ки, так что мне уже
можно было не бояться принять очередную порцию нерукотворного душа.
   А вот Делина...
   Она слегка замешкалась, и плотные, как стена, струи дождя насквозь
пронзили ее. Не спасла Делину тонкая летняя курточка, лихо, по-гусарски
наброшенная на худощавые плечи поверх голубоватой футболки-безрукавки...
   Но бесшабашную Делину ничуть не смутили хулиганские выходки вредной
тучи.
   Раскинув в стороны тонкие руки, покрытые нежным загаром, которые в
густой пелене дождя казались стеклянно-прозрачными, почти бесцветными, она
подпрыгнула, словно желая, как птица, взлететь в дождливые небеса, чтобы
разорвать мутную пелену неподвижных туч, очистить небо и освободить из
заточения солнце... Но человек, к сожалению, не птица, ему не дано летать,
и неподвластна ему высь неба... Может быть, мысль эта пронзила и Делину,
когда она, что-то восторженно крича, бросилась под защитный шатер
великана-дуба... Делина бежала не очень быстро, громко шл„пая по бурлящим
лужам, и брызги летели во все стороны. И ещ„ минуту назад чистая белая
юбка Делины быстро покрылась грязными разводами.
   Едва Делина вбежала под зел„ный зонтик дуба, как ливень, словно в
насмешку, стих. Видимо, в коварные планы тучи не входило столь быстрое и
нерациональное использование своего далеко не бесконечного дождевого
запаса. Зачем бесцельно поливать землю, если нельзя настичь жертву,
пробившись сквозь плотную листву? И дождь снова медленно и монотонно
застучал по слякотно-серой земле, дожидаясь, пока нам не надоест
скрываться под зеленым зонтиком, чтобы, как только мы выйдем, обрушиться
на нас с новой силой...
   Делина вытянула из-под куртки мокрую грязную ладошку и тихо сказала:
   - Дай семечек...
   Делина знала, что я всегда ношу с собой семечки. Специально для не„.
   Делина очень любила семечки и знала, что я не смогу отказать ей, и
беззастенчиво пользовалась моей добротой. Впрочем, меня это обстоятельство
ничуть не угнетало. Даже наоборот...
   Семечки я покупал в Старом Городе, на Набережной, у добродушных
старушек, которые чинно сидели рядом со своими большими мешками, доверху
наполненными душистыми семечками. Я не знал, как они управлялись с этими
мешками, кто помогал им приносить их. Когда я приходил в Старый Город, они
уже сидели под стреловидными арками старинных купеческих особняков,
поджидая редких покупателей. А когда уходил, они не спешили уходить, и их
полотняные мешки по-прежнему были до кра„в наполнены отборными семечками,
пахнущими жаром летнего солнца и прелью земли. Самыми вкусными в мире
румяными семечками... Самыми вкусными потому, что они продавались в Старом
Городе, где даже воздух был не таким, как в современных микрорайонах. Там
он пах грубым бездушным железом, был насквозь пропитан ядовитыми парами
выхлопных газов, - а здесь, в Старом Городе, вдали от шумных улиц, воздух
был соткан, казалось, не только из ароматов густых, по колено, трав,
нежного шелеста листвы и робких колокольных перезвонов уцелевших церквей.
   Воздух Старого Города нес в себе что-то сказочное, необычное,
таинственное, чему нет названия в современном языке, но что, конечно же,
существует, независимо от нашего хотения или желания. То, что нельзя
увидеть, а можно только почувствовать... Как в раннем детстве, когда
каждый новый предмет ты видишь впервые и готов поверить в близкую
сказку... Так и обыкновенные семечки, словно волшебный талисман, как-то
случайно, невзначай, были связаны у меня со Сказкой. Сказкой Старого
Города, которую придумал я сам, когда бродил по тихим и ласковым старинным
улочкам.
   Мне представлялось, что если в определ„нной последовательности съесть
две-три горсти семечек, купленных из разных мешков, то после этого будет
очень легко найти один старый дом, ворота которого забраны узорчатыми
решетками. Войдя в этот дом, можно увидеть одну маленькую железную дверь.
   Дверь не простую, а конечно же, сказочную, отворив которую, можно
оказаться в одной сказочной стране, в маленьком городе с каменными
мостовыми и островерхими крышами. Этот город будут осаждать враги, злые и
коварные - как и положено врагам, - и горожане будут ждать своего
избавителя, которым буду я, потому что именно мне доверено спасти город от
разрушения и разграбления. Потому что я - Рыцарь Алого Подсолнуха. Когда
город будет освобожден, меня пригласит во дворец сам король, и отдаст за
меня свою единственную дочь, принцессу. Но принцессу, чем-то похожую на
Делину, похитит трехглавый дракон, и я, вооружившись волшебным мечом,
владелец которого не победим в любом бою, отправлюсь в далекий путь, чтобы
отыскать принцессу и убить похитителя-дракона. Победив дракона и освободив
всех его пленников, я вернусь в королевство вместе с принцессой, и буду
жить во дворце, а потом, когда прид„т время, и мне исполнится 18 лет,
выполню волю короля и женюсь на спас„нной мною принцессе. Стану
благородным принцем. А потом, если повезет, то и королем...
   Мне казалось, что старушки, торгующие семечками, осведомлены о моих
рыцарских замыслах. Они мудро смотрели на меня сквозь серую сеть глубоких
морщин добрыми голубыми глазами, и мне казалось, что они просто так, для
вида, торгуют семечками в Старом Городе, а на самом деле все они - добрые
волшебницы, феи из моей Сказки, и если их хорошо попросить, они неприменно
укажут мне путь к заветной двери. И я шагну в сказку. Вместе с Делиной...
   Но мне всегда не хватало смелости подойти к этим улыбчивым
старушкам-феям и спросить, как найти ту желанную дверь. Я боялся, что они
рассмеются мне в лицо, скажут - такой большой, а верит в детские сказки...
Нет, они никогда не сказали бы так, но что делать, когда не веришь в
собственные силы... А сегодня Сказку испортил неожиданный дождь. Но
семечки для Делины я все же купил...
   - Дай семечки, - сказала Делина, протягивая мокрую ладошку.
   - Бери, - сказал я, показывая на карман. - Только они, наверное,
вымокли...
   -Ничего, - невозмутимо махнула рукой Делина. И так же невозмутимо, без
лишних церемоний, засунула в мой карман обе руки. Выхватила горсть
семечек, которые едва помещались в е„ маленьких кулачках. Хитровато
стрельнула в меня антрацитовым взглядом, и, словно опасалась, что я могу
передумать, быстро спрятала их в нагрудный карман куртки. Застегнула "
   молнию" и вопросительно глянула мне в глаза.
   - Бери ещ„, - предложил я.
   - Потом, - небрежно махнула рукой Делина.
   И вдруг в сонном шорохе дождя тихо прозвучало:
   - А знаешь, я скоро улетаю...
   - Когда? - спросил я.
   - Через пять дней... Третьего июля...
   - А когда вернешься? -поинтересовался я.
   Каждый год, в начале июля, Делина улетала на свой Дал„кий Остров,
проводила там два летних месяца А в конце августа возвращалась в Город -
бодрая, вес„лая, не по нашему загорелая...
   - Я не вернусь, - услышал я. - Я улечу навсегда...
   Делина говорила очень тихо, е„ мягкий, как журчание маленького ручейка,
голос был почти не слышен из-под опущенных к земле губ. А последнее слово
- "навсегда" - вообще растворилось в густом обволакивающем шуме
беспокойного дождя. Я скорее почувствовал, чем услышал его...
   Мне показалось, что надо мной разорвался оглушительный удар грома,
который мог разрушить весь старый Город. В глазах потемнело, словно перед
ними пронеслась жгучей стрелой яркая молния. И я почувствовал, что теряю
под ногами тв„рдую землю и медленно падаю в глубокую пропасть, с каждой
секундой убыстряя падение, чтобы, когда прид„т время достигнуть дна,
разбиться об острые, как бритва, камни...
   - Это правда? - только и смог выдохнуть я.
   - Правда, - Беззвучно кивнула Делина. - Правда, Андрей...
   И медленно, словно остерегаясь встретиться со мной виноватым взглядом,
подняла ч„рные бусинки зрачков и обреченно посмотрела мне в лицо. У Делины
всегда были очень грустные глаза. Даже когда она смеялась или улыбалась,
е„ глаза о ч„м-то грустили. О ч„м, я не знал, но догадывался: она скучала
по своему Дал„кому Острову. Тому месту, где остался ее родной дом... Со
временем я привык к тому, что у Делины всегда грустные глаза. Но сейчас,
когда я, словно впервые, увидел печаль в глазах Делины и сво„ нечеткое
отражение в е„ ч„рных зрачках, то почувствовал, что это уже не прежняя,
знакомая мне грусть. В т„мной глубине е„ искрящихся зрачков застыло
тревожное чувство невыносимой, испепеляющей душу безысходной тоски. И я
почувствовал эту невысказанную тоску - тоску по чему-то несбыточному,
дал„кому, страстно желаемому... И в предчувствии скорой беды тревожно
сжалось сердце...
   Делина стояла напротив меня, и я близко-близко, почти у самого лица,
видел е„ мокрые глаза и сво„ отражение в е„ ч„рных зрачках. Я смотрел
Делине в глаза, и мне казалось, что бесконечный дождь, разразившийся над
притихшей Вселенной, смыл с этого доброго и чистого детского личика все
живые краски, превратив живые черты в неестественно бледную белесую маску
гипсового манекена. Нездоровым был этот цвет... На выбившейся из-под
капюшона русой пряди золотистых, светло-русых волос прозрачными
алмазинками дрожали дождевые капли. Они одна за другой смело соскакивали с
кончиков волос, падая на веснушчатый носик Делины. Наверное, это было
очень щекотно, потому что Делина то и дело морщила нос... Мне всегда
нравилось, когда Делина морщила свой маленький курносый нос, усыпанный
золотом веснушек, потому что когда она так делала, то становилась какой-то
особенно очаровательной и милой, и я смотрел, затаив дыхание, не решаясь
произнести ни слова, на е„ смешную и забавную рожицу.
   Но сейчас, когда холодные дождевые капли пронзительно били Делину по
носу, и она морщилась, мне не казалось это ни смешным, ни очаровательным,
ни забавным. Наверное, потому, что Делина не улыбалась, е„ тонкие губы
были плотно, до болезненной белизны, сжаты, а крапинки живых веснушек,
которые всегда придавали е„ взд„рнутому носику лукавое выражение маленькой
плутовки, заводилы и веселушки, пепельно поблекли, словно их смыл
нескончаемый дождь.
   И была Делина в этот тоскливый миг серого дождя такой маленькой, мокрой
и беззащитной, что мне невольно захотелось обнять е„, прижать е„ маленькие
плечики к своей груди и сказать ей на ухо несколько хороших, добрых слов,
которые непременно развеселят е„, вернут губам живую улыбку, разожгут
искрометным весельем поникшие веснушки и защитят душу от скорбной тоски и
печали.
   Но я не решился исполнить задуманное. Нет, не потому, что мне помешало
смутное чувство робости или я опасался, что Делина неверно меня поймет...
   Просто я чувствовал, что сейчас ей не нужны слова утешения. Не ко
времени они сейчас... Делина грустила, но ее печальное лицо было озарено
каким-то далеким, слабым, неясным светом, который незримыми волнами
исходил от е„ грустных глаз, и этот непонятный мне лучезарный свет нельзя
было увидеть, а можно было только почувствовать, если внимательно
прислушаться к стремительным ударам е„ маленького беспокойного и
счастливого сердца...
   Счастливого - потому что она, Делина, с нетерпением жд„т сейчас встречи
со своим дал„ким домом. А родной дом - это единственный приют в
бесконечных мирах Вселенной, где человек имеет возможность обрести покой и
безмятежность, и почувствовать, что есть в этой жестокой, наполненной
страданиями и потерями жизни, вечное, безграничное счастье...
   Потому что под прочную крышу родного дома никогда не залетают косые
струи гнилого дождя - беспокойные, тревожные, разящие наповал прямо в
сердце...
   - Ты меня больше никогда не увидишь, - тихим дрожащим голосом
проговорила Делина. И я почувствовал, как меня с ног до головы накрыла
слепая морская волна, холодная и печальная. И, чтобы не утонуть,
захлебнувшись в этом суровом и беспощадном, неудержимо-стремительном
водовороте, я набрал полную грудь сырого, остуженного холодными брызгами
дождя воздуха, чтобы сказать Делине те грустные и добрые слова, которые
испокон веку говорят друг другу люди, дети и взрослые, когда приходит пора
расставаться.
   Говорят, в тайных глубинах души лелея беспокойную надежду, что
расставание, даже если оно навсегда, всего лишь очень маленький, а оттого
и самый важный шаг к новой встрече.
   Я хочу сказать Делине - доброй, чуткой, милой девочке Город с Дал„кого
Острова- самые важные и самые значительные слова за два года нашей дружбы,
которые я ни за что не решился бы сказать ей раньше, всего день или два
назад...
   Но вдруг я неожиданно осознаю, что не смогу выдавить из души ничего,
кроме очевидных, банальных истин: - "Я не забуду тебя никогда, и ты не
забывай...". Или - " Пиши мне... Пиши почаще, если сможешь, ведь твой
Остров так далек от моего города, что письмо может идти долго-долго и не
дойти..."
   Но зачем произносить в слух очевидные истины, говорить стертые, как
стандартные клише, слова, если и так ясно, что мы никогда не забудем друг
друга - пока не прид„т время забыть. И будем писать друг другу немного
наивные, но очень искренние письма - сначала очень часто, почти каждый
день, а потом все реже и реже, пока переписка не прервется, как тонкая и
непрочная нить...
   Потому что воспоминания и переписка - это хорошо, но они никогда не
заменят настоящей дружбы.
   Делина скоро уплывет на свой Далекий Остров, и мы будем жить и
взрослеть вдали друг от друга, и не будем уже делить пополам искреннюю
радость прочной дружбы, и нелепую горечь недолгих обид и бессмысленных
ссор, и не будем мы уже никогда видеть глаза друг друга, а наши робкие
пальцы никогда уже никогда не соприкоснутся в мимол„тном пожатии. Мы будем
жить и взрослеть на разных берегах Океана, широкого и безбрежного,
навсегда разделившего наши миры, и его мутные воды навсегда разделят нас,
и не пройдет больше Делина по старинным улочкам придуманного мной Старого
Города, в уютной тиши которых живет придуманная мною сказка, которую я
хотел бы подарить Делине. И если мы снова захотим найти друг друга, то
будет очень нелегко переплыть океан, не утонув в холодных и хмурых, как
тучи над Городом, волнах и познать радость новых счастливых встреч...
   - У тебя есть ещ„ семечки? - доносится до меня из мрачноватой пустоты
ч„рной пучины неприступного океана звенящий голосок Делины.
   Привычно-нежный голосок, колокольчатые переливы которого скоро будут
звучать только в моей печальной памяти, как грустные воспоминания об
ушедшем куда-то вдаль, вслед за пеленой холодного дождя, безмятежном и
счастливом времени детства...
   Но холодный и горький ветер разлуки еще не успел опалить наши души
своим тяжелым, как тучи над нами, дыханием, и Делина по-прежнему стоит
рядом со мной. Уже не тот беззаботно-вес„лый реб„нок, каким я увидел
впервые е„ два года назад, но ещ„ и не задумчиво-хмурая девушка-подросток,
какой она станет ещ„ год спустя, и я не смогу узреть этого благодатного
превращения.
   Она стоит так близко, что я вижу сво„ мокрое отражение в е„ грустных
зрачках. Отражение мокрое и нечеткое... Делина молча глядит на меня, и
тянет ко мне две маленькие ладошки, покрытые серой корочкой высохшей
грязи. Маленькие ладошки, красиво сложенные наподобие игрушечной лодочки...
   Сколько раз я уже видел эту хрупкую лодочку!
   Сколько раз, пытаясь уберечь е„ от ветров и дождей, от непогод и
штормов, укрывал своими ладонями...
   Неужели и это тоже останется только в уходящем детстве?..
   Неужели маленькая хрупкая лодочка, сложенная из горячих ладошек
маленькой Делины, навсегда уйд„т в бесконечное плаванье, чтобы когда-то
причалить к песчаному берегу далекой, недоступной земли?
   Неужели?..
   Дождь на мгновенье стихает, когда я достаю из кармана остатки семечек и
высыпаю их в ладони Делины. Маленький ч„рный руче„к грустно журчит,
вытекая из моих склон„нных ладоней, и исчезает в распахнутой лодочке
покрасневших от холодных капель ладоней Делины. И с каждым мгновением
уменьшается длина этого странного ручейка - это я постепенно опускаю свои
ладони ближе к ладоням Делины, чтобы хотя бы на миг прикоснуться к
маленькой, залитой дождем, лодочке, уходящей в дал„кое плаванье...
   Слегка прикоснуться, а потом, поборов мальчишескую робость, осторожно
взять прозрачные ладошки Делины в свои, и держать долго-долго эту
счастливую невесомую ношу. Держать до тех пор, пока мчится в холодном
межзв„здном пространстве голубая планета Земля, скрытая от горячих лучей
солнца угрюмыми клочьями холодных дождливых туч...
   Я буду осторожно, как драгоценный горный хрусталь, как хрупкую античную
амфору, держать тонкие, слегка тронутые первым летним загаром, ладошки
Делины, заботливо оберегая их от холодных уколов острых дождевых капель. Я
закрою эти невесомые, потерявшие смуглую телесную плотность, тонкие пальцы
своими ладонями, чтобы они больше не мокли под равнодушным дождем, и чтобы
сама Делина не исчезла, растворившись в серой туманной дымке, идущей вслед
слепой пелене неугомонного дождя...
   Но я никак не решаюсь дотронуться до е„ мокрых ладошек...
   Я знаю: вс„ равно мне е„ не удержать. Даже если я стану денно и нощно
молить всех богов помочь мне сберечь нашу долгую, как и само детство,
дружбу. Как не смогу я отправиться вместе с Делиной на е„ Остров, где на
пустынном песчаном берегу беспокойного, моря, в белом городе, похожем на
сказочный Зурбаган, уже два года жд„т е„ возвращения дом, осиротевший за
годы разлуки. Дом, та долгожданная пристань, к которой мечтают пристать
после долгого пути по морям и океанам жизни уставшие капитаны. Дом, родной
и милый приют, в тишине которого, нарушаемой только пенистым рокотом
прибоя, с очаровательно-милых, нежно-добрых и игриво-лукавых глаз Делины
навсегда слетит, смытая волнами и подхваченная порывом свежего ветра,
вечная грусть, и Делина, станет самой вес„лой и беззаботной девчонкой,
которая будет бесшабашно носиться со своими новыми друзьями по узким
улочкам обрет„нного после двух лет разлуки солнечного Зурбагана, купаться
в лазурных водах т„плого моря, загорать на нагретой лучами южного солнца
пляжной гальке...
   И вс„ это - вдали от моего Города.
   Вдали от меня...
   - Пошли ко мне? - Делина кивнула в сторону распахнутого настежь окна.
   - Зачем? - отреш„нно спросил я.
   - Мы же друзья с тобой, - просто ответила Делина. - Я же скоро уеду...
А сегодня с утра я одна дома, родители ушли... Скучно... Пошли?
   - Что-то не хочется, - с чувством торопливой неловкости отвечаю я.
Потому что давно жду, когда она пригласит меня к себе. И я снова буду
сидеть в удобном мягком кресле в знакомой маленькой комнате, снова буду
разглядывать журналы с разноцветными картинками, листать красочные книги
на незнакомом, но таким близким мне гордом, нежном и певучем языке. Языке
Дал„кого Острова. Языке е„, Делины, Зурбагана...
   Я буду сидеть в теплом уюте комнаты, пережидая, когда же кончится этот
ненавистный дождь - не вечно же он, в самом деле, будет хлестать над
усталой Земл„й?
   И будут волшебно благоухать синие кисти гиацинтов - цветов, которые
очень любит Делина, и они всегда стоят, распустив бутоны, в вазе на столе.
Я буду дышать пьянящим ароматов тропических цветов, и мне станет
невыносимо грустно, потому что я буду знать, что пройд„т всего несколько
дождливых дней, и я уже не смогу подойти к знакомой двери, слегка тронуть
ярко-красный глазок голосистого звонка, чтобы услышать затем тихий голос
Делины: "Кто?". И я уже не смогу назвать себя, и не распахн„тся мне
навстречу обитая коричневым дерматином дверь, и не возникнет в дверном
проеме обрадованное моим приходом лучистое личико Делины. И она не скажет
мне, приветливо улыбаясь, восторженно сияя ч„рными глазами, в грустных
зрачках которых непоседливо затаился маленький пушистый лучик: "
   Заходи..."
   Ничего этого уже никогда не будет. Никогда-никогда...
   Потому что в квартире, где два года жила Делина вместе с родителями и
маленьким шестилетним братишкой, поселятся чужие, незнакомые люди, которые
ничего не будут знать ни обо мне, ни о Делине, ни о нашей долгой дружбе
длинной в два бесконечных года детства...
   Я никогда не смогу по