ию Романовичу, его дружком, крулем Жигимонтом-Августом.
   - То едем, пане Адам? Площадь пуста. Comedia finita. Едем!
 
*** 
 
   - Ты, дядя, совсем как ребенок! Ну кто сейчас по городу ходит, скажи,
пожалуйста? Да еще без гайдуков, без почту!
   Востроносая девчонка, кнежна  Анна-Станислава,  дочь  кнежа  Михаилы,
была явно недовольна своим непослушным родичем. Я  невольно  залюбовался
ею. Без меховой шапки, в которой моя племянница впервые предстала передо
мной, она казалась совсем маленькой. А ведь дочери моего покойного брата
уже восемнадцать, скоро замуж отдавать!
   - Все! Пошли в дом! Сначала обедать, а потом... Ну, дядя,  почему  ты
такой непослушный?
   Я становлюсь послушным и покорно позволяю делать со мною, что ее душе
угодно. Отправить переодеваться ("ну  хоть  бы  кунтуш  надел,  дядя!"),
затем - вести меня в обеденную залу ("знаю, что неудобно, но это  княжье
кресло, тебе в нем сидеть"!).
   Я не обижаюсь. Мой брат Михаиле умер шесть лет назад, и девочке самой
пришлось взять в свои маленькие руки огромные владения Горностаев.  Руки
оказались крепкими.
   Шесть лет назад Конгрегация попросила меня составить доверенность  на
управление всем моим  имуществом.  Тогда  я  удивился  -  все,  что  мне
полагалось после смерти отца, я отдал Обществу еще в  коллегиуме.  Я  не
знал, что теперь речь шла  о  майорате:  о  Горностайополе,  необозримых
землях в Литве и Польше, дворцах - в Вильне, Кракове, Ейшишках (так и не
удосужился узнать, где эти Шишки!).
   Анна-Станислава не отдала отцово наследство Обществу.  Бумаги  ничего
не значили. По Литовскому Статуту, все оставшееся  после  брата  Михаилы
принадлежало мне - кнежу Адаму.
   Мне - живому. А Общество, как известно, наследует своим сыновьям.
   О смерти брата мне так и не сообщили. А потом Илочечонка  вызвали  из
Прохладного Леса.
   А я еще удивлялся!
 
*** 
 
   - Извини, дядя, из-за этой проклятой войны приходится обедать  словно
последним мугырям!
   Я содрогнулся. И не только из-за того,  что  было  на  столе.  Не  от
золота блюд и чаш, не от молчаливого усача за моим креслом ("ты же кнеж,
дядя!"). Поражал дом. В Риме приходилось бывать в гостях  у  кардиналов,
даже к двум герцогам довелось заглянуть.  Но  такое!..  А  киевский  дом
Горностаев, как мне объяснили, вовсе и не "княжий" дом, а тем  более  не
дворец. Вот в Ейшишках!..
   Свят-свят!
   - Дядя! Я же тебе  говорила,  не  наливай  себе  вина!  Тебе  нальют,
понимаешь? У нас даже шляхтичам загоновым на обедах вино хлопы наливают!
   Я отдернул руку от серебряного кувшина и с  тоской  поглядел  наверх.
Под самым потолком  удобно  расположилась  семейка  пузатых  и  щекастых
Амуров - необыкновенно уродливых, зато с ног до головы покрытых золотом.
Тот, что с краю, показывал мне язык.
   Я не удержался - ответил.
   - Дядя!!!
   Да, не повезло кнежне  Анне  с  родственником.  Виданное  ли  дело  -
потомок Гедемина с Ольгердом Амура передразнивает!
   - И вообще, я просила тебя прочитать бумаги, те, что на секретере.  Я
специально велела их привезти сюда из Вильны.
   ...В Вильно я ее и нашел - после того, как побывал в  Гомеле.  В  тот
раз мне было  не  до  фамильных  грамот,  но  моя  племянница  оказалась
настойчива. Даже согласилась приехать в опаленный войной Киев.
   - Там отцово завещание, все наши привилеи, владельческие записи...
   - Уже, - улыбнулся  я.  -  Прочитано.  Недоверчивый  взгляд  был  мне
ответом. Я вздохнул.
   - Документ первый. Пятое января, A. D. 1520. "Кнежу Ва-сылю Горностаю
на держание замку и волости Могилевское до его живота  и  описание  всих
повинностей на господаря и  ему,  яко  державцу,  приходящих".  Документ
второй. Седьмое мая I A. D. 1583. "Подтвержене кнежу  Остафью  Горностаю
некоторых земель в Ковенскому и Кричевскому повете..."
   После седьмого документа - "на держание"  все  тех  же  Ейшишек  -  я
понял, что самое время остановиться. Негоже кнежне ясной с открытым ртом
сидеть.
   - Я не юрист, кнежна Анна. Там все основано на литовском праве,  а  в
коллегиуме я учил римское, причем и его забыл...
   - Дядя! - вздохнула она. - О чем ты? Или мне юриста нужен? Неужто  ты
не понял: то все - твое! Ты - кнеж Горностай!
   Я вновь поглядел на  наглеца  Амура.  Пыльный  золоченый  язычок  еле
заметно подрагивал.
   - Я уже написала Его Королевской  Милости,  написала  в  сенат.  Дядя
Густав обещал помочь, и тетка Ирена тоже обещала...
   У меня оказался целый легион родичей. Как я успел понять, все они уже
успели перессориться, пока пустовало княжье кресло.
   - Ты - глава рода! Сейчас такое  время,  сам  видишь...  Дядя,  я  же
говорила, не трогай кувшин, тебе нальют!..
   Сзади послышалось хмыканье.  Урожденный  шляхтич,  стоявший  за  моим
креслом, не выдержал.
   - Ты что, хочешь вернуться к своим езовитам? Думаешь, Черный Папеж не
знал о том, что с тобой хотели сделать?
   Мой покойный брат  так  и  умер  схизматиком.  Анна-Станислава  росла
католичкой, но иезуитов не любила - как и все в Республике. Еще  полгода
назад я бы, наверное, обиделся.
   - Да и не ты был им нужен, дядя! Ты что, езовитов не знаешь? Им нужны
были наши земли, наши замки, наши посполитые...
   Может, и  так.  А  может,  просто  все  удачно  совпало.  Я-на  небо,
немыслимое богатство Горностаев - Обществу.
   Аллилуйя!
   - И вообще, сейчас мы закончим обедать и пойдем в  твои  покои.  Надо
решить одно важное дело. Имей в виду, его можешь решить только  ты!..  Я
содрогнулся.
   Покои действительно оказались покоями. Шелк  на  стенах,  яркий  ворс
персидских ковров - под  ногами.  С  темных  парсун  мрачно  поглядывали
щекастые и усатые предки.
   Здесь тоже было кресло, даже не  кресло  -  трон.  Золоченая  спинка,
резные подлокотники.
   Я присел прямо на ковер.
   - Дядя!
   Я поглядел на ближайшую парсуну. Усач со сверкающей  орденской  цепью
на шее сделал вид, что меня не замечает.
   - Ну, раз ты так...
   Она присела рядом, вздохнула.
   - Надо привыкать, дядя Адам! Я сама  до  двенадцати  лет  босиком  по
Горностайополю бегала. Теперь и тебе придется...
   - ...Изучать арабский, - кивнул я. - И еще - птиц. Говорят, они клюют
клещей.
   В последнем, впрочем, я не был  уверен.  Но  должен  же  кто-то  этих
клещей жрать!
   ... Черная Книга надежно спрятана  в  Вильно.  Там  же  -  страничка,
переданная мне киром Афанасием. Это - для начала.  Потом  -  арамейский,
чтобы перечитать "Зогар". И, конечно, надо найти Полегши. Теперь я знаю,
как с ним разговаривать!..
   И еще - звезды. Может, покойный Алессо Порчелли был все-таки прав ?
   Аль-Барзах - Промежуточный Мир, обитель ангелов, ключ к Грядущему...
   - А батюшка персидский учил, - вздохнула Анна-Станислава. -  Говорят,
все мы, Горностаи, немного странные. Батюшка в последние годы ни разу из
дому не выходил. А ведь не хворал!
   Зато мне довелось попутешествовать за двоих! Или  даже  за  весь  род
сразу.
   - Ты знаешь, дядя, что ты, как глава рода, возглавляешь семейный суд?
По привилею круля Жигимонта Старого ты верховный  судья  во  всех  наших
землях.
   ...Сын ягуара  наряжается  судьей.  Действо  об  Илочечонке,  явление
пятнадцатое
   - И кому надо отрубить голову?
   Ал! Язычок прикушен, но, кажется, поздно. В ее глазах - ужас.
   - Дядя! Не надо! Пожалей ее, пожалуйста!
   На миг мне стало плохо. Ничего себе, пошутил!
   - Это и есть твое "важное дело"?
   - Да...
   Анна-Станислава кивнула, задумалась.
   - Это... Это непростое дело. Я перечитала привилей. Там сказано,  что
тебе... то есть главе рода подсудны не только посполитые, но  и  мещане,
если  преступление  совершено  не  в  пределах  города,  где   действует
Магдебургское право.
   - Погоди! - взмолился я, но кнежна мотнула головой.
   - Слушай! Шляхтичи, само собой, судятся своим судом на  сеймиках.  Но
каждый шляхтич имеет право также обратиться  к  твоему  суду,  и  ты  не
можешь ему отказать. Особенно это касается родичей. В этом  случае  твой
суд выше сеймового...
   ...У  гуарани  тоже  было  что-то  подобное.  Приговор   можно   было
обжаловать у великого духа Тупи. Те, кому грозило  путешествие  в  пасть
каймана, так и поступали.
   - И кого надо судить? - вздохнул я,  чувствуя,  как  клыкастая  маска
Тупи начинает прирастать к лицу.
   - Одну... Одну нашу родственницу. Она не выполнила волю отца и бежала
из дому. Ты, наверно, знаешь, что до  совершеннолетия  отцовская  власть
над дочерью нерушима...
   - ...Не знаю! - отпарировал я.
   - Теперь знаешь! Так вот, ей было некуда бежать,  и  я  разрешила  ей
укрыться в Ейшишках. Ее отец требует  выдачи,  он  человек  влиятельный.
Теперь все зависит от тебя.
   Опять Ейшишки! Наверное,  там  -  сплошные  сосны.  И  шишки,  шишки,
шишки...
   - И в чем виновна эта панна? Отказалась выйти замуж?
   -  Ты  почти  угадал.  Отказалась.  -  Анна-Станислава  с   интересом
покосилась на меня. - Но не замуж. В  монастырь.  Что?!  Повеяло  чем-то
очень знакомым.
   - Бедной Ядвиге не повезло. Два года назад ее увели в плен татары...
   Не может быть!!!
   - Она бежала, какие-то иноземцы ей помогли, один испанец привез ее  в
Гомель...
   ...Смеяться? Плакать? Маленькая королева не захотела надевать  черный
клобук. Эх, шевалье, угораздило тебя умереть именно сейчас!..
   - Ты не слушаешь,  дядя!  Так  вот,  ее  отец,  каштелян  гомельский,
требует, чтобы Ядвигу отослали назад. Он - суровый человек...
   Суровый? Насколько я помню пана каштеляна,  это  еще  мягко  сказано.
Даже не поднял дочь, когда она упала перед ним на колени.
   - Она просит твоего суда, дядя...
   Я задумался. Великий дух Тупи суров - зато несправедлив.
   - Значит, мои родичи - в моей власти? В полной власти?
   - Да...
   В ее голосе теперь звучал  страх.  Я  неторопливо  поднялся,  оправил
черкеску.
   - И мое слово неотменимо?
   - Дядя Адам!
   Анна-Станислава вскочила, бросилась  ко  мне,  и  я  с  трудом  успел
поднять ее, не дав упасть на колени.
   - Дядя, прошу тебя, пожалей ее! Пожалей!  Я  знаю  -  ты  ксендз,  ты
езовит, вы никого не прощаете... Но - пожалей! Я покачал головой.
   - Мне понадобится кнут. Нет, два кнута. И  соли  -  побольше.  И  еще
"кобыла",  знаешь,  такая  деревянная,  с  ремнями...  Она   побледнела,
закусила губу, но я был тверд.
   - И свеча - большая, в локоть, чтобы время засечь.
   - Но Ядвига!..
   - А при чем здесь панна Ружинска? - поразился я.  -  Все  это  -  для
каштеляна гомельского!
   ...Моя племянница никогда не смотрела действо об Илочечонке!
 
*** 
 
   Одна девица стелила постель. Вторая топталась рядом, время от времени
поглядывая на меня. Пухлые губы многообещающе улыбались.
   - И цо пан кнеж ще пожелают? Кажется,  мне  ко  всему  еще  полагался
гарем. Девицы переглянулись, та, что с пухлыми губами, медленно  провела
ладонью по высокой груди.
   - Постелили? Брысь!
   Я захлопнул дверь и с тоской оглядел опочивальню. Все это  напоминало
дом Дзаконне, особенно кровать. Я сбросил перину на  пол,  кинул  сверху
плащ.
   Куда ты попал, Илочечонк?
   Интересно, кем хуже быть - святым или кнежем?
   В Риме решили, что нашли святого. Кнежна  Анна-Станислава  рада,  что
золоченое кресло главы рода отныне не пустует.
   А я буду учить арабский.
   Моя племянница еще не знает, что мне не  укрыться  даже  в  Ейшишках.
Найдут - Общество ничего не забывает. И не прощает. Может  быть,  сейчас
другой перелистывает документы в  Среднем  Крыле,  готовясь  к  опасному
путешествию. Хотел бы я знать, что расскажут ему?
   Житие Святого Адама уже написано. Моя жизнь... Ее придется  описывать
самому. И самому искать дорогу - впервые  за  все  эти  годы.  Я  выучил
гуарани за несколько месяцев, едва ли арабский будет труднее.
   А потом?
   Куда приведет лесная дорога?
   Неярко горела лампада. Лик Черной Девы Ченстоховской утонул во  тьме.
Но я был спокоен. Ее рука со мной. И мне не страшно.
 
*** 
 
   ...Серый туман клубился, дышал сыростью, дорога  исчезла,  но  я  все
равно шел, стараясь ступать тихо,  словно  вокруг  была  ночная  сельва.
Дальше, дальше... Уже близко, уже совсем близко.
   Странно, я совсем не устал. Я мог бы идти  еще  долго,  очень  долго,
даже больше, чем уже пройдено. В Промежуточном Мире, в обители  ангелов,
нет времени, но оно есть во мне, и сердце бьется, отсчитывая годы.
   Годы? Века?
   Каждый шаг труден. Груз тяжел, прижимает к земле.  С  каждым  биением
сердца Черная Книга становится  все  неподъемней,  все  тяжелей.  Бумага
давно истлела, распалась обложка, но Книга все равно со мной, она  стала
больше, в ней теперь десятки тысяч страниц.
   Туман все гуще, все плотнее.
   Иду.
   Скоро, уже скоро. Что там, в конце? Обещание  Той,  что  смотрела  на
меня с Нерушимой Стены, неотменимо, но  неотменимо  и  слово  Церкви.  Я
умер, но я жив, я грешен, но я святой. Что дальше?
   Туман твердеет, выгибается высокими сводами, черными от давнего огня,
распадается дробным стуком...
 
*** 
 
   - Открывай! Открывай!
   Стучат в дверь. Нет, не в дверь - в  церковные  врата.  Они  уцелели,
хотя храм давно сгорел, иконостас  рухнул,  обратившись  в  кучу  черных
углей.
   - Открывай, сволочь!
   Я подхожу к вратам. Моя рука...
   Сутана? Почему я в сутане? Терпеть не могу сутану!
   - Ага! Вот ты где, гад! Товарищ капитан, тут поп! Спрятался, контра!
   - То не поп, товарышу сержант. То ксендз.
   - Один хрен.
   Трое - ландскнехты в уродливой зеленой форме с короткими мушкетами на
ремнях. На странных шляпах без полей - красные пентаграммы.
   - Стой, где стоишь, сволочь! Руки! Подними руки! Медленно, медленно!
   Я не подчиняюсь. Приклад бьет в грудь.
   - Гордый, падла! Пристрелить, товарищ капитан?
   - Погоди! Надо узнать, что он тут делал. Здесь,  говорят,  у  аковцев
явка. Черт, всех попов еще пять лет назад выселили! Этот-то откуда?
   - А вот сейчас и выясним! Встать! Встать, сволочь?  Вставать  трудно.
Тысячи страниц Черной Книги давят, прижимают к земле.
   - Откуда-то вы, гражданин? Из Берестечка? Отвечайте, быстро!  Что  вы
тут делаете?
   - Да из Армии Крайовой он, по всему видать! Молчу. Отвечать  незачем,
мой путь подошел к концу.
   - А, зрозумив! Товарышу капитан, у них  свято!  У  католыков!  Десятэ
лыпня, дэнь святого Адама Горностая. Цэ ж його костел.
   "Десятэ лыпня" - десятое июля.
   Костел Святого Адама - великомученика, убитого за  дело  Церкви.  Мой
костел.
   - И что за святой такой? По водам ходил? Они смеются,  небритые  лица
скалятся. Только сейчас я понимаю, что означают красные  пентаграммы  на
их шляпах. Войско Армагеддона! Черный Херувим не забыл обо мне.
   - Да був такый, товарышу капитан. Под Берестэчком  його  наши  вбылы,
якраз трыста рокив тому. Десятого лыпня - його дэнь.
   "Трыста рокив" - триста лет.
   Три века.
   Святой Адам Горностай погибнет десятого июля под  Берестечком.  Слово
Церкви неотменимо.
   - Ага, значит, службу  решил  отправить?  Ну  что,  товарищ  капитан,
заберем попа в Дубно?
   - Зачем?
   - Ну що, лях, не думав, що тебе такая доля чекае?
   Моя доля - моя судьба.
   Странно, что они не думают о своей. Эти трое напрасно тратят время  у
сгоревшего костела. Эти минуты - их Ночь ва-ль  -  Кадар.  На  дороге  в
Дубно они попадут в засаду и погибнут - все трое.  Капитана  привяжут  к
дереву, обложат сушняком...
   Им надо было уходить сразу - и разминуться  со  смертью.  Но  они  не
знают, что Ночь Предопределения уже наступила. И для них. И для меня.
   - Ладно! Кончайте!
   Короткие мушкеты смотрят мне в лицо. В  глаза  бьет  пламя  -  темное
адское пламя...
 
*** 
 
   ...И распадается клочьями тумана.
   Исчез  сожженный  храм,  сгинули  озверевшие  личины  ландскнехтов  в
нелепых шляпах с красными  пентаграммами,  сменившись  ярким  солнцем  и
пестрыми красками осеннего леса, недвижно застывшего на пологих  склонах
Высоких Кордильер.
   Кордильеро-де-лос-Альтос. Каакупе - За Высокой Травой...
   ...Благословляющая длань вздымается над огромной  молчаливой  толпой.
Это она - Milagrossa Virgen Azul,  строгая  заступница  и  судья  грехов
наших.
   Моих грехов...
   Но груз уже сброшен. Я - на самой вершине Кургана.
   И Она подает мне руку.
   Где-то далеко, еле слышно, смеется Черный Херувим...
 
*** 
 
   - Дядя! Просыпайся, дядя!
   Почему я лежу на кровати? Почему на Анне-Станиславе  черная  шапка  -
та, что была на ней в Риме? Почему?..
   - Дядя! К тебе пришли двое - пан  и  какая-то  панна.  Пан,  кажется,
француз...
   Вскакиваю, накидываю камзол...
   Почему камзол? Ведь я же теперь ношу черкеску, племянница настояла!
   Лестница кажется бесконечной.
   Зала... Странно, куда-то исчезли золоченые амуры!
   - Ма foi! Наконец-то я вижу вас, дорогой друг! Дю  Бартас  улыбается,
улыбается Франческа. Но отчего на шевалье его старый камзол?  Почему  на
Коломбине белое платье - то, что я видел в доме Дзаконне?
   - Извините, Гуаира, что я взял на себя смелость  и  привел  синьорину
сюда. Мы случайно встретились, и она сказала, что желает вас видеть...
   Его голос становится тише, меркнет свет...
   И громко хохочет Черный Херувим.
 
*** 
 
   - Дядя! Просыпайся, дядя!
   Я открыл глаза. В ушах все еще стоял его смех.  Я  тоже  улыбнулся  -
горько, безнадежно. Мой враг знает, куда наносить удар!
   - Вставай, дядя! Тебе придется срочно уехать!
   В глазах Анны-Станиславы - тревога. Надо проснуться.
   - Тебя хотят арестовать. Король прислал приказ.
   - Да, конечно...
   А чего я ждал? Нунций Торрес не дремлет. Застегнул рубаху, сорвал  со
спинки кресла штаны, накинул черкеску, взялся за плащ...
   - Я приказала седлать коней. Тебя отвезут в Ейшишки...
   ...Считать шишки. И объясняться с панной Ружинской.
   - Да, совсем забыла! - Анна-Станислава усмехнулась. -  У  нас  гости.
Какой-то француз и девушка. Они спрашивали тебя, и я велела оставить  их
на ночь. Я правильно поступила?
 
КОММЕНТАРИИ ГАРСИЛАСИО ДЕ ЛА РИПВЕРО, РИМСКОГО ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ 
 
   Через год я вернулся в Рим, где был вновь  арестован  и  отправлен  в
Замок Святого Ангела, откуда смог выбраться только через десять лет. Мой
отец и старший брат были заживо сожжены в  Толедо.  Погибли  и  все  мои
друзья.
   Но не это главное. Нас с отцом Гуаирой рассудила сама жизнь.
   Дело великого  гетьмана  Богдана  Зиновия  Хмельницкого  победило,  и
теперь  Русь,  называемая  чаще  Малороссией,  вкушает  блаженство   под
скипетром московского царя Петра, начавшего  в  своей  державе  поистине
великие преобразования.
   Все планы иезуитов рухнули. Их изгоняют из Азии и Америки, и  даже  в
католической Европе остается все меньше  места  для  их  интриг.  Теперь
можно  просто  посмеяться  над  опасениями  отца  Гуаиры.   Человеческий
прогресс неостановим, и впереди  нас  ждет  не  Армагеддон,  как  считал
помешавшийся на мистике автор, а великое будущее,  в  котором  не  будет
места ни иезуитам, ни бредовым  прожектам,  подобным  фантазиям  Мора  и
Кампанеллы. Они - лишь печальная память о человеческих заблуждениях.
   Вместе с тем враг не сломлен до конца. На берегах  Парагвая  все  еще
продолжается   трагедия   несчастных   индейцев,   вынужденных   строить
иезуитский Город Солнца. Недавно стало известно,  что  наследники  Адама
Гуаиры  объявили  о  введении  обязательного  семилетнего  обучения  для
"инфлиес". Надо  ли  искать  иной  пример  цинизма  и  лицемерия,  столь
характерных для Общества Иисуса Сладчайшего?..
 
   В 1665 году состоялся процесс  беатификации,  и  Адам  Горностай  был
официально признан Святым.  Его  память  отмечается  10  июля.  Говорят,
где-то возле Берестечка в его честь уже построен костел.
   Отец Гуаира не ошибся: его житие составлено именно так, как и описано
в книге. Можно, конечно, посмеяться над очередной ложью Ватикана,  но  в
этой  истории  есть  поистине  что-то  страшное,  непонятное  даже  мне,
участнику и свидетелю.
   На  процессе   беатификации   осн