поднялась В поле трава...
   - То какого он куриня?
   Вначале я не  понял  и  лишь  после  сообразил.  Днепровские  черкасы
расписаны по куриням -  батальонам.  Но  Паоло  Полегини  не  вступал  в
сичевики!
   - Он в войске саpitano... гетьмана Хмельницкого. В одном из полков.
   Пан Головатый  задумался,  поджал  губы.  Я  хотел  напомнить  ему  о
Реестре, но вовремя укусил себя за язык. Гость из  "Индеев  Каштильских"
не может быть столь осведомлен в здешних делах.
   Размышлял он недолго. Зашелестели бумаги. Пачка -  налево,  стопка  -
направо.
   - Вот. Пан Адам может взглянуть.
   Книга -  огромный  том  в  красном  сафьяне.  Я  подошел  к  столу  и
неуверенно поглядел на  пана  Хвилона.  Тот  вновь  улыбнулся  -  одними
уголками тонких губ.
   - Реестр -  Список  Войска  Запорожского.  Сложен  по  повелению  Его
Королевской Милости Яна-Казимира. Сорок тысяч человек, точнее - тридцать
восемь тысяч семьсот сорок пять. Но пан Адам должен  учесть,  что  здесь
записаны только шестнадцать полков, войско значительно больше.
   Еще больше? Я не без ужаса поглядел на тяжелый том.
   Тридцать восемь тысяч семьсот сорок пять фамилий! А ведь  я  даже  не
знаю, в какой полк попал брат Полегини!
   - Пан может взглянуть. Это  не  военная  тайна  -  Реестр  есть  и  в
Варшаве.
   Я понял, что  передо  мной  -  омут.  Сорок  тысяч!  Лютер,  Кальвин,
Анамембире и все исчадия его! Старый казак Павло Полегенький  сыграл  со
мной недурную шутку!
   Камень на шею - ныряем!
 
*** 
 
   Виньетка, незнакомый герб  -  острый  зигзаг  с  крестом  на  среднем
выступе. Буквы: БХГВЕКМЗ. Наверно, "Богдан Хмельницкий Гетьман..."  -  и
все прочие титулы. Ага, вот: "Согласно с волей и условием  Е.  Кор.  М.,
пана моего милостивого, до  того  Реестру,  печать  войсковую  приложив,
рукой собственной подписал Богдан Хмельницкий..."
   Подписи нет - копия. А жаль, хотелось бы взглянуть на руку сарitanо!
   Внезапно я почувствовал интерес - острый, жгучий. Список наших врагов
- тех, кто надолго (не навечно ли?) сокрушил власть Святого Престола над
Русью. Они не боялись,  не  прятали  свои  имена,  словно  бросая  вызов
современникам и  потомкам.  Это  мы!  Мы,  черкасы  днепровские,  лыцари
православные!..
   "...Полк Чигиринский. Полковником же его милость гетьман Хмельницкий.
А в том полку в первой сотне чигиринской:
   Тимош  Хмельницкий,  гетьманич,  Иван  Чернята,  обозный   войсковый,
Михаиле Лучченко и Демко Лисовец, осавулы  войсковые,  писарь  войсковый
Иоанн Остафиевич, Васько, бунчуж-ный, Опанас Процовкин, хорунжий..."
   Все ясно! Гвардия! Волк, волчонок и вся стая. Не здесь ли брат Паоло?
Нет, он из Киева, значит, надо искать дальше...
   Имена, имена, имена... Полк Черкасский, полковник  Ясько  Воронченко,
сотни Мошенская,  Богушкова,  Пищанская,  сотники  Фесько  Шубец,  Петро
Синоданович. И снова - имена, имена...
   Полк  Каневский.  Может  быть,  он  здесь?  Полковник  Семен   Савич,
шестнадцать    сотен:    Межирицкая,    Терсхтемировская,    Ржищевская,
Масливская... Сотники - Иван Стардуб, Максим Кулий, Демко Креховецкий...
   Полк Корсунский, полк Белоцерковский...
   Я прикрыл глаза.  Сизифов  труд  -  даже  если  искать  только  среди
сотников. А ведь Павло Полегенький мог быть осавулом, десятником  -  или
вообще не попасть в реестр.
   - То пан Адам устал?
   - Да, пожалуй...
   Нет, не устал. Просто стало не по себе. Я словно воочию увидел  их  -
мрачных усачей в жупанах  и  черкесках,  в  мохнатых  шапках  и  красных
шароварах.  Бесконечные  шеренги  живых  и  мертвых,  вставших  за  свою
проклятую схизму и диких попов. Наука, культура, книги, театр, музыка  -
все, чем дорожим мы, стали навозом под их сапогами. Этих  не  подкупить,
не напугать, не обмануть сладкими речами.
   Чингисханы! Гунны во главе с усатым Аттилой,  гордо  носящим  герб  с
острым зигзагом и крестом.
   Неужели мы проиграли? Германия, Япония, Абиссиния, Русь...
   Я должен ненавидеть их, моих  земляков,  отвергнувших  свет  Истинной
Веры. Но... Но, будь у инки Атауальпы такие усачи, кто бы сейчас  помнил
о Писарро?
 
*** 
 
   - То пан просто не умеет искать. Если  пан  Адам  не  против,  я  сам
погляжу. Всех я, конечно, не помню, но, думаю, к вечеру...
   Негромкий голос пана старшого канцеляриста прозвучал словно  "Лазарь,
воскресе!". Я с надеждой поглядел на этого излишне  серьезного  молодого
парня.
   - Пан Хвилон окажет мне сикурс? То он не останется внакладе!
   Внезапно он рассмеялся - негромко и совсем не весело.
   - Пан Гуаира слишком долго жил в своих  Индеях.  Мне  не  нужны  ваши
таляры, пане Адам! Я помогу вам не только из долга гостеприимства, всеми
христианами чтимого, но из потребности  не  околеть  от  скуки,  раз  уж
ведено мне оставаться здесь.
   Я понял - парня не пустили на войну.
   - Вечером найду вас,  пан  Адам.  Имею  надежду,  что  спутники  ваши
пребывают в здравии добром, равно как  панна,  что  из  неволи  турецкой
выбегла.
   Укол! Да еще какой! Сидит себе в сарае  школяр  в  очках,  ничего  не
видит, ничего не слышит. А вокруг - ни сторожи, ни караулов...
   - Сейчас у нас в посаде места на всех хватит. Дивное дело  -  крамари
иудейские еще зимой за  море  подались,  так  что  и  торговать  некому.
Слыхать, мессия у нехристей этих объявился!
   Мессия? Что-то очень знакомое!
   - Шабтай Цеви из Смирны. - Я поглядел ему прямо в стеклышки окуляров.
   И мы не одним лыком шиты!
   - Так... И не только отсюда выбегли, но из городов польских, немецких
и даже свейских. Вроде бы идут они в град Иерусалим,  потому  как  свету
конец настает.
   Он не шутил, да и мне стало не до шуток.  Не  нам  ведать  сроки,  но
чем-то история эта не нравилась мне с самого начала.
   ...И ты Смирна, град османский, ничем не меньше воеводств Иудиных...
   Я уже повернулся к двери, когда сзади послышалось негромкое:
   - Вспомнил!
   Я обернулся - пан школяр улыбался, словно и  вправду  решил  мудреную
задачку на исчисление дробей.
   -  Принцем  Молдова   считать   должно   покойного   владыку   Петра,
прозывавшегося Могилой, поелику и он из рода володарей Ясских.
 
*** 
 
   ...Бетельгейзе - принц Краков, Ригель  -  принц  Молдова.  Его  мосць
Станислав Конецпольский, гетьман коронный, и  Петро  Могила,  митрополит
Киевский.
   Имя звезды Капеллы я угадал сам. Регус Ваза - Его Королевская Милость
Владислав Ваза, покойный государь Полонии и Литвы.
 
*** 
 
   Вначале я увидел пыль. То есть не  увидел  -  почувствовал,  вдохнул,
поперхнулся...
   - Вали! Вали немца! Покотом, покотом!
   Пыль!
   Я отступил на шаг, уперся спиной  в  теплые  доски  куриня.  Там,  за
клубящейся завесой, что-то падало, каталось по земле, хрипело, булькало.
   - Покотом! Вали немца! Нем-ца! Нем-ца! Нем!  Ца!  Знакомых  немцев  у
меня отродясь не было,  даже  в  коллегиуме,  но  странное  предчувствие
заставило зажмуриться, надвинуть шляпу на брови и...
   - А-а-а-ах! Ай, немец, ай, силен пан латинщик!
   ...нырнуть прямо в душное облако. Чувствовал я, чувствовал, и шевалье
чувствовал, недаром все о засаде толковал!
   Шевалье дю Бартас, голый  по  пояс,  гордо  выставив  серую  от  пыли
бородку, возвышался над поверженным усачом. Тот лежал  на  лопатках,  по
уши утонув в серой пыли. Голая пятка пикардийца упиралась  противнику  в
грудь.
   Зрители - десятка два чубатых и усатых - качали  головами,  оживленно
обсуждая только что виденное:
   - Ой, кинул Мытряя немец! Ой,  кинул!  Ой,  все  печенки  отбил!  Ой,
весело ж, Панове, было!
   Босая пятка чуть приподнялась, и Мытряй резво пополз в пыли, оставляя
за собой глубокую борозду.
   - Ну, чего, хлопцы,  товарищи  войсковые!  -  Широкоплечий  черноусый
крепыш неторопливо шагнул вперед, расстегивая сорочку. -  Или  никто  из
вас немца не свалит? Неужто мне, отаману старому, самому доведется?
   Товарищи  войсковые  потупились,  не  спеша  с  ответом.  Дю   Бартас
небрежным движением отряхнул пыль и, повернувшись ко мне, подмигнул.
   Я облегченно вздохнул. Без засады не обошлось, но славный  шевалье  и
сам справился.
   Или нет?
   - Не спеши, батька Ладыжник! - Худой костлявый усач  одним  движением
сорвал с плеч рубаху, ударил босой пяткой в пыль. - Мы  и  сами  немчуру
сопаткой в землю ткнем! Ну, чс, Бартасенко, или как тебя там? Становись,
цап бородатый!
   - Любо! Любо! - прогремел слитный хор. -  Давай,  Дух,  свали,  свали
немца!
   Шевалье дернул бородкой,  смерил  костлявого  Духа  пренебрежительным
взором.
   - Казак ла рюс - хомьяк э трус!
   Я только ахнул - когда выучить успел? Ну, шевалье!
   - Ух, немчура!
   Взбешенный Дух зарычал, широко развел худые жилистые руки...
   Начали!
   - А-а-а-а-ах!
   Рот раскрылся сам собой, но меня не хватило даже  на  "а-а-ах!".  Как
начали - так и кончили. Только мелькнули в воздухе грязные пятки, только
ткнулись острые лопатки в пыль...
   - Хлопцы! Панове товарищи! Так что ж это деется? Духа! Духа завалил!
   Дю Бартас удовлетворенно огладил бородку, поглядел на костлявое тело,
неподвижно лежавшее на земле, нехотя приподнял ногу, подержал на весу  -
и опустил.
   - Брезгует! - прокомментировал кто-то. - Пышный немец!
   Дух вставал медленно, нехотя, стараясь не смотреть на мрачных усачей.
   - Ну, самому доведется! - Чернявый крепыш с треском разорвал сорочку,
не глядя, кинул ее оземь. - Эх, вы, бабы!
   - Так батька Ладыжник!  -  обиженно  отозвались  "бабы".  -  Немец-то
хитрый! Крученый немец!
   Теперь   они   стояли   друг   против   друга   -   дю    Бартас    с
бородкой-пистолетом, нацеленной  прямо  в  грудь  сопернику,  и  мрачный
батько Ладыжник, глядевший не на пикардийца, а куда-то под ноги.
   - Гаплык немцу! - вздохнул кто-то.  -  Ой,  жалко  пана  латина,  ой,
жалко! Где ж мы его, сердечного, хоронить-то будем?
   Шутки кончились, и я пожалел, что вовремя  не  вмешался.  Теперь  уже
поздно,  пикадоры  на  арене,  бандерильи   впились   в   мясо,   мулета
развернута...
   Торро!
   ...Схватились, замерли, дрогнули...
   Рывок!  Шевалье  ныряет  в  пыль,  падает  боком,  вскакивает,  снова
бросается вперед. Торро!
   ...Сцепились, застыли, ручищи пана казака впились в плечи дю Бартаса,
или в бока, или в локти... Не вижу - пыль, пыль, пыль!.. Сейчас  он  его
повалит, этот батька Ладыжник, экий  здоровяк,  небось  постов  ввек  не
соблюдает...
   Бросок! Кто на земле? Кто?! Ладыжник?! Ура, шевалье!
   Нет, встал! Сейчас бросится!
   Бросился!
   Торро!
   Пыль!!!
   ..Р-р-раз! Теперь уже дю Бартас на земле. Падает,  встает,  упирается
руками, упирается в скалу, в гору, в  землю,  ту,  что  на  трех  китах.
Атланту было легче, земля просто давила на плечи, земля не  хватала  его
здоровенными клешнями, не поднимала в воздух,  не  швыряла  наземь,  как
жабу... Неужели лопатки? Пыль, проклятая пыль!..
   ..А-а-а-а-а-ай!! Эх!..
   Да, это уже не Атлант! Это Антей. Оторвали бедолагу от земли...
   -  Батька!  Батька!   0-са-вул!   О!   Са!   Вул!   Не-мсц!   Нс-мец!
Бар-та-сен-ко!
   Шевалье повержен, но огромная лапища Ладыжника рывком поднимает его с
земли. Казарлюга что есть силы лупит пикардийца ладонью по спине.
   - То-то! А вы, бабы, - это уже всем прочим,  -  учитесь!  Может,  лет
через двадцать и выучитесь!
 
*** 
 
   На лице у дю Бартаса  столько  пыли,  что  я  даже  не  могу  понять,
расстроен ли он таким исходом. Наверно, расстроен!
   - Поздравляю, дорогой друг! Вы дрались как лев!
   - Увы! - вздыхает пыль. - Сей жантильом оказался мне не по зубам! Что
за боец! Однако же, дорогой  де  Гуаира,  могу  сказать,  как  и  король
Франциск под Павией: потеряно все, кроме чести!
   - Панове зацные!
   Мы оборачиваемся. Пыльные усачи теперь стоят слитной толпой.  Впереди
- могучий Ладыжник.
   - То не желают ли Панове добродии горилки выпить? После такой баталии
- не во грех!
   - Пан Бартасенко желает, - улыбаюсь я.  -  Пан  Бартасенко  в  полном
изумлении от превеликого мастерства пана отамана!
   Батька Ладыжник степенно кивает.
   - Отож! Да пан Бартасенко и сам - боец моцный. А не  спросит  ли  его
пан добродии: отчего это столь славный лыцарь до сих пор не в казаках?
 
*** 
 
   От затона несет гнилью и сыростью. Брошенные  лодки  тычутся  острыми
носами в белый песок. Высоко в небе  -  чайки.  И  здесь  тоже  чайки  -
деревянные,  вырубленные  из  цельных  стволов.  В  Гуаире  такие  лодки
называют "чатос". Даже имя в чем-то сходно.
   Тихо, очень тихо...
   Чайки...
   Теперь меня  уже  не  удивляет  эта  тишина.  Так  и  должно  быть  в
Порт-Ройяле.  Корсары  не  сидят  дома,  корсары  в  походе,  в  степных
сторожах, в плавнях Днепра. Здесь - око тайфуна, островок покоя,  вокруг
которого вздымаются волны...
   Где-то  там  -   брат   Паоло,   Паоло   Брахман,   мастер   мятежей,
Джанардана-Бунтарь с дудочкой. Теперь я его найду. Ягуар вышел на  след,
след свежий, пахнет кровью...
   ...Он скажет! Он все скажет!
   Чайки, чайки...
   Странно, уже вечер. А я мало что успел. Даже не открыл Черную  Книгу,
не заглянул в темную комнату...
   Надо ли? Я даже рад, что не знаю арабского. Что там, в  Промежуточном
Мире? Истина, призраки грядущего? Или отблеск Дита? "Не Божья работа"...
Кому помог Нострадамус? Что смог изменить Алессо Порчелли?
   Если каждый воин узнает, что  ждет  его  после  боя...  Не  самый  ли
великий дар Господа - Незнание?
   Чайки все ниже, крик бьет в уши, белые крылья касаются темной воды...
   Три Звезды... Сьер еретик прав: астрология тут вообще не нужна. Любой
умный   человек   мог   предположить,   что   железная   рука   гетьмана
Конецпольского, мудрость Петра Могилы и державный разум Владислава  Вазы
удержат Русь от бунта. Но...
   ...Гетьман умер в 1646-м, через год не стало Могилы, еще через год  -
Владислава.
   Звезды погасли, Марс - Малое Несчастье - вошел в градус Овна...
   Братья в Киеве знали, что ждет Русь в високосный 1648-й.  Знали  -  и
что? Ждали? Писали в Рим? Или...
   Тайна... Почему мне так не хочется знать ее, эту Тайну? И почему  все
время вспоминается Шабтай Цеви, еврей из Смирны, лжемессия, сорвавший  с
насиженных мест своих единоверцев  со  всей  Европы?  Какое  дело  брату
Манолису Канари до чаяний потомков Авраама? Почему это интересует Рим?
   Куда ты попал, глупый Илочечонк? Ты  ведь  знал,  что  люди  страшнее
ягуаров!
   ...Найдетли меня синьора Коломбина? Найду ли я  ее?  Актриса  и  поп,
веселая интермедия, явление второе...
   Чайки... Почему они улетают? Ведь я же сижу тихо, словно усатый  идол
на кургане!
   Ах, да, конечно! Я уже не один. Жаль!
 
*** 
 
   Ко мне подкрадывались - с шумом, пыхтением, шарканьем, но я  даже  не
повернул головы. Крадущийся  осел...  Осел,  решивший  застать  врасплох
ягуара.
   - Не соблаговолит ли монсеньор... Я чуть не зарычал. Ну  за  что  мне
навязали этого длинноухого!
   - ...выслушать меня, потому как пребываю я в недоумении и сомнении...
   Брат Азиний потоптался по песку, нерешительно взглянул.
   - Садитесь, - вздохнул я. - Ну, что там у вас?
   Попик бухнулся на песок. Я покосился на знакомую лысину.
   Лысина исчезла. На ее месте  красовалась  высокая  казацкая  шапка  с
красным верхом. Под шапкой торчал прыщавый нос, а ниже...
   Господи! Опять "перевоплотился"! Сорочка, черкеска, шаровары,  желтые
сапоги, тугой кушак. Хорошо еще, саблю не навесил!
   - Не мудро ли будет, монсеньор, остаться мне тут на некоторое  время,
дабы исследовать местность сию... Я застонал. Тоже мне, Боплан нашелся!
   - ...многими праведниками изобилующую?
   - Какими, к чертям собачьим, праведниками? -  возопил  я.  -  Это  же
Сичь! Здесь запорожцы! Они латинских попов с соломахой жрут!
   - Отнюдь! - бойко  возразил  попик.  -  Прослышал  я,  что  находится
неподалеку обитель  Межигорская,  своими  отцами  славная,  также  и  по
берегам Борисфена живут отшельники, пещеры себе изрывшие. И чую, исходит
от сей местности свет истинной святости!..
   - Это православные, - вздохнул я. - Схизматики, понимаете?
   - Схизматики? Как же так? - Прыщавый нос огорченно дернулся. - Неужто
все сии достойные мужи - схизматики?
   - Все! - подтвердил я, и брат Азиний горестно поник головой.
   Внезапно мне стало его жаль. Послали дурака святых искать!
   - Также рассказал мне некий отрок... Я поперхнулся. Опять?!
   -  ...в  здешней  таверне  в  услужении  пребывающий...  (Послышалось
знакомое чмоканье.)
   -  ...о  дивной  истории,  случившейся   в   городе   Каневе.   Когда
черкасы-разбойники три года назад сей город взяли, попалась  им  в  руки
девица, дочь родителей праведных и сама рвением к вере известная...
   - Католичка? - безнадежно поинтересовался я.
   - Да! Да! Отрок сей это твердо  знает!  И  учинили  над  ней  черкасы
насилие гнусное, были же они в числе немалом, а именно  сто  сорок  семь
человек. Однако  же  заступничеством  Господа  свершено  было  чудо:  не
повреждена оказалась девственность, и встала сия девица, и пошла  ногами
своими в храм, и помолилась Святой Деве. Через положенный же срок родила
она младенца, причем девственность ее при  том  отнюдь  не...  Под  моим
взглядом он осекся, замолчал, вновь потупился. А хорошо  бы  длинноухому
вернуться с этакой историей в Рим!
   - Увы, монсеньор, увы! Тяжек мой путь и  труден!  Кстати,  сказать  я
должен, что ждет вас некий юноша, именуемый Филоном, пришедший,  по  его
словам, по делу важному...
   - Давно?
   Я вскочил, отряхнул песчинки. А я тут сижу ослиный рев слушаю!
   - Давно. Потому и спешил я...
   Наши взгляды  встретились.  Брат  Азиний  умолк,  побледнел  и  начал
медленно отползать в сторону ближайших кустов.
   Надеюсь, он там встретится со ста сорока семью черкасами!
 
*** 
 
   Пана старшого канцеляриста я нашел в полупустой таверне, именуемой на
здешнем наречии весьма странно - Schinok. "Schin" - на всех  европейских
языках означает "китайский". Бог весть, что имели в виду мои земляки!
   Пан Хвилон был не один. Я даже не удивился - недаром  они  показались
мне столь схожими! Еретик да схизматик - хороша парочка!
   Перед сьером де да Риверо стояла полная скляница с чем-то  белесым  и
мутным, перед паном старшим канцеляристом - еще одна, но полупустая.
   Познакомились!
   - О чем беседа, господа мои? - осведомился я по-немецки, присаживаясь
на скрипящую зыглю - страшную помесь стула и  табурета.  -  Надеюсь,  не
очень помешал?
   - Отнюдь! - На тонких  губах  сьера  Гарсиласио  зазмеилась  знакомая
усмешка. - Ваше присутствие весьма к месту, господин де Гуаира,  ибо  мы
рассуждаем о принципах наилучшего общественного устройства.
   На миг мне стало плохо. Хоть бы о девках поговорили, все легче!
   - Господин Риверо преувеличивает, -  поспешил  уточнить  пан  Хвилон,
явно не понимающий всей остроты ситуации. -  Я  лишь  пытался  объяснить
господину профессору суть некоторых наших обычаев...
   - Налейте! - вздохнул я, отнюдь  не  чувствуя  облегчения.  "Господин
профессор" вновь одарил меня улыбкой и взялся за скляницу. Мутное  пойло
плеснуло в деревянный ковшик...
   ...0-о-о-о-о-ох!
   Пан Хвилон не без любопытства понаблюдал за моими конвульсиями, после
чего извлек кисет, а вслед за кисетом - знакомую турецкую люльку.
   - Не приучились, господин Гуаира, в Индиях Кастильских?
   Сизый дым пополз к потолку, и я почувствовал, что попал в  ад.  Огонь
внутри, дым - снаружи. И полным-полно грешников!
   - Господин Гуаира, между прочим, желает жить исключительно на Острове
Утопия, - голосом, полным скрытого торжества, произнес  сьер  еретик.  -
Представляете, господин магистр? Общие дома, общие жены, общие штаны...
   Оказывается, пан Головатый ко всему еще и магистр!  Надо  было  сразу
догадаться! Два ученых мужа за скляницами горилки...
   Пропал!
   - Идеи Мора и Кампанеллы сугубо  сомнительны!  -  Глаза  за  толстыми
стекляшками сурово блеснули. -  Они  ограничивают  свободу  личности,  а
также  ведут  к  хозяйственному  заст