ернул с  дороги  прямо  на  ближайшее  такое  заведение  -
трактир на деревенской площади.
   Пока табунщик пробирался в деревню,  небо  на  западе  потемнело.  На
востоке  из-за  Ционских   скал   показалась   широкая   круглая   луна,
светло-оранжевый оттенок которой постепенно сменился желтым, а  затем  и
белым.  При  свете  луны  Шемма  отыскал  заднее  крыльцо   трактира   и
прислушался. Впереди, на площади,  слышался  гнусавый  говор  уттаков  и
виднелся свет костра, но в самом  трактире  было  тихо.  Чуть  подождав,
табунщик полез внутрь.
   Медленно продвигаясь среди перевернутой  мебели,  он  обыскал  полки,
стойку, затем пробрался в кухню и пошарил  там.  Его  худшие  подозрения
оправдались - ничего съестного здесь не  осталось.  Уттаки,  безусловно,
были мастерами своего грабительского дела.
   Подавив разочарованный вздох, Шемма еще раз  с  пристрастием  обшарил
кухню и нашел за плитой полурастоптанную  краюху  хлеба,  отскочившую  в
угол. Он поднял краюху, вытер о перепачканные землей штаны и поднес было
ко рту, но вспомнил о Витри и сунул ее за пазуху,  а  затем  выглянул  в
окно на площадь. Там  два  десятка  уттаков  сломали  деревянный  забор,
развели из досок костер и жарили на нем куски мяса, насаженные на копья.
   У Шеммы потекли слюнки. Он вылез из трактира  и  стал  подбираться  к
уттакам, укрываясь в тени деревенских построек. Когда между табунщиком и
дикарями не осталось никаких укрытий,  он  пополз  по  площади  прямо  к
костру, используя испытанный прием -  то  и  дело  прикидываясь  убитым.
Оказавшись поближе, Шемма вдруг увидел, что это за мясо.
   У костра лежали останки убитого человека.  Уттаки  отрубали  секирами
куски мяса, накалывали на копья и обжаривали в костре. Если  бы  желудок
Шеммы не был совершенно пуст, табунщика бы непременно стошнило. Он лежал
ни жив ни мертв, боясь шевельнуться.
   В это время из глубины деревенской улицы вышли еще несколько уттаков,
направляясь  к  костру.   Они   увидели   неподвижно   лежащего   Шемму,
оказавшегося на их пути, окружили его и загалдели по-уттакски. Шемма  не
знал уттакского наречия - он, как и все жители острова, говорил на языке
прибывших с моря. Но табунщик знал и древний лоанский язык, до  сих  пор
использующийся в его родном селении и имевший общие корни  с  уттакским.
Поэтому, когда один из уттаков ткнул его пикой в обширный зад и произнес
слово, обозначающее одновременно "вкусный" и "жирный", Шемма безошибочно
понял  смысл  ведущегося  вокруг  него  разговора.  Уттаки,  несомненно,
считали, что это тело будет вкуснее того,  недоеденного,  валяющегося  у
костра.
   Шемма заорал громче любого уттака, вскочил и кинулся бежать вверх  по
улице. Дикари на мгновение обмерли, но тут же опомнились и бросились  за
ним.
   Толпа, окружавшая костер, побросала мясо и присоединилась к погоне.
   Табунщик не был хорошим бегуном,  но  смертельная  угроза,  казалось,
придала ему крылья. Пыхтя и топая, как Буцек, он несся по улице прочь от
своих нескладных,  коротконогих  преследователей.  В  конце  деревни  он
увидел гостиницу, в которой  жил,  и  пронесся  мимо  нее  в  скалы,  но
разгоряченные погоней  уттаки  не  прекращали  преследование.  Он  бежал
напрямик, пока не уткнулся в отвесную скалу.
   Погоня приближалась. Шемма  с  непостижимой  ловкостью  полез  вверх,
цепляясь за выступы  и  неровности.  Когда  уттаки  подбежали  к  скале,
недоумевая, куда же исчезла их жертва, он был уже высоко. Добравшись  до
верхушки скалы, табунщик перевалился через край  и  вдруг  почувствовал,
что скользит куда-то вниз по ровной  наклонной  поверхности.  Скольжение
ускорялось, затем скала ушла из-под Шеммы,  и  он  с  воплем  полетел  в
пустоту.

XIX

   Скампада пришел к храму  перед  самым  началом  праздника.  Он  вошел
внутрь сразу же  за  процессией  жрецов  и  оказался  впереди,  у  самых
ступеней, ведущих на площадку перед статуей. Когда из-под пола появилась
жрица, изображающая Мороб, Скампада поздравил себя с удачей -  это  была
она, Ромбарова девчонка.
   Заминка  в  ритуале,  немой  диалог  магини  и  Шантора   насторожили
Скампаду. Умение читать по лицам подсказало ему, что нужно быть  готовым
к любой неожиданности, поэтому он быстрее  других  овладел  собой  и  не
поддался общей панике, когда уттаки ворвались  в  храм.  Мечущиеся  люди
толкали и  задевали  Скампаду,  но  он  удерживался  на  ногах,  выбирая
единственно верный путь к спасению.  Он  вспомнил,  что  Лила  поднялась
из-под пола, и взглянул на площадку, проверяя, можно  ли  скрыться  этим
путем. Вид упавшего Шантора, отчаянно отбивающейся  магини  убедил  его,
что здесь пути нет. Поведя глазами вбок и назад, Скампада  вздрогнул  от
радости. Боковые двери!
   Сын  первого  министра  одним  прыжком  вскочил  на  боковую  панель,
подбежал к ближайшей двери и задергал  ручку.  Дверь  не  поддалась  его
усилиям, следующая тоже была закрыта.  Скампаду  охватило  отчаяние,  он
вновь огляделся вокруг,  надеясь  на  чудо,  и  увидел  пожилого  жреца,
ползущего к дверям по боковой панели. Черная накидка на груди жреца была
насквозь мокрой от крови. Жрец  дополз  до  двери,  которую  только  что
дергал Скампада, и приподнялся, пытаясь дотянуться до медного  диска  на
ней, но у него не  хватало  сил.  Он  повторил  попытку  и  в  этот  миг
встретился взглядом со Скампадой.
   -  Помоги,  друг...  -  прошептал  он.  Скампада  подбежал  к  жрецу,
приподнял его и положил его левую руку на диск. Послышался тихий щелчок,
и дверь приоткрылась. К чести Скампады, ему и в голову не  пришла  мысль
бежать одному, бросив раненого. Он открыл дверь пошире, подхватил  жреца
под руки и потащил внутрь. Уттаки, до  сих  пор  не  обращавшие  на  них
внимания, заметили, что  жертвы  уходят,  и  кинулись  следом.  Скампада
рывком втянул жреца за собой, опустил на пол и захлопнул дверь.
   Магическая защелка сработала, и вовремя, потому что в  дверь  тут  же
забарабанили уттакские секиры. После нескольких ударов посыпались щепки,
в пробитых щелях засверкали лезвия. Скампада нагнулся к жрецу - тот  был
еще жив и в сознании.
   - Туда... - Жрец показал взглядом в угол.  Скампада  подтащил  его  к
дальней стене и положил его руку на оказавшийся там медный  диск.  Кусок
стены отошел вбок, открывая  подземный  ход.  Когда  они  оба  оказались
внутри и дверь за ними закрылась, сын  первого  министра  с  облегчением
осознал, что, по крайней мере, сейчас его уттаки не  убьют.  Второй  его
мыслью было удивление, что в коридоре светло. Он пригляделся  и  увидел,
что вдоль всего хода в  нишах  разложены  светлячки  Саламандры,  дающие
рассеянный оранжевый свет.
   Жрец снова что-то зашептал.  Скампада  прислушался  и  разобрал,  что
нужно спускаться вниз. Он потащил жреца по лестнице и дальше,  пока  они
не остановились у двери. Здесь  жрец  показал,  что  хочет  открыть  эту
дверь. Скампада вновь помог ему, и они оказались в небольшой  комнате  с
узким и длинным столом посередине - комнате под алтарем.
   Раненый сказал, что его нужно положить на  стол.  Скампада  приподнял
его, помог взобраться и лечь. Он больше ничего не мог сделать для жреца,
но тот больше ничего и не просил, а лежал тихо, закрыв  глаза  и  тяжело
дыша. У него была колотая рана под левой ключицей.
   Сохранив свою жизнь,  Скампада  немедленно  вспомнил  то,  что  ценил
наравне с ней, -  свое  благосостояние,  отличавшее  его,  сына  первого
министра, от какого-нибудь нищего или  крестьянина.  Оно  заключалось  в
деньгах, коне и содержимом дорожных  мешков,  аккуратно  разложенном  по
полкам гостиничного шкафа, и находилось далеко отсюда, но не так далеко,
чтобы миновать загребущие лапы уттакских мародеров. Нужно  было  спасать
имущество, и как можно скорее.
   - Как мне отсюда выйти?! - спросил Скампада, наклоняясь к жрецу.
   - Я провожу тебя, когда залечу рану, - чуть  шевеля  губами,  ответил
жрец. - Наберись терпения.
   - Мне немедленно нужно в гостиницу! - занервничал Скампада. - У  меня
там деньги, вещи... Я останусь нищим, если все пропадет!
   - Если я умру, ты не  выйдешь  отсюда,  -  прошептал  жрец.  -  Замки
открываются только магией. Не мешай мне лечить рану.
   Эта новость прояснила Скампаде его положение. Без помощи жреца он  не
мог выйти даже из этой комнаты. Оставалось сидеть, и ждать, и  думать  о
том, успеют ли дикари добраться до "Синих скал" раньше  него  и  утащить
годами нажитое имущество. Скампада перевел взгляд со  жреца  на  себя  и
увидел, что его лучший костюм испачкан кровью. Это доконало сына первого
министра. Страдальчески сморщившись, он опустился на скамью.
   Скампада долго сидел, мрачно глядя  перед  собой  и  подперев  голову
руками.  Проклятые  уттаки,  проклятый  Каморра!  Сын  первого  министра
содрогнулся,  представив,  что   эта   нечисть,   пригретая   босханским
честолюбцем, расползется по острову. И где, как,  какую  жизнь  придется
ему влачить без  коня,  без  денег,  без  вещей,  в  одном-единственном,
запачканном кровью костюме! Он призывал все свое самообладание, чтобы не
сорваться и не броситься  с  кулаками  на  дверь.  Со  стола  доносилось
тяжелое дыхание жреца, не  подававшего  других  признаков  жизни.  Вдруг
входная дверь открылась,  и  в  комнату  вошел  еще  один  черный  жрец,
помоложе.
   Живой и невредимый, к радости Скампады.
   - Освен?! - шагнул он к лежащему на столе жрецу, не заметив Скампаду.
- Ты жив? Ранен?!
   - Цивинга... - узнал вошедшего раненый.
   - Сейчас я вылечу тебя. - Цивинга протянул  руки  над  раной,  с  его
пальцев  заструились  оранжевые  лучи.  -  Я  вижу,  ты  уже   остановил
кровотечение.
   - Да, - ответил Освен. - Рана свежая,  ее  несложно  закрыть.  Оставь
меня, я справлюсь сам. Здесь есть  человек,  который  спас  меня.  -  Он
указал взглядом на Скампаду, сидевшего у стены. - Проводи его,  куда  он
просит, и помоги ему.
   Скампада заметил, что Цивинга смотрит на него, и поспешно вскочил.
   - Куда тебе нужно? - спросил Цивинга.
   - В "Синие скалы". Там все мое имущество.
   - Идем! - Цивинга шагнул к двери.
   - Подождите! - Скампада указал на пятна  крови  на  своей  одежде.  -
Начните вашу помощь вот с этого!
   - Ты ранен? - забеспокоился жрец.
   - Нет. Но это мой лучший костюм, - нервно пояснил Скампада.
   Цивинга посмотрел на него как на сумасшедшего, но,  увидев  выражение
лица Скампады, хмыкнул и смягчился. Он протянул руку  к  пятнам,  сделал
несколько движений пальцами -  и  костюм  Скампады  восстановил  прежнюю
чистоту.
   Сын первого министра облегченно вздохнул.
   - Вот теперь идем, - сказал он. - И поскорее!
   Цивинга вышел из комнаты и быстрыми шагами пошел по лабиринту  ходов,
выбирая нужные повороты. Обрадованный Скампада торопился за ним.  Вскоре
путаница  ходов  закончилась,  и  жрец  повел  Скампаду   по   длинному,
поднимающемуся вверх коридору.
   - Этот путь ведет в скалы, - пояснил  на  ходу  Цивинга,  -  а  выход
расположен недалеко от гостиницы "Синие скалы". Гостиница на самом  краю
деревни - уттаки, возможно, не добрались до нее.
   Когда они вышли наверх, там давно стемнело. Жрец уверенно  пробирался
между скалами при свете полной луны, и вскоре  Скампада  увидел  впереди
крышу знакомой ему гостиницы. Здание  казалось  покинутым,  вокруг  было
тихо.
   - Люди ушли, - догадался жрец, - но уттаков, кажется, еще не было.
   Идем, я помогу тебе.
   Они пошли в конюшню, где отыскали коня Скампады.
   - Беги за вещами, - сказал Цивинга, взяв у Скампады седло и уздечку.
   Скампада побежал в свою комнату укладывать мешки. Впервые в жизни  он
хватал вещи с полок и вешалок и засовывал их как попало, не  задумываясь
над тем, что они могут  испачкаться  или  помяться.  Когда  сын  первого
министра появился с  мешками  на  гостиничном  дворе,  Цивинга  поспешно
шагнул к нему с оседланным конем.
   - Скорее через задние ворота! - сказал  он.  -  Сюда  бежит  какая-то
шайка!
   Они протиснулись  в  заднюю  калитку,  поднялись  повыше  в  скалы  и
притаились, наблюдая за бегущими. Десятка три уттаков гнались за молодым
парнем, в котором Скампада узнал Шемму. Лоанец пронесся мимо и  исчез  в
скалах, а за ним и вся толпа.
   - Подождем здесь, - шепнул Цивинга. - Уттаки не любят скал, они скоро
вернутся.
   Пока он помогал Скампаде застегивать мешки и завьючивать коня, уттаки
один за другим вернулись в деревню. Шеммы с ними не было. Поравнявшись с
гостиницей, дикари налетели на нее и  в  полной  мере  утешили  себя  за
неудачную погоню.
   - Едва успели, - заметил Цивинга, глядя на  буйствующих  в  гостинице
уттаков.
   - Едва успели, - подтвердил Скампада. Сегодня ему повезло дважды.
   - Идем, я покажу, где можно заночевать. - Цивинга  проводил  Скампаду
через скалы до укромной полянки между ними. - Здесь тебе ничто не грозит
- уттаки не ходят в скалы. Чтобы попасть в Келангу, объезжай  деревню  с
юга, по лесу. А мне пора возвращаться.
   - Спасибо, друг! - сердечно поблагодарил жреца Скампада. - Ты  сделал
для меня все, что мог, и даже больше.
   - Пустяки. Это недорогая цена за жизнь  Освена.  И  Цивинга  исчез  в
темноте.
   Рано утром, в серых сумерках, Боварран выехал на север.  Цокот  копыт
одинокого всадника, гулко раздававшийся в утренней тишине,  окончательно
привел в чувство маленькую магиню,  лежавшую  в  поду-забытьи  на  крыше
храма. Удар молнии отбросил ее в щель между главным и боковыми  куполами
храма, где она и пробыла без сознания весь  вечер  и  всю  ночь.  Магиня
зашевелилась, прислушиваясь к стуку конских копыт, еще не  понимая,  где
она находится. Все ее тело болело от ушибов, острая черепица  впивалась.
в      ребра      и      щеку.      Воспоминание      о      случившемся
всплыловеепамяти,заставивзастонать сквозьзубы.

***

   Лила выбралась из щели и осмотрелась. Увидев, что внизу нет ни  души,
она стала осторожно спускаться по скользким от росы камням  стыка  стены
центрального зала и боковой башни. Страха она  не  чувствовала  -  после
пережитого у нее  все  онемело  внутри.  Возможно,  поэтому  вскоре  она
благополучно достигла земли.
   Не  отдавая  себе  отчета  в  действиях,  она  сняла  золотую  сетку,
нагрудник и взялась за лиф, но  тут  вспомнила,  что  ей  нечего  надеть
вместо этих серебряных чашек. Тела убитых подсказали ей простое решение.
Лила подошла к трупу  деревенского  подростка  с  проломленной  головой,
сняла с него обувь и верхнюю одежду,  взяла  валяющуюся  рядом  шляпу  и
сумку.
   Вернувшись в свой угол, она открыла сумку, чтобы спрятать туда одежду
Мороб. В сумке оказались нехитрые крестьянские пожитки -  нож  в  чехле,
огниво, трут и еще что-то, завернутое в чистую тряпицу. Лила  развернула
тряпицу и увидела полкраюхи хлеба и небольшой  кусочек  сала.  При  виде
заботливо приготовленного ужина, так и оставшегося  несъеденным,  в  ней
будто бы рухнул барьер, сдерживавший плач, который не вызвала ни картина
резни, ни гибель учителя. Слезы ручьем  хлынули  по  ее  лицу,  размывая
черную и оранжевую краску.
   Так, вздрагивая и задыхаясь от беззвучных рыданий, она переоделась  в
крестьянскую одежду, опустилась на колени и прислонилась лбом к холодной
стене.  Когда  слезы  кончились  и  к   магине   вернулась   способность
рассуждать,  она  поняла,  что  нужно  немедленно  уходить   отсюда.   И
немедленно умыться, потому что растаявшая краска немилосердно ела глаза.
   Лила вспомнила о ручье, текущем в овражке к северу от храма, и  пошла
к воротам. Человеческая фигура, появившаяся  из-за  угла,  заставила  ее
вздрогнуть от неожиданности. В следующее мгновение магиня  увидела,  что
перед ней не уттак, а деревенский паренек - может быть,  ровесник  тому,
чью одежду она надела на себя.  Белокурые  Волосы,  чистое  белое  лицо,
ясный взгляд светло-серых  глаз,  спокойный  и  без  выражения...  Какой
странный взгляд, подумалось ей.
   Подросток заметил ее и шагнул к ней. Лила представила себе,  как  она
выглядит - с расплывшимися по лицу черно-оранжевыми потеками - и впилась
в него взглядом, ожидая его изумления. Но его лицо не  дрогнуло,  и  это
поразило ее больше всего. Паренек глядел на нее все тем же ясным, ничего
не выражающим взглядом. Он в шоке после вчерашнего,  догадалась  магиня.
Нужно увести его отсюда. Чувствуя, что с ним  бесполезно  разговаривать,
она взяла парня за руку и повела за собой.
   Оказавшись у ручья, Лила умылась и напилась холодной  воды,  а  затем
поглядела на своего спутника. Тот неподвижно стоял рядом, глядя, как она
плещется в воде.
   - Хочешь пить? - показала  она  на  воду.  Парень,  как  по  приказу,
наклонился и начал пить из пригоршни. Его внешность  была  типичной  для
лоанских жителей, поэтому Лила спросила:
   - Ты из Лоана?
   Парень посмотрел на нее и ничего не ответил.
   У него помутился рассудок,  мелькнуло  у  нее  в  голове.  Это  можно
вылечить, но сначала нужно уйти подальше.
   Лила увела его в скалы, куда, как было известно,  никогда  не  ходили
уттаки. Там она присела на  большой  плоский  камень  и  усадила  лоанца
рядом.
   - Как тебя зовут? - спросила она. Тот молчал.
   - Как тебя зовут? - уже настойчивее повторила магиня.
   На лице парня отразилось какое-то движение, словно он пытался  что-то
вспомнить. Затем его губы зашевелились.
   - Я... не знаю, - ответил он, с трудом выговаривая слова.
   Она озадаченно замолчала.
   - Я... есть... хочу, - вновь зашевелил губами лоанец. Лила порылась в
сумке и отдала ему хлеб и сало.
   Пока он ел, магиня лихорадочно размышляла, что такое могло  стрястись
с его рассудком. Позабыть свое имя, почти все слова,  едва-едва  владеть
человеческой речью... это, конечно, не простой шок. Когда  лоанец  поел,
Лила начала исследовать его голову известными  ей  приемами.  Вскоре  ей
удалось установить, что он не ранен, но,  очевидно,  подвергся  сильному
магическому воздействию.
   Почему? - задумалась она. Кто и  зачем  обрушил  такую  силу  на  эту
бедную, ничем не  выдающуюся  крестьянскую  голову?  Зачем  понадобилось
полностью  лишать  его  рассудка  и  памяти?  Движимая  состраданием   и
любопытством, магиня попыталась восстановить его рассудок, надеясь,  что
повреждения не были необратимыми.
   - Как тебя зовут? - снова задала она вопрос, закончив лечение.
   Ответ лоанца ошеломил ее.
   - Оригрен, - радостно сказал он. - Меня зовут Оригрен.
   - Что?! - переспросила она. - Какой Оригрен? Средний Брат?!
   - Да.
   - Но почему? Почему ты Оригрен? - удивилась Лила, не веря собственным
ушам.
   - Меня позвали, - ответил паренек, глядя на нее  все  тем  же  ясным,
ничего не выражающим взглядом. - Чтобы я нашел себя.
   - Почему ты должен найти себя?
   - Так нужно.
   - Кому?
   - Ему. Каморре.
   Часть загадки прояснилась.  Случившееся  с  лоанцем  было  делом  рук
Каморры. Лила почувствовала,  что  за  этим  странным  событием  кроется
что-то очень важное, и накинулась с расспросами на своего спутника.
   - Для чего это нужно Каморре?!
   - Не знаю.
   - А где ты должен искать себя?
   - Там. - Паренек указал пальцем на север. - Я знаю,  что  я  там.  На
острове Керн, у подножия огнедышащей горы. Я  -  глаз  Дуава,  я  смотрю
вокруг и не вижу моего народа. Все пещеры давно пусты.
   Магине больше ничего не  удалось  добиться  от  лоанца,  как  она  ни
расспрашивала  его.  Она  продолжила  восстановительную  магию,  но  все
оказалось  бесполезным.  Лила  провела  руками  вдоль  его  тела,  чтобы
проверить, нет ли дополнительных воздействий, и на уровне груди  ощутила
под  пальцами  сильный  амулет.  Под  рубашкой  лоанца  она   обнаружила
небольшой кинжал на цепочке.
   Вытащив и рассмотрев кинжал, Лила почувствовала, что и удивлению есть
предел. Перед ней был кинжал Авенара - личный амулет мага, еще два  года
назад  бывшего  сильнейшим  из  черных  жрецов  храма   Мороб.   Надпись
иероглифами ордена Саламандры - "С любовью", - идущая вдоль  ножен,  как
нельзя лучше выражала отношение Авенара