вольствия закончил я.
   Мы с мессером Инголи читаем Лютера! Дивны дела твои, Господи!
   - "Сомнений нет" - вот что страшно. Страшно, когда у таких,  как  вы,
нет сомнений...
   Я вовремя вспомнил, что передо мною - дряхлый старик. Разве эта  жаба
сомневалась, когда судили Галилея? Его  воля  -  и  на  Саmро  di  Fiore
запылал бы еще один костер.
   - Ладно, сын мой! Я, кажется, на вас накричал... И вновь я  с  трудом
удержался от усмешки. Интересно, перед Галилеем он тоже извинялся?
   - Тяжело видеть лучших  сынов  Общества  Иисуса,  озабоченных  новыми
кандалами для человечества. Как будто старых мало! Испанцы жалуются, что
вы принимаете у себя беглых рабов. Знаете, я не завидую этим рабам...
   Взгляд  потух,  рука  с  четками  бессильно  опустилась   на   темный
подлокотник. Его Высокопреосвященство изволил  выговориться.  Для  того,
похоже, и позвали.
   - Надеюсь, вы найдете  братьев  Алессо  и  Паоло.  Мой  вам  совет  -
держитесь подальше от этих безумцев. Если Господь прибрал их  к  себе  -
уничтожьте все, над чем они трудились. Это не Божья работа.
   Мне бы вновь удивиться. Даже обидеться за неведомых мне братьев. Но я
не удивился и не обиделся.
   Я испугался.
   Испугался - потому что поверил этой старой жабе. Почти поверил...
   - Подойдите к свету, сын мой, я же вас просил... Голос,  и  без  того
немелодичный, не прозвучал - проскрипел. Я  шагнул  влево,  к  ближайшей
свече. Что он думает разглядеть? Складки на сутане?
   - Вы молоды! Вы слишком молоды, сын мой!..  Говорят,  вы  играете  на
гитаре?
   - Что?! Простите, Ваше Высокопреосвященство, я, кажется...
   В этот вечер мне все-таки довелось удивиться.
   -  Гитаре!  -  В  скрипе  мне  почудилось  раздражение   и   странная
неуверенность. - Я слышал, вы играете...
   - Да, - не выдержал я. - И, говорят, прилично. Надеюсь, хоть  это  не
грех?
   Сказал - и испугался. Жабья кожа вздулась,  пошла  волнами,  холодным
бешенством сверкнули пустые глаза.
   - Вы!.. Мальчишка! Еретик! Я запрещаю вам! Запрещаю! Клирик не должен
играть на гитаре! Вы слышите? Я Приказываю вам не брать с собой  гитару!
Приказываю! Вы обязаны повиноваться!..
   Дернулся, булькнул, замолчал.
   Складки вялой кожи в последний раз вздрогнули...
 
*** 
 
   - Вам лучше уйти, отец Адам. Сейчас позовем лекаря  -  Взгляд  служки
был полон укоризны, но я не ощущал за собой вины. Меня  кликнули,  чтобы
отчитать и обругать. Отчитали. Обругали.
   И все остались довольны. В том числе и я. Можно повернуться,  уйти  и
забыть...
   ...если бы не маленькое "но". Совсем крохотное - как аргас,  которого
описал в своей книге брат Паоло Полегини. "Не Божья работа". Не Божья...
Тогда чья?
 
*** 
 
   Ближе к ночи редкие лужи  покрылись  льдом.  Каждый  раз,  когда  под
подошвой хрустело, я невольно вздрагивал.  Отвык!  На  берегах  Парагвая
льда не встретишь, и я напрасно пытался объяснить  своим  ученикам,  что
вода может превратиться в камень.
   Не смеялись - но и не верили.
   Тучи,  уже  успевшие  надоесть  за  эти  дни,  наконец-то  разошлись,
открывая россыпь бледных, еле  заметных  звезд.  Хотелось  остановиться,
завернуться в плащ и долго разглядывать знакомые  созвездия.  Да  только
где они, знакомые? Здесь,  в  самой  середине  апеннинского  сапога,  не
увидишь Южный Крест...
   Свою последнюю гитару я купил в Асунсьоне. Старый небритый пейдаро  -
бродячий певец,  которых  встретишь  там  на  каждом  углу,  -  торопил,
нетерпеливо поглядывая на отворенную дверь таверны.
   "Какой звук, синьор! Послушайте, какой звук!"  Он  попытался  сыграть
сегидилью, но похмельные пальцы не слушались, тряслись.
   Таких, как он, мы не пускали в наши миссии. Слишком часто под  плащом
певца скрывался лазутчик - или торговец тростниковым пульке.
   Сегидилья не сыгралась, но гитару я все-таки купил.  Мы  заглянули  в
таверну,  глотнули   по   глотку   обжигающего   мескаля,   я   пейдаро,
расчувствовавшись, вновь взял гитару в руки. На этот раз пальцы  уже  не
дрожали.
   У старика оказался сильный голос.  Он  запел  милонгу  -  простенький
романс, который часто  услышишь  здесь.  Обычный  романс:  море,  чайки,
пустые  причалы,  девушка  ждет  моряка.  Моряк  не  вернется,   им   не
встретиться. И пусть их души обвенчает облако Южный Крест.
   Я начал снисходительно  объяснять  старику,  что  Южный  Крест  -  не
облако, а яркое созвездие, видное только в южном полушарии.  Пейдаро  не
хотел слушать, сердился, глиняная кружка дрожала в пальцах...
   Я не выдержал - и взглянул на небо. Небо  моего  далекого  детства  с
наивными Медведицами и холодным алмазом Полярной Звезды.
   Пусть нас с тобой обвенчает Облако Южный Крест...
   Илочечонк, сын ягуара, всегда находил путь по звездам. Но эти  звезды
были чужими.
 
*** 
 
   Сначала  ударили   вполсилы,   неуверенно,   а   затем,   освоившись,
загремели-заколотили от души.
   Странно, что дверь все-таки выдержала.
   - Войдите!
   Я накинул камзол и отставил в сторону тыквочку с  мате.  Ничего  себе
денек начинается!
   - Стало быть, сьер Гуаира?
   Кажется, я уже их видел - этих мордатых сбиров. Те же кирасы,  шлемы,
усищи. А может, им и положено быть такими - одинаковыми.
   Служба такая!
   - Собирайтесь-ка. Да поживее! И бумаги возьмите, ежели имеются.
   В глазах - служебный долг, на сытых мордах - тоже служебный долг.
   - Поживее, вам говорят!
 
*** 
 
   Я ждал, что меня отведут к Форуму, где  высится  трехэтажный  особняк
городского подесты,  но  служивые  завернули  явно  не  туда.  Когда  за
очередной улицей показались забитые утренней толпой ряды Рыбного  рынка,
я почуял неладное. Даже попытался спросить.
   - Не положено!
   Да, не положено. Но кое-что я уже начал понимать.
   "Сегодня, как только стимнеет, приходите  к  дому  Дзаконне,  что  на
улице Менял возле Рыбного рынка..."
   Улица Менял оказалась неожиданно просторной,  напоминающей  небольшую
площадь, расплескавшуюся по стертым булыжникам. Здесь тоже  было  людно,
но десяток сбиров, растянувшийся цепочкой возле большого серого дома  со
скатной черепичной крышей, я заметил сразу.
   "...Дверь со стороны сада, калитка будет открыта..."
   Вот и сад, вот и дверь. Открытая.
   - Сьер Адам Гуаира?
   Серый плащ, серый берет, глаза тоже серые. О роде  занятий  можно  не
спрашивать.
   - Сержио Катанья, помощник городского подесты.  У  вас  есть  бумаги,
удостоверяющие?..
   Бумаги есть, как не быть? Правда,  показывать  их  я  могу  только  в
крайнем случае.
   - Могу я узнать, что стало поводом?..
   - Можете. Убили женщину.
   Кажется, это и есть он - крайний случай.
   - Прошу...
   Серые глаза заскользили по строчкам,  остановились  на  печати.  Веки
удивленно дрогнули.
   - Простите... монсеньор. Если бы я знал!.. Но обстоятельства...
 
*** 
 
   С обстоятельствами довелось ознакомиться тут же. Все было,  как  я  и
представлял: темный коридор, лестница, огромная спальня  с  безразмерной
кроватью. Балдахин тоже имелся - пыльный, нависающий словно скала.
   Знакомое белое платье валялось на полу. Мантилья свесилась со стула.
   ...На то, что лежало на кровати, смотреть не было сил...
   - Извольте видеть,  монсеньор.  Горло  перерезано  острым  предметом,
вдоль грудной клетки  и  живота  -  глубокий  продольный  разрез,  глаза
отсутствуют, что затрудняет опознание...
   - Не надо... Я вижу.
   Труп - страшный труп с неузнаваемым, залитым кровью лицом,  бесстыдно
раскинувший голые ноги на розовом покрывале, меня не  интересовал.  Той,
что позвала меня на ночное свидание, уже не было.  "Глаза  отсутствуют"!
Вanditto выкалывают глаза, веря, что  в  зрачках  остается  предсмертный
отпечаток - лик убийцы. Итак, с трупом - полная ясность, а  вот  "острый
предмет"...
   "Острый предмет" оказался тут же. Очень знакомый  "предмет"!  Широкое
лезвие, приметная рукоятка - костяная,  с  углублениями  для  пальцев  и
двумя большими медными заклепками...
   "Топоры-ножи-ножницы-сечки! Точу-вострю-полирую!"
   А я еще удивлялся, куда исчез точильщик!
   - При  внешнем  осмотре  вагины  обнаружены  признаки  неоднократного
насилия, о чем свидетельствуют также синяки и ссадины...
   ...Насиловали тут же - на  розовом  покрывале.  Затем  в  дело  пошел
нож...
   Ножи-заточки, друзья средь темной ночки!
   - Почему вы обратились ко мне?
   - Нашли ваш адрес. И еще - вот...
   "Вот"  -  обрывок  бумаги,  несколько  строчек,  наскоро  набросанных
уверенным  мужским   почерком.   "Сегодня,   как   только   стемнеет..."
"Стемнеет..." Тот, кто писал, не делал ошибок.
   - Сьер Катанья, кому принадлежит этот дом?
   - Дом? Раньше он принадлежал мессеру Дзаконне, но потом его  продали.
Мы еще не выясняли кому, но, кажется, семье Монтечело...
 
*** 
 
   Глоток дрянной виноградной  водки  пожаром  прокатился  по  телу,  но
голова оставалась ясной.
   "Но если так... Если вы такой... Я вас  могу  благословить?..  Идите!
Идите же, не смотрите на меня!.."
   Ее маска пахла духами и клеем. Чем еще может пахнуть маска актрисы?
   ...Пить пришлось одному  -  доблестный  шевалье  дю  Бартас  не  смог
составить мне компанию. И причина была более  чем  уважительной,  ибо  к
нему тоже заглянули гости. Точнее, не к нему - за ним.
   Я уже был у городского подесты. Синьор Огюстен дю Бартас, французский
дворянин, пребывающий в городе Риме по личным делам, был арестован,  как
участник  поединка,  завершившегося  смертью  достойных  дворян  синьора
Гримальди и маркиза Мисирилли. При аресте упомянутый  синьор  дю  Бартас
оказал сопротивление представителям закона...
   ...что меня совсем не удивило. Бедняга шевалье напрасно не послушался
моего совета. Интересно, разрешат  ли  ему  в  камере  петь  про  принца
Бурбона?
   Итак, пить пришлось одному.
   Все, что можно, сделано. Сыщики уже  ищут  веселых  "точильщиков",  а
серый синьор Катанья направился прямиком в особняк семейства  Монтечело.
Но я понимал - бесполезно. Дом на улице Менял  давно  пустует,  а  рыжая
борода - не примета. Равно как и черная.
   Разве что почерк. Тот,  кто  это  затеял,  спешил,  оставив  черновик
письма на столе. Но едва ли это был сам слезливый  синьор  Монтечело.  В
Риме много затейников, готовых провернуть подобное дельце...
   Я взялся за ручку кувшина, поморщился, но все-таки налил еще.
   "Мне не нужна помощь. Я думала, что  помощь  нужна  вам,  Адам...  Вы
оказались таким, как и все прочие, да к тому же еще
   Да, помощь ей уже не нужна. А я действительно  поп,  и  мне  придется
здорово ругаться с настоятелем  ближайшего  храма,  чтобы  тот  дозволил
отслужить панихиду по рабе Божьей  Франческе.  Актрис  не  отпевают,  не
хоронят в освященной земле.
   И не так уже важно,  золото  или  страх  заставили  ее  написать  это
дурацкое письмо. "Похотливый священник" -  прекрасная  тема  для  пьесы.
Пьесы, которая пошла явно не так.  Впрочем,  Комедия  дель  Арте  славна
именно импровизацией. Похотливого попа не удалось зарезать,  зато  можно
обвинить в убийстве.
   Она умирала долго - и страшно. А я  в  эти  минуты  стоял  столбом  у
кресла, в котором восседала  старая  жаба.  Кто  бы  мог  подумать?  Его
Преосвященство, сам того не желая, спас мне жизнь! Не захоти он  прошлым
вечером отругать от души зазнавшегося молокососа-еретика...
   Рука с кубком дрогнула, огненное пойло разлилось по столу, потекло по
подбородку. Сам того не желая? Или?..
   Нет, о таком не стоит! Лучше выпить еще. Подождать, пока стихнут шаги
в коридоре, найти тряпку, чтобы вытереть лицо...
 
*** 
 
   - Добрый вечер...
   Сначала я чертыхнулся, но этого оказалось мало, а  посему  я  помянул
злого духа Анамембире вкупе с чадами его,  стукнул  по  столу  ничем  не
повинным кубком и только после этого обернулся.
   Злокозненный  еретик  Гарсиласио  де  ла  Риверо,  римский  доктор  и
поклонник Джордано Ноланца, появился явно не вовремя.
   - Какого беса вам от меня надо?
   На его красивом лице я  заметил  знакомый  испуг,  но  выглядел  сьер
еретик не в пример лучше прежнего. Выспался!
   - Меня выпустили... Меня почему-то выпустили, сьер. Дали ваш адрес. И
я подумал...
   - Что вы подумали? - гаркнул я так, что парень отшатнулся.
   Кричал я напрасно. Все так и задумано. Все идет правильно...
   Три степени повиновения: телом, разумом, сердцем. И только  повинуясь
сердцем, ты становишься покорен по-настоящему.
   Как воск, как топор дровосека.
   Как труп.
   Так учит Святой Игнатий. На этом и стоит Общество.
   Там, в сыром подвале, его тело было в моей полной  власти.  Но  этого
мало. Я мог бы пригрозить синьору Гарсиласио костром, на который попадут
его семья, друзья, он сам. Он стал бы покорен - разумом, спасая  себя  и
других.
   Но этого тоже мало.
   И тогда я заставил его увидеть Ад.
   Заставил и получил  его  сердце  -  и  его  душу.  Сердце,  скованное
страхом. Душу, ненавидящую меня.
   - Сядьте. Там, на табурете, - кубок. Выпьем.
   - Я... - Такого он явно не ожидал. - Я не...
   - Пейте!
   Он глотнул, поперхнулся, в глазах - все тот же испуг. Наверно, парень
решил, что пытка продолжается. На этот раз - виноградной водкой.
   - Мне сказали, что мой брат... И те,  кого  я  назвал...  А  что  он,
интересно, думал? Впрочем, им повезло. Домашний арест  -  еще  не  самое
страшное.
   - И поэтому вы пришли ко мне?
   - Да. Ведь я вам нужен, правда?
   Он прав - мне нужны его глаза.  Но  сейчас  у  меня  просто  нет  сил
продолжать разговор. Глаза... "Глаза отсутствуют"... Господи, помилуй!
   - Я сразу... Сразу это понял. Есть легенда, что к узникам  инквизиции
приходит Некто. Приходит,  когда  им  уже  нечего  терять.  И  тогда  он
предлагает обмен...
   "Некто"? Кажется, этот мальчишка слишком высокого мнения обо мне!
   - Я что, похож на Сатану?
   - Но вы же сами назвались Черным Херувимом!
   Но некий Черный Херувим вступился, Сказав:  "Не  тронь,  я  им  давно
владел..."
   Да, все верно. Этот мальчишка неглуп. Но...
   - Вы пришли очень не вовремя,  сьер  еретик!  Он  удивленно  моргнул.
Взгляд скользнул по залитому водкой столу.
   - Что-то празднуете?
   - Поминаю.
   В его глазах мелькнуло что-то странное. Сочувствие? Едва ли,  с  чего
это ему мне сочувствовать?
   - Извините. Не знал...
   - Ладно! Выпьем...
   Я поднес руку к кувшину - и услыхал шаги.
   Легкие, далекие, где-то в  самом  конце  коридора.  Покрытая  пестрой
поливой глина обожгла руку. Тот, кто шел... Вернее, та, что шла...
   У меня хороший слух.  Очень  хороший,  недаром  мессер  Аугусто,  наш
регент в коллегиуме, советовал мне всерьез подумать о музыкальной стезе.
   Та, что шла по коридору...
   Я ошибся! Наверняка ошибся, спутал, случайно вспомнив...
   Стук - на этот раз в дверь.
   Тук... Тук... Тук...
   - Синьор де Гуаира! Вы дома?
   Стучался ли Командор, заглянув на огонек к Дон Хуану?
   На  призраке  была  знакомая  мантилья,  наброшенная  поверх  черного
платья.
   Черного - как и положено тому, кто погиб под мясницким ножом.  Черное
платье - и лицо, белое как мел.
   - Не хотела вам мешать, синьор де Гуаира, но у нас случилась беда...
   - Заходите, синьора Франческа.
   "Сегодня, как только стимнеет..."
   "...Горло перерезано острым предметом, вдоль грудной клетки и  живота
- глубокий продольный разрез, глаза отсутствуют, что затрудняет..."
   Слишком поздно  я  вспомнил,  что  призраков,  как  и  ламий,  нельзя
приглашать переступить порог.
   ...Подошла,  остановилась,  сдернула  перчатку  с  руки.   Я   быстро
оглянулся. Зеркало! ОНИ не отражаются!
   Зеркала в комнате не было.
   - Синьор де Гуаира? - В ее голосе теперь слышалось удивление. - Что с
вами, Адам? Что вы себе вообразили?
   - Что вы мертвы. - Я глубоко  вдохнул,  пытаясь  поймать  непослушный
воздух. - Я вообразил, что вы мертвы, Франческа...
 
*** 
 
   Она слушала, не перебивая и не переспрашивая. Наконец кивнула.
   - Клара... Мы называли ее Климена. Вы ее, наверно, не помните.
   Климена? Чернявая крикливая девица, вначале в чадре, после - в  ярком
платье? Та, что громче всех интересовалась моим сценическим  прошлым,  а
затем безуспешно пыталась подсесть ближе?
   Она?!
   Окровавленный труп под пыльным балдахином...
   Она?
   Я не всматривался в мертвое, залитое кровью лицо. Зато запомнил руки.
А ведь пальцы, тонкие, изломанные последней мукой, - тоже примета.
   Рука девушки была затянута в черный шелк.  Другая,  без  перчатки,  -
спрятана за спину.
   - Вы были, так сказать, в ее вкусе, синьор Адам. После той  вечеринки
она хвасталась, что обязательно узнает вас поближе. Узнала...
   - Странно, что вы оплакивали меня, сьер Адам! По-вашему,  я  из  тех,
кто вешается на шею первому встречному?  Как  вы  могли  даже  подумать!
Белое платье, между прочим, не мое, оно из реквизита, а  такие  мантильи
носят всюду... Не ожидала! Если я и поцеловала вас в то утро,  то  вовсе
не потому...
   Суровый выговор пришлось глотать молча.  И  действительно,  почему  я
подумал о Коломбине?
   - Я... Я, наверно, пойду...
   Совершенно забытый и никому не интересный сьер еретик  сделал  жалкую
попытку встать из-за стола. Я дернул бровью. Он понял.
   - Могут возникнуть сложности с отпеванием,  Франческа,  -  неуверенно
начал я. - Вы же знаете обычаи...
   - Поповские обычаи! - Ее  темные  глаза  сверкнули.  -  Не  пытайтесь
казаться добрым, синьор де Гуаира! Клара - протестантка, так что даже вы
ей ничем не поможете.
   Да, не помогу. Ни я, ни даже Его Святейшество.
   - Мы уже договорились, ее похоронят за оградой  еврейского  кладбища.
Как и положено хоронить людей нашего ремесла.
   Перчатка вновь скользнула на руку. Черное шло  синьорине  капокомико,
но кто-то, уж не за левым ли плечом, пожалел, что мне так и  не  удалось
взглянуть на ее пальцы.
   Зачем? Ведь она жива, она - передо мною, погибла совсем другая!..
   Тот, за левым плечом, кривил узкий рот...
   - Пойду. Не  провожайте,  я  пришла  не  одна...  Дверь  хлопнула.  Я
прислушался, но чуткие половицы в коридоре отчего-то молчали.
   Командор уходил безмолвно.
 
*** 
 
   - Налейте!
   Сьер Гарсиласио дернулся, потянулся к кувшину, рука дрогнула...
   - Ладно, я сам...
   На этот раз я даже не почувствовал вкуса, словно в кувшине  оказалась
тибрская вода.
   - Мне очень жаль, сьер де Гуаира, что  эта  девушка  погибла.  Всегда
сочувствовал актерам.
   Мне тоже было жаль несчастную, так неудачно сыгравшую свою  последнюю
роль. Подкупили?  Запугали?  Впрочем,  роль  подсадной  утки  не  бывает
удачной.
   За левым ухом засмеялись. Я сделал вид, что  не  заметил.  Интересно,
зачем приходила Франческа? Ей не нужна была моя помощь, да и сочувствие,
кажется, не требовалось.
   Проверяла, здесь ли я? Не исчез ли, не спрятался? Ведь точильщика уже
не пришлешь!
   Хохот за левым ухом  стал  громче.  Сегодня  утром  я  поверил  своим
глазам. Чему верить теперь?
   - Хватит!
   Сьер Гарсиласио удивленно поглядел на меня, но я говорил  не  ему,  а
самому себе. Себе - и тому, хохочущему.
   - Вернемся к тому, что может предложить вам Черный  Херувим.  Вы  мне
действительно нужны, сьер де Риверо.  Но  вначале  расскажите  все,  что
помните о краковском профессоре астрономии.
   Я ждал, что он переспросит, но парень понял меня сразу. Да, неглуп!
   - Хорошо! - В его глазах снова был знакомый вызов. - А взамен...
   - Взамен? - восхитился я. - У вас сегодня хорошее настроение!
   Его тонкие губы действительно улыбались. Или просто  кривились  -  не
разберешь.
   - А мне уже нечего терять, сьер иезуит! К тому же даже Черный Херувим
всегда предлагает что-то взамен. Я вам - о мессере Алессо  Порчелли,  вы
мне - о Джордано Ноланце. Идет?
   ...Пожелтевший пергамент, неровный готический  шрифт  -  и  маленький
ножик, чтобы выпустить каплю крови. Кажется, мы подписали договор.
 
   Судья-паук мне паутину вьет,
   В ушах не умолкает гул набата...
   Молиться? Не поможет мне Распятый:
   Заутра я