с ним переступал с ноги на  ногу  худой  чернявый  мальчишка  в  дырявом
каптане и огромной феске, налезавшей на нос. Оба они были очень  заняты.
Бывший регент что-то ворковал, склонившись к  самому  уху  своего  юного
спутника, а тот слушал, разинув рот.
   Я отвернулся.
 
*** 
 
   Ночью  меня  разбудила  какая-то  возня.  Негромко  чиркнул  кремень,
зажигая жир в светильнике.
   - Синьора! Синьора! Куда вы?..
   Их было трое.
   Сьер де ла Риверо, мрачный,  растрепанный,  с  соломинками  в  темных
волосах, сидел на лавке, глядя в темное окно. Суровая Артемида,  схватив
ополоумевшего шевалье за руку, тащила беднягу к двери.
   Брат Азиний пребывал в нетях.
   - Де Гуаира! - отчаянно закричал дю Бартас, цепляясь за притолоку.  -
Мне, кажется, доведется ненадолго отлучиться!.. Синьора,  синьора,  смею
вам заметить, что я отнюдь не владею греческим!
   Я сочувственно поглядел на сьера римского  доктора.  Тот  нахмурился,
сделав вид, что разглядывает носки своих изрядно запачканных сапог.
   Оставалось потушить свет и поудобнее укрыться амстердамским плащом. К
счастью, поутру мы уезжали. Синьор Канари обещал дать  проводника,  трех
коней и ослика - для брата Азиния.
   Итак, ослов у нас прибавится.  А  вот  брату  Манолису  надо  все  же
порекомендовать воспользоваться вожжами. Иногда помогает.
   Долина Мертвых осталась позади, и я  облегченно  перевел  дух.  Сотни
серых надгробий, обступивших со всех сторон узкую дорогу, черные  старые
деревья, заслонившие небо, тихий шелест, доносящийся словно ниоткуда.
   И ни единого креста!
   Даже бесстрашный  шевалье  явно  обрадовался,  когда  мы  выехали  на
открытое пространство. О брате Азинии нечего и говорить - бывший  регент
начал креститься, лишь  только  мы  подъехали  к  высоким  кладбищенским
воротам. Невозмутимым оставались лишь сьер  Гарсиласио  да  проводник  -
маленький худой татарин в драном халате и огромном малахае.
   - Однако же тут покоятся отнюдь не христиане, - задумчиво  молвил  дю
Бартас. - Странно, что мессер де Боплан не упомянул об этом месте!
   - Караимы, - пояснил я. - Справа, на скале, их город. Монастырь будет
слева, но чуть дальше.
   - Караимский?
   - Нет, - улыбнулся я. - Православный.
   На третий день пути мы наконец-то увидели солнце. Тучи  расступились,
заполняя светом огромное ущелье, врезанное между серыми скалами. Мертвые
не отпускали - мы въезжали в Иосафатову долину. Недоброе имя дали  этому
месту! Иосафатова долина - место встречи в день Страшного Суда.
   Впереди был Успенский монастырь.  Странный  путь:  караимская  Долина
Мертвых, Иосафатова и, наконец. Успение.
   Дорога мертвецов. Дорога, где я искал следы мертвеца.
   Выбора у меня не было. Если кир Афанасий не сможет  помочь,  придется
ехать вслепую - Ехать самому - и вести других.
   "Слепые - вожди слепых. Если слепой поведет слепого..."
   Я думал увидеть храм, но передо  мной  была  очередная  скала.  Узкие
стертые от времени ступени вели  в  темную  глубину.  Маленькие  окошки,
прорубленные в серой тверди, издали походили на ласточкины гнезда.
   Но крест все же был - неровный контур  на  выщербленном  камне.  Я  с
облегчением прочитал молитву.
   Монастырь ушел в  самые  недра,  словно  пытаясь  спастись  от  чужих
сабель, вырубавших в людской плоти слова нечестивого Магомета.
   Крепость Христова - последняя, все еще державшая оборону.
 
*** 
 
   - Вы православный, сын мой?
   Монах-привратник не спешил  открывать  узкую  калитку.  Настороженный
взгляд из-под темного клобука, в руках - тяжелая палица.
   - Я католик, отец. Мне нужен кир Афанасий. У меня к нему письмо.
   - Оружие есть?
   - Не ношу.
   Молчание - долгое, настороженное.
   - Войдете один. Ваши спутники подождут у входа.
   ...Ступени, ступени, маленькая темная часовня с мигающими  лампадками
у закопченных икон, снова ступени. Вверх, вверх, вверх...
   Вокруг - сырой камень. Внезапно чудится, что  это  гигантский  склеп,
откуда нет выхода, есть только темные  коридоры,  узкие  проемы  дверей,
ведущие в костницы, полные желтых черепов...
   ...И снова ступени.
   Кир Афанасий оказался неожиданно молод  -  немногим  старше  меня.  Я
почему-то представлял его совсем иным - седым, согбенным, опирающимся на
клюку.
   Письмо от брата Манолиса он даже не стал читать, только  взглянул  на
подпись.
   - Чем могу помочь, сын мой?
   Прежде чем ответить, я долго подбирал  нужные  слова.  Последний  раз
по-гречески приходилось говорить еще в коллегиуме. Он дослушал до конца,
подумал, кивнул.
   -  Помню.  Мы  похоронили  этого  несчастного  за  оградой.  Он   был
католиком. Ближайший католический  храм  возле  Альмы,  но  это  слишком
далеко.
   - Это он просил переслать бумаги синьору Канари?
   - Да. Мы чтим волю умирающих. Я лично записал его рассказ...
   Обо всем этом  я  уже  знал  -  или  догадывался.  Умирающий  говорил
по-русински, но игумен неплохо знал этот  язык.  Карту  русин  нарисовал
сам.
   - Были еще бумаги. Много бумаг - полная сумка.
   - Что? - вскинулся я. - Кир Афанасий!..
   Он впервые улыбнулся - невесело, одними уголками губ.
   - Мы все сожгли. Он попросил и  об  этом.  Наверно,  я  застонал.  Во
всяком случае, взгляд из-под темного клобука был полон сочувствия.
   - Увы, сын мой! Увы... Разве что... Негромкий  звон  колокольчика.  В
дверь кельи заглянул кто-то безбородый, с острым птичьим носом.
   - Латинский молитвенник!
   Птичий нос исчез. Игумен повернулся ко мне.
   - Умирая, он завещал монастырю  свой  молитвенник.  Это  католический
молитвенник, но таким даром грех пренебрегать. Он может вам помочь.
   Спорить я не стал. Почему бы не прочитать бессмертные слова "Ищите  и
обрящете"? Знать бы где!
   Молитвенник оказался самым обычным -  маленьким,  в  дорогом  кожаном
переплете с  золочеными  застежками.  Я  взглянул  на  первую  страницу:
"Мilanо, МDСILII А. О.".
   - Перелистайте!
   Наши взгляды встретились. Я вздрогнул. Зашелестели страницы...
   Маленький, сложенный вчетверо листок бумаги оказался  как  раз  между
молитвами Святому Сульпицию - об излечении от хромоты и об удаче в бурю.
   ...Мелкий ровный почерк, знакомые латинские буквы...
   "Согласно предписанию куратора миссии  монсеньора  Джеронимо  Сфорца.
Воеводство Киевское..."
   Я затаил дыхание. Есть!
   - Не буду мешать вам, сын  мой.  -  Игумен  встал,  пальцы  сложились
троеперстием. - Будьте мудры, яко змий! И ягуар стал змием.
 
*** 
 
   ...Вырвано из тетради. Сверху - маленькая  цифра  "I".  Первый  лист,
возможно, самый важный, оттого и положен  в  молитвенник.  Мне  повезло:
умирающий просто забыл о нем, а кир Афанасий не решился сжигать то,  что
не ведено. И отсылать брату Манолису тоже не стал. Удачно!  Этот  листок
мог легко затеряться в недрах Среднего Крыла.
   "Согласно предписанию куратора миссии  монсеньора  Джеронимо  Сфорца.
Воеводство Киевское.
   Начало работы - март 1642 А. В.
   Цель: пресечение эпидемии безумства, в особливости же на  религиозной
почве.
   А.  Определение  границ   территории,   на   которой   предполагается
воздействие, равно как мест с наибольшим и наименьшим резонансом..."
   Я закрыл глаза, повторяя про себя странные слова. Думать можно  будет
потом.  Сейчас  -  запомнить,  заучить  наизусть.  "Пресечение  эпидемии
безумства"... Странно, очень странно!
   "...В. Исчисление "даймона" сего места. Для этого требуется:
   Наблюдение за поведением животных,  птиц,  и  насекомых.  Таковое  же
наблюдение за людьми, пребывающими  купно,  в  особливости  же  под  час
церковных праздников.
   Сбор всех ведомых  случаев  уклонения  от  обычного,  попадающих  под
известную систему...
   С.   Нахождение   оптимальных   приемов   и   методов    воздействия.
Примечание..."
   Запахло паленым. "Даймон"... Который? Козлоногий с кривыми рогами? Но
его не требуется исчислять!
   "Примечание.  Конечно  же,  из  органов  чувств  наиболее  эффективно
воздействие на зрение, однако же на практике сие труднодостижимо. Посему
оптимальнее всего влиять на слух, используя привычные  звуки.  Например,
для данной местности логичнее всего применить колокольный звон, слышимый
практически всюду.
   После указанной подготовки осуществить снятие  защиты  от  "даймона",
для чего потребно нейтрализовать систему кровообращения у нужного  числа
людей. Для сего должно использовать подходящее насекомое..."
   Внезапно я ощутил дрожь, словно "подходящее насекомое" уже заползло в
рукав,  готовясь  ужалить.  Подходящее  насекомое  -  нам  по  книжечкам
знакомое... "Жизнь Насекомых, или же Штудии о происхождении и  бытовании
жуков, клопов и в особенности клещей..."
   Не может быть!
   А, собственно, отчего это не может?
   "...из  тех,  что  вводят  известные  секреции  в  людскую  кровь.  В
изучаемом случае это обычный аргас, широкое распространение которого  не
представляет трудности. Люди со снятой защитой,  то  есть  "проводники",
должны составлять не менее одной  двадцатой  от  общей  численности.  Их
следует распределить равномерно по всей территории.
   Примечание.  Немалое   количество   бродячих   безумцев,   называемых
юродивыми, позволяет удачно маскировать накопление "проводников".
   Е.  Далее  действовать  в  обычном  порядке,  однако  же  следует  не
пренебрегать предосторожностями, поелику после  превышения  нагрузки  на
"проводников" воздействие становится неуправляемым".
   Вот так! Оказывается, предосторожностями тоже не должно пренебрегать.
В  особенности  когда  запускаешь   полчища   аргасов   на   ничего   не
подозревающее "нужное число людей".
   Не Божья работа!
   Ох, как вы правы, Ваше Высокопреосвященство!
   Не Божья!
   На обратной стороне ничего не было, и я облегченно вздохнул. Хватит и
этого. Листок, вероятно, придется отдать, а посему...
   Я вновь закрыл глаза.  "Согласно  предписанию...  Сфорца...  эпидемии
безумства... известные секреции... широкое распространение которого..."
   Помню!
   Помню, ввек бы мне такого не читать!
   Я перекрестился и принялся искать колокольчик.
   ...Ступени, ступени, ступени... Из темных поперечных  проходов  несло
тленом,  огромные  немигающие  глаза  святых  на  облупившихся   фресках
смотрели холодно и презрительно, словно обитель покидал не гость, а вор.
   Здесь не умели беречь тайн.  Будь  я  на  месте  этого  чернобородого
схизматика, я ни за что не показал бы подозрительному "латинщику" листок
из миланского молитвенника. А что, если он (я!) тоже любитель  клещей  с
клопами? Страшных многоногих чудищ, способных вводить секреции в людскую
кровь?
   О том, что было на сожженных страницах, кир  Афанасий  не  сказал  ни
слова.
   И слава богу!
   Хватит и того, что я теперь знаю.
   ...Как скоро показалась трава на  поле,  стали  собираться  хлопы  на
Киев, подступили к днепровскому перевозу в числе 1080 человек. А в Киеве
ждал их казак бывалый, исповедник  трех  обетов  и  коадъюктор  Общества
Иисуса Сладчайшего брат Паоло Полегини, с которым  было  все  сговорено.
Оный брат был зело искусен в умении  напускать  на  нужное  число  людей
кровососущих аргасов, дабы сделать из них беспамятных  "проводников".  А
потом весело звенели  колокола,  и  толпа  шла  на  штурм  дворца  раджи
Серингпатама.
   Есть  ли  колокола  в  Индии?  Или  там  "логичнее  всего"  применять
дудочку?
 
*** 
 
   - И в бездну схизматика Фотия, анафеме преданного, впадаете!..
   Крик я услыхал еще за калиткой. Даже не крик - дикий рев.
   Ослиный.
   - А Фотий тот предания апостольские презрел и,  яко  безумец,  вознес
длань на  престол  Петра  Святого,  и  оный  престол  хулил,  продавшись
магометанам  безбожным,  равно  как  иудеям,   Спасителя   за   тридцать
сребреников продавшим...
   Из тьмы на свет... Я зажмурил глаза, но, к сожалению, забыл  заткнуть
уши.
   - Вы же бреднями того Фотия сыты, яко пес, свою блевотину пожирающий!
Горе  вам,  блудодеи,  поругания  ради  клобуки  воздевшие!   Покайтесь!
Покайтесь, дети мои, дабы осенила вас благодать Господня!
   Глаза я открывал без всякой охоты, заранее догадываясь, что доведется
увидеть.
   А увидел я феску.
   Феска торчала над обломком скалы,  лежавшим  неподалеку  от  запертых
монастырских ворот, под феской же  свежими  прыщами  краснел  нос  брата
Азиния.
   Содомит проповедовал, сжимая в пухлой ручонке медное распятие. Вторая
рука, сжатая в кулак, раз за разом рассекала воздух, тыча  в  безмолвные
черные окна.
   - Ведомо ли вам,  свет  истины  отвергшим,  что  Собор  Флорентийский
схизму   вашу,   яко   траву   сорную,   искоренил    и    чад    Церкви
Константинопольской к истинной вере направил? Равно как собор  Брестский
во времена недавние сие подтвердил и путь к спасению вашему проторил!..
   Так-так! Брат Азиний, кажется, решил, принять обет миссионерства.
   Лошади скучали возле  высокой  черной  маслины.  Сьер  Гар-силасио  с
независимым видом разглядывал вершины близких гор,  славный  дю  Бартас,
явно не зная, что делать, топтался посреди дороги.
   Проводник спрятался.
   Я оглянулся и понял почему.
   К сожалению, ослиный рев услыхали. И не только безразличные ко  всему
скалы.
   Татары!
   Четверо  всадников   на   низкорослых   лохматых   конях.   Огромные,
закрывающие лица малахаи, темные халаты, подбитые лисьим мехом,  красные
сафьяновые сапожки. Кривые сабли, луки в сагайдаках...
   Они стояли чуть в стороне, безмолвные, недвижные,  словно  высеченные
из камня.
   Слушали.
   К счастью, попик вещал на скверной  латыни,  едва  ли  понятной  этим
гуннам. Но слишком уж громко!
   - А посему молю вас, братья!  Повторяйте  за  мной  Символ  Веры,  на
Феррарском Соборе заново утвержденный! Повторяйте, и  да  спадет  с  вас
короста заблуждений ложных!..
   Я начал быстро спускаться, надеясь успеть. Первым делом - кулаком  по
шее, затем заткнуть орущий рот феской...
   - И осенит благодать, от престола Святого Петра исходящая...
   Не успел! Недвижный камень дрогнул. Малахаи переглянулись.
   - Понтико!
   Странное слово хлестнуло, словно плеть. Ударили в камень копыта.
   - Эй-эй! - запоздало вскричал дю Бартас. - Это наш поп!
   - Стойте! Стойте! - вторил ему сьер еретик. Поздно!
   Поп был уже не наш. Свистнул аркан. Один из  всадников  резко  дернул
рукой...
   - Ай-а-а-а-я-я!
   Бросок был точен - петля упала сверху, захлестнула,  пота-шила  вниз,
прямо на острые камни.
   Я оказался на дороге как раз, чтобы  успеть  увидеть  уходящих  рысью
всадников и жалкого червя, волочившегося за ними на веревке.
   Червь извивался.
 
*** 
 
   - Вы должны ему помочь! Вы обязаны! Я  покосился  на  сьера  римского
доктора без всякой симпатии.
   - Вы отвечаете за него!
   Хотелось спросить, что делал он сам, пока ополоумевший дурак расточал
цветы своего красноречия, но ругаться не хотелось.
   - А может, и без попа обойдемся? - задумчиво проговорил дю Бартас.  -
Хотя... Жалко! Говорят, эти басурмане сажают всех христиан на кол!
   Кажется, шевалье перечитал мессера Боплана.
   Я поглядел на пустую дорогу. В нескольких милях отсюда, за облепившим
крутые склоны лесом, Бахчисарай. Значит, недоумка следует искать  именно
там, в столице Малой Татарии, именуемой также Крымом.
   Еще и эта забота! Будто бы иных мало!
   - Хорошо. Найдите проводника.
   После Истанбула Бахчисарай казался истинным сараем.
   Единственная узкая улица - и  глухие  заборы,  над  которыми  темнели
острые скаты  черепичных  крыш.  Толстые  иглы  облупившихся  минаретов,
голубые, потемневшие от времени и дождей купола, грязные  арыки,  откуда
несло сыростью и вонью...
   Где ты, "Тысяча и одна ночь"?
   Солнце было в зените, а до заката предстояло много  дел.  Так  много,
что я решил слегка побеспокоить сьера  римского  доктора.  На  постоялом
дворе, куда мы направлялись, наверняка  найдется  кто-нибудь,  говорящий
по-итальянски.
   Вот пусть и расскажет сьеру Гарсиласио, где искать речку Каллапку!
 
*** 
 
   - Гость - дар Аллаха, Адам-эфенди! Прошу, отведайте кофе!
   Ибрагим-ага, местный кадий, сносно изъяснялся по-гречески.  Кофе  нам
подали в маленьких чашечках размером с наперсток.  Пить  было  неудобно,
сидеть -  тоже.  В  небольшой  обвешанной  яркими  коврами  комнатке  не
оказалось ни стула, ни скамьи. Пришлось поджимать ноги и устраиваться на
корточках, подражая хозяину.
   - Был ли легок  ваш  путь,  уважаемый  Адам-эфенди?  Поистине  Аллах,
великий и милосердный, явил вам великую милость, переправив через  столь
неспокойный ныне Понт! Недаром море это все чаще  называют  Черным,  ибо
темны его волны и глубока пучина.
   Даром Аллаха и Адамом-эфенди я стал всего за  один  дукат,  врученный
привратнику. Но внимательный и чуть насмешливый взгляд городского  судьи
предвещал куда более крупные траты.
   -  Надеюсь,  вам  понравился  наш  Кырым?  Вот  уж  поистине   земля,
благословенная Аллахом! И не только красотой гор и долин славен он, но и
порядком, о котором столь печется Ислам-Гирей, наш  Пресветлый  хан,  да
продлит Аллах его дни! Поистине даже девственница с золотым кувшином  на
голове может без всякой опаски пройти от Кафы до Ор-капе!
   Я кивал, прихлебывая черный горький  напиток  и  мысленно  сочувствуя
упомянутой девственнице. Тащить на  голове  золотой  кувшин  пару  сотен
миль! Да поможет ей Аллах!
   - Посему и стоит стража на дорогах, взыскуя порядка. Ибо многие лихие
люди тщатся нарушить благоденствие, вкушаемое подданными Пресветлого!
   Разговор медленно, истинно по-восточному сворачивал в  нужную  колею,
ведущую прямиком к сидящему в городском зиндане брату Азинию.
   - Конечно же, ни вы, уважаемый Адам-эфенди, ни спутники ваши ни в чем
не виновны. Однако по неведению своему один из них  не  учел,  сколь  не
любят здесь проклятых "понтико", этих гнусных разбойников, да  проклянет
их Аллах!
   У развалин Топе-Тархана не любили турок. Здесь же косились на греков,
особенно на "понтико" - вольных  мореходов,  шнырявших  на  низкобортных
баштардах вдоль побережья. А  на  тех,  кто  поднимал  ослиный  крик  на
большой дороге, - в особенности.
   Феска и темный каптан вкупе с неуместным  рвением  сыграли  с  бывшим
регентом злую шутку.
   - У меня нет сомнений,  уважаемый  Адам-эфенди,  в  истинности  ваших
слов, но следствие может изрядно затянуться...
   Его глаза лучились добротой, на губах играла ласковая усмешка.
   - Нидерландскими дукатами возьмете? - поинтересовался я.
   Кадий вздохнул, явно сожалея  о  грубости  и  бесцеремонности  своего
уважаемог