галеры, по распределению в ссылку в маленькие деревеньки, остаются
одинокими и никому не нужными. Колхоз о них не заботится, и им самим
приходится думать над тем, где раздобыть продукты или купить дрова на
зиму. Но это еще не вся правда! Больше половины браков, заключенных нашими
выпускницами, - вы только вдумайтесь, товарищи, в эту цифру! - распадаются
через два года. Причины этого разные, я их сейчас касаться не буду. Но
главная из них - мужья не хотят жить с истощенными пятилетней гонкой за
стипендией, утомленными тяжелой послеуниверситетской жизнью, потерявшими
женскую привлекательность женами. Вы только вдумайтесь, товарищи, в эти
факты! И ответьте мне: имеем ли мы моральное право делать людей
несчастными? Поэтому я предлагаю обсудить - сейчас или в другое время -
вопрос, как помочь нашим студенткам. Думаю, нужно поставить вопрос о
сокращении раздутых учебных планов, убрать оттуда все лишнее и ненужное. И
в первую очередь поставить вопрос о сокращении общественно-политических
дисциплин. Пойти по примеру Латвии и Эстонии, где упразднили "историю
КПСС". Это намного облегчит жизнь наших студенток. А что касается летних
каникул, то студентов не нужно в добровольно-принудительном порядке гонять
в стройотряды латать дыры нашей неэффективной социалистической экономики,
а направлять - за счет университета - в санатории и дома отдыха. У меня
все...
   Трубный голос Виктора Денисенко отгремел, и "десятка" вновь - уже в
который раз за сегодняшний день - погрузилась в тишину. Стало так тихо,
что если бы пролетел комар, его наверняка услышали бы. Триста человек
почти неподвижно сидели и молча обдумывали услышанное. Даже неугомонные
первокурсники, ярые борцы за поруганную справедливость, не спешили
высказаться. Потому что действительно не каждый день слышишь такие
правдивые и искренние, проникнутые болью за других, слова о нашем
факультете. Не у всех хватает смелости подняться и сказать о наболевшем,
повести ладью своих мыслей против течения. Против устоявшегося мнения о
том, что филфак - самый передовой факультет университета, что только здесь
семимильными шагами идет перестройка. Это мнение насаждается областной
молодежной газетой "Смена", редколлегия которой состоит из наиболее
дубоголовых выпускников нашего факультета. Почитаешь "Смену" - и диву
даешься, как хорошо всем у нас на факультете: и перестройка уверенно
побеждает, и демократия с гласностью царят, и из человека делают Человека
(который звучит гордо). Божья благодать прямо! Жители области читают
молодежную газету и верят тому, что в ней написано, и конкурс при
поступлении на филфак подскакивает в три раза - как же, всем хочется
поступить на самый передовой факультет! И только получив вожделенный
студенческий билет, вчерашние абитуриенты понимают, что им врали. И
перестройка оборачивается подстройкой под существующие порядки. Да,
действительно, новый декан - Фомченко - гораздо демократичнее прежнего,
Кострова, которого я застал, будучи первокурсником. Но декана-диктатора
сменили, а система осталась прежней и менять ее никто не собирается.
   Потому что нет гарантии, что игра в демократию и перестройку, затеянная
в Москве, в одночасье не закончится, когда кто-нибудь из членов политбюро
громко стукнет по столу и скажет: "Довольно!" - и все вернется назад. В
стране снова начнут завинчивать гайки. Фомченко снимут, на его место
посадят Кузькина, и за дверью факультета окажутся самые крикливые... Так
что, по-моему, лучше молчать, закрывать глаза на недостатки. А критиковать
лучше не факультетские порядки, а обстановку в стране,
командно-административную систему, сталинские репрессии и афганскую войну.
   За это пока никого наказывать не будут. Наоборот, по головке погладят,
в пример другим ставить начнут: вот, дескать, студент с активной жизненной
позицией... А еще лучше никого и ничего не критиковать, потому что не зря
ходит стишок про госбезопасность, которая вспомнит наши имена...
   И об этом не мешало бы помнить студентам, которые без оглядки на
партийные и административные авторитеты начинают прямо говорить о
наболевшем. Я хорошо помню, как на прошлогоднем комсомольском собрании все
было гораздо спокойнее, и завершилось оно гораздо быстрее, в течение часа.
Заслушали доклад, проголосовали и разошлись. А тут прошло уже больше двух
часов, но конца не видно. Еще даже не дали оценку работы комсомольского
бюро за отчетный период. А ведь еще новое бюро избирать нужно. То есть
оставлять старое...
   А половина студентов уже покинула собрание. Конечно, надоедает пустая
трепология, которая не дает ничего, кроме головной боли. Однако я
останусь. Досижу до победного конца. Хочется узнать, чем же все это
закончится. Жаль только, что Леночка Корнилова ушла. А то села бы рядом со
мной вместе с Марго, мне было бы не так скучно. Заодно объяснил бы им весь
текущий момент и раскрыл глаза на политическую ситуацию...
   Кузькин снова поднялся из-за стола...
   - Снова, уже в который раз, в выступлениях отдельных студентов слышны
безответственные, отдающие духом лживой демагогии, провокационные
заявления, - высокопарно начал он. Его голос звучал злее и напряженнее
обычного. - Да, я утверждаю, что сказанное Виктором есть откровенная
провокация, цель которой - поссорить преподавателей и студентов. Я не буду
сейчас останавливаться на том, какой студент сам Денисенко, он и сам об
этом прекрасно осведомлен. Непонятно только, почему он, понимая
двусмысленность своего положения, выступает с подобными заявлениями. Да,
что скрывать, программа обучения у нас действительно очень сложна и
насыщенна. Но ведь мы, товарищи дорогие, пришли учиться не куда-нибудь, а
в университет. И вы должны сами заботиться о том, чтобы получить
необходимые знания. Здесь вам не школа и не ПТУ, и заставлять вас учиться
никто не собирается. Поэтому тех, кто не может освоить университетский
курс, мы здесь не держим. Идите работать в трампарк. Там не требуется
высшее образование и не нужно уметь думать головой. Так что я отметаю
обвинения в том, что мы, преподаватели, калечим студентов. Это низкая
клевета! А за клевету в нашей стране привлекают к суду. Поэтому я
посоветовал бы вам, Виктор, впредь не допускать подобных высказываний.
   Прежде чем отрезать, сто раз отмерьте... Студенты сами безответственно
относятся к своему здоровью, потому что не умеют рационально распределять
время в течение семестра. А за неделю до сессии начинают наверстывать
упущенное. Я понимаю, что ночные бдения отнюдь не укрепляют здоровье,
поэтому работать нужно на протяжении всего семестра, а не только перед
сессией. Логический вывод - виноваты отнюдь не якобы сильно раздутые
учебные планы, а нерадивые студенты, которые не хотят учиться, не хотят
получать университетские - повторяю, университетские! - знания. Поэтому я
бы закончил свою мысль так: товарищи студенты, если вы не можете освоить
университетскую программу, так как вы поступали в университет не учиться,
а ходить по сомнительным дискотекам и бегать смотреть видео, - заберите,
пожалуйста, документы и идите в организацию напротив. В трампарк. Больше я
вам посоветовать ничего не могу. - Кузькин развел руками и сел на место.
   Я понял, что ВЯК в очередной раз дал нам понять, кто здесь хозяин.
Никто не имеет права претендовать на большее, чем ему полагается по
законам субординации. Кузькин из глухой обороны не только перешел в
решительное наступление, но и полностью разгромил боевые порядки
оборонявшихся.
   Сомневаюсь, что сейчас кто-нибудь ринется в бой за правду. И "десятка"
   угрюмо молчала. Казалось, стены двигались на присмиревших студентов,
готовые раздавить их в бетонных тисках. Это было полное поражение...
   Молчание собравшихся в "десятке" было отнюдь не знаком согласия, а
признаком бессилия. Опасно противостоять тому, за кем сила. Сейчас сила на
стороне партбюро во главе с Кузькиным. И он знает, что теперь никто не
будет ему перечить. Даже Виктор Денисенко, похожий на Зевса-громовержца,
отец семейства (у него уже была дочка пяти с половиной месяцев от роду),
испуганно опустил глаза. Было ясно, что он понял намек на свое
"двусмысленное положение", который был использован Кузькиным как
запрещенный прием, чтобы одним ударом, ударом рассчитанным, а оттого
верным, убрать опасного оппонента.
   А что же первый курс?
   Первый курс сидел на "камчатке" необычно тихо, на лицах застыло
недоумение. И, как мне показалось, страх. Даже Домбровский был бледен, как
мел... Веселенькая ситуация, ничего не скажешь... Вот вам и "торжество
демократии и гласности"! И декан почему-то молчит. Сидит рядом с
Кузькиным, словно воды в рот набрал. Пошевелиться боится... А ведь декан -
высшая власть на факультете. Почему же он позволяет Кузькину возвышаться
над ним? Только потому, что Кузькин - секретарь партбюро? Ведь всем
известно с младых лет, что партия - наш рулевой и планы партии - планы
народа. И никто это положение до сих пор не отменял. Партия начала
перестройку, объявила демократию и гласность - и партия же, когда ей это
надоест, объявит перестройку законченной, а демократию и гласность -
политическими ошибками.
   - Пора переходить ко второму вопросу повестки дня, - устало произнесла
секретарь комсомольского бюро. - Но мы еще не рассмотрели первый. Я хочу
поставить вопрос, будем ли мы заслушивать остальных членов бюро. Я, в
принципе, ничего не имею против. Однако вопрос упирается в недостаток
времени. Уже седьмой час. По-моему, никто не заинтересован сидеть здесь до
двенадцати ночи или до утра, как в кинофильме "Гараж". Тем более, что
больше половины студентов уже разбежались, проявив несознательность.
   Поэтому я выношу на голосование предложение прекратить
пресс-конференцию и вынести оценку работе комсомольского бюро. Возражений
нет?
   Возражений не было.
   - Тогда голосуем. Кто за то, чтобы перейти ко второму вопросу повестки
дня?
   Взметнулся стройный лес рук. Я опять, как всегда, не голосовал.
   - Принято единогласно, - резюмировала секретарь бюро. - Однако это
вовсе не означает, что идея пресс-конференции комсомольского бюро
отвергнута окончательно и бесповоротно. Я думаю, это мысль дельная, и
отказываться от этой идеи не стоит. Поэтому я предлагаю такой вариант: на
этом собрании мы избираем новое бюро, и через три-четыре месяца оно
отчитывается о своей работе в режиме пресс-конференции. И, думаю, такого
рода отчеты станут регулярными, один-два раза в семестр. На наш взгляд,
такой режим работы бюро позволит рядовым комсомольцам держать руку на
пульсе нашей комсомольской организации, а кроме того, даст возможность
держать рабочий орган под контролем снизу, чтобы в любое время, не
дожидаясь очередного комсомольского собрания, потребовать переизбрания не
справившегося со своими прямыми обязанностями члена бюро. Возражения есть?
   Возражений не было.
   - Кто за то, чтобы оценить работу комсомольского бюро на "отлично"?
   Поднялось несколько рук в первых рядах.
   - Кто за то, чтобы оценить работу бюро на "хорошо"?
   Рук взметнулось чуть больше, однако не настолько, чтобы принять нужное
решение.
   - На "удовлетворительно"?
   За последнее предложение высказались почти все. Кроме меня, потому что
мне было все равно.
   - Итак, большинством голосов работа комсомольского бюро признана
удовлетворительной, - резюмировала секретарь бюро. - Переходим ко второму
вопросу повестки дня. Выборы нового бюро. Чтобы в процессе обсуждения
кандидатур не возникло недоразумений, я снимаю с обсуждения свою
кандидатуру. Я не могу больше исполнять обязанности секретаря бюро, по
семейным обстоятельствам. Решение согласовано с партбюро и лично с
товарищем Кузькиным. Второе. На недавней общеуниверситетской комсомольской
конференции обсуждался вопрос о существенном сокращении количественного
состава комсомольского бюро на всех факультетах до восьми - десяти человек
в целях сделать этот орган более работоспособным. Физики, математики, а
также наши соседи биологи уже перешли к этой системе, и комсомольская
работа на этих факультетах ведется более активно. Предлагаю сократить
состав комсомольского бюро филологического факультета с шестнадцати
человек до восьми, то есть ровно в два раза. Кто хочет высказаться? Никто.
   Тогда голосуем...
 
 
   3.
 
   Прошло еще полтора утомительных, но интересных часа. Комсомольское
собрание было объявлено закрытым, и осоловевшие от длительного и
бессмысленного сидения в душном помещении студенты двумя потоками шумно
вываливались из "десятки".
   Двустворчатые двери, как это повелось еще со времен Ильфа и Петрова,
были отворены только на одну половину, создавая кучу неудобств выходящим.
   Задние, обуреваемые неистовым желанием вырваться из четырехчасового
заключения, усиленно напирали на передних, а те, в свою очередь, усиленно
работали локтями, отталкивая друг друга. В результате чего у узкого
прямоугольника двери возникла давка.
   Я сумел выбраться одним из первых, и теперь стоял в коридоре, ожидая,
когда на горизонте появится вечно мрачный силуэт Ленки Зверевой. Она и
Ленка Хрусталева остались единственными представительницами 25-й группы,
которые не поддались искушению уйти с комсомольского собрания раньше и не
остались бессмысленно убивать драгоценное время. Танька Кедрина и Светка
Шепилова ушли примерно через полчаса после Леночки Корниловой. Танька тоже
предложила мне смотаться, пока "совсем мозги не окочурились", однако я
отверг это вполне здравое предложение, сославшись на то, что дома все
равно делать нечего, по телевизору до программы "Время" нет ничего
толкового, а до "Взгляда", думаю, нас здесь все равно держать не будут.
   Танька, видимо, снова на меня обиделась, потому что нахмурилась и ушла,
ничего не сказав. Ну ничего, завтра помиримся...
   Из дверей "десятки" вышла красная, как вареный рак, Блатной Берет.
   - Здорово тебе досталось, - сочувственно произнес я.
   - И не говори, - вздохнула она.
   - А что ты так слабо защищалась?
   - Тебе легко говорить. Стал бы на мое место, я бы посмотрела, как ты бы
изворачивался...
   - Думаешь, не извернулся бы?
   - Не думаю, - уверенно сказала Блатной Берет.
   - Ничего ты, Леночка, не знаешь, - сказал я. - Я бы выкрутился. Спроси
у моих однокурсниц.
   - Обязательно...
   - Вот потом и побеседуем, - сказал я. - Ладно, скажу тебе вот что. Если
бы я был на твоем месте, я бы навешал лапши на уши и вышел в ферзи.
   - Думаешь, я не вешаю? - вздохнула Лена. - Я только этим и занимаюсь,
пока состою в бюро. От нас требуется не работа, а создание видимости
работы. Главное - бумажку правильно написать, которую подошьют к делу.
   - К уголовному?
   - Опять хохмишь... Кстати, можешь меня поздравить - я уже не член бюро,
теперь займусь личной жизнью.
   - А я вот и думаю, почему ты руками и ногами отпихивалась, чтобы снова
не избрали.
   - А что мне еще оставалось делать? Думаешь, приятно оправдываться,
когда с тебя требуют работу, а работы не дают, кроме написания разных
бумажек?
   Нет, больше я в общественной жизни не участвую... Хватит надевать себе
на шею этот хомут...
   - А почему раньше надела?
   - Дурой была, - со вздохом призналась Блатной Берет.
   - А почему была? - язвительно спросил я.
   - Да ну тебя, - нахмурилась Блатной Берет. - Вечно ты со своими
шуточками.
   - Да я ж любя...
   - Я знаю, что ты меня любишь, - ответила Блатной Берет, улыбаясь. - Еще
с колхоза. Только почему-то никак не признаешься в своей любви.
   - Так все равно ты взаимностью не ответишь. И я буду страдать в
одиночестве...
   - А вдруг отвечу? Что ты тогда делать будешь? Не испугаешься?
   - Кого? Тебя, что ли? - усмехнулся я. - Неужели ты такая страшная?
   - Не страшнее Катьки Осицкой, - ответила Лена.
   - А при чем здесь Катька? - не понял я. Катька Осицкая училась на одном
курсе с Леной Блатной Берет и была из тех, о ком говорят: ей палец в рот
не клади, всю руку откусит. Она взяла за правило постоянно меня
подкалывать. Уж не знаю, почему. Может быть, я был ей чем-то симпатичен,
потому что тоже не оставался в долгу.
   - Вот у нее и спроси, - посоветовала мне Блатной Берет.
   - Спрошу, спрошу. Но все равно я неразделенно люблю только тебя...
   - Какая честь для меня, - усмехнулась Блатной Берет. - Кстати, если бы
я была твоей старшей сестрой, то выпорола бы тебя, как сидорову козу.
   - За что? - удивился я.
   - Ты неправильно употребил местоимение с предлогом, а еще филолог, -
заметила Лена. - Не "за что", а "по чему". По чему - можешь догадаться сам.
   - Фи! Какая ты жестокая! Я был о тебе лучшего мнения...
   - Мы, женщины, вообще существа жестокие. Пора бы привыкнуть. Второй
год, чай, на филфаке учишься...
   Я хотел ответить, но в это время из дверей наконец-то появилась
измученно-вредная Лена Зверева вместе с Леной Хрусталевой.
   - Ладно, пока, - сказал я Блатному Берету и отправился к своим
однокурсницам.
   - Ну и как вам концерт? - осведомился я.
   - Ой, не говори, - сказала Хрусталева, показывая идеально белые зубы. -
Я думала, что умру со скуки.
   - А по-моему, - глубокомысленно заметила Зверева, - это был сплошной
маразм. Курам на смех...
   - То-то я видел, что ты так часто смеялась. Только никак не мог взять в
толк, над кем. Уж не над Кузькиным ли?
   - Над ним посмеешься, а потом плакать будешь, - сказала Хрусталева. -
Никогда не думала, что такой обаятельный мужчина может быть таким
ретроградом.
   - Обаятельный? - удивился я. - Никогда об этом не думал.
   - А тебе и необязательно, - съязвила Зверева.
   - Да, такой высокий мужчина, у него такой сексуальный голос,
благородная седина, - продолжала восхищенно говорить Хрусталева.
   - Предложи ему руку и сердце, - посоветовал я.
   - Нет, теперь никогда, - заметила Зверева. - Мое сердце отныне разбито
раз и навсегда...
   - Ничего, переживем, - заметила Зверева. - Мне от тоже как мужчина
нравится, однако с его взглядами нужно было жить при Сталине.
   - Да уж, вздохнул я. - Он нашу группу уже целый месяц натаскивает,
объясняет политику партии на современном этапе. Если интересуетесь,
заходите на его семинар. Даю гарантию - мурашки по коже забегают.
   - Правда, что ли? - удивилась Зверева. - В таком случае, я заранее
выражаю соболезнования родным и близким покойного...
   - Точнее, покойных, - поправил я Звереву. - Нас двенадцать человек в
одной могиле.
   - Только и всего? - Зверева придала своему лицу лукаво-язвительное
выражение. - А я вот подумала, что в одной могиле весь факультет.
   - Возможно, согласился я, - все мы в одной могиле. Или, как сказал
первокурсник Домбровский, то ли родственник, то ли однофамилец известного
писателя, павшего жертвой культа личности, мы все тонем в одном болоте и
даже не пытаемся вытащить себя за волосы...
   - Ну, ВЯК себя давно из болота вытащил, - заметила Лена Хрусталева.
   - И теперь топит в этом болоте других, - добавила Зверева, и мы втроем
рассмеялись.
 
 
   4.
 
   С Леной Зверевой, как и с другими представительницами 25-й группы, я
познакомился в колхозе, куда нас направили перед самым началом первого
курса, помогать стране биться за урожай.
   Лена Зверева мне сразу не понравилась. С первого взгляда. При всем
желании я не мог назвать эту девушку не то чтобы красивой, но и даже
просто симпатичной. Скорее, наоборот. У нее была отталкивающая внешность.
Лена была девушка излишне тучная, низкорослая, с гипертрофированно
развитой грудью, которая, как мне казалось, мешала ей при ходьбе. Вечно
прищуренные глубоко посаженные глаза, казалось, иронично смотрели на
окружающий мир.
   Нос оккупировал рой желтоватых веснушек, которые тоже не придавали ее
лицу очарования. Когда Лена улыбалась, ее улыбка походила на волчий оскал.
Так что не зря она носила фамилию Зверева...
   Когда я впервые увидел Звереву, то почему-то подумал, что ей доставляет
удовольствие делать людям исподтишка мелкие пакости. Однако первое
впечатление, как это часто и бывает, оказалось обманчивым. Лена была
вредная и наглая не больше, ч