е отмахнулся от моего вопроса.  Он  просто  думал.  И
небезуспешно.
   - Мне тогда было восемь лет, мой  друг.  Мои  родители,  люди  весьма
небогатые, издержались на лекарей, но, надо сказать, без толку. И  тогда
батюшка решил отвезти меня к королю.
   - Простите?
   Кажется, к лекарю пора мне. Самое время:  брат  Азиний  заговорил  на
всех языках, короли врачуют золотуху...
   - Как, дорогой де Гуаира, разве вы не слыхали? Ма foi!  Я  думал,  об
этом ведает весь свет! Ибо короли французские, потомки Святого Людовика,
лечат золотушных прикосновением рук.
   Я покосился на пикардийца. Тот был серьезен.
   - Короля мы встретили в Блуа. Его Величество спешил, но  батюшка  был
знаком с королевским сенешалем де Ту...
   Внезапно я  позавидовал  сьеру  еретику.  Посмеяться  бы  вволю!  Или
заплакать.
   - Я преклонил колени, Его Величество возложил руки... И знаете,  друг
мой, помогло! Не прошло и пяти лет... Я глубоко вздохнул. Потом еще раз.
Затем еще.
   - Не знаю, право, верно ли я ответил на ваш вопрос, друг мой!  Слыхал
я также, что чудеса способен творить седьмой сын  в  семье,  а  особливо
ежели он сам - сын седьмого сына. Но как по мне, сие не чудо, но мерзкое
колдовство. Ибо чудеса должны творить лишь те, кому положено.
   - А кому положено? - не выдержал я. - Кому?
   - То есть как кому? - поразился  он.  -  Кому  начальство  определит!
Король, Его Святейшество, император... Чудо, друг мой,  дело  серьезное!
Если бы каждый начал чудеса творить, то представляете, что началось бы?
   - Вполне, - кивнул я. - Представляю...
   ...Бедный глупый мужеложец поехал искать святых...
   - Однако же, друг мой, хочу поделиться с вами некой  новостью.  -  Дю
Бартас оглянулся, заговорил шепотом:
   - Сдается мне, что синьор де ла Риверо прав и сии  чсркасы  воюют  не
против татар, но против своего короля, которого, как  я  выяснил,  зовут
Жаном-Казимиром!
   - Да быть того не может! - вяло откликнулся я. - С чего вы взяли?
 
*** 
 
   Пушки заговорили  к  вечеру,  когда  солнце,  словно  устав  светить,
спряталось за огромную черную тучу, наползавшую с запада. Били  издалека
- ядра врезались в землю, тыкались  в  подножие  вала.  На  них  уже  не
обращали внимания.  Вновь  задымились  костры,  запахло  горклым  салом,
деревянные ложки зачерпнули горячий кулеш. Вавилон не сдавался -  Победа
ускользнула, вырвалась из рук, но победителей еще не было.  И  никто  не
хотел замечать тучи, медленно надвигавшейся на табор. Гроза была близко,
совсем рядом, но ее не ждали, о ней не думали.
   Вначале зашумело - еле слышно, словно легкий ветер ударил  в  наскоро
поставленные шатры. Зашумело, отозвалось эхом дальнего пушечного грома.
   - Бежал! Бежал! Увезли!
   Мало кто услышал, мало кто понял. Но голоса крепли, пушечный гром  не
умолкал, а черная туча уже закрывала небо, наваливалась неровным  брюхом
на не ожидавших беды людей.
   - Увезли! Увезли!..
   И вот - ударило. Дробный топот сапог. Резкий крик.
   - До пана полковника! Срочно!  Срочно,  тебе  говорят!  Лицо  хлопца,
подскочившего к костру, было белым. Как снег. Как сама Смерть.
   - Пане полковнику! От  полковника  Джаджалия!  Беда!  Шевалье  понял.
Привстал. Дернул бородку.
   - Парле! Говорьи!
   Хлопец открыл рот, поперхнулся воздухом.
   -  То...  То  никому  пока,  пане  полковник.  Гетьмана...   Гетьмана
Хмельницкого татары в полон взяли! Увезли гетьмана!
   - Ке?
   Дю Бартас растерянно поглядел на посланца, затем на меня. Еще  ничего
не понимая, я поспешил перевести.
   - Как это? Куда? -  Пикардиец  быстро  оглянулся,  словно  надеясь  с
высоты редута увидеть увозимого  в  неведомую  даль  capitano.  -  Vieux
diable! Да спросите его, Гуаира!
   - Увезли! - - Хлопец резко выдохнул, облизал растрескавшиеся губы.  -
Видели его! К седлу  привязанный,  на  ногах  -  веревки!  И  Выговского
увезли, писаря генерального...
   Кто-то негромко ахнул. Белые свитки и черные каптаны окружили нас.
   - Никому пока... Не говорите  никому!  Пан  Джаджалий  приказал,  его
гетьман за старшого оставил!..
   Не говорить?
   Я оглянулся. Поздно!
   Над Вавилоном стоял крик  -  отчаянный,  страшный.  Ударил  мушкетный
выстрел, другой, затем загремело вокруг.
   - Гвалт! Гвалт!  Зрада!  Гетьман  бежал!  Увезли!  Спасайся,  хлопцы!
Спасайся!
   ...А черная туча уже висела над головой,  цепляясь  за  острые  колья
шатров, повеяло холодом, резкий порыв ветра ударил в лицо...
   - Гуаира! Что это значит? - Дю Бартас недоуменно оглядывался, все еще
не понимая. - Parbleu! Как это - увезли? Мне ведь сказали, что татары  -
союзники!
   Я молчал - ответить было нечего. На черном  бурлящем  брюхе  страшной
тучи медленно проступало: мене... такел... упарсин...
   ...Исчислил Бог царство твое и положил конец ему; ты взвешен и найден
очень легким; разделено царство твое и отдано Мидянам и Персам...
   - Да расспросите же его, Гуаира!
   Я очнулся. Впрочем, помощь моя не понадобилась.  Гонца  уже  взяли  в
плотное  кольцо.  Белый,  еле  шевеля  непослушными  губами,  он   начал
рассказывать. Его слушали, все еще не веря, все еще надеясь на чудо...
   Я отошел в сторону. Ненужные, пустяковые  подробности  скользили,  не
удерживаясь в памяти. Хан отвел орду  за  Стыр,  гетьман  послал  гонца,
затем еще одного, потом решил ехать сам...
 
*** 
 
   Простодушный  шевалье  оказался  прав.  Чудеса  совершают  те,   кому
положено. Гетьман Зиновий Хмельницкий восстал против  Короля  и  Церкви,
собрал воинство вавилонское, бросил против Европы весь  ужас  мира.  Его
воины храбры, его подданные покорны, он сам умен и хитер.
   Но есть еще воля Божья!
   Я перекрестился.
   ...Верую во единого Бога Отца... видимым же всем и невидимым...
   - Дорогой друг! Прошу вас, переведите! Я ведь ни черта не понимаю!
   - Да, конечно, шевалье...
   Почему-то вдруг стало трудно говорить по-итальянски. Хотя  что  может
быть проще? Одни глаголы и местоимения. Он поехал, он думал, он хотел...
   ...Хотел вернуть. Нет, повернуть колесо, колесо  Судьбы.  Но  поздно,
персты огненные уже пишут на стене, и вероломный Ислам-Гирей  смеется  в
лицо пленному гетьману: "И ты наш, и все  добро  твое  наше,  и  Украина
наша..."
   Слушали молча, не перебивая. Поняли, они уже  все  поняли!  А  черная
туча клубилась, опускалась все ниже на обреченный табор...
   - Спросите его, друг мой, - дю Бартас вздохнул, вновь дернул ни в чем
не повинную бородку, - кто это все видел? Вы же знаете, иногда противник
склонен распускать слухи...
   Я перевел. Хлопец качнул головой.
   - Перекажите, пане зацный, что мы все видели. Мы в секрете стояли,  у
Стыра. Переяславский полк, Воронкивская сотня. Пан Полегенький,  старшой
наш, приказал гетьмана отбить, да куда там! Татарвы -  полон  берег,  из
луков бьют, из пищалей, а наших едва три десятка...
   ...Гром не ударил, и молния не опалила землю у моих ног...
   - Шевалье! Я сам схожу к этому сотнику и узнаю, что к чему!
   - Но, мой друг!..
   Мы шли по обезумевшему, кипящему ужасом табору.  Потемнело,  холодные
капли падали на щеки, на непокрытую голову...
 
*** 
 
   Человек в черном жупане стоял спиной ко мне, глядя куда-то вдаль,  на
исчезавшую в неверной дымке реку, уже подернутую косой сеткой ливня.
   - Пане  сотнику!  К  вам.  От  пана  полковника  Бартасенко!  Человек
обернулся...
   - Salve, fraterae Paolo!
   ...Дождь рухнул с черных небес.
 
КОММЕНТАРИИ ГАРСИЛАСИО ДE ЛА РИВЕРО. РИМСКОГО ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ 
 
   В этой главе отец Гуаира  превзошел  самого  себя.  Он  не  лжец,  но
поистине Отец Лжи!
   Его ненависть к восставшему русинскому народу не знает границ. Я даже
не буду опровергать бессмысленные рассуждения о  "Вавилоне".  Совершенно
ясно, что Зиновий  Богдан  Хмельницкий,  великий  предводитель  казаков,
справедливо называемый Кромвелем Руси, думал прежде всего о благе своего
страдающего народа. Союз с ханом,  равно  как  и  переговоры  с  Высокой
Портой и иными державами, был ему необходим для получения военной помощи
против польских магнатов. Нелепо и думать, что славный гетьман собирался
положить Украину "на  истанбульский  порог".  Сама  жизнь  отвергла  эту
гнусную клевету.
   Вместе с тем, не любя автора, но уважая истину, должен заметить,  что
янычар из Силистрии было под Берестечком не семь  сотен,  а  около  пяти
тысяч. Они отважно сражались и принесли  большую  пользу,  что  еще  раз
говорит о правильности политики гетьмана Хмельницкого.
   Поразительно!  Выше  автор  фактически  оправдывает  переговоры  Фомы
Кампанеллы с теми  же  турками.  Отчего  же  для  Хмельницкого  делается
исключение? Не потому ли, что  он  посмел  выступить  против  Святейшего
Престола?
   Циничны и смешны рассуждения отца Гуаиры  о  крестьянском  ополчении.
Почему-то, говоря об  иезуитских  колониях  в  Америке,  автор  всячески
подчеркивает стремление "инфлиес" и негров-рабов к  свободе  (хотя,  еще
раз подчеркну, речь идет не о свободе, а об утонченном рабстве). Чем  же
посполитые Украины хуже?  Не  тем  ли,  что  владения  семьи  Горностаев
находятся именно здесь?
   Его отношение к нам, своим спутникам, было поистине иезуитским.  Отец
Гуаира накануне решающего боя (вечером 29 июня) действительно  предложил
нам покинуть казацкий табор. Но  почему?  Совершенно  очевидно,  что  он
опасался нашего активного участия в войне. Мне он прямо  запретил  брать
оружие, угрожая моей семье и моим друзьям. Не считаю себя героем, но эти
угрозы я игнорировал.
   По поводу отца Азиния автор,  конечно,  заблуждается.  Бедный  регент
знал только итальянский и  с  трудом  мог  выдавить  из  себя  несколько
латинских фраз. Совершенно  очевидно,  что  отец  Азиний  объяснялся  со
своими пациентами жестами и мимикой.
 
Глава XVI 
 
   О том, как Его Королевская Милость осаждал табор мятежников, а  также
об иных событиях, большей частью весьма печальных
   Судья: Стало быть, приговор окончательный и обжалованию не  подлежит.
Однако, подсудимый, у тебя имеется выбор: колесование или четвертование.
Так что радуйся, негодник! Ты сам можешь выбрать. Итак, что тебе  больше
нравится ? Выбирай!
   Илочечонк: Ваша честь! Я бы предпочел луковую похлебку!
   Действо об Илочечонке, явление шестнадцатое
 
   "...Но тут мне в уши стон вонзился дальный, и взгляд мой распахнулся,
недвижим. "Мой сын, - сказал учитель достохвалъный, - вот город Дит, и в
нем заключены безрадостные люди, сонм печальный".  И  я:  "Учитель,  вот
из-за стены встают его мечети, багровея, как будто на огне раскалены"  -
"То вечный пламень,  за  оградой  вея,  -  сказал  он,  -  башни  красит
багрецом; так нижний Ад тебе открылся,  рдея"...  Мы  внутрь  вошли,  не
повстречав врагов, и я, чтоб ведать образ муки грешной, замкнутой  между
крепостных зубцов, ступив вовнутрь, кидаю взгляд поспешный и  вижу  лишь
пустынные места, исполненные муки безутешной..."
   Все-таки нашли!.. Все-таки нашел...
   ...Дождь сбивал с ног, потоки воды струились  по  истоптанной  земле,
превращая ее в жидкую грязь, холод пробирал до костей.
   - Давайте  пройдем  чуть  дальше.  Здесь  трудно  говорить...  Навес,
испуганные лошади жмутся друг к другу, остро пахнет  навозом  и  конским
потом.
   - С кем имею честь?
   - Я специальный посланник  Конгрегации.  Прибыл  по  личному  приказу
мессера Джованни Бассо Аквавивы.
   - У вас есть имя?
   - Да. Я брат Илочечонк.
   Мы не спешили. Крепкий седоусый старик молча глядел на меня, и взгляд
его был спокоен. Паоло Брахман, называемый также Джанарданой, не боялся.
Или просто оставил страх позади.
   Я мог бы убить его. Он - меня.
   Но мы молчали.
   Наконец он засмеялся - негромко, хрипло. Я вздрогнул - этому человеку
и вправду было весело.
   - Честное слово, брат Илочечонк,  вы  удачно  выбрали  момент!  Тьма,
ливень... Не хватает лишь грома и молнии! Знаете, на что это похоже?
   - Знаю, - согласился я. - Меня уже сравнивали.
   "...Но некий Черный Херувим вступился, сказав: "Не тронь, я им  давно
владел. Пора, чтоб он к моим рабам спустился..."
   Он оглянулся по сторонам, покачал головой.
   - Знакомо. Вы - здесь, один стрелок где-нибудь за шатром, другой -  у
коновязи... Почему не убили сразу? Хотелось взглянуть в лицо?
   И это тоже. Хотя ничего особенного в его  лице  не  было.  Разве  что
загар - темный, вечный - очень похожий на мой. Мы оба - меченые.
   - Что случилось с братьями Поджио и Александром?
   - Я их убил. Второго - лично.
   В голосе промелькнула не жалость,  не  раскаяние  -  презрение.  Волк
смеялся над псами-неудачниками.
   - Оправдываться не собираюсь, ибо  я  ни  в  чем  не  нарушил  Устав.
Надеюсь, вы помните, брат Илочечонк, что каждый из нас  вправе  защищать
свою жизнь любыми способами. Узник должен бежать  из  тюрьмы,  жертва  -
спасаться от убийц. Постулат отца Ро!
   Он не оправдывался. Он тянул время. Наверно, так и погибли  неведомые
мне посланцы Конгрегации.
   Я, в свою очередь, оглянулся. Дождь неистовствовал, вокруг - ни души,
все, кто мог, забились в шатры и под навесы.
   - Я был  на  могиле  брата  Алессо  Порчелли...  В  его  лице  что-то
дрогнуло. Дрогнуло, вновь затянулось камнем.
   - Если... Если к концу разговора мы оба будем  живы,  вы  расскажете,
где он... Где его похоронили? Мы... дружили.
   Я не ответил. Зачем это знать Брахману? Помолиться на могиле друга  -
или выкопать из земли Черную Книгу?
   - Давайте сразу, брат Илочечонк! Каяться мне не в чем, исповедоваться
- тоже. В Риме все знают, я сам написал. Да вы, наверно, читали!..
   Я благословил тьму за то, что он не видел  моего  лица.  В  Риме  все
знали... И Генерал? И Его Высокопреосвященство Инголи? Знали - что?
   - Вы натравили фанатиков на киевскую миссию.  Убили  сотни  невинных!
Женщин, детей!..
   ...По данному им знаку Киев обступили со  всех  сторон,  началась  на
улицах злая потеха: начали разбивать латинские кляшторы, до остатка  все
выграбили, что еще в них оставалось, и монахов, и ксендзов  волочили  по
улицам,  за  учениками  же  коллегиума  гонялись,  как  за  зайцами,   с
торжеством великим и смехом хватали их и побивали. Набравши на челны 113
человек ксендзов,  прочих  братьев,  шляхтичей  и  шляхтянок  с  детьми,
побросали в воду...
   Кажется, не  уследил  за  голосом.  Брахман  подошел  ближе,  покачал
головой.
   - Вы что, из новициев, брат Илочечонк? Крови боитесь?
   Цель оправдывает средства  -  не  мною  сказано.  Погибли  сотни,  но
спаслись десятки тысяч! Вы что... не знаете? Действительно не знаете?
   Знал ли я? Догадывался? Чувствовал кожей? Нет, конечно!
   Укус клеща незаметен, нечувствителен...
   "...Обыкновенный клещ, а тако же клещ собачий, к  которому  относятся
вышеприведенные  наблюдения,  был  известен  Аристотелю  под   названием
"кротона"..."
   "...Это  прирожденный  мятежник,  монсеньор.  В  Индии  ему   удалось
свергнуть раджу Серингпатама. Поэтому брата  Паоло  называли  не  только
Брахман, но и Джанардана - Бунтарь.  Говорят,  ему  стоило  заиграть  на
дудочке, чтобы начался мятеж..."
   "...После  указанной  подготовки   осуществить   снятие   защиты   от
"даймона", для чего потребно  нейтрализовать  систему  кровообращения  у
нужного  числа  людей.   Для   сего   должно   использовать   подходящее
насекомое..."
   - Вы... Вы хотели с помощью ваших... клопов подавить мятеж?
   - Что? - Брахман даже  отшатнулся.  -  Я?!  О  чем  вы?  А-а!  Теперь
понимаю! Вам решили ничего не говорить! Умно!..
 
*** 
 
   Мы стояли, глядя друг другу в глаза, а дождь все лил,  вода  заливала
навес, и лошади жалобно ржали, чувствуя на своих  теплых  боках  ледяные
струи.
   Темнота сгущалась,  твердела,  наваливалась  каменной  глыбой,  мешая
дышать, не давая биться сердцу...
 
*** 
 
   - Ма foi! Гуаира! Господи, скорее переодевайтесь! Нет, сначала водки!
Пейте! Да пейте же!
   Я не стал спорить. Глотнул из филижанки, сбросил пропитанный холодной
водой плащ, расстегнул камзол.
   - И рубашку тоже! Да где вас носило? Тут у нас такое! Когда  они  час
назад снова пошли на штурм, я Бог весть что подумал! Нет вас и нет...
   Оказывается, был еще один штурм? Странно, я ничего не слышал!
   Нет, не странно. Сейчас бы я не обратил внимания даже на Армагеддон.
   - Вы были правы, друг мой! Нас осадили с  трех  сторон,  а  проклятый
дождь залил гати! Мы в ловушке, дьявол их всех разрази! Но ничего,  этот
генерал Джаджалий знает свое дело! Однако же почувствовал  я,  что  иные
генералы не особо спешат исполнять его приказы!..
   Сухая рубашка, казацкие шаровары,  черкеска...  Вот  и  мне  довелось
"перевоплотиться"! Господи, как холодно! Как холодно!..
   - Кажется, отсутствие генералиссимуса Хмельницкого обойдется черкасам
весьма дорого! Vieux diable! Я всегда знал, что с татарами нужно держать
ухо востро!..
   Я не слушал, не отвечал. Все и так было ясно.
   Без capitano Хмельницкого его воинство превратилось просто в огромную
охваченную  страхом  толпу.  И  не  потому,  что  Джаджалий  или   Богун
бесталаннее своего повелителя. Слишком сильна рука гетьмана, слишком  он
страшен (даже сейчас, даже  в  плену!),  чтобы  кто-то  решился  поднять
брошенную булаву. Пусть на время, пусть для спасения окруженной армии!
   Без Валтасара Вавилон не продержался и недели. Мене, такел, упарсин!
   - Дорогой друг! Ваша гитара чуть не пропала! Mort Dieu! Такой  дождь!
К счастью, я вовремя заметил и приказал ее спрятать.
   - Спасибо, шевалье...
 
*** 
 
   У меня - гитара, у брата Паоло - дудочка: Не такая, как у  Джанарданы
- Бунтаря, разумеется! В Индии - гонги  и  заунывные  молитвы,  здесь  -
перезвон колоколов.
   Он так и не сказал, сам  ли  научился  вычислять  "даймона"  или  ему
помогли друзья-брахманы.  Да  это  не  так  и  важно.  Кажется,  его  не
спрашивали об этом даже  в  Риме.  Достаточно  того,  что  людьми  можно
управлять. Сначала - непонятное нашествие клещей, затем - во всех храмах
звонят гонги...
   ...И разбегается воинство раджи Серингпатама. И открываются окованные
железом  ворота.  Марионетки  пляшут,  корчат  рожи,  бьют  друг   друга
картонными палками, пальцы кукловода еле заметно дергаются...
   Странно,  но  брат  Паоло  действительно  верил,  что  служит  добру.
Разогнать вражье воинство - без выстрелов,  без  крови,  обуздать  толпу
погромщиков, смирить безумцев.
   Верил в Индии, верил в Киеве. Верил - до той весны, когда поднялась в
поле трава...
   Почему он не выстрелил мне в спину? Почему отпустил?..
   - Кстати, дорогой друг, после  штурма  сюда  забегал  наш  мозгляк  -
синьор Гарсиласио. Он, кажется, вообразил  себя  Баярдом.  Ему  чуть  не
оторвало ядром руку, представляете?
   - Лучше бы язык!
   - Гм-м... Жалко! Хотя...
   ...Не выстрелил, не выхватил саблю. Я бы на его месте...
   Я не был на его месте. К счастью. У меня не хватило бы сил на  такое.
Нет, не на атаку беззащитного Киева, не на резню и погром. На большее  -
перестать быть трупом, топором, кистенем в чужих руках.
   Секира вырвалась - и ударила дровосека. Брат Паоло Полегини  узнал  о
замысле мессера Сфорца...
   А я не понимал! Не мог догадаться, почему киевская  миссия  была  так
спокойна! Почему даже зимой високосного 1648-го брат Сфорца слал  в  Рим
заверения в том, что все  скоро  образуется!  Он  не  боялся  бунта,  не
страшился того, что  capitano  Хмельницкий  собирает  войско,  зовет  на
помощь хана, ведет переговоры с Москвой и турками.
   До осени 1648 года в Варшаве и Чигирине  думали  договориться.  Зимой
стало ясно, что договариваться не о чем. И тогда  брат  Сфорца  приказал
позаботиться о клещах. Стоило лишь  дождаться  весны,  зеленой  травы  и
первых листьев. И тогда ударили бы колокола...
   "Согласно предписанию куратора миссии монсеньора Дмсеро-нимо  Сфорца.
Воеводство Киевское. Начало работы - март 1642 A.  D.  Цель:  пресечение
эпидемии безумства, в особливости же на религиозной почве..."
   Наивный брат Паоло!
   Не пресечение -  уничтожен