ться по любому бездорожью. Он шел от темноты  до
темноты, почти не теряя времени на  еду,  которую  прожевывал  на  ходу,
запивая глотком рунской воды.
   Полдня пути, поначалу разделявшие его и  преследователей,  постепенно
увеличивались, превращаясь в полный дневной переход.
   У Боваррана ни на миг не появлялась мысль о возможности погони.
   Каморра, уверенный, что никому не известно ни о Красном камне,  ни  о
причинах и цели  путешествия  полууттака,  не  предостерег  его,  а  сам
Боварран по человеческим  меркам  был  недалек  и  не  страдал  излишней
мнительностью. В пути он думал о вещах куда более приятных, чем  погоня.
Последний вечер на Оранжевом  алтаре  оказался  для  него  счастливым  -
Каморра вручил ему белый диск и обещал добавочную награду.
   Маг был скуп на милости  и  подарки  в  силу  своей  натуры,  хоть  и
объяснял свою скупость нежеланием баловать прислужников. На этот раз  он
прикинулся Щедрым, но в действительности ему было  нужно  следить  через
диск за перемещениями Боваррана и влиять на него, чтобы тот,  оказавшись
сам по себе,  не  бросил  дела  на  полдороги.  Каморра  наперечет  знал
немудреные запросы уттаков - кони, оружие, яркие и аляповатые побрякушки
-  и  не  сомневался,  что  Боварран  попросит  себе  вдобавок  к  диску
что-нибудь вроде этого.
   Но Боварран был не так прост, как думалось  Каморре,  и  вершина  его
честолюбия  не  ограничивалась  получением   белого   диска.   Полууттак
прекрасно понимал,. что белый диск означает власть, и хотел  власти.  Он
ощупывал диск под уттакской телогрейкой  из  звериной  шкуры,  вспоминая
вождя своего племени,  грозного  Уссухака,  чувствовавшего  в  Боварране
соперника и потому постоянно притеснявшего  его.  Боварран  представлял,
как Каморра скажет Уссухаку:
   "Ты больше не вождь. Вот вождь", - и тот не посмеет ослушаться  мага.
Ведь сила белого диска кое-что значит для любого знакомого с ней уттака.
   Эта  сила  не  понаслышке  была  известна  Боваррану.  Ему  случалось
оказываться поблизости, когда кто-то из помощников  Каморры  приводил  в
повиновение  непослушных  уттаков.  Будучи  уттаком   лишь   наполовину,
Боварран не падал на землю и не бился в судорогах. Скрепя силы,  он  мог
оставаться на ногах, но чувствовал,  как  дрожит  и  рвется  каждая  его
жилочка. Он мог терпеть действие силы диска, а значит, и пользоваться им
для смирения непокорных  -  а  ведь  ни  один  из  уттакских  вождей,  с
важностью носящих отличительный знак Каморры, не посмел бы произнести то
самое, ходовое среди уттаков словцо. Боварран сознавал свое преимущество
перед любым уттаком и имел большое желание его использовать.
   Племя Уссухака обитало в  нижнем  течении  Восточной  Рунки,  притока
Руны. В это время  года  -  сезон  ловли  речных  крабов,  водившихся  в
Восточной Рунке, - племя надолго останавливалось в месте  ее  слияния  с
Руной, где низменная часть речной  поймы  расширялась,  образуя  большую
поляну. Чем ближе Боварран подходил к знакомым местам,  тем  неотступнее
ему хотелось показать в племени свою силу и заявить права на власть.  Да
и случай был удобный - Уссухак с лучшими воинами ушел по приказу Каморры
к Бетлинку, где потерял в  сражении  больше  половины  отряда.  Поэтому,
когда поросшие лесом  скалы,  теснившие  Руну,  раздвинулись  и  впереди
показалась пойма Восточной Рунки, полууттак  перебрался  через  речку  и
свернул  направо,  на  широкую  поляну,  где  виднелись   многочисленные
конические верхушки уттакских шалашей.
   Боваррана заметили издали.  Уттакские  детеныши  с  визгом  понеслись
сообщать взрослым потрясающую  новость,  и  вскоре  все  племя  высыпало
навстречу своему сородичу. Первыми выбежали дети и подростки -  голые  и
скуластые, с выставленными вперед  ноздрями  плоских  курносых  носов  и
горящими недобрым любопытством глазами. Женщины,  появившиеся  за  ними,
были в грубо скроенной, сшитой полосками кожи одежде из  звериных  шкур.
Кроме  них,  в  племени  оставалось   около   четверти   всех   взрослых
мужчин-охотников, чтобы обеспечивать  пропитанием  остальное  население.
Обеспокоенные шумом, они тоже вылезли из шалашей,  прихватив  на  всякий
случай копья и дубины. Как и у всех коренных жителей Келады, на  головах
уттаков не было длинных  волос.  Их  заменяла  короткая  поросль,  нечто
среднее между шерстью и волосами, встающая дыбом в гневе и  при  сильном
возбуждении. Сейчас эта шерсть стояла торчком, что  говорило  о  сильном
интересе к появлению Боваррана.
   Племя  расступилось,  пропуская  вперед   Укуммака   -   родственника
Уссухака,   оставленного   вождем   за   старшего.   Тот   обратился   к
приближающемуся  Боваррану  первым,  как  и  подобает  вождю.  Короткие,
нескладные фразы уттакского наречия прозвучали неожиданно  громко  среди
мгновенно создавшейся тишины, ловимые десятками  настороженных  торчащих
ушей.
   - Ты здесь, - сказал Боваррану Укуммак. - Где остальные?
   - Бусмака нет, и Ушута нет, и Касутака нет... - заговорил Боварран, -
И многих других нет. Был большой бой.
   Женщины тихонько завыли, жалея погибших.
   - Ты - сбежал?
   - Нет, Укуммак, - ответил Боварран, выпячивая грудь. -  Меня  прислал
вождь вождей.
   В племени знали о Каморре, поэтому Укуммак понял слова Боваррана.
   - Что говорит вождь вождей? - спросил он.
   - Он говорит, что Уссухак - плохой вождь. Племени нужен новый  вождь.
Это я.
   - Врешь! Уссухак - умный вождь. Уссухак - грозный воин. -  Шерсть  на
голове Укуммака встала дыбом. - Врешь!
   Боварран вынул из-под телогрейки белый диск и прокричал:
   - Смотрите все! Вождя вождей нельзя ослушаться!  Старый  Шрум  служит
ему. Гашкат с севера служит ему. Ширрак с Иммы служит ему. Вождь  вождей
не боится даже Вонючки. Смотрите все! Это знак  вождя  вождей!  Здесь  -
голова Вонючки!
   Укуммак шагнул вперед, чтобы лучше рассмотреть изображение  василиска
на диске.  Уттаки  называли  гигантского  скального  ящера  Вонючкой  за
невыносимый запах и боялись его больше, чем всех остальных хищников.  Их
копья и даже секиры были бессильны против толстой кожи василиска.
   Упоминание о Вонючке напугало Укуммака больше, чем ссылка  на  других
вождей,  повинующихся  Каморре.  Он  угрюмо  отступил  назад,  пропуская
гордого собой Боваррана. Полууттак вновь обратился к племени:
   - Готовьте большой пир! Встречайте  нового  вождя!  Увидев,  что  все
бросились выполнять его приказ, Боварран занял лучший шалаш и улегся там
на шкуре в ожидании пира. Весь вечер уттакское племя ело, пило и  гуляло
в честь нового вождя. Два костра освещали поляну, где женщины ритмически
двигались и  приплясывали  под  стук  барабанов  и  протяжное  завывание
участников пиршества. Сам Боварран сидел на  почетном  месте  -  большом
камне посреди поселения, покрытом шкурами. Он наслаждался новым для него
ощущением власти и проявлениями подобострастия со стороны давно знакомых
ему соплеменников.
   Когда все было съедено и племя устало веселиться, новоявленный  вождь
ушел спать в приглянувшийся шалаш, оказав честь его жильцам,  которые  в
эту ночь спали под открытым небом. Племя накрепко уснуло от  непривычной
сытости, но были и те, кому не спалось - ведь заботы о месте у власти, о
положении в  собственном  племени  одинаково  лишают  сна  и  придворных
правителя келадского города, и приближенных уттакского вождя. А  Уссухак
имел немало близких родственников, пользовался их поддержкой и платил им
тем же.
   Укуммак, поначалу притихший от напоминания о  Вонючке,  к  концу  дня
сполна прочувствовал, что падение Уссухака грозит опасностью ему самому.
Он был уверен, что Боварран начнет притеснять и постепенно изведет  всех
сторонников Уссухака -  это  было  естественно,  общепринято  и  понятно
любому уттаку.
   Родственник прежнего вождя пошел  по  его  приближенным  и  разъяснил
нависшую над ними  угрозу.  Поэтому  утром,  когда  нагулявшиеся  уттаки
пробудились от крепкого сна, среди них нашлось немало таких, которых  до
костей  возмущала  измена  Уссухаку,  а  заодно  и  традициям   предков,
запрещавшим распри  за  власть  при  живом  вожде.  В  племени  начались
разговоры, число недовольных росло, как горный камнепад. К полудню толпа
дикарей, подогретых рассуждениями о заветах предков, подвалила к шалашу,
где отдыхал Боварран.
   Полууттак вылез на шум и увидел толпу соплеменников. Она смотрела  на
него десятками черных и блестящих глаз, в которых читалась единая, общая
враждебность. Укуммак, бывший ближе других, сверлил Боваррана  взглядом,
черная щетка его волос угрожающе  торчала  вперед,  на  самозванца.  Имя
Укуммака   означало   по-уттакски   "речной   краб"   и   до    смешного
соответствовало  внешнему  виду  защитника  справедливости,  еще   более
короткого и широкого, чем другие уттаки,  раскорячившегося,  как  речной
краб, почуявший угрозу.
   - Что вам нужно? - сердито спросил Боварран.
   - Ты не вождь, - свирепо сказал Укуммак. - Уссухак - вождь.
   - Вчера был пир. - Боварран напомнил, что пир означал  признание  его
вождем. - Я - вождь.
   - Ты нарушил заветы предков. Ты будешь съеден.
   - Вы нарушили волю вождя вождей. - Несмотря  на  их  злобу,  Боварран
чувствовал себя уверенно. - Уходите, или узнаете его гнев.
   Из тех, кто оставался в племени, никто еще не испытывал на себе  гнев
белого диска. Когда абстрактный гнев вождя вождей вступил в противоречие
с не  менее  абстрактными  заветами  предков,  практические  соображения
оказали решающее влияние на выбор.
   - Ты - один, - заявил Укуммак. - Нас - много. Все будет по-нашему.
   - Он повернулся к толпе и скомандовал:
   - Хватайте его!
   - Стойте! - рявкнул Боварран и поднял вверх белый диск. - Дабба-нунф!
   Полуутак поначалу сам испугался своего могущества.  Он  один  остался
стоять на ногах - поляну перед шалашом усеяли корчащиеся  тела.  Выли  и
дергались уттачки, исходили пеной бьющиеся в судорогах детеныши, хрипели
воины, натыкаясь на  собственное  оружие.  Самого  Боваррана  тоже  била
дрожь, его мышцы были сведены спазмами, но  он  чувствовал  не  боль,  а
извращенное  наслаждение,  упиваясь  своей  всесильностью.  Человеческая
половина его сущности заставляла его презирать этих дикарей, уттакская -
жаждала власти над ними и их подчинения.
   Наглядевшись на жуткое зрелище, он сказал:
   - Хватит.
   Действие заклинания прекратилось. Очумевшие уттаки с мутными  глазами
один за другим поднимались с земли.
   - Теперь вы знаете гнев белого диска, - обратился к ним Боварран.
   - Теперь вы поняли, кто вождь. Толпа жалобно застонала в ответ.
   - Это он вызвал гнев белого диска. - Боварран кивнул на Укуммака:
   - Съешьте его!
   Мгновенно осознав угрожающую ему опасность, Укуммак побежал  вниз  по
поляне. Мужчины  похватали  оружие  и  погнались  за  виновником  общего
несчастья.
   Тот  вброд  переправился  через  Руну  и  полез   вверх   по   склону
противоположного  ската,  все  дальше  углубляясь  в  скалы   Оккадского
нагорья.
   Погоня вернулась нескоро и с пустыми руками. Оставшиеся дикари за это
время сложили Боваррану новый  шалаш  и  натащили  туда  лучших  шкур  и
утвари.
   Полууттак  принял  усердие  и  поклонение  своих  соплеменников   как
должное.. Он грозно обратился к охотникам, посмевшим упустить  указанную
им добычу:
   - Где этот жабий сын? Вы дали ему убежать?!
   - Его унес Вонючка, - ответили потрясенные охотники.  -  Гнев  белого
диска - ужасен!
   Боварран ловко использовал подвернувшуюся случайность.
   - Так будет с каждым, кто не чтит меня, -  провозгласил  он.  -  Того
унесет Вонючка.
   Испуганный ропот пронесся среди уттаков, слышавших слова охотников  и
вождя.  Закрепив  впечатление,   Боварран   поинтересовался,   как   это
произошло.
   Оказалось, что охотники не сразу выследили  Укуммака  в  скалах.  Они
почти настигли его, когда  прилетевший  на  шум  ящер  схватил  беглеца,
оказавшегося ближе всех, и утащил его наверх.
   - Там были чужие. Двое. - Один из охотников показал два пальца. -  Не
уттаки - люди.
   - Люди? - насторожился Боварран. - Откуда здесь люди? Вы их ловили?
   - Да. Они ушли наверх, в скалы. Мы не пошли за ними. Опасно.
   - Отыщите их! - потребовал Боварран.
   - Великий вождь! - взмолился один из охотников. - Прикажи Вонючке,  и
он съест их. Заветы предков не велят нам ходить в скалы!
   Боваррану  не  хотелось  показывать  соплеменникам,  как   малы   его
возможности управления Вонючкой.
   - Ладно, - разрешил он. - Не ходите.  Охотники  разошлись,  довольные
милостью нового вождя. Боварран выбрал помощника и оставил за  старшего,
сказав, что скоро вернется в племя. Утром, чуть свет, он вышел на Керн.

***

   В этот день речной краб вцепился Витри  в  палец.  Витри  споласкивал
котелок, чтобы затем набрать в него  воды,  и  вдруг  почувствовал,  как
что-то небольшое, твердое и агрессивное словно щипцами защемило  мизинец
его левой руки. Он вскрикнул и выдернул руку из воды. Существо,  похожее
на серый камень, оторвалось от пальца, мелькнуло в воздухе и  стукнулось
о прибрежную гальку.
   Лила подбежала на крик лоанца.
   - Что случилось? - спросила она.
   Витри указал  ей  на  жесткое  и  круглое  существо,  встопорщившееся
навстречу его руке. Пара тяжелых и толстых клешней угрожающе раскрылась,
готовая повторить нападение.
   - Какой сердитый, - улыбнулась магиня. - Это укуммак -  речной  краб.
Их много водится в северных реках. Говорят, нет ничего на свете  вкуснее
укуммака.
   - Его можно есть? - не поверил Витри.
   - Можно, - подтвердила она. - Так мы и сделаем, а то давно мы не  ели
ничего вкусненького. Сажай его в котелок, в воду, и ставь на огонь. Пока
вода закипает, наловим остальных.
   Она показала Витри, как безопасно  брать  укуммака,  и,  вооружившись
прутиком, выудила из Руны еще полтора десятка речных  крабов,  таких  же
круглых,  жестких  и  агрессивных,  как  первый.   Затем,   пока   Витри
подкладывал  ветки  в  костер,  магиня  уселась  на  камень  повыше   и,
пощелкивая пальцами, стала  убирать  дым  костра  с  помощью  заклинания
собственного изобретения.
   - Нам нужна маскировка, - весело повторяла она. - И... раз! И... два!
   Клубы дыма исчезали, не поднимаясь выше кустарника, за  которым  было
укрыто кострище.
   Витри не сразу решился взять в рот покрасневшего от варки краба,  но,
попробовав кусочек, мгновенно забыл о своем предубеждении. Единственное,
о чем он вспомнил и пожалел во время еды, было то, что здесь нет  Шеммы,
подлинного  ценителя  лакомых  вещей.  Шеммы,  который  уже  никогда  не
попробует вареного укуммака.
   После обеда Лила и Витри ссыпали крабьи панцири в щель между валунами
и  закидали  галькой  погасший  костер.  Затем  они  подняли  на   спины
полегчавшие за неделю пути дорожные мешки и пошли дальше.
   Вскоре склоны оврага расступились и впереди показался просвет.
   Вдруг оттуда раздался шум, крики, плеск воды и треск сучьев.  Лила  и
Витри едва успели броситься на землю за камнями, как из кустов  выбежала
толпа уттаков и  остановилась  неподалеку,  осматривая  скалы  и  речной
берег.  Они  крикливо  переговаривались  по-уттакски,  а   затем   разом
повернулись туда, где склон был более пологим, и  устремились  вверх  по
скалам. Лила и Витри остались лежать между  камнями,  опасаясь  покидать
укрытие.
   - Что им тут нужно? - шепотом пробормотала магиня. - Знать бы, о  чем
они говорили...
   - Я кое-что понял, - зашептал в ответ Витри.
   - Разве ты знаешь их язык?
   - Наш, лоанский язык, похож на  уттакский.  Они  говорили,  что  ищут
укуммака.
   - Ловят речных крабов, - догадалась магиня. - Никогда бы не подумала,
что для этого нужно столько шума! Зачем же они полезли вверх? Мне еще не
приходилось слышать о небесных укуммаках.
   Витри лишь пожал плечами в ответ.  Они  выждали  еще  немного,  затем
вылезли из-за камней, но не успели сделать и нескольких шагов, как часть
уттаков внезапно вернулась и заметила их. Лила кинулась вверх по склону,
выбирая на бегу наилучший путь через нагромождения  скал.  Витри,  давно
привыкший полагаться  на  ее  чутье,  шаг  в  шаг  следовал  за  ней.  В
нескольких десятках шагов за ними бежали уттаки.
   Преодолев  нижнюю,  крутую  часть  склона,  Лила  и  Витри   уже   не
карабкались вверх, а бежали вперед, по скалам и между скал. Вдруг магиня
на мгновение замерла и прислушалась к звукам впереди.  Затем  она  резко
свернула вбок, в расщелину, но, не сделав и трех  десятков  шагов,  была
вынуждена остановиться - расщелина сузилась так, что пробираться  дальше
было невозможно.
   Лила спустила с плеч  мешок,  вынула  кинжал  и  вернулась  назад  по
расщелине, собираясь  встретить  погоню.  Витри  пошел  за  ней,  каждое
мгновение ожидая начала схватки, но уттаки не заметили их убежища.
   Неподалеку от входа в расщелину раздался знакомый  гнусавый  говор  -
группа, гнавшаяся за Лилой и Витри, встретила другую, возвращавшуюся  ей
навстречу. Уттаки были взволнованы и, кажется, чем-то испуганы.
   - О чем они говорят, Витри? - спросила магиня.
   - Я плохо понимаю, - ответил лоанец. - Их  сородича  унесла  какая-то
вонючка. Все этим страшно огорчены.
   - Болезнь, наверное. От грязи еще и  не  то  привяжется,  -  заметила
Лила. - К счастью, они так расстроились, что больше не ищут нас.
   Дикари ушли вниз по склону, но Лила и Витри не  сразу  покинули  свое
убежище.
   - Странно ведут себя эти уттаки, - задумалась магиня.  -  Мне  всегда
говорили, что они не ходят в скалы.
   - Почему?
   - Не знаю. Но не ходят.
   - Может, они боятся привидений? - вспомнил Витри.
   - Каких привидений?
   - Как же? - Витри удивился, что Лила не поняла его. - У  вас  там,  в
Ционских скалах... в светящихся балахонах...
   - Зачем их бояться? Они совершенно безвредны.
   - Ты их знаешь? Видела?
   - Никогда. Их видел Шантор, когда еще был не так стар. - Взгляд  Лилы
погрустнел. - Он мне рассказывал, что  они  появляются  на  неприступных
скалах. И никогда не подпускают к себе близко. Исчезают.
   - Я думал, они уносят людей.
   - Глупости. - Лила отважилась выглянуть из расщелины, прислушалась  и
осмотрелась. - Уттаки ушли вниз, - сказала она Витри.  -  Наверное,  они
живут где-то рядом. Будет лучше, если мы пройдем мимо них поверху.
   И они пошли в скалы, откуда вернулись  уттаки.  День  убывал,  но  на
вершине нагорья было светлее, чем в овраге. Вокруг  громоздились  скалы,
перемежающиеся  пещерами,  углублениями,   запутанными   проходами,   от
огромных до узких, вроде той расщелины, где они скрывались  от  уттаков.
Сердце Витри вздрагивало - ему не верилось, что пещеры необитаемы  и  из
темноты не выскочит какая-нибудь злобная тварь. Но магиня шла вперед,  и
он следовал за ней, подавляя страхи.
   Вскоре, однако, выяснилось, что  его  страхи  были  не  напрасны.  На
ровной,   свободной   от   торчащих   выступов   площадке   обнаружились
свежеобглоданные кости крупного животного, разбросанные посреди  потеков
не  успевшей  высохнуть  крови.  Лила  нагнулась  над  костями,  пытаясь
определить, чьи они. Лоанец с тревогой огляделся по сторонам  и  заметил
поблизости кое-что, не похожее на кости. Вблизи это оказалось  кучей,  в
которой было не меньше полутора ведер хорошего садового удобрения. Витри
содрогнулся при мысли о пасти зверя, другой конец которого был  способен
печь такие лепешки.
   - Лила! - в ужасе позвал он. - Что это?!
   - Я думаю, куча, - сказала подошедшая магиня.
   - Я и сам вижу, - поправился лоанец. - Я хотел сказать... кто это?
   Кто это наделал?
   - Василиск, - уверенно ответила  Лила.  -  Самый  крупный  хищник  на
острове. Знаешь, Витри, это человеческие кости.
   - Человеческие?!
   - Уттакские. Василиски нередко едят уттаков. Шорох в воздухе заставил
обоих поднять головы.
   В небе, медленно взмахивая кожистыми крыльями, летел огромный ящер.
   - Он летит сюда! - вскрикнула Лила. - Скорее, Витри, в пещеру!
   Они пролезли в одну из бесчи