лежал, не в силах пошевелиться, обнимая себя за плечи, и
зубы выбивали барабанные марши. Его руки покрывали пупырышки "гусиной
кожи".
   Недавний холод, казалось, выморозил все нутро.
   Но вскоре горячий песок сделал свое дело, и Олегу стало теплее.
   Он открыл глаза. И увидел звезды, сияющие на небосводе. Две яркие
звезды горели очень близко, и Олег понял, что это глаза Тани. Девушка
сидела на корточках, наклонившись над Олегом, и внимательно смотрела на
него. Он заметил тревогу в ее больших, похожих на небесные звезды карих
глазах и понял, что Таня ЗНАЕТ, что случилось с ним. Знает она и то,
почему это с ним случилось. И его сердце на мгновение обжег огонь стыда...
   И вслед за этим он почувствовал - ЗНАНИЕ в очередной раз пришло
откуда-то извне, - что он должен благодарить Таню за свое спасение. Мир,
придуманный - найденный? созданный? - девушкой, показал ей душу Олега и
спросил: "Что мне делать с ним?" - "Отпустить", - не поколебавшись ни
секунды, ответила Таня, и Мир подчинился ее воле...
   И Олег понял: она ответила так, потому что любила его.
   Любила искренне и самозабвенно с самой их первой встречи, случившейся
чуть больше месяца назад в городском саду, когда они волею судеб нашли
друг друга. И теперь, увидев душу Олега, осознав, что в ней есть все: и
хорошее, и плохое, и доброе, и злое, и прекрасное, и безобразное, - Таня
еще сильнее полюбила Олега. И искренне пожалела его - такого непутевого и
неуверенного в себе, но при этом желающего казаться крутым и
самодостаточным. Так еще и не разобравшегося, чего же он хочет от такой
короткой... действительно, короткой... жизни.
   Таня пожалела Олега, потому что любила его... И Олег, осознав все то,
что поведал ему Мир, понял главное: Таня никогда не бросит его, не
оттолкнет.
   А это означает, что и он, Олег, никогда не должен предавать ее, потому
что теперь у них одна жизнь и одна судьба. Одна на двоих... Теперь они
пойдут по жизни вместе - от церковного алтаря и до могилы. Они будут жить
долго и счастливо, и умрут в один день - почти как в сказке, придуманной
древним писателем, имени которого Олег не помнил, потому что читал его
книги в давно уже забытом детстве, когда в его мальчишеской душе еще жила
наивная, но искренняя вера в добрые сказки со счастливым концом. Но,
повзрослев, Олег разуверился в сказках, он вообще перестал верить во что
бы то ни было - кроме денег, которые могли открыть любую дверь и исполнить
самое экзотическое желание. И в жизни Олег привык полагаться исключительно
на себя и на пачки баксов... Теперь же, когда Олег впервые в жизни
прикоснулся к тому, что нельзя купить ни за какие деньги, даже самые
большие - ему как никогда хотелось поверить, что детские сказки не врали,
и в мире - мире нашем, реальном, земном - есть место для настоящего - то
есть сказочного - счастья...
   И он поверил - поверил легко, без натужных усилий.
   Искренняя, неподдельная вера вошла в его душу, открытую Миру, легким
плеском речной волны, шорохом степной травы, слабым шелестом зеленой
листвы и беззвучным шепотом далеких звезд. И за спиной Олега выросли
тугие, как паруса на старинной каравелле, обнятые свежим ветром, крылья. И
ему захотелось превратиться в птицу - нет, даже не в птицу, а в небесного
ангела. Да, теперь Олег страстно желал стать ангелом, живущим в далеких и
недоступных человеку горних высях. Он хотел стать ангелом, чтобы всегда
быть вместе с Таней - этим маленьким кротким ангелочком, чтобы навсегда,
без остатка, раствориться в ее черных, как ночное небо, глазах, которые
сейчас смотрели на него с любовью, и сияющие зрачки пылали в темноте двумя
яркими небесными звездочками...
   Наваждение длилось недолго - не больше мгновения, но Олегу показалось,
что пролетела вечность, за время которой успели родиться, умереть и снова
родиться тысячи звездных миров.
   В том числе и тот, в котором за четверть века до этого мига появился на
свет Олег...
   Но ему не было жаль исчезнувшего во вселенских катаклизмах прежнего
мира.
   Олега больше ничто не связывало с ним. Он знал, что новорожденный мир,
куда Олег вскоре вернется - не один, а вместе с Таней - будет намного
лучше мира прежнего.
   Он будет справедливее. А значит - добрее и чище...
   Олег сел на песок рядом с девушкой, обнял ее за смуглые плечи. Таня
доверчиво прильнула к нему. А Олег безмерно удивился, когда ощутил, что и
тело девушки, и ее купальник были абсолютно сухими, словно она и не
купалась вовсе. Только кончики волос были немножко влажными...
   "Это действительно ее Мир", - подумал Олег.
   - Прости меня, - виновато проговорила Таня, ее голова доверчиво лежала
на плече Олега. - Я не думала, что ты замерзнешь...
   Но Олег понимал, что она просит прощения совсем за другое.
   За нелегкое испытание, которому она невольно подвергла его, когда он
плыл через Реку...
   - Я прощу тебя, - сказал Олег, наклоняясь к ее уху, - если ты поцелуешь
меня.
   Таня захихикала - наверное, его губы щекотали ей мочку уха.
   - Ты, помнится, обещал меня поцеловать, - напомнила Таня. - Забыл?
   Их губы встретились одновременно, и...
   ..Разум Олега помутился, когда под его рукой случайно оказалась грудь
Тани, скрытая купальником. Прикосновение запретной плоти обожгло его, это
было подобно взметнувшемуся к небу столбу огня, и Олег отдернул руку, а
его губы уже впитывали в себя сладкий жар, исходящий от Таниных губ. И,
проваливаясь с головой в жаркий омут объявшей его страсти, Олег краешком
сознания ощутил, что не сможет ограничиться только поцелуями, не сможет
остановиться на пороге дозволенного, потому что мимолетное воспоминание о
быстром прикосновении к груди девушки не оставляет ему выбора, и он не
сможет удержаться от того, чтобы не попытаться снять с нее лиф купальника
и прикоснуться, как к самому сокровенному, к маленьким податливым
полушариям...
   И тогда он взмолился, обращаясь за помощью к Миру, как к Богу: помоги
мне, огради от нестерпимого искушения...
   А Таня... она еще не была готова к тому, чего страстно желала сама,
ведь она давала нерушимый обет Всемогущему и Всесильному Богу, что станет
женщиной лишь тогда, когда обвенчается в храме с любимым.
   Но она до самозабвения любила Олега, и она хотела быть с ним - быть
по-настоящему, как женщина с мужчиной, быть здесь, в ее Мире, и сладостное
искушение было столь велико, что Таня наверняка поддалась бы ему, нарушив
свою клятву, если бы...
   Если бы не Олег, который вдруг отступил.
   Отступил, потому что Мир вернул ему разум. И Олег увидел прямо перед
собой глаза Тани, большие карие глаза, в которых застыл скользкий и
холодный страх. И в то же время - ожидание таинства слияния душ и тел. И в
то же время - горькое разочарование от того, что ничего не произошло.
   Олег смотрел в большие, как Вселенная, глаза Тани и видел в них все, о
чем думала в этот момент девушка. Но он уловил самое главное: она любит
его и знает, что им на роду написано всегда быть вместе, но она благодарна
ему за то, что он не стал торопиться - время для близости еще
действительно не пришло, нужно подождать еще немножко.
   Совсем немножко...
   ..Весь неизрасходованный жар сжигающей их души страсти они отдали
поцелуям. Олег исступленно, до изнеможения, целовал жаркие губы Тани, и
она отвечала ему так же неистово, нежно и страстно, словно этот поцелуй
мог оказаться последним в ее короткой жизни.
   А потом они сидели на камне, вросшем в песок. Сидели, обнявшись, и Мир
смотрел на них со звездных небес миллионами любопытных глаз, не решаясь
потревожить ни случайным всплеском речной волной, ни громким ночной птицы,
ни легким шепотом горячего ветра.
   А потом они снова целовались, и снова их поцелуи были наполнены
первозданной страстью, и уже Олегу казалось, что эти поцелуи станут
последним, что он запомнит, когда наступит время умирать...
   А потом, утомленные поцелуями, они опустились на песок - и ничего
больше не произошло между ними. Они просто лежали рядом, держась за руки.
Голова Тани доверчиво покоилась на плече Олега, и девушка смотрела на
звезды своего Мира. И Мир видел ее счастливую улыбку и радостные глаза, и
желал счастья своей повелительнице. Но ему было грустно от того, что у нее
теперь появился кто-то другой, кому теперь она будет отдавать жар своего
сердца. Нет, Мир не ревновал ее к Олегу - ревность свойственна лишь людям
- ему просто было грустно. Но он понимал, что не в силах что-либо
изменить...
   Мир вздохнул - и где-то за скрытым в ночной темноте лесом, почти у
самого горизонта, полыхнула яркая зарница, и вслед за алым заревом донесся
раскатистый басок далекого грома.
   - Что это? Гроза? - встрепенулся Олег. Он гладил тонкую шею девушки, и
под его пальцами напряженно билась, словно пичуга в клетке, тоненькая
жилка.
   И, ощущая биение жизни под своими пальцами, он вдруг подумал о том, как
легко прервать эту тонкую нить, и дал себе слово сделать все, чтобы та
маленькая пташка, которая, видимо, олицетворяла душу Тани, прожила свою
жизнь без страданий, тревог и невзгод.
   - Не знаю, - тихо ответила девушка, - раньше здесь никогда не было
гроз...
   Их усталые губы снова нашли друг друга, и в это время землю оросили
первые капли дождя.
   А потом хлынул настоящий летний ливень, теплый и добрый...
 
 
   Из-за леса вставало рассветное солнце.
   Олег и Таня, держась за руки, шли через лес. Они возвращались домой.
   Утренний воздух был теплым, легкий ветерок подталкивал в спину. Но
Олегу не хотелось никуда спешить. Зачем, если ты чувствуешь себя как
никогда счастливым и даже проливной дождь не смог испортить тебе
настроение? Ни тебе, ни Тане... Олег улыбнулся, вспомнив, как она
кружилась под тугими струями дождя и кричала: "Дождик, дождик, пуще!" И
Олег кричал вместе с ней. Они прыгали и орали, как сумасшедшие.
   Дождь шел недолго. А когда он кончился, на небе снова появились звезды.
А песок высох так быстро, словно и не было никакого ливня.
   Это действительно был сказочный мир...
   Олег улыбнулся и крепко сжал ладошку своей избранницы. Девушки, которая
умела не только творить миры, но и вдыхать в них жизнь...
   Они шли рядом, и Олег крепко держал Таню за руку, словно боялся ее
потерять.
   Хотя - чего бояться-то? Их же никто и никогда уже не сможет разлучить,
они всегда будут вместе - во всех мирах. И в реальном, который кажется
порой выдуманным. И в сказочном, который только кажется ненастоящим,
иллюзорным, придуманным.
   Олег знал, что Мир, придуманный Таней, - настоящий, и что он принял в
себя Олега и тот стал его частью.
   Так же, как и Мир стал частью самого Олега.
   И Тани...
   Олег знал, что теперь это их общий Мир.
   Один на двоих.
   И каждый из них может с полным правом сказать:
   "Этот Мир - мой!"
   Навсегда...
 
 
   3 - 14 января 2001 года 
   © Алекс Бор, 2001 

--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 09.07.2002 18:11




АЛЕКС БОР
 
                              ЭФФЕКТ ПРИСУТСТВИЯ
 
                             Фантастический рассказ 
 
   1.
 
 
   Уютный гул переполненного зрительного зала, равномерно растворившийся в
мягком бархате портьер и ковров, подействовал на Таню успокаивающе. Она
вошла в зал самой последней, когда уже пронзительно отзвенел третий звонок
- сигнал начала концерта - и начали медленно гаснуть хрустальные гирлянды
огромной сферической люстры, заставляя умиротворенно стихать разноголосый
гул людского моря.
   Таня село в кресло у прохода и отрешенно откинулась на мягкую, обитую
шершавым ворсом, спинку. Закрыла глаза... По оголенным плечам неприятным
холодком пробежали колючие мурашки.
   Тонкий лучик золотистого света, выпущенный установленным на кромке
бельэтажа прожектором, разорвал непроницаемый тревожно-густой сумрак и
мягко обрисовал серебристый круг мерцающего ярко-желтого света в центре
пустой сцены. Откуда-то сверху полились, растворяясь в приглушенной тьме
зрительного зала, тревожные звуки печальной музыки. Таня поймала себя на
том, что, не решаясь открыть глаза и увидеть, что происходит на сцене, она
напряженно, до звенящей боли в ушах, вслушивается в эти ненавязчивые
звуки, похожие на печальное пение расстроенной лютни. Звуки, которые уже
давно не давали ей покоя - с того самого дня, когда она впервые увидела на
экране своего телескефа этот затихший в немом восхищении зрительный зал
драматического театра города Староволжска. Зал, в едином порыве замерший,
ожидая, когда на залитой серебром света сцене появится человек, ради
которого они пришли сюда, на концерт...
   Где-то совсем рядом разорвали тишину робкие аплодисменты. Сначала
тихие, неуверенные, словно те, кто хлопал в ладоши, желая приблизить выход
на сцену артиста, боялись нарушить мерное и ласковое, как волны теплого
южного моря, течение волшебных звуков грустной мелодии, которая постепенно
заполняла все растворившееся в необъятной Вселенной маленькое пространство
уютного концертного зала. Но музыка не стихала, а аплодисменты, звавшие
артиста на сцену, зазвучали увереннее и громче. И вдруг взорвались
неудержимой овацией.
   Таня открыла глаза, и в желтом круге плывущего по сцене мягкого света
увидела коренастого мужчину. Он уверенно стоял в круге света,
по-богатырски расставив ноги. Густые черные волосы, кое-где печально
посеребренные печальными нитями ранней седины, аккуратно спадали на
широкие плечи. Скуластое лицо заросло черными бакенбардами. Тане вдруг
показалось, что артист чем-то похож на Иисуса Христа, которого она
когда-то видела в музее на древних иконах и на сохранившихся фресках. И
удивилась: почему вдруг ей пришло в голову такое странное сравнение?
   Особенно сейчас, когда только ей одной известно, что должно случиться
здесь через час с небольшим...
   А ведь до последней секунды Таня была уверена, что артист сегодня не
станет выступать. Верила, что он отменит концерт, прислушавшись к ее
взволнованно сбивчивым, порывистым словам...
   Но Слав не послушался, вышел на сцену... Слав Русин, самый популярный
эстрадный певец конца двадцатого столетия...
   До напряженного Таниного слуха донеслись первые слова знакомой песни.
Таня слышала эту мелодию множество раз, - когда, презрев летний отдых у
моря, осталась в городе, засела в фонотеке, с утра до вечера прослушивая
старинные записи, крутила ролики хронофильмов, запечатлевших последние
выступления Русина. Выступления, которые почему-то в свое время не
привлекли внимания видеокамер, и потому институту Времени пришлось
снаряжать специальные экспедиции в конец двадцатого-начало двадцать
первого века, чтобы запечатлеть выступления знаменитого артиста. И его
гибель... Нелепую смерть от пули, хладнокровно выпущенной рукой наемного
убийцы. Что из того, что преступника, снайпера-профессионала, много лет
воевавшего наемником в разных странах мира, поймали сразу же, и, не
дожидаясь наряда полиции, линчевали тут же, на месте преступления...
   Певец-то все равно умер, разрывная пуля попала прямо в сердце и прошла
навылет...
   И Таня, когда просматривала страшные хронофильмы, почему-то всегда
чувствовала себя виноватой в смерти Слава Русина. И это казалось ей очень
странным, можно даже сказать, нелепым: в чем она может быть виновата, если
певца убили более ста пятидесяти лет назад, если ее, Тани, в то время еще
не было на свете? И не только ее, но и мамы с папой, бабушки с дедушкой.
   Если даже прабабушка еще не родилась, а ведь ей сейчас больше ста лет...
   Артист тем временем допел первую песню. Тугие аплодисменты разорвали
наступившую было тишину после мгновенно - словно ей не хватило дыхания -
смолкнувшей музыки. Артист галантно поклонился зрителям и застыл в центре
золотисто-желтого пятна падающего на сцену света, устремив взор вверх, к
невидимому за бетонными плитами потолка голубому небу. На твердой шее туго
натянулись, готовые разорваться от нечеловеческого напряжения, пунцовые
вены. Затем Слав Русин подошел к краю сцены, открыто глядя в глаза
невидимым в темноте зрителям. Его суровый, но вместе с тем добрый взгляд
был тверд, и в этот странный миг, служивший паузой между двумя песнями -
только что отзвучавшей и той, звуки которой должны были политься со сцены
- певец показался Тане еще больше похожим на Иисуса Христа...
   Слав Русин подошел к музыкантам, что-то сказал им, и черные коробки
усилителей, установленные по периметру сцены, донесли до Таниного слуха
воркующее дыхание бьющихся о каменный берег морских волн. Это было
музыкальное вступление к самой любимой Таниной песне. "Чистые волны
ласкового моря". Эту песню любили и современники певца. Таня вспомнила
кричащие заголовки газет, которые завтра известят утомленных житейскими
заботами людей о том, что " трагически погиб известный поп-исполнитель,
автор знаменитого шлягера, не сходившего с высших ступеней национального
хит-парада в течение двух лет..." Вспомнила, и ей стало по-настоящему
страшно. Сейчас она отдала бы многое, чтобы Слав ушел со сцены. Подвернул
бы ногу. Потерял сознание. Просто вспылил бы, разозлившись на своих
музыкантов. Только бы отделили его от опасного зрительного зала плотные
кулисы, которые разделяют сейчас не сцену и зрителей, а жизнь и смерть.
   Жизнь и смерть человека, кумира молодежи начала прошлого века...
   Таня почувствовала, как уши заволокло чем-то дурманяще вязким и
мерзким, похожем на терпкую болотную жижу. В голове зазвучал тугой звон,
сердце начало выбивать тревожные ритмы. Ей вдруг страшно захотелось
вернуться домой. Оказаться в уютной кабине хроноскопа, навсегда прервав
эту нечеловеческую пытку, потому что нет ничего глупее, чем снова и снова
проникать в прошлое с целью слегка поправить его, изменив естественное
течение давно произошедших событий, которые произошли здесь, в городе
Староволжске, почти полтора века назад и давно уже стали историей.
   Историей, записанной на магнитофонные и видеокассеты, а затем убранной
в архивы и позабытой за ненадобностью. Потому что едва ли давние события,
имевшие место в прошлые времена, могут вызвать живой отклик у людей,
живущих в середине двадцать второго века, когда жизнь людей наконец-то
сделалась настолько счастливой и безмятежной, что им уже трудно понять
прошлое со всеми его жуткими проблемами. Трудно понять, как можно было
жить, постоянно воюя и враждуя... Но прошлое на то оно и прошлое, чтобы
оставаться в прошлом, занимая то место в жизни современных людей, которое
ей отвели историки. Зачем знать, что случилось сто пятьдесят лет назад,
если эти знания не оказывают никакого внимания на повседневную жизнь?
   Таня знала, что в любой миг она может вернуться в свой добрый и
счастливый двадцать второй век, где о войнах, терроризме и заказных
убийствах люди знают только из учебников истории. Достаточно нажать на
маленькую кнопочку, вмонтированную в пуговицу джинсов - и сразу забудется
тот кошмар, который начнется здесь через полчаса, потому что сама ты
будешь находиться далеко отсюда - и в пространстве, и во времени...
   Но Таня понимала, что ничего она не забудет. И что она станет всеми
правдами и неправдами снова стремиться попасть на сто пятьдесят лет назад.
   Потому что она не может вернуться насовсем, пока...
   Но что означало это слово "пока", Таня не знала. Как не знала она и
того, что станет делать, когда смолкнут нежные звуки доброй лирической
песенки о несчастной любви. Песни, сама мелодия которой схожа с упругим
колыханием морской волны, увенчанной гребешками прозрачной пены, которую
можно услышать, когда ты лежишь на горячем песке, у самой кромки прибоя,
отдав себя во власть соленой воды и жаркого южного солнца.
   Но Таня не видела ласкового бега волн, не чувствовала жара южного
солнца - она отрешенно вжималась в ворсистую спинку ставшего отчего-то
неуютным кресла, тупо уставившись на ненавистную сцену, так назойливо
озаренную ярким светом, из-за чего артист был похож на загнанного
охотниками зайца.
   Но в отличие от зайца, он