...И казацкий capitano, спасаясь от верной гибели, вывел  в  весеннюю
степь взбунтовавшихся запорожцев!..
   - А меня вызвали  из  Индии,  чтобы,  так  сказать,  подстраховаться.
Вначале я думал, что речь и в самом деле идет  об  успокоении.  А  когда
понял... Я привык  работать  скальпелем,  мессер  ,  Сфорца  предпочитал
топор. Признаться, стало противно...
   Он вновь  замолчал,  я  не  стал  расспрашивать  дальше.  Зачем?  Что
наступило следом, я мог увидеть, не сходя  с  места.  Дорога,  заботливо
вымощенная благими намерениями, привела  именно  туда,  куда  следовало.
Закон Алессо Порчелли. Обратный результат...
   - Панове! Пан пулковник Бартасенко  вас  на  кулеш  кличут!  Знакомый
хлопец в нескладно сидящем черном каптане ударил каблуками в  грязь.  Мы
переглянулись.
   - Пойду! - Брат Паоло устало повел плечами.  -  Сейчас  моих  хлопцев
нельзя оставлять надолго одних.
   - Погодите! - заторопился я. - Вы мне все это рассказали... Зачем?
   - Пан пулковник...
   Я оглянулся. Бравый посыльный замолчал, попятился, сгинул.
   - Затем, чтобы вы поняли, что такое Общество, которому вы  служите  и
которому служил я.
   Вот оно что! Кажется, предатель не прочь и меня потянуть за собой!
   - Не возводите хулу на Общество Иисуса Сладчайшего, - отчеканил я.  -
Брат Сфорца допустил  страшную  ошибку,  о  которой  следует  немедленно
доложить в Рим...
   Смех - злой, торжествующий. Смех Черного Херувима.
   - Вы с ума сошли, брат  Илочечонк!  В  Риме  все  знали!  Конгрегация
одобрила все планы киевской миссии! А  вас  послали  на  верную  смерть.
Знаете, почему я не попытался вас убить? Да просто потому, что  не  хочу
исполнять ИХ планы!
   Хотелось крикнуть, возмутиться, схватить изменника  за  горло.  Но  я
молчал. ИХ планы... Илочечонка вырвали из родной сельвы, из  Прохладного
Леса, и отправили, ничего не сказав, ни о чем не  предупредив,  под  нож
брата Паоло...
   - Между прочим, работа в Риме сейчас идет вовсю! Перед  смертью  брат
Алессо  сообщил,  что  нашел  какой-то  способ   воздействия   на   этот
Промежуточный Мир. Проникать в само Грядущее! Не  знаю,  как,  он  писал
по-арабски,  боялся,  что  отец  Сфорца   узнает.   Если   это   правда,
представляете, о чем идет речь? Бедняга! Он не знал, что все его  записи
копируются и пересылаются в Конгрегацию!..
   ...Не знал. Потому и думал унести Черную Книгу с собой  -  в  могилу.
Наивный брат Алессо хотел остановить эту работу. Не Божью работу.
   - Теперь его исследованиями занимаются в  Риме.  Впрочем,  не  только
ими. Тут я не смогу  вас  убедить,  это  увидят  наши  правнуки.  Но,  к
сожалению, мои штудии им тоже известны. Вы слыхали о Шабтае Цеви?
   Я вздрогнул. Шабтай Цеви - имя,  не  дававшее  мне  покоя.  Еврейский
мессия, заботливо опекаемый братом Канари!
   - В Конгрегации решили разобраться с иудеями. Не ново, конечно! Но на
этот раз придумали кое-что эффективнее костров  и  погромов.  Что  может
быть лучше - пустить слух о мессии, сорвать с места десятки тысяч людей,
заставить их бросить имущество, дома, погнать куда-то в Турцию...
   В Турцию... А там их ждет брат Манолис Канари.
   - Евреи не звонят в колокола, брат Паоло!
   Острые волчьи зубы вновь оскалились. Ему было весело.
   - Колокола - ерунда, средневековье! Я  разработал  метод  воздействия
одновременно на слух и  на  зрение.  Скажем,  чтение  послания  того  же
мессера Шабтая в синагоге!  А  на  самого  мессию  можно  воздействовать
по-другому.  В  общем,  наших  паломников  в  Иерусалим   ждет   большая
неожиданность. Представляете,  весь  кагал  собирается  в  Палестине,  а
мессия... Ну, скажем, переходит в ислам! Смешно,  правда?  И  знаете,  в
этом - и только в этом - я согласен с Конгрегацией. С иудеями давно пора
кончать!
   Я отвернулся. И этот человек смеет хулить Общество!
   - А русинов, значит, пожалели?
   Смех. Я так и не понял, чей - брата Полегини или того, Черного.
   - Да бросьте! Такие, как мы, никогда никого не жалеют. Просто в Киеве
перестали со мной считаться. Что ж, я поставил их на место!
   Он улыбался. Нет, скалился! Джанардана был доволен собой.
   - Убирайтесь отсюда! Быстро!
   - Но...
   Наши взгляды встретились, и Паоло Брахман умолк.
 
*** 
 
   Сатана  уходил.  Седой  костлявый  Дьявол  со  страшной  усмешкой  на
покрытом вечным загаром лице. Я прогнал его, но поздно, слишком  поздно!
С Противостоящим нельзя вступать в спор, ибо слова  его  -  яд.  Яд,  от
которого нет спасения.
   Особенно если этот яд - правда.
   Хотелось  завыть,  упасть  на  грязную  землю,  ударить  кулаками   в
равнодушную твердь. Но сил не было.  Ядовитый  шип  из  сарбакана  вошел
слишком глубоко - не вытащить, не прижечь рану.
   Во что ты верил, глупый ягуар?
   "...А говорил в сердце своем: "Взойду  на  небо,  выше  звезд  Божьих
вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов на краю севера;  взойду
на высоты облачные, буду подобен Всевышнему".
   "Но ты низвержен в Ад!.."
 
*** 
 
   Ночью в разрывах туч показалась луна. Мертвый лик  скалился,  освещая
покрытое трупами поле. Подобрали не всех, и тлетворный дух,  сладковатый
запах Смерти, уже воскурялся кощунственным фимиамом к равнодушному Небу.
Черные птицы пировали до вечера, радостно перекликаясь и терзая  клювами
беззащитные тела.
   Но теперь птиц спугнули. В лунных лучах тускло блеснула сталь. Ровный
строй пехотинцев вырос напротив вала, а  за  ним  уже  двигалась  земля.
Второй вал, такой же высокий, необозримый, поднимался навстречу первому.
   Осада!
 
*** 
 
   Шевалье ошибся, а  может  быть,  это  я  оказался  слишком  далек  от
бесшабашной  Марсовой  потехи.  Дни  -  тяжелые,  неимоверно  тоскливые,
сливались в один, медленно приближаясь  к  неизбежному  финалу.  День  -
ночь, день - ночь...
   - Монсеньор! Прикажите им! Прикажите!..
   - Я не могу здесь приказывать, брат Азиний!
   - Но... Что же делать? Очень много раненых, их нужно увозить,  срочно
увозить! Я говорю, но меня никто не хочет слушать!
   - Хорошо. Я попытаюсь...
   День - ночь...
 
*** 
 
   - ...Его  Королевская  Милость  обещает  пощаду  всем,  кроме  вождей
злонамеренной ребелии. А посему повелеваем:  сотников  и  полковников  в
железа ковать, гарматы же и прочее оружие выдать,  тако  же  гетьманскую
булаву и иные клейноды...
   - Долой! Геть! Долой!  Не  сдадимся,  матери  твоей  черт,  трясця  в
печенки, в глотку кол! Пусть Его Милость нас сперва в сраку поцелует!
   День-ночь...
 
*** 
 
   - Шевалье! Что у вас с ухом?
   - А, пустяки, Гуаира! Просто царапина! Слыхали, как мы сражались?  Ма
foi! Эти немцы бежали словно зайцы. Мы  отбили  холм,  тот,  где  татары
стояли, помните?
   - Но там сейчас королевский штандарт!
   - Да? Ну, под конец немного не повезло. Viоux diable! Зато какая была
драка!
   День - ночь...
 
*** 
 
   - Хлопцы! Крыса бежал!
   - Какая, к бесу, крыса?
   - Михаиле Крыса, полковник чигиринский, гетьманского полку!  В  табор
королевский ушел с посольством и сбег, проклятый!
   - Крыса и есть!
   День - ночь...
 
*** 
 
   - По приказу его мосци  полковника  Джаджалия!..'По  трусам,  присягу
забывшим и бежать пытавшимся, - пли!
   - Да, панове, этот не шутит!
   День - ночь...
 
*** 
 
   - Возьмите письмо, сьер Гарсиласио. Если выберетесь отсюда,  покажете
его в Риме. Я написал все, что мог.
   - Благодарю,  сьер  де  Гуаира.  Зная  ваше  красноречие,  могу  себе
представить! Наверно, меня сделают кардиналом!
   - Едва ли. Зато сохранят жизнь - вам и вашим близким. Может быть...
   День - ночь...
 
*** 
 
   - ...И о том, что ни день, в таборе болтают. А  посему  я,  полковник
Джаджалий,  гетьман  наказной,  слово  даю  и   клянусь:   мы,   черкасы
реестровые, друзей своих посполитых не бросим и  без  них  из  осады  не
уйдем! И в том целую Евангелие и крест святой!..
   - Хлопцы, поцеловал!.. поцеловал... поцеловал...
   День - ночь...
 
*** 
 
   - Наливай, панове! Все одно - конец пришел' Выпьем там и выпьем  тут,
на том свете не дадут!..
   - Ну а ежели дадут, выпьем сразу там и тут! Первую чарочку  -  да  за
шинкарочку!
   - Где ж та шинкарочка?
   День - ночь...
 
*** 
 
   - Гуаира! Гуаира! Беда! Река!.. Река разлилась!  Татары,  то  есть  -
тьфу! - король приказал построить гра... гре... грэблэ!
   - Греблю, шевалье. Я же вам говорил!
   - Но... Parbleu! Сделайте что-нибудь! Вы же строили эти...
   - Плотины? Строил. Воду можно отвести, сзади есть подходящая  низина.
Я покажу, что нужно сделать.
   - Ура!!!
   - Погодите! Передайте генералу Джаджалию, что у  меня  есть  условие.
Как только откроется гать, первым делом  переправите  раненых.  Вы  меня
поняли? Раненых - первыми!
   День - ночь...
 
*** 
 
   А чтоб того Хмеля пуля не минула,
   Что велел орде он брать девки и молодицы!
   Хлопцы зачинают, девки подпевают:
   А чтоб того Хмеля пуля не минула!
   - Тише, дурак! Услышат!
   - И что? Думаешь, боюсь? Эй,  панове,  все  слушайте:  гетьман  Хмель
зрадник, зрадник, зрадник, зра!..
   - Докричался, собака!
   День - ночь...
 
*** 
 
   -  Хвала  Богу,  монсеньор,  раненых,  самых  тяжелых,   уже   начали
переправлять! Но... У меня просьба. Большая просьба! Здесь нет ни одного
католического священника, а мне... Мне надо исповедаться! Ибо согрешил я
тремя чувствами: зрением, слухом, особливо же - осязанием...
   - ...И отпускаю тебе  грехи,  сын  мой,  вольные  и  невольные,  дабы
безгрешным предстал ты на Божий суд. Амен!
   -  Помилуй,  Господи,  помилуй.  Господи...  Монсеньор,  я   конечно,
недостоин... Но я тоже священник, я могу принять исповедь у вас! Мало ли
что может случиться!
   - Нет, брат Азиний. Нет...
   - Но, монсеньор! Вечное спасение, ад, муки! Ваша душа, монсеньор!
   - Нет...
   И снова день - последний. Июльское солнце - беспощадное, жаркое...
 
*** 
 
   - Дорогой друг! Признаться, я в некотором недоумении. На том  совете,
куда меня изволили пригласить, говорились странные вещи. Хоть и слабо  я
понимаю русинский, однако же очевидно,  что  генерал  Джаджалий  впал  в
немилость. Кроме того, меня расспрашивали о моем гарнизоне,  но  не  обо
всем, а только о наших черных  мушкетерах.  Vieux  diable!  Мне  это  не
нравится!
   - Мне тоже, шевалье.
   - Ма foi! He будем горевать! Позиция наша блестящая,  мы  уже  отбили
шесть приступов... Ну  да  ладно!  Гуаира,  как  вы  думаете,  синьорина
Ружинская вспоминает нас? Ну... И обо мне?
   - Раrbleu!
   - Так говорите, Гомель не очень  далеко?  Кстати,  у  меня  появилась
блестящая мысль! Знаете, у меня есть родич - старый, слепой и совершенно
выживший из ума. Давайте его на ней женим!
   - На синьорине Ядвиге?!!
   - Mon Dieu! Вечно я попадаю впросак! Нет,  конечно,  не  на  ней!  На
вашей римской знакомой, синьорине Франческе. Она ведь актриса! А  так  -
баронесса, имя, герб! Родича я беру на себя... Будете смеяться, Гуаира?
   - Представьте себе, нет.
 
*** 
 
   Ночь - тоже последняя. Странно, я словно чувствовал это. И не один я.
Табор затих, даже  веселые  компании  вокруг  полупустых  бочек  куда-то
исчезли. Зато  появились  собаки.  Темные,  почти  незримые  в  угольной
черноте, они неслышными тенями носились у самых валов, где гнили забытые
трупы. Но вот взошла луна - и тишину разорвал громкий отчаянный вой. Они
тоже что-то чувствовали, что-то понимали...
   Вой - долгий, хриплый, несмолкаемый.
   Реквием по Вавилону...
   "...Горе городу кровей!  Поднимается  на  тебя  разрушитель:  охраняй
твердыни, стереги дорогу, укрепи чресла, собирайся  с  силами...  Князья
твои, как саранча, и военачальники твои - как рои мошек, и когда взойдет
солнце, то разлетятся они, и не узнаешь места, где они были..."
 
*** 
 
   Разбудила меня тишина.
   Гулкая,  скользкая,  какая-то  ненастоящая,   она   плотной   завесой
опустилась с темного, подсрнутого тучами неба.  Но  занавес  был  тонок,
сквозь него уже слышались неясные звуки: голоса, скрип телег,  лошадиное
ржание. Тут, на окруженном  осклизлыми  от  дождя  валами  редуте,  было
спокойно. Парни в свитках и белых рубахах спали у погасших костров.
   Белые - черные исчезли.
   Я поднялся на вал, но тьма мешала разглядеть уснувший. табор.
   Уснувший?
   Завеса становилась все тоньше, громче звучали  голоса,  к  лошадиному
ржанию прибавился звон металла.
   Что-то в этом было  знакомое,  очень  знакомое.  Тревожное  ожидание,
неверная тишина, голоса вдали...
   Сцена!
   Сцена, пока еще скрытая занавесом. На площади тихо, публика замерла в
ожидании, но актеры уже на сцене, капокомико  шепотом  отдает  последние
указания...
   Нет, не капокомико! То,  что  начиналось,  -  не  комедия,  не  фарс.
Мистерия! Страшная мистерия, которая называется...
   ...Шум, уже рядом, совсем близко. Негромкий  голос  часового.  Кто-то
приоткрывает занавес, готовясь произнести первую реплику...
   ..."Гибель Вавилона"! Все по правилам: сцена огромна, актеры не  ждут
выхода, они собрались по "беседкам", готовясь играть вместе, все  сразу.
Пэджэнты - скрытые тюлем повозки - вот-вот двинутся.
   Но сначала - гонец. Вестник, герольд, Меркурий. Он спешит, зная,  что
публика заждалась.
   - Гуаира! Mon Dieu! Где же вы?
   Голос гонца звучит странно, как и положено в мистерии.  Он  кричит  -
шепотом. Такое нигде не услышишь, но в театре не бывает невозможного.
   - Что случилось?
   Несмотря на темноту, лицо дю Бартаса кажется белее мела.  Не  лицо  -
трагическая маска под мохнатой казацкой шапкой.
   - Надо уходить, друг мой! Parbleu! To есть  нет,  уходить  нельзя!  В
общем... Что мне делать?
   Ответа он не ждет. Вестники не спрашивают, их дело - поведать  ничего
не подозревающим зрителям о том страшном, что вот-вот случится.
   - Был совет... Рада -  так  ее,  кажется,  здесь  называют.  Генерала
Джаджалия    сняли    с    командования,    вместо     него     назначен
фельдмаршал-лейтенант Богун...
   Странно, откуда шевалье берет эти звания?  Впрочем,  полковник  Богун
всегда считался правой рукой гетьмана.
   Итак, Рада - ночью, тихо, без криков и ругани.
   - Он приказал собрать все войска у переправ - все шестнадцать полков.
Переправы, то есть эти... гати сейчас срочно  укрепляют.  Vieux  diable!
Гуаира, вы понимаете?
   Я понимаю. Секрет мистерии прост. Усачи-запорожцы уже  за  Пляшивкой,
не помогли ни заслоны, ни расстрелы...
   - Бегут?
   - Ну... Эвакуируются.
   В его голосе проскользнул упрек. Бог Марс  не  мог  вслух  сказать  о
бегстве.
   - Решено взять половину пушек, самых новых, всех лошадей и...
   Мы одновременно обернулись в сторону погасших костров. Люди  в  белых
свитках спали, не зная о том, что мистерия уже начинается.
   - Их приказано не брать! Представляете, Гуаира? Никого  не  брать,  у
переправ выставить заслоны... Мои мушкетеры уже там,  я  ничего  не  мог
сделать, мне приказали! Я пришел, чтобы забрать вас!..
   Шепот исчез, крик  вырвался  наружу.  Пикардиец  бухнулся  на  землю,
обхватил голову руками.
   - Гуаира! Я ведь воевал! Я знаю, что такое приказ, но  солдат  нельзя
бросать! Пусть эти люди - простые вилланы, но они смелы и  отважны,  они
пришли сюда добровольно! Mort Dieu! Я пытался спорить, но вы ведь знаете
мой русинский!..
 
*** 
 
   Бедняга! Да будь он самим Златоустом!
   Наивные парни в белом пришли воевать за свободу.  Им  разрешили  -  и
воевать, и умереть. Генерал Джаджалий присягал на Евангелии и кресте, но
сейчас командует не он, а Иоанн Богун никому ни в чем не клялся.
   - Приказано пустить слух, что поляки прорвались за реку, а потому наш
маневр - всего лишь вылазка. Решили не брать  даже  этого...  кардинала,
чтобы все подумали, будто войско остается...
   И действительно! Зачем бегущей армии митрополит Коринфский? Еще  один
мученик в коллекции брата Азиния!
   Брат Азиний! Сьер еретик!
   - Нас не подпустят к переправе? Вместе с посполитыми?  -  спросил  я,
заранее зная ответ.
   Шевалье в отчаянии помотал головой.
   - Нет, будут стрелять! Моп  Dieu!  Мой  пращур  погиб  при  Азенкуре,
потому что не захотел бежать,  бросив  своих  вассалов!  Гуаира,  вы  же
умный, придумайте что-нибудь!
   Ответить было нечего. Еще  несколько  дней  назад,  когда  я  помогал
отводить прочь от  лагеря  взбесившиеся  воды  Пляшивки,  мне  очень  не
понравились вопросы, которыми засыпали меня сьеры реестровцы.  Их  очень
интересовало, пройдут ли по новым гатям лошади и пушки.  О  людях  -  не
спрашивали.
   - Верните своих мушкетеров сюда.
   - Что? - Дю Бартас удивленно поднял голову. - Сюда?!
   - Сюда, - кивнул я. - Скажите, что  любой,  кто  попытается  оставить
позицию, будет расстрелян. Это первое. Второе - разбудите  посполитых...
вилланов и прикажите им собрать все возможное оружие. Третье - тащите на
редут попа и мальчишку. Все! До  моего  возвращения  ничего  не  делать,
ясно?
   Шевалье принялся в задумчивости лохматить свою бородку, но я не  стал
ждать ответа.
   Мистерия началась.
   "Гибель Вавилона", акт первый.
   У западной гати  меня  остановила  стража.  Черные  реестровцы  долго
присматривались, наконец старшой, рыжий и рябой усач,  неохотно  кивнул,
вероятно, рассудив, что посполитые в голландских плащах не ходят.  Но  я
не  спешил  к  переправе,  наивно  поинтересовавшись,  что,  собственно,
происходит.
   Реестровцы переглянулись. Рябой  усач,  ухмыльнувшись,  сообщил,  что
Станислав Лянцкоронский,  трясця  ему  в  селезенку,  со  своими  ляхами
пытается обойти табор. Но Богун,  новый  гетьман  наказной,  сей  маневр
угадав, ведет войска наперерез. Волноваться нечего, так что  пан  зацный
может передать, чтобы посполитые и прочая чернь спали спокойно.
   Слово "чернь" старшой выговорил особенно вкусно. Итак, "чернь"  может
спать спокойно.
   Вечно!
 
*** 
 
   Еще западнее, ближе к заваленному непогребенными телами полю,  болото
подступало к самому табору. Пляшивка исчезла, чтобы вынырнуть  из  тихой
хляби далеко отсюда, за гатями. Когда я намечал места новых переправ, то
сразу приметил это  место.  Удобный  пологий  берег,  холм,  закрывающий
королевский лагерь, южнее - пушки нашего редута - Но именно здесь болото
оказалось особенно глубоким. Не болото - топь.
   Я подошел к краю темной воды, скрытой высоким камышом,  и  неуверенно
ткнул носком сапога в черную грязь. Мне сказали, что в этих местах  есть
какая-то тропинка, обозначенная прутиками-вехами. Но кто разглядит ее  в
этой суматохе! А ведь переправлять надо не одного, не десяток, не сотню.
   В Гуаире я нагляделся на болота. Нагляделся, набродился,  нахлебался.
Не через каждую топь можно проложить гать.  Правда,  кадувеи  и  гуарани
уверяли, что могут ходить прямиком через хляби, не  думая  о  тропах,  -
если, конечно, великий дух
   Тупи поможет.
   Я был гидравликусом и не верил в  великого  духа  Тупи.  Даже  он  не
спасет, когда булькающая трясина схватит за  лодыжки,  заурчит,  потянет
вниз. Но сейчас, когда мистерия уже началась, я был готов поверить  и  в
него, помолиться, помазать жиром губы клыкастого идола...
   Болото молчало. Потревоженная мною лягушка неторопливо шлепала в гущу
камыша.
 
*** 
 
   Темная завеса исчезла, сменившись бледным неярким рассветом. Страшный
день вступал в свои права, но  начинался  он  обычно,  буднично  и  даже
скучно. Ветер разносил по табору надоевший  запах  горелой  каши,  возле
митрополичьего шатра привычно топталась  толпа,  пришедшая  на  утреннюю
службу. Разве что черного цвета стало меньше да почти  стихло  лошадиное
ржание.
   Но кое-что все же изменилось. С нашего вала  исчезли  часовые,  а  на
польской, противоположной, стороне собралась густая толпа.
   Зрители. Пока еще зрители. Надолго ли?
   ...В этом тоже было что-то знакомое. В первом акте мистерии на  сцене
собираются  все  -  кроме  тех,  кому  доведется   завершить   трагедию.
"Diablerie" - Дьяволово воинство. Они недалеко, совсем  рядом,  наиболее
любопытные уже заглядывают,  прин